От костра? От огня? И да, и нет.
Ветер летел из пустоты, из бурана, но в нём мелькнул какой-то тёплый, тайный запах, привкус. Чарли не знал, что это пахнет весна. Первая за двадцать три последних года.
Ветер прочитал её душу до самого дна.
Ветер принёс прочитанное прямо в душу Чарли. Да, он умел читать, но этой книге суждено остаться нетронутой, закрытой. Он понимал, что отрубает навсегда, безвозвратно, и с каждым ударом сердца инстинктивно воздвигает защитную стену, без которой теперь просто нельзя. Он так не хочет, но он должен стать не только взрослым, но и остаться ребенком. Иначе всё напрасно.
– Дора не пойдёт со мной.
Она отпрянула.
Чарли знал: для неё ещё просто не время.
– Ну? – повторил он свой вопрос.
Первый ребенок поднялся на ноги, шагнул навстречу Чарли. Потом второй, третий. Подростки подставляли ему связанные руки, и он торопился их освободить, быстрее, быстрее. Чтобы никого не обидеть.
Он снимал с них путы и плакал, дети плакали вместе с ним. А плакал ли кто-нибудь взрослый, Чарли не знал.
-
Свобода вливалась к нему в сердце через каждый вздох и взгляд. Он шёл вперёд не один, и чувство целостности с детским миром, собранным вокруг в дюжину пар доверчивых глаз, добрых рук, переполняла до краёв его душу.
Он видел многое. Лишения, болезни, голод, но только если они вместе, им удастся всё преодолеть. Они не знают языка? Он их и так поймёт, со временем они научатся, научится и он. А там, как знать, не создадут ли они вместе новый, доселе неведомый, прекрасный язык.
Мечтать не перемечтать, – думал, улыбался Чарли и рассказывал им, представлял в уме и на словах, что под ногами не мёрзлый грунт, не серо белый снег, а дорога из жёлтого кирпича. Теперь у героев сказки появятся новые имена, индийские, а это значит, будут новые истории и приключения, а там, в конце пути будет начало, и яркий свет ударит солнечным лучом из-за горизонта.
Человек с пятном увидел свет, но звука не услышал.
Огненный удар опрокинул его в землю.
-
Лейтенант держал автомат стволом вниз. Его бойцы стояли рядом. Не испуганные, не покорные, а просто спокойные и сильно перегруженные мыслями, переживаниями. Дора дрожала от страха, но оставалась между ними. Как знак, живой сигнал, что пришло время, оно замерло в неодолимой поворотной точке, и многое осталось в прошлом. Не забыто, не отвергнуто, не прощено, лишь отодвинуто на задний план.
А на переднем плане в палаточный городок входили вооружённые люди. Такие же испуганные и растерянные, как бойцы лейтенанта Митчела. Смуглые, измождённые, они несли винтовки на ремнях, как постылую, привычную ношу. За ними шли дети, а между детей трое индусов тащили неуютные носилки из двух досок и шинели.
Дети перестали плакать, они стояли и смотрели.
Дора оттолкнула седого фермера, с мольбой и вопросом взглянула на Митчела, но лейтенант отвернулся. На войне он был командиром, а здесь и сейчас война окончена.
Девушка метнулась к носилкам, припала на колени, приказала положить на землю худое, бессильно тяжёлое тело. На красном красное не выглядело смертью, только снег темнел, и краснели причудливые льдистые кольдеры кровавых проталин.
На этот раз они опять обошлись без слов. Перед глазами Чарли промелькнули рваными стопкадрами дни, годы, мысли и мечты, и он уже не мог определить, где выдумка, где явь. Мешали холод, боль и зов отдаться в лёгкое, бесцветное ничто, похожее на бесконечный ровный сон.
Последним усилием он поднял медвежонка, пропитанного кровью, и протянул его Доре.
Она прижала игрушку к губам, и долго давилась солёными спазмами, беззвучными криками, но по неписанным законам каждой душе отведено своё время.
В своё время Дора встала c колен и с игрушкой в руках шагнула к детям.
Август-октябрь 2009.
Пропавший разведчик (четвертая новелла)
70 лет после ус
остров Ниххон, Союз Юга, посёлок Надежда
Император является символом государства и единства народа, его статус определяется волей народа, которому принадлежит суверенная власть.
(1-я статья конституции Японии, начало 21 века, время правления императора Акихито).
Правительство Сил Самообороны Независимого Государства Ниххон (НГН) постановляет упразднение юридической, религиозной и иных форм власти Императорского дома в связи с безвременной кончиной принца Нарухито и установленных порядком наследования приемников династии Хирохито. В день Утра Смерти завершилась эра Хэйсэй (эра "Установления мира") и царствование Императорского дома прекращено на неопределённый срок.
Потомки побочных ветвей Императорской фамилии уравниваются в правах и обязанностях с рядовыми гражданами государства.
(2-я и 3-я статьи Обновлённой конституции НГН, фрагменты. 4-й год после У.С.)
Разведчик снял перчатку и прикоснулся ладонью к прохладному дереву, замер. Он и представить не мог, что будет так тяжело. Его сердце забилось в таком ритме, словно хотело разорвать изнутри, во рту пересохло.
А осенний холод прополз за шиворот пилотской куртки.
Он снял вторую перчатку, убрал в карман. Двумя руками раздвинул створки и сделал шаг внутрь.
Ветер бросил на чистый татами несколько мокрых осенних листьев. Гость наклонился убрать неожиданный сор.
– Не стоит, – завывание ветра на улице было громче голоса Суги, но он услышал её слова.
– Сейчас. Прости, я случайно, – он тихо затворил створки двери.
В её доме жила тишина, в очаге еле слышно потрескивал огонь. Деревянная палочка коснулась глиняного сосуда с долгим звоном, зашелестела ткань кимоно.
– Проходи уже, чего ты стоишь на пороге? – Суги не взглянула в сторону гостя, она склонилась над посудой, – Я слышала, как ты подошёл.
– Знаешь…
– Я всё уже знаю, Акихито, – теперь голос женщины звучал громче, он был одновременно твёрдым и отрешённым, – Просто садись, я угощу тебя чаем.
Разведчик снял обувь и положил в затенённую нишу, оставил на вешалке кожанку и подошёл к хозяйке. У неё перехватило дыхание, когда мужчина сел напротив и спрятал ноги в углублении пола.
– Прости ещё раз, – Акихито поймал её взгляд и покраснел. Расстегнул воротник формы, не надо ей смотреть на знаки отличия.
– Да брось, – печально улыбнулась Суги, – Ты тут не причём. Надел бы ты гражданское платье, разве это что-то меняет?
– Нет.
Женщина склонила голову. Она стыдилась тихих слёз, а он считал, что ей стыдиться нечего. Ему хотелось посмотреть в её уставшие, доверчивые и мечтательные глаза. За эти глаза, за искренность, и преданность он её и любил. Знал, кому принадлежит её сердце, и никогда не позволял себе завидовать. Сумел остаться другом.
– Возьми, – она протянула Акихито пиалу.
Сейчас в глубине её черных глаз, похожих на умытые росой виноградинки, разведчик видел боль и решимость. Он вздрогнул, когда натолкнулся на вызов во взгляде, на отчуждение. Но женщина взяла себя в руки и медленно вздохнула.
– Он любил зелёный с жасмином, – её слова прозвучали как оправдание.
Суги запахнула полу голубого кимоно, словно куталась от холода в жарко натопленном доме. Волосы в простом пучке растрепались, но ей был все равно. Она сидела и безучастно смотрела на пар над пиалой.
Акихито пригубил свой чай.
Он раскачался слишком сильно. Засмотрелся на солнечные блики в листве и в один момент ослабил хватку. Мир закрутился, и в следующий миг горячий удар едва не сломал ему челюсть. А потом он почувствовал жжение. Поднёс руку к щеке, лицо одеревенело от боли, и он нащупал след ссадины.
Не выдержал и заревел.
– Акихито! – мама выскочила из дома босиком, бросилась к сыну прямо по грязной весенней дороге.
Упала рядом на колени и уверенным движением повернула лицом к себе.
– Несносный мальчишка! Бедный мой, – она погладила его по жёстким волосам, а он старался отвернуться. Акихито успел размазать по лицу сопли и слёзы, и теперь покраснел от стыда.
– Не три, я сказала! – мама не больно шлёпнула его по рукам, – Голова не кружится?
– Не…
– Марш в дом, – она поднялась с земли и поставила на ноги шестилетнего сына, – И прекрати реветь. Ты же принц!
– Не хочу быть принцем, реветь хочу!
Чтобы не взбеситься окончательно, мама сосчитала до пяти и вздохнула.
– Не хочешь быть принцем, будь хотя бы мужчиной.
В доме Акихито мужественно перенёс процедуру компресса к щеке. Мама старалась выглядеть строгой, но не могла скрыть свою жалость. Она обняла ребёнка и прошептала в горячее ушко:
– Ты хотя бы представляешь, как меня напугал? Бедный мой, бедный.
Он плакал от смущения, от пережитого страха и оттого, что нечаянно напугал маму. Боль утихла и больше не возвращалась.
Суги поставила пиалу на стол после двух глотков. Должно быть, чай остыл, но ей было всё равно. Она посмотрела куда-то поверх головы гостя. Но это была не её манера, он в шутку называл её "манера Йосики" или "взгляд свысока".
– Ты сейчас похож на прадеда. Не зря тебя назвали его именем. Знаешь, у тебя даже улыбка похожая. У меня фотография есть. Показать?
Он знал, что это так. Худое лицо, широкий лоб, большой нос и высокие брови делали его похожим на знаменитого предка.
– Не надо, я помню, – пилот положил руку поверх её ладони, – Какая теперь разница? Император был моим троюродным прадедом. Но это всё в прошлом, понимаешь?
Женщина прошептала "да, конечно" и придвинула к себе набор для каллиграфии. Окунула кисть в баночку с водой и положила на бумагу первый штрих.
– А Йосики ни на кого не похож.
Второй штрих иероглифа лёг на бумагу.
Юноши были знакомы ещё с военной академии Ниххона. Но Акихито не знал его так хорошо, как знала Суги.
Им предстояло упражнение не из лёгких. Подъем-переворот в сравнении с ним – детская забава.
– Не буду его делать, – Акихито поднялся с татами и коротко поклонился сенсею, – Простите меня, сенсей, я сегодня не в форме.
Сзади раздался шелест ткани о татами.
– Да ты просто не хочешь и не можешь! – голос принадлежал парню, которого Акихито не знал. Обернулся и смерил выскочку взглядом.
– Ты хочешь? Иди, делай, – Акихито пригласил его жестом. На самом деле, ему было просто лень. Он хотел уйти с тренировки, забраться куда-нибудь в укромное место и просто почитать стихи или что-нибудь в этом роде.
– Я-то? Сделаю, легко!
Сенсей уже готов был приструнить обоих юношей, но едва знакомый Акихито парень решительно выступил вперёд и поклонился. Он был на пол головы выше, с гладко выбритым лицом и массивной волевая челюстью. Акихито заметил: он движется уверенно, как опытный боец.
– Разрешите, сенсей, я сделаю это упражнение.
– Йосики Асихиро? – тренер сдержанно улыбнулся, – Пожалуйста, делай.
Юноша прошёл мимо Акихито. Их локти едва не соприкоснулись.
– Осторожнее, слышь, ты? – прошипел Акихито.
– Что ты сказал? – Йосики резко остановился.
Сенсей понял, чем может закончиться стычка, и прикрикнул на юношей. Посмотрел в глаза одному, потом другому.
– Покиньте зал. И не возвращайтесь, пока не научитесь быть вежливыми.
На выходе оба ученика поклонились знамёнам.
Оба попали в академию сразу после начальной школы. Но за несколько лет так и не познакомились. А с этого года им предстояло заниматься боевым дзю-до в одной группе.
Акихито и Йосики замерли друг напротив друга. Несколько секунд молчали.
– Пошли, поговорим, как мужчина с мужчиной, – отрезал Йосики.
– А чем тебе тут не место? – огляделся Акихито. Он почувствовал страх. Да любой бы почувствовал, подумал он. Вряд ли ему удастся справиться с этим силачом.
– Боишься, – констатировал Йосики.
Акихито покраснел, но продолжал смотреть спокойно.
– Ладно, – силач придвинулся на шаг, навис над Акихито, – Думаешь, раз ты императорской крови, тебе всё можно? Я прекрасно знаю, кто ты такой. Но ведь и моя бабушка было дочь императора.
Акихито хотел, было, сказать, что наследование по материнской линии это не то, но вовремя прикусил язык. Так говорить – естественно и правильно, но разве теперь подходящее время? А может, и не правильно? Ведь он и правда пользуется своим привилегированным статусом, халтурит на занятиях.
– Я не думаю, что мне всё можно, – медленно проговорил Акихито. Он собрал волю в кулак и продолжал смотреть на Йосики, – Я просто считаю, что могу с большей пользой провести время, а не заниматься этими дурацкими упражнениями. А вообще ты подумай, Асихиро сан, каково будет тебе или мне прийти завтра на занятия с фонарем под глазом. Да, ты сильней меня. Но если станешь бить, получишь сдачи.
Йосики отошёл на шаг и рассмеялся.
– Да, а ты не такая глупая заносчивая дрянь, как я поначалу подумал, – он сделал едва заметный поклон.
Акихито поклонился в ответ.
– Как считаешь, это не будет снобизмом, если мы подружимся и при случае набьем кому-нибудь физиономию, если кто-то проявит себя дрянью? Шучу, конечно.
Юноши улыбнулись друг другу.
– Бить-то вовсе не обязательно, – покачал головой Акихито.
– А ты думаешь, я собирался тебя бить? – развёл руками Йосики, – Сбить с тебя спесь – да, была такая мысль. Но драка – это недостойно. И тут не важно, принц ты или не принц.
Они вернулись в зал и попросили разрешение занять свои места. Ученики с любопытством смотрели: кто кого побил?
Оба юноши поклонились друг другу. Сенсей отвернулся, чтобы не выдать улыбки и продолжил занятие.
На душе было не уютно. Нужно что-то сказать, ободрить женщину, которая потеряла мужа. Вот только он не мог найти слов. Перебирал на столе предметы и молча наблюдал, как Суги выводит на бумаге иероглифы. Порой она сбивалась, начинала штрихи не с того конца. Несколько слезинок упали на краску, пока та не успела подсохнуть. Штрихи поползли по бумаге темной путиной.
– Спасибо, что пришёл ко мне. Так тяжело. Я не могу больше. Сделала бы…
– Не надо, – прошептал гость, – Не то время. Сеппукой ничего не решишь. К тому же…
– Что?
Он сделал над собой усилие. Остался невозмутимым, даже не покраснел. А если это и произошло, вряд ли она заметила. Свечи горят еле-еле, едва хватает света, чтобы писать.
– Он просто пропал без вести. Его продолжают искать.
Женщина медленно поправила волосы и разлила чай по новой.
Она не просила и не надеялась, что он обо всем ей расскажет. У государства есть свои тайны и принципы безопасности. Тут даже не важно – друзья, не друзья.
– Знаешь, а ведь я ему сказала.
Акихито мог не спрашивать, о чем. Это было давным-давно, до того, как Суги и Йосики поженились. Вспоминать об этом сейчас был глупо и странно, но если Суги посчитала это уместным, имел ли он право сказать ей "это уже не важно"?
Лишний раз напомнить, что Йосики, возможно, никогда не вернётся?
– Надеюсь, это было давно и он не устроит мне взбучку, – подумал и едва не произнёс Акихито. Сказать так – все равно что рассмеяться над горем Суги. Но другой ответ усугубит её печаль.
Мужчина промолчал. Растерянно, бессильно. Он был готов сгореть от стыда. Но Суги поняла его.
Она не ждала ответа.
Юношам редко выпадало проводить отдых вместе. В такие дни, обычно это происходило между полётами, друзья основательно напивались и развлекались, как могли. Однажды решили вспомнить, что все их предки были настоящими самураями. Принарядились в кимоно, разукрасили ткань самурайскими эмблемами и надписями. И пошли в таком виде гулять по улицам небольшого посёлка, в котором разместилась база пилотов-разведчиков.
В эту элитную группу военных набирали, несмотря на закон, по династическому принципу. Бывало, в рядах пилотов служили и обычные граждане. Но таких было немного.
Командный состав базы смотрел сквозь пальцы на развлечения пилотов. Лишь бы задания выполняли.
В тот день на остров прибыла группа людей с северных территорий. Оба молодых пилота впервые видели русских. Оба "самурая" с деревянными палками и самодельными знамёнами случайно забрели на территорию, где под охраной работали русские, возводили новый жилой квартал.
Акихито громко икнул и показал на русских пальцем.
– А… вот ведь придурки!
Йосики засмеялся и постучал ладонями по коленям.
– Дураки! – закричал он, и скорчил рожу в сторону стройки.
Солдаты охранения вежливо молчали. Они понимали, кто может позволить себе прогулку и водку в разгар рабочего дня. Они старательно делали вид, что ничего не происходит.
– Вы все идиоты! – вторил Йосики Акихито, от водки они едва стояли на ногах и громко бездумно смеялись. Они совсем не злились на русских – те выглядели нелепо, глупо и смешно в своих старых, изношенных до дыр одеждах.
– Мы самураи, а вы просто дураки! – крикнул Акихито, и в шутку выплёснул из бутылки в просвет между солдатами. Струя спиртного наполнила воздух едким запахом. Пилот не удержал бутылку, и она упала под ноги военным. Стекло вдребезги разбилось о камни.
– Мы – самураи! – они снова глупо засмеялись и принялись выплясывать. Они продолжали пить из второй бутылки.
Не прошло и минуты, как молчание со стороны русских нарушило одно единственное слово.
Его сказала пожилая женщина:
Это слово Акихито не понял, но Йосики узнал мгновенно. Всё дело в том, что Йосики был немного трезвее.
– Фашисты.
Йосики увидел лица людей, они обернулись на женский голос и посмотрели в их сторону. Он мог оценить, что им ничего не грозит, охрана вооружена автоматами. Но он увидел ненависть в глазах пленников. Немногие строчки из учебных записей, кадры исторических фильмов тут же всплыли в памяти.
Правительство считало уместным признавать ошибки нации во времена второй мировой войны. Хотя бы с целью оправдание, своей собственной власти.
– Стой, – пилот схватил Акихито за рукав кимоно, пока тот не наделал глупостей.
– Они там что-то против нас? – тот едва ворочал языком, но был уже готов полезть в драку.
Йосики кое-как удалось дотащить пьяного друга до казарм.
А когда Акихито протрезвел, друг помог ему понять, в чем дело. Им обоим стало стыдно вовсе не за то, что самурайские символы похожи на свастику. Причина была в том, как Япония, вернее, то, что от неё осталось, относится к пленным.
– Если мне удастся добиться влияния в правительстве, я изменю ситуацию.
В голосе Йосики Акихито услышал непоколебимую твёрдость, в нее нельзя было не поверить. Если сказал – изменит. Дело было не только в каком-то странном магическом ареоле, который Йосики создавал вокруг себя, порой буквально излучая самоуверенность. И не в обострённом чувстве справедливости.
В чём-то ещё.
Это что-то сыграло решающую роль в выборе Суги, с которой оба пилота познакомились в на декабрьском празднике, в День Последнего императора.
А несколько недель назад Йосики пропал без вести. Он так и не успел воплотить мечты в жизнь.
– Мы знаем одно. Его конвертоплан сбили над Австралией. Если правительство разрешит мне полететь туда следом, я постараюсь найти или хотя бы что-то разузнать. Но ты понимаешь, что они могут выбрать и не меня.
Суги разлила по пиалам остатки холодного чая.
Вздохнула и убрала кисти, краски. Спрятала исписанные листочки в красную шёлковую папку. Тихо спросила: