Все это произошло в армии, и Иван не захотел потчевать девушку армейскими рассказами. Раз он дежурил на КП, и ему вдруг внезапно захотелось уйти, проверить собаку, покормить ее, хотя время для этого еще не пришло… Через минуту после того, как он покинул помещение, туда ворвался молодой солдат и перестрелял всех, кто там сидел. В другой раз рванул склад боеприпасов, как раз в тот момент, когда его вызвал замкомроты по какому-то пустяку…
Получается, что некая сила заставляла его совершать те или иные поступки. И что та же самая внешняя сила руководила рукой ребенка, которая запирала дверь, гремела спичечным коробком… Получается, что он поджег свой дом не просто так, а действуя в русле религии… Это абсурд. Может быть, сама мать надоумила его, приказала ему сделать это, а теперь он просто не помнит, что и как она говорила?
Изуверы получили по заслугам
Девушка Надя, которую очень интересовала история народа угреш, знала несколько деревень вниз по течению, и Делла открыла свою карту. Почти все деревни уже были на ней, кроме одной. Если бы не информация юной изыскательницы, они бы никогда не встретили эту старушку и не узнали нечто чудовищное.
Старушка жила в деревне Свирь, на самой ее окраине. У нее был всего один камушек, который, также как и у Ивана, был когда-то частью перстня, но в худшие времена пришлось продать даже эту каплю драгоценного металла. Старушка завернула камушек в кусочек холста. Так и отдала Делле. Иван спросил: нет ли у нее каких-нибудь старых картин? Лидия Петровна, так звали старушку, сказала, что картина была, в старом доме под Волгоградом, в деревне, которую она покинула в детстве, куда не возвращалась больше… Сказав эти слова, Клавдия Петровна опустила голову. Что-то взволновало ее, какое-то тяжелое воспоминание.
– А вы помните картину? – спросил Иван. – Что на ней было изображено?
– Огонь, – коротко ответила женщина и задумалась.
Затем, помолчав довольно долго, рассказала историю, которая была страшна и сама по себе, и своим инфернальным концом.
Была целая деревня угрешей в нижнем теченье Волги, неподалеку от города, который тогда назывался Сталинградом, а еще раньше – Царицыным. Пришли немцы. Для них что угреш, что еврей или цыган – все едино. Не знали, что делать с угрешами. Согнали их в колхозный амбар, заперли и подожгли.
Только вот никто больше не видел тех немцев. Целое воинское подразделение пропало. Да так странно пропало! Одежда осталась, а немцев – нет.
Иван удивился. Он как-то видел телепрограмму из серии "Аномальные явления", где говорили об исчезновении отряда карателей, правда, там не упоминалось об угрешах – просто в одной деревне, где каратели сожгли стариков и женщин, нечто непостижимое случилось с отрядом.
Старушка тогда была маленькой девочкой. Ей удалось спрятаться, когда всех остальных увели в амбар. Она все видела.
Немцы подожгли амбар в сумерках. Девочка схоронилась в роще неподалеку. Сначала были слышны крики, стук в дверь, потом все стихло: люди задохнулись. Кучка немцев стояла на поляне перед амбаром, двое держали наготове автоматы – на случай, если кто-то из смертников прорвется.
Огонь охватил все сооружение, провалилась крыша. И в этот миг из пламени вырвались огромные огненные черви. Они поднялись, колыхаясь, над полем. Замерли, будто огладывая местность. У червей явно были головы: толщина на концах. Именно этими головами они и вертели, как бы рассматривая немцев, которые оцепенели от страха.
И эти черви бросились на них. Немцы бежали в разные стороны, автоматчики стреляли, но бестолку. Черви набросились на фашистов и будто бы высосали их всех. Старушка хорошо помнила, как это было. Вот бежит один, орет жалобно, страшно. И червяк нападает на него сверху. И нет немца, а только летит вперед, будто все еще пытаясь бежать, его мундир.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Иван Деллу, когда они отчалили. – Если принять это все на веру, то огненные черви – вовсе не души умерших.
– Это что за вывод, почему? Освобожденные души набросились на врагов и отомстили им. Чего тут странного?
– Потому что так не бывает. Нет в истории вообще таких случаев, не зафиксировано. Призраки, смутные фигуры, стуки в стену и голоса – пожалуйста. Но чтобы вот так, жертва немедленно отомстила убийце…
– Но ведь бывают случаи, когда привидение заводит человека куда-то в подземелье, там он проваливается, гибнет… Вот и месть.
– Пусть так. Но все это происходит без контакта привидения с нашим миром. Маячит, заводит… Нашептывает что-то… А здесь: просто догнали и убили, высосали. Как паук высасывает муху. Остались одни оболочки – мундиры.
– Так им и надо!
– Ага. Только вот – не бывает так. И это значит – огненные черви – это что-то другое.
Иван не то чтобы верил в привидений – он читал их научную трактовку, о том, что привидения могут быть сгустками какой-то энергии, которая существует внутри живого человека и уходит из него после смерти. О том, что некоторые люди могут видеть эту энергию, не доступную для многих других. Об этом он не хотел распространяться мистически настроенной Делле, сводя все к материализму. В то же время он безоговорочно поверил рассказу старушки, потому что сам видел огненного червя. Некое событие несомненно произошло в деревне под Сталинградом летом 1942 года. Целая группа немецких солдат была убита каким-то непостижимым образом: их тела были просто испарены в мгновенье ока.
Иван стал думать об этом пристально, глядя на вопрос со всех сторон. Допустим, существует какая-то не известная науке энергия, и угреши, в силу своих национальных особенностей, владеют ею. Ведь отличия народов друг от друга реализуются порой на глубоком физиологическом уровне. Например, южные народы стойки к алкоголю, а северные – нет. Это объясняется отсутствием в организме последних определенного вещества, что дает возможность в тех или иных целях спаивать их "огненной водой"… Одни нации имеют больше музыкальных способностей, другие – меньше. И так далее – различия проявляются на самых глубоких, фундаментальных уровнях.
Если предположить, что существует некая "энергия огня" – можно условно назвать ее именно так – и этой энергией как раз и владеют угреши, как иные нации – особо тонким музыкальным слухом? Тогда можно объяснить многое: и то, что видели Иван и Делла, и частые пожары в деревнях угрешей, якобы от молнии, и склонность угреша-художника к изображению огня. Наконец, этот странный случай во время оккупации Поволжья…
Тайный язык художника
Путь от Углича до Нижнего был похож на какие-то трудовые будни. Деллу не интересовали ни города, ни достопримечательности в городах. Ни затопленную Мологу, ни Ярославский кремль она не пожелала смотреть: все, что ей было нужно – это угреши и их камушки, которые имелись в каждом доме, хотя бы в виде сережек (два камушка), подвесок (четыре-шесть). В одном случае была крупная серебряная брошь, и получился курьез: хозяйка готова была отдать камень даром, но за серебро пришлось заплатить. Знали бы владельцы семейных реликвий, что Делла впоследствии делает с ними, безжалостно куроча оклады из драгоценного металла…
Работы Дерека также были повсюду, но не везде висели на стенах. Иван спрашивал: нет ли в доме каких-то картин, и порой их доставали просто из чулана. Теперь он уже не сомневался, что и у первого угреша, Геры, холст Дерека также был, но он хранил его где-то на чердаке или даже выбросил, как старье. Просто гости не заговорили на эту тему, а хозяину было невдомек.
– Тебе не кажется странным, – спросил Иван Деллу, – почему картины Дерека есть почти у всех угрешей?
– Что ж тут странного? Угреши селились по берегам великой реки, а Дерек как раз и плыл вниз по ее течению.
– А если ответ совсем в другой плоскости?
Ивана что-то беспокоило, он только сейчас понял, в чем дело. Сказал:
– Почему Дерек? Что за фамилия? Он что – венгр?
– Угреши, как и евреи, могут быть венграми, – сказала Делла.
– Может быть, и Сальвадор Дали – тоже угреш? – пошутил Иван.
– Знаю такого художника! – весело воскликнула Делла. – Он рисовал всякую расчлененку.
– Вроде того… В том числе – и горящих людей, – пробурчал Иван, подумав, что надо бы ему серьезно заняться образованием этой девушки.
Иван закрепил пять самых лучших работ Дерека на стенах каюты и в камбузном углу, остальные не уместились в тесном пространстве судна.
– А вот и он, наконец! – воскликнул Иван, заметив на одной из работ то, чего не разглядел раньше. – Ну, давайте знакомиться, неведомый миру гений.
Делла застыла вполоборота, разглядывая небольшой вертикальный холост.
– Ты думаешь, это автопортрет?
– Тут и думать нечего, – сказал Иван, ткнув пальцем в нижний угол картины. Тут так и написано: "Дерек, автопортрет".
На холсте был изображен коренастый человек, вероятно, маленького роста, поскольку собака, которую он держал на поводке, выглядела рядом с ним огромной. На заднем плане был берег с нелепо застывшей волной и – разумеется – догорающий костер на песке.
– В его имени явно слышится слово "река", – задумчиво проговорил Иван. – Сам художник всю жизнь провел на реке. Что это – совпадение или…
– Или что? – встрепенулась Делла.
– Да ничего страшного, – сказал Иван. – Никакой он не венгр. Скорее всего, это вымышленное имя, просто псевдоним… Вот ты, например. Как твоя настоящая фамилия?
– Я Делла Сирота, поэтесса.
– Знаю, что Сирота. Но ведь это твой литературный псевдоним, ведь правда?
Делла усмехнулась, покопалась в своей торбочке и бросила на стол паспорт. Иван развернул его. В документе значилось "Делла Сирота". Иван покачал головой:
– Чудные дела…
Обратил он внимание и на год рождения девушки. Она была еще младше, чем он думал: не двадцать лет разницы между ними, а двадцать три. Дочка. Хитрая, полная тайны, которую измыслила сама. Маленькая, мало что понимающая в жизни девочка…
– Украинка, – сказал он, протягивая ей паспорт. – Значит, угреши бывают и украинцами, пусть даже сам Дерек – венгр.
По семнадцати добытым полотнам можно было составить общее впечатление об этом неизвестном мастере конца девятнадцатого века.
Казалось, что картины Дерека несут в себе некую настойчивую подсказку… Внезапно Иван понял, что есть общего в работах художника, кроме образа огня. Во всех картинах – будь то пейзаж, натюрморт или жанровая сцена, потрет – четко видны два обособленные плана. Вот развалины совсем близко: пустые оконные проемы, уродливые обломки стен. За ними – чистая зелень деревьев, луг и река, где-то совсем далеко впадающая в море. Или стол с кувшином и фруктами. Кувшин на самом краю, он отдельно, а фрукты, блюдо, ваза с цветами – уже другие тона, нечто как фон к кувшину, хотя все должно было быть, по идее, единым целым.
"По идее", – подумал Иван. – Это просто слова-связки… Так, может быть, в том-то и "идея", что не целое?
Скалы, громоздящиеся на берегу, и морская даль с туманным белопарусником. Окно с кропотливо выписанной деревянной рамой, а за окном – дивный средневековой город с остроконечными крышами.
Обыкновенная традиционность кулис пейзажа превращается в некий символ, настойчивое двоемирие – может быть, именно это и хотел сказать художник? Будто бы за нашей реальностью стоит какая-то другая…
Огонь порой здесь просто присутствовал в качестве неизменного атрибута, даже люди на портретах сидели при свечах, но чаще в этих пространствах царили фуги и мессы огня. Казалось, что горят сами краски, что изображение эфемерно, мгновенно, поскольку прямо сейчас все эти холсты, вместе с их массивными рамами, обратятся в пепел. Сгорит ткань, сгорит древесина, и за земными видами откроется какой-то иной мир.
Как знаток живописи Иван понимал, что это не просто какой-то бродячий живописец, а настоящий художник, такой, каких называют великими и гениальными, хрестоматийными и классическими. Удивительно, что никто не знает о нем. Поистине, пути славы неисповедимы. Иван думал, чуть ли не с ужасом, что могут быть и другие художники, оставшиеся почему-то за бортом человеческого внимания, и писатели, и музыканты… Вот, где-нибудь в деревенском доме или на городском чердаке покоится пыльный сундук, а в нем – рукописи стихов и романов, написанные сто лет назад каким-нибудь так и не открытым Пушкиным или Достоевским… В такое почему-то не верится, но вот же он, Дерек, перед его глазами… Неведомый миру гений.
Вечером Делла, как всегда, разложила камушки, Иван наблюдал за пазлом через ее плечо.
– Странное дело, – сказал он, рассматривая разложенные на столе элементы. – Если это идеограммы, иероглифы, то почему они столь часто повторяются? Я насчитал двадцать четыре разных знака, из них шесть "жизней", пять "солнц" и так далее.
– Чего в этом удивительного? – спросила Делла с каким-то странным раздражением.
– Иероглифов должно быть гораздо больше.
– Есть те, что есть. Не тебе судить о том, что было дано давным-давно!
Казалось, девушка была смущена и заменяла это чувство агрессией.
– Ага, в рифму порой говоришь, поэтесса.
– И что с того?
Иван решил не продолжать этот разговор. Теперь он был еще в большей степени убежден, что перед ним именно шифр, а так называемые идеограммы суть просто буквы. Получается, что Делла морочит ему голову, расшифровывая смысл надписей на браслетах. Может быть, никаких надписей и не существует?
К нему вновь вернулись сомнения: что здесь на самом деле происходит, и какая ему отведена роль в некой чужой игре…
В следующей деревне угреши пожаловали им еще один браслет и замысловатое украшение вроде монисто: на серебряной цепочке висели продырявленные старинные монеты вперемешку с камушками. Деньги были царские, камушки – обыкновенные, "наши", как заметила Делла.
Она разложила трофеи на две кучки и прочитала означенные на них заветы. "Сильному можно верить, сильного стоит любить, сильный достоин пути славы", – говорило монисто. "Рыба движется вверх по течению", – говорил браслет.
– Стоп, – сказал Иван. – Объясни мне пожалуйста, как ты это читаешь? Насколько я понимаю, – он поочередно ткнул в три одинаковых знака, похожих на заряженный лук, – этот символ и означает сильного?
– Нетрудно угадать, если знать перевод.
Иван перебрал камушки и сложил три знака подряд: "сильный", "солнце" и "жизнь". Спросил:
– И что же тут написано?
Делла засмеялась:
– Амамутя дает жизненную силу.
Иван ответил, даже не задумавшись:
– Сила жизни – солнечный свет. Или что-то другое. Да на таком языке можно сказать, что угодно, была бы фантазия у читателя. Что-то здесь не то, Деллочка. И знаков по-прежнему двадцать шесть. Нет, сегодня появился двадцать седьмой. Он что означает?
– Это рыба.
– Отлично, рыба. Меж тем как в китайском языке иероглифов тысячи. Странно это все. И ты мне чего-то недоговариваешь.
Делла молчала. Недоговорила. Хорошо, будем думать дальше.
Иван думал об этом странном письме, пока не заснул. Возможно, что все эти заповеди и не требуют большего количества знаков. В таком случае, само письмо было изобретено именно для того, чтобы записать заповеди. Из символов, означающих "жизнь", "солнце", "грех", "радость", "горе" и так далее вполне можно составить короткие назидательные афоризмы.
Что скрывает девушка
На следующий вечер он застал ее за странным занятием. Она полагала, что он спит, поглядывала на него, но Иван, как бы что-то почувствовав, просто притворился спящим.
То, что он увидел сквозь полуприкрытые веки, привело его в недоумение. Делла сидела, низко склонившись за столом, и разглядывала, как сперва показалось ему, все свои добытые амулеты… Нет, она не разглядывала, а складывала их… Как пазл.
Ивану было хорошо видно, как эти обсидиановые пластиночки, соприкасаясь своими причудливыми краями, прилегают одна к другой плотно, без малейшей щели. Вот уже обозначен и угол, и фрагмент противоположного края – какая-то небольшая, с лист бумаги размером плита.
Теперь Ивану стало ясно, что это вовсе не отдельные украшения, а фрагменты чего-то целого, и главное – Делла не коллекционирует какие-то брелочки, как она поведала сначала, а ищет что-то.
Опять ложь. Все их отношения с самого начала замешены на лжи.
Затем Иван стал думать об этой странной плите вообще. Края камушков плотно прилегали друг к другу, щель исчезала. Так разрезать камень мог только лазер… От этой мысли, от самого слова "лазер" Иван содрогнулся. Лазер в девятнадцатом веке. Рассуждения на эту тему могут завести слишком далеко.
То, что складывалось на столе рукой поэтессы, было каким-то текстом. И, теперь уже безо всякого сомнения, было ясно, что это не иероглифы, а буквы, и Делла знала об этом, и она скрывала это знание от Ивана. Что же делать: так и продолжать с нею игру, притворяясь, что он ни о чем не подозревает? Иван не привык к таким отношениям. Он пошевелился, приподнялся на локте. Плечи Деллы напряглись, она медленно подняла голову.
– Это ведь все же буквы, да? – спросил Иван. – Почему бы сразу об этом не сказать, зачем врать про какие-то назидания на этих камушках?
– Я не врала, – сказала Делла, опустив глаза. – А подглядывать нехорошо.
– Так уж вышло. Ты, наконец, что-нибудь расскажешь или нет?
– Это действительно буквы.
– А я уж поверил в свою "жизнь" на камне.
– Ты не дослушал. Символы означают и то и другое. В старинной бабушкиной книге была их расшифровка. Это как… Ведь в славянской азбуке тоже самое. Аз – это буква "а" и одновременно – я, личность как понятие. Л – это "люди". Только у славян таких букв несколько, а у угрешей – все. Поэтому сочетания знаков можно прочесть как иероглифическое письмо, и как текст на языке угреш. И все эти камушки должны сложиться в текст, который даст ответ на всё. Об этом сказано в древней книге. Книга утеряна, но на разбитой скрижали должно быть стихотворение. И в нем – ключ ко всему…
– Гм! Древний текст, это я понимаю, но с чего ты взяла, что это именно стихи?
– Просто потому, что я поэтка с детства. Или наоборот: я и стихи-то начала писать потому, что всегда знала об этом окончательном стихотворении. Я почему-то всегда знала, что это именно стихи, ведь пророчества обычно делались в стихах, у Нострадамуса, например. Я не могла тебе всего этого сказать.
– Но почему?
– Сама была не уверена. Это во-первых.
– А во-вторых?
– Видишь ли… – Делла опустила голову. – Я с самого начала использовала тебя. Как ты и сам догадался. Мне было неловко, правда. Я хотела всячески скрыть от тебя это. Отсюда и ложь. Вся неправда, которую ты от меня слышал, имела только одну причину: я не хотела, чтобы ты догадался об этом. Да, я использовала тебя, чтобы найти камушки.
– Какая глупость, девушка! Сказала бы сразу. Я ищу то-то и то-то, не хочешь ли ты мне помочь? Или…
Ивану вдруг пришла совсем неожиданная мысль.
– Что мы ищем, ты хоть имеешь какое-то представление?
– Нет. Но в этих стихах сказано что-то очень важное. Тайное. Самое главное! И это главное может быть очень страшным. Очень!
Иван посмотрел на пазл.
– Что-то уже прояснилось?
– Есть отдельные фразы и слова. Пока все довольно туманно. Но стихотворение складывается – в одном я уверена.
– Очень интересно. Что же дает расшифровка?