– Это не расшифровка. Просто половины камушков не хватает. Читаются лишь отдельные слова: берег, храм или капище, жертвенник… Целые фразы: лодка, причалившая к берегу. Люди, идущие в поисках веры… Смысла пока нет.
Иван внимательно рассмотрел мозаику на столе. Делла перемещала камушки, руководствуясь логикой слов, которые выстраивались на доске. Не зная языка, сложить пазл было невозможно, потому что вариантов притирки камушков друг к другу было множество. Фрагменты были большие, как из браслета, и маленькие, как из перстня, округлые и овальные, с выпуклыми или вогнутыми гранями. Кружки вписывались без щелей в несколько вариантов вогнутостей. Чтобы сложить слово, надо было не только знать язык угрешей, но знать его хорошо. Вот почему Делла не могла сразу добиться успеха. Например, одни и те же символы могли составить слово "берег" и слово "зверинец". Все же, по смыслу других слов, зверинец был здесь совсем не при чем…
Пусть это был лазер, но довольно хитрый лазер. Он как бы вводил в заблуждение, ставил загадки. Зачем?
Современные технологии в древние времена. Значит, либо угреши имели контакт с развитой цивилизацией, либо сами были развитой цивилизацией. В голову полезли всякие мысли об Атлантиде… На этом Иван и заснул, и снились ему башни, купола и акведуки погибшей страны.
Утром был звонок от Руденки. Иван отдал штурвал Делле, сам спустился в каюту и поговорил с компаньоном. Оказалось, что поклевка на "Джинс" пришла из Саратова. Покупатель отчаянно торговался, но все же они пришли к консенсусу. Катер будет доставлен прямо на главную пристань города. Делла слышала разговор и поняла, что "Джинс" намереваются продать.
– Как так? – с возмущением спросила она. – Мы же собирались пройти всю Волгу!
– Мы и пройдем, – заявил Иван. – Нетрудно будет арендовать какую-нибудь посудину а Саратове и продолжить путешествие на ней.
– Но я хочу на "Джинсе"! Я не хочу никакой посудины.
– Да какая разница?
– Я привыкла, я полюбила наш "Джинс".
– Рано или поздно все равно пришлось бы с него сойти.
Делла опустила голову, о чем-то соображая.
– А нельзя ли повременить?
– Покупатель сорвется с крючка.
– Вот как! Интересы бизнеса для тебя превыше всего.
– Вовсе нет.
– Во всяком случае, важнее, чем я.
Эти слова заставили Ивана вздрогнуть. Так могла сказать не Делла, товарищ по путешествию, а самая что ни на есть девушка, то есть возлюбленная, невеста…
– Мои интересы не важнее твоих, – сказал он. – Члены команды равноправны. Посему, бог с ним, с Саратовом. Проскочим на легких парусах.
Иван так сказал, но не был уверен, что действительно этого хочет. И не факт, что так на самом деле произойдет: всякое может случиться до Саратова. Руденке он звонить не будет. Если и совершит облом, то только в самый последний момент.
– Ты обещаешь привезти меня в Астрахань именно на "Джинсе"? – спросила Делла, вдруг положив ему руки на грудь.
– Обещаю, – сказал Иван, не сморгнув глазом, подумав, что это самый что ни на есть удобный момент для первого поцелуя, но он ни за что не будет пользоваться ситуацией.
Делла отпрянула, вернулась к штурвалу, который в минуту разговора уже провернулся, подчиняясь капризу течения.
– У нас, кстати, был недавно один покупатель из Астрахани, – сказал Иван. – Некто Ламбовский.
Привередливый это был покупатель. Он лично посетил верфь, осмотрел катера и остановил свой выбор на "Джинсе". Но данный "Джинс" не продается, – ответил ему Иван. – Это просто мой личный катер, а очередная партия только запущена. Тогда Ламбовский потребовал сделать один к началу навигации и сам предложил оплатить внеплановые расходы и прибыль по ним.
Вспоминая Ламбовского, Иван отвлекся, замолчал… Вдруг он заметил, что и Делла о чем-то хмурится.
– Ламбовский… – задумчиво проговорила она. – "Ламб" – это корень из нашего языка. Выходит, угрешская фамилия.
– Неужели?
– "Ламба" по-угрешски означает "сыр".
Его мысль вдруг приняла весьма тревожный оборот, но это не было связано только с фамилией покупателя.
– Впрочем, нет ничего удивительно, что в Астрахани, в нижнем течении реки, тоже живут угреши, – сказал он.
Да. Ничего удивительного. Особенно то, что два угреша – Ламбовский и сама Делла – настойчиво выбирали именно "Джинс".
Он вспомнил, как пытался убедить Ламбовского, что "Чоппер" – более престижный и стильный катер, что "Джинс" годится для молодых нетребовательных туристов и так далее. Но тот уперся именно в эту модель.
Заказ был выгодный, и ребята взялись с энтузиазмом. Работали днем и ночью, несмотря на то, что как раз в те дни накатила первая волна проверок и ревизий, которую Ивану удалось отбить. Затем верфь подожгли, и почти готовый швертбот изрядно пострадал. Судно было все же построено в срок и доставлено трейлером новому владельцу прямо домой, в Астрахань. Дополнительные расходы Иван, как всегда, превратил в доходы: включил в стоимость не просто услуги транспортной фирмы, а услуги плюс средняя норма прибыли по этой сумме.
Желание
Они миновали Нижний, затем родной Делле Васильсурск, и вышли на простор Чебоксарского водохранилища, с середины которого не было видно берегов. Делла училась управлять парусом, Иван любовался ее движениями, то грациозными, то неловкими. У него щемило сердце: слабости девушки казались ему милыми, человечными…
Странным было то, что угреши, которых они разыскивали в приволжских селениях, оказывались на удивление покладистыми и легко отдавали им всякие мелочи, фамильные реликвии. Но почему?
– Делла, происходит что-то не то… – задумчиво произнес Иван.
– В каком смысле?
– Ты бы отдала браслетик, единственную твою память о бабушке, каким-то незнакомым людям, которые заявились к тебе с такой просьбой?
Делла явно смутилась.
– Вряд ли, – сказала она.
Действительно, происходило что-то не то – не только с угрешами, но и с самой Деллой.
– И я бы тоже, – сказал Иван, пристально разглядывая ее. – Но, тем не менее, они с радостью отдают нам всё. И выглядят при этом счастливыми, ты не заметила?
– Нет, – ответила Делла, но голос ее звучал неестественно.
Ивана вдруг буквально пронзила странная, но единственно возможная мысль. В телепатию, в какую-то молчаливую мыслепередачу, он не верил, а единственно научно объяснимого способа влияния на людей – гипноза – не наблюдал. Делла не раскачивала перед объектами блестящий предмет, не произносила загробным голосом кодовые слова. Вывод напрашивался сам собой: она украдкой подсыпает своим жертвам что-то, ведь они всегда пили чай, самогон, или даже обедали вместе с ними. Именно химическое воздействие.
Ему снова, в который раз за путешествие, стало не по себе. А не захочет ли она испробовать свое средство на нем, чтобы заставить и его проделать какие-то нужные ей вещи?
Впереди как раз была очередная деревня. Иван решил наблюдать за девушкой с этой точки зрения.
Он и прежде предполагал, что угреши звонят друг другу, передавая новость, только вот новость – о чем? О том, что счастливя парочка идет вниз по течению и отбирает у них семейные реликвии? В чем радость-то?
– Мы вас ждали, – улыбнулась старушка, и дед вдруг толкнул ее локтем:
– Молчи, дура!
Иван оглядел обоих с ног до головы. Больше всего на свете его бесили вещи, которых он не понимал.
– Так, – он мазнул пальцем поверх головы деда. – Что значит "ждали"?
– Мы ничего не говорили, – пробормотал дед.
– Ты только что сказал: "молчи, дура". О чем она должна молчать?
Делла положила руку Ивану на плечо, шепнула:
– Не иди на конфликт, расслабься.
Иван с недоумением глянул на нее. Ему вдруг показалось, что девушка заодно со стариками, что все трое знают что-то, что Ивану знать не положено, и все вместе составляют какой-то заговор. Но это же абсурд! Делла впервые в жизни видела этих стариков…
Впрочем, можно ли быть уверенным? Может ли быть такое, что Делла совершает это путешествие второй раз, или, по крайней мере, была именно в этой деревне?
Старики, как и все остальные, рассказали очередные притчи о деяниях Амамути. Среди того, что Иван уже слышал, попалось и нечто новое, в именно: описание того дня, когда Амамутя осчастливит угрешей своим пришествием: "огненное солнце плывет в небесах".
– Настанет день, когда Амамутя пройдет по реке, он причалит к каждой пристани, зайдет в каждый дом, каждому заглянет в глаза… И вы накормите его и напоите, и отдадите ему камни холсты… Всё до последнего камушка… – проговорила старуха, будто читая что-то наизусть.
– В легенде сказано, что Амамутя, явившись, подвергнет людей испытаниям, – добавил дед. – Амамутя придет инкогнито, как ревизор. Горе тому, кто покажет, что узнал его.
Иван не спускал с Деллы глаз за все время рандеву. Старики спокойно отдали гостям все, что требовалось: несколько камушков, маленький холст Дерека с изображением очага, вроде как иллюстрацию к сказке о Буратино, хотя во времена Дерека, конечно, никакого Буратино еще не было. Делла ничего не подсыпала старикам.
Неожиданно, в самом конце встречи, в дом вошла девушка в просторной синей юбке, дочка хозяев. С первого взгляда было ясно, что она нездорова психически: глаза ее блуждали, как и руки, одежда была неопрятной. Она принесла какой-то увесистый пакет и с шумом опустила его на стул.
– Вся деревня уже говорит! – воскликнула она. – Вы специально меня выгнали.
– Я просто послала тебя к Дуняше за свеклой, – спокойно возразила ее мать.
Девушка села за стол и, подперев ладонями лицо, уставилась на Ивана. Этого он вынести уже не мог. Достал сигарету и, поведя ею в воздухе, дал понять, что выйдет, пусть и недослушав речей хозяина. Тот продолжал рассказывать притчу о деяниях Амамути, обращаясь к Делле.
Иван двинулся по тропе вдоль берега, глядя сверху на пришвартованный "Джинс", на который глазели и мальчишки с кручи. Барабан стоял на баке, повиливая хвостом.
Вдруг в сетке кустов замелькало синее: это хозяйская дочка проворно бежала поодаль, обгоняя его. Надо же! Ушел, называется…
Синее тем временем показалось впереди, закрывая собой узкую тропу. Девушка стояла прямо перед ним, пристально глядя на него исподлобья. Иван чувствовал себя неловко, разглядывая ее.
– Я хочу выйти замуж в этом году, – вдруг сказала она.
– Да? – невозмутимо произнес Иван. – Желаю счастья, удачи.
– И только?
– Надеюсь, у тебя это получится. Жених-то уже наметился?
– Нет, – ответила девушка, и в ее голосе прозвучала какая-то совсем уж неуместная злоба.
– Ну что ж! – весело проговорил Иван, с опаской подумав: уж не делают ему тут внезапное предложение руки и сердца, а Деллу вообще принимают за его дочку? Добавил:
– Он, может быть, уже не первую ночь под твоими окнами ходит, тайно вздыхает о тебе.
Девушка вдруг схватила его за локоть и энергично встряхнула:
– Ты исполнишь мое желание или нет?
Тут только Иван начал понимать, что полоумная принимает его за самого Амамутю. Сказано же: если встретишь Амамутю на узкой тропе, то исполнит он любое твое желание…
– Все твои желанья исполнятся, все твои надежды сбудутся, все будет хорошо, – проговорил Иван.
– Я знала! – воскликнула девушка, просияв, быстро обошла Ивана, коснувшись его ног краем синей юбки, и пошла по тропе к дому.
Этого еще не хватало! Иван мысленно выругался. Предстать в роли огненного Бога, пусть даже в глазах больной девушки… Больного такого Бога.
Вскоре он убедился, что существо в синей юбке было не единственной больной девушкой на этой реке.
Истина в вине
Правда, сначала она написала стихи, затем – напилась. Раз вечером, когда Иван пришвартовал "Джинс" в наверняка рыбном месте, Делла развернула заветную тетрадку и углубилась в творческий процесс.
Творчеством Ивана были два леща и одна небольшая щука. Крупное, бордовое солнце село в розовую дымку. Иван с трудом разобрал строки, которые показала ему поэтесса.
Созревший колос должен так сгореть,
чтоб дом его наполнил сладкий дым,
чтоб сам он тоже обратился в дым
и с дымом свой навек покинул дом…
– Похоже на какую-то инструкцию, – мрачно пошутил Иван.
– Инструкцию? – встрепенулась Делла.
– Ага. Руководство по применению созревшего колоса. Я не силен в поэзии, но…
– Договаривай, – буркнула Делла, понимая, что сейчас ее будут критиковать.
Иван договорил:
– Не могу понять, какой у "колоса" может быть "дом"?
Делла нахмурилась, опустила голову, разглядывая свои строки в красной тетрадке, а Иван с тихой радостью разглядывал ее всклоченную макушку.
– И правда… – протянула поэтесса. – Может быть, вместо "колоса" другое какое слово?
Она беспомощно глянула на Ивана, словно вопрошая совета.
– Поэт у нас ты, а не я, – отрезал он. – Другое дело, что я вообще не понимаю, о чем эти стихи.
Позже, когда он вновь закинул удочки и сидел, свесив ноги с транца и поглядывал на неподвижные, как сваи, поплавки, слышал, как Делла бормочет за спиной: "созревший пахарь… созревший старец…" и даже "созревший ужас".
– Далось тебе это слово, – не оборачиваясь, пробурчал он.
– Какое слово?
– "Созревший". Откажись от него, и дело легче пойдет.
– Так надо, – сказала поэтесса и продолжила свое колдовское бурчание над тетрадью, уж не понятно как разбирая в сумерках строки.
Значение слова, именно этого слова, Иван понял несколькими днями позже, при обстоятельствах, воспоминание о которых всю дальнейшую жизнь бросало его в дрожь.
Очередные угреши в селе Козловка под Казанью угостили их слишком крепко, да еще в дорогу дали своего домашнего вина. Иван и представить не мог, что Делла на такое способна.
– Угреши, угреши… – бормотала она, размахивая бутылкой, пока он вел совсем не умеющую идти девушку по городскому причалу.
– Никакая я не угреша, – заявила Делла, облокотившись о перила и тщетно пытаясь поймать ртом горлышко.
– Вот как? Кто же ты на самом деле и зачем вмешалась в нашу жизнь?
– Жизнь – кого?
– Угрешей.
Делла рассмеялась, долго, заливисто. Ей все же удалось отхлебнуть глоток. Иван не без труда переправил пьяную девушку с причала на катер.
– И ты не угреш, – сказала она, промокая платочком слезы.
– Разве?
– Разве, разве! – передразнила Делла. – Потому что никаких угрешей нет.
– Как это нет? А кто же были все эти люди?
– Все это придумал Дерек. Он воспитывался в Николо-Угрешском монастыре. Отсюда и взял слово. Язык выдумал, сложив символы из многих разных.
– Он путешествовал по Волге, по угрешским семьям…
– Да! – Делла отпила вина и выплеснула остатки за борт. – Да, он путешествовал…
– Ты просто пьяна!
– Очень. И это моя пьяная фантазия. О том, что все угреши – фантазия Дерека. Помнишь автопортрет? Он там с собакой, с водолазом, между прочим. Это и есть Барабан, а сам Дерек воображал себя Амамутей, которого сам и придумал… Послушай, – она уперлась ладошкой Ивану в грудь. – Этот Дерек просто путешествовал вдоль реки. Он останавливался в крестьянских домах. Он рассказывал хозяевам об угрешах и убеждал их всех в том, что он угреш и что они сами – тоже угреши. Писал свои картины. Заставлял всех поклоняться огню. Рассказывал легенды об Амамуте.
– И что? Они в это верили?
– Почему бы им не верить? Почему бы не передавать эти легенды внукам? Так и образовалась наша странная нация, не имеющая никаких корней, без роду и племени…
Делла уже совсем облокотилась на Ивана, тяжело дыша. Он взял ее за талию и повел в каюту. Девушка размахивала руками и продолжала быстро говорить об угрешах, о том, что все это выдумка пьяного Дерека, поскольку сама была вдребезги пьяна.
Уложив ее, Иван вышел в кокпит и закурил трубку. Дым вываливался из ее жерла плотными клубами, медленно плыл над водой, рассеивался, и казалось, что весь речной туман и порожден его капитанской трубкой, которую он хранил в особом ящичке стола и курил крайне редко.
Конечно, так образовались не только угреши, но и все нации на земле. Кто-то кому-то рассказывал легенды и давал имена. Информация переходила из поколенье в поколенье. Правда, для этого недостаточно одного сумасшедшего живописца. Проводников национального сознания должно быть множество…
В течение этого дня были и другие впечатления. Они прошли шлюзы Жигулевской ГЭС, посетили деревню угрешей, опять изрядно выпили, поздно устроились на ночлег, Иван настолько устал от маневрирования между двумя самоходными баржами и несколькими мелкими катерами, дважды оказываясь с ними в одной и той же в коробке, туманной от всеобщего выхлопа, что мгновенно уснул.
Проснулся от запаха дыма, поначалу подумал, что Делла закурила в каюте и уже собирался ей выговорить, как понял, что дыма тут значительно больше, чем от ее длинной сигарильи. Да и Деллы самой в каюте нет…
Он понял все как-то мгновенно и ясно. Когда сел на койке и, перебирая ногами, переместился, затем прыгнул к двери, уже знал, что дверь заперта снаружи. Вернулся к аварийному люку. Чтобы открыть, надо влезть на стол, но, уже вытягивая руку, вспомнил, как девушка интересовалась, можно ли и люк запереть…
Иван провернул вентиль и попытался приподнять люк. Тщетно. Пластина была придавлена чем-то снаружи. Бред, Делла! Зачем тебе это? Он позвал ее. Нет ответа, лишь частый стук буйка о сваю.
Так. Теперь надо понять, что и где горит и по возможности потушить это. Ну, конечно! Горела ветошь на камбузе, под мойкой, пропитанная бензином из примуса. Он задохнется прежде, чем потушит ее.
Об одном поджигательница не ведала: о слабости стекол, вернее – способе их крепления к корпусу. Иван знал, куда надо бить. Инструментом могла стать только газовая плитка. Он схватил ее за ушки и, размахнувшись, насколько позволяло пространство, двинул металлом в угол окна. Оно вылетело с первого удара, вместе с резиновой рамой и коротко плеснулось под бортом. Уже на последнем запасе воздуха Иван вылез наружу, извиваясь, как червяк. Огненный, значит, червяк или даже пламенный змей должен был по мнению Деллы покинуть "Джинс", уносясь в небеса.
Девушка сидела в кокпите и курила, наблюдая, как он выворачивается из окна. Иван мельком глянул на нее, сунулся рукой к воображаемому огнетушителю, но ладонь ударилась о стену. Ивана разобрал смех: аварийный люк как раз огнетушителем и был приперт, тот служил тугим клином между дверцей и гиком. Не зря, стало быть, учил ее парусить…
Иван вытащил огнетушитель и, отомкнув запертую дверь, вернулся в каюту. Порошковая смесь накрыла горевшую ветошь и угольное мерцание дубовой переборки. Иван поднялся в кокпит и стукнул пустым огнетушителем о пайол. Присел на корточки напротив Деллы, упершись в девушку взглядом.
Дым еще валил из двери каюты. Делла бросила окурок за борт, подняла глаза:
– Я расскажу.
То, что он услышал в последующие минуты, было ошеломительным, но все же объясняло многое.
– Я не сумасшедшая, – сказала Делла, и Иван уставился на нее, будто пытаясь увидеть признаки безумия: распахнутый рот, потеки слюны на подбородке…