Гриша опечалился и повесил голову. Видно было, что к своим чёрным блестящим волосам он после душа не прикасался.
- Нет, - сказал он. - На вокзале мне не понравилось…
Он вдруг принялся мотать головой и мотал ею довольно долго. Потом поднял на меня глаза, и я оторопел. Гриша Прахов плакал.
- Минька!.. - сказал он. - Я особо опасный преступник…
Я чуть не пролил коктейль себе на брюки.
- Что?
- Особо опасный преступник… - повторил Гриша.
Я огляделся. Нет, слава богу, никто вроде не услышал.
- Погоди-погоди… - У меня даже голос сел. - То есть как - особо опасный? Ты что же… сбежал откуда-нибудь?
- Сбежал… - подтвердил Гриша, утираясь своим антисанитарным рукавом.
Я посмотрел на его пиджак, на тесёмочный бантик под горлом и вдруг понял, что Гриша говорит правду.
- А паспорт? Как же тебя на работу приняли без паспорта? Или он у тебя… поддельный?
- Паспорт у меня настоящий, - с болью в голосе сказал Гриша. - Только он не мой. Я его украл.
Нервы мои не выдержали, и, выхватив из коктейля соломинку, я залпом осушил свой стакан.
- А ну вставай! - приказал я. - Вставай, пошли отсюда!
И, испепеляемые взглядом Тамары, мы покинули помещение. Завёл я Гришу в какой-то двор, посадил на скамеечку.
- А теперь рассказывай, - говорю. - Всё рассказывай. Что ты там натворил?
Плакать Гриша перестал, но, видно, истерика в "Витязе" отняла у него последние силы. Он сидел передо мной на скамеечке, опустив плечи, и горестно поклёвывал своим орлиным носом.
- Закон нарушил… - вяло отозвался он.
- "Свистка не слушала, закон нарушила…" - процедил я. - Ну а какой именно закон?
- Закон? - бессмысленно повторил Гриша. - Закон…
- Да, закон!
- Это очень страшный закон… - сообщил Гриша.
- Как дам сейчас в торец! - еле сдерживаясь, пообещал я. - Мигом в себя придёшь!
Гриша поднял на меня медленно проясняющиеся глаза. Голову он держал нетвёрдо.
- Закон о нераспространении личности… - торжественно, даже с какой-то идиотской гордостью проговорил Гриша Прахов и снова уронил голову на грудь.
Некоторое время я моргал. Закон - понимаю. О нераспространении - понимаю. Личности - тоже вполне понятно. А вот всё вместе…
- Пойдёшь завтра в милицию, - сказал я, - и всё там расскажешь, ясно?
Язык у Гриши заплетался, и следующую фразу он одолел лишь с третьего захода.
- При чём тут милиция? - спросил он.
- Ну если ты закон нарушил!
- Не нарушал я ваших законов! - в отчаянии сказал Гриша. - Свои - нарушал. Ваши - нет.
У меня чуть сердце не остановилось.
- Какие свои? Гриша!.. Да ты… откуда вообще?
- Из другого мира я, Минька, - признался наконец Гриша Прахов.
Я почувствовал, что ноги меня не держат, и присел рядом с ним на скамеечку.
- Из-за рубежа? - как-то по-бабьи привизгнув, спросил я.
- Дальше…
Я наморщил лоб, потряс головой и всё равно ничего не понял.
- Как дальше?
- Дальше, чем из-за рубежа… - еле ворочая языком, объяснил Гриша Прахов. - С другой планеты, понимаешь?..
В калитку я его внёс на горбу, как мешок с картошкой.
Из-за сарайчика, грозно рявкнув, вылетел Мухтар. Узнал меня, псина, заюлил, хвостом забил. А потом вдруг попятился, вздыбил шерсть на загривке и завыл, да так, что у меня у самого волосы на затылке зашевелились.
Дёрнул я плечом - висит Гриша, признаков жизни не подаёт. Прислонил его к забору, давай трясти.
- Гриш, ты что, Гриш?..
Гриша слабо застонал и приоткрыл один глаз. Слава богу!..
- А ну пошёл отсюда! - закричал я на Мухтара. - Иди в будку! Дурак лохматый!..
В будку Мухтар не пошёл и с угрожающим ворчанием проводил нас до двери, заходя то справа, то слева и прилаживаясь цапнуть Гришу за скошенный каблук. У самого крыльца это ему почти удалось, но в последний момент Мухтар почему-то отпрыгнул и снова завыл.
Злой на себя и на Гришу, я втащил его в прихожую и закрыл дверь. В комнате осеклась швейная машинка.
- Минька, ты? - спросила мать. - А что это Мухтарка выл?
- Да кто ж его знает! - с досадой ответил я. - Тут, мать, видишь, какое дело… Не один я.
По дому словно сквозняк прошёл: хлопнула дверца шифоньера, что-то зашуршало, портьеру размело в стороны, и мать при параде - то есть в наспех накинутой шали - возникла в прихожей. На лице - радушие, в глазах - любопытство. Думала, я Ирину привёл - знакомиться.
- А-а… - приветливо завела она и замолчала.
Гриша сидел на табуретке, прислонённый к стеночке, и мученически улыбался, прикрыв глаза. И до того всё это глупо вышло, что я не выдержал и засмеялся.
- Вот, мать, нового квартиранта тебе нашёл…
- Ты кого в дом привёл? - опомнясь, закричала она.
- Да погоди ты, мать, - заторопился я. - Понимаешь, дня на два, не больше… Ну, переночевать парню негде!
- Как негде? - Маленькая, кругленькая, она куталась в шаль, как от холода, сверкая глазами то на меня, то на Гришу. - Санитарный день, что ли, в вытрезвителе? Да что ж это за напасть такая! То кутёнка подберёт хромого, то алкаша!..
- Да с горя он, мать! - закричал я. - Ну, несчастье у человека, понимаешь? Жена из дому выгнала!
Что-то дрогнуло в лице матери.
- Прямо вот так и выгнала? - с подозрением спросила она.
- В чём был! - истово подтвердил я. - В чём квартиру ремонтировал - в том и выгнала!
- Так надо в суд подать, на раздел, - всё ещё недоверчиво сказала мать.
- И я ему то же самое говорю! А он, дурак, хочет, чтобы как мужчина - всё ей оставить!..
- Вот мерзавка! - негромко, но с чувством сказала мать, приглядываясь к Грише. Выражение лица её постепенно менялось. - И что ж вам так с жёнами-то не везёт, а?.. И парень, видать, неплохой…
- В нашей бригаде работает, - вставил я. - В понедельник мы с Валеркой Чернопятовым попробуем ему общежитие выбить…
- Ох, дети-дети, куда вас дети?.. - вздохнула она и пошла в комнату, снимая на ходу с плеч непригодившуюся парадную шаль. - Ладно, постелю ему…
Ещё раз удивил меня Гриша Прахов. Под тряпьём у него оказалось чистое бельё, вроде даже импортное. Лохмотья его я сразу же решил выбросить и поэтому обыскал. В кармане брюк обнаружился временный пропуск на завод и двадцать три копейки, а за прорвавшейся подкладкой пиджака - в целлофановом пакете - военный билет, свидетельство о рождении, аттестат и паспорт.
Документы я, конечно, проверил. Всё вроде на месте: серия, номер, фотография - Гришкина, не перепутаешь. И в военном билете - тоже, только Гриша там помоложе и пополнее. Вот ведь чудик, а?
На всякий случай я заглянул и в аттестат, посмотрел, на какой он планете ума набирался. "Полный курс Нижне-Добринской средней школы…" Далёкая, видать, планета…
Я снова завернул документы в целлофан и, кинув пакет на стол, сгрёб в охапку тряпьё на выброс.
Вот не было у бабы хлопот…
Глава 4
Во всяком случае, церемониться я с ним не собирался.
Из глубокой предутренней синевы за окном только-только начали ещё проступать чёрные ветки и зубчатый верх забора, а я уже вошёл в малую комнату и включил свет.
- Подъём! - скомандовал я в полный голос, и Гриша, оскалясь, сел на койке. Рывком.
Секунду он сидел напружиненный, с широко открытыми невидящими глазами, словно ждал чего-то страшного. Не дождавшись, расслабился и с лёгким стоном взялся за голову.
- Трещит? - не без злорадства спросил я.
С огромным удивлением Гриша оглядел комнату: вязаный половичок возле кровати, настенный матерчатый коврик с избушкой и оленями, две гераньки в горшочках на узком подоконнике.
Потом он заметил лежащий на столе рядом со стопкой мелочи целлофановый пакет и беспокойно завертел головой.
- Нет твоего тряпья, - сказал я. - Выкинул я его, понял? Наденешь вот это.
И бросил ему на колени свой старый коричневый костюм. Ну как - старый? Новый ещё костюм, хороший, просто не ношу я его.
Гриша отшатнулся и уставился на костюм, как на кобру.
Светало быстро, завтракали мы уже без электричества. Несмотря на мои понукания, Гриша ел, как цыплёнок, стеснялся, молчал.
- Опытом бы поделился, что ли… - буркнул я наконец. - Куда ты её потом дел?
- Кого? - испугался он.
- Я тебе сейчас дам "кого"! Бутылку вчера в "Витязь" пронёс?
- Нет, - быстро сказал он.
- Как это нет? Ты же лыка вчера не вязал, Гриша! До других планет доболтался!
- До других планет? - в ужасе переспросил он.
- Ага, - сказал я. - До других планет.
Гриша отложил вилку. На лбу его блестела испарина.
- Но ведь ты же сам заставил меня пить этот… коктейль… - жалобно проговорил он.
За дурака меня считает, не иначе.
- Гриша, - сказал я, - коктейль был безалкогольный. В "Витязе" вообще спиртного не подают.
- Но я же не знал!.
- Не знал, что коктейль безалкогольный, и поэтому окосел?
- Да!
"На шестой пресс! - подумал я. - И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!.."
- Ладно, - бросил я. - Давай посуду вымоем - и вперёд. Пора…
Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.
- Говорят, ты новичка у себя поселил? - спросила она.
- А кто говорит?
- Ну кто… Аркашка, конечно.
- Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти - может, болтать поменьше будет, - посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.
- Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в своё одел…
- Ну, приютил! - раздражённо бросил я. - На груди пригрел! Тебе-то что?
- Ничего… - Она отстранилась и с интересом оглядела меня исподлобья. - Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?
Вот язва, а? Язвой была - язвой осталась. С детства.
- Так я что, перебил его у тебя? Ну забери - у себя поселишь.
- Дурак! - вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо унесла куда-то свой орлиный нос.
Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить - и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она… Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага - мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились…
С такими вот интересными мыслями я подошёл к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:
- Бугор на горизонте! Эх, а весёлый-то, весёлый!..
Я посмотрел. Действительно, на каменной физиономии приближавшегося к нам Валерки Чернопятова оттиснуто было что-то вроде удовлетворённости. Он коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжёлый подбородок, остановился перед Гришей.
- Пошли, Григорий, - как бы с сожалением сказал он. - Переводят тебя от нас на шестой пресс.
Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножи. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошёл к нашим.
- В чём дело? - спросил я Валерку.
- Всё в порядке, - заверил он, не оборачиваясь. - На резку ещё одного новичка направляют. Его мы берём себе, а Гришу отдаём шестому прессу.
- И сменный мастер знает?
- А как же! - бодро отозвался он. - Всё согласовано.
- А со мной? - закипая помаленьку, проговорил я. - Со мной ты это согласовал?
С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это ещё не всё…
Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине - объяснить, почему исчез.
Забежал, объяснил…
Домой я вернулся с твёрдым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием. Хватит! Ещё не спрашивали меня, с каким это бродяжкой я пронёс бутылку спиртного в кафе "Витязь"! Пусть с покупателями своими так разговаривает!..
Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.
- Всё с неё началось, с Наташки, - жаловалась она. - Поломала, дурёха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер - сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришёл - грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…
Я вошёл в кухню и прервал эту интересную беседу.
- Ты картошку когда-нибудь чистил? - хмуро спросил я Гришу. - Кто так нож держит? Дай сюда…
Показав, как надо чистить картошку, я перенёс низенькую, ещё отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.
- Ну и как там твоя Ирина? - осторожно спросила мать.
Печь исправно глотала табачный дым чёрной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…
- Какая Ирина? - нехотя отозвался я. - Не знаю я никакой Ирины.
Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.
- В общем, так, Гриша, - сказал я. - Насчёт общежития идём завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?
- Картошка кончилась, - виновато ответил Гриша.
- Всю почистил? - обрадовалась мать. - Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд - сходи во двор, ведро вынеси…
Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.
- Знаешь, Минька… - помолчав, сказала мать. - Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Всё равно комната пустует.
Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжёгся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.
- Вежливый, уважительный… - задумчиво продолжала мать. Потом очнулась и посмотрела на меня строго. - Дать бы тебе по затылку, - сказала она, - чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя…
Глава 5
Во дворе шевелились бело-розовые яблони, а я сидел у окна и без удовольствия наблюдал, как Мухтар командует Гришей.
Хитрая псина с низким горловым клокотанием вылезла из будки, и Гриша послушно остановился. Взрыкивая для острастки, Мухтар медленно обошёл кругом замершего квартиранта и лишь после этого разрешил следовать дальше. Потом, как бы усомнясь в чём-то, снова скомандовал остановиться и придирчиво обследовал Гришины ноги, словно проверяя, по форме ли тот обут. Убедившись, что с обувью (галоши на босу ногу) всё в порядке, не спеша прошествовал к будке и улёгся на подстилку, высоко держа кудлатую голову и строго посматривая, как Гриша с величайшим почтением перегружает содержимое ведёрка в миску.
И такую вот комедию они ломали перед моим окном каждый день, причём ужасно были друг другом довольны. Так и подмывало выйти во двор, ангелочку Грише дать по шее, а наглецу Мухтару отвесить пинка, чтобы знал своё место в природе, псина.
Дождавшись возвращения Гриши, я зловеще спросил его:
- А чему ты всё время радуешься?
Действительно, стоило Грише чуть отдохнуть, и лицо его немедленно украшалось тихой счастливой улыбкой. Как сейчас.
На секунду Гриша задумался, потом поднял на меня серьёзные глаза и произнёс негромко:
- Свободе.
- Какой свободе, Гриша? Ты же за калитку не выходишь!
- Выхожу, - быстро возразил он.
- Если мать за хлебом пошлёт, - сказал я. - Слушай, чего ты вообще хочешь?
Гриша растерялся.
- Вот… Мухтара покормил… - как всегда, невпопад ответил он.
- Молодец, - сказал я. - Мухтара покормил, картошку почистил, из окошка во двор поглядел… Устроил сам себе заключение строгого режима и говоришь о какой-то свободе!
- Я объясню, - сказал Гриша. - Можно?
- Валяй, - хмуро разрешил я.
Глаза б мои на него не глядели! Дома - Гриша, на работе - Гриша. И мать, главное, взяла в привычку чуть что в пример мне его ставить: и домосед он, и не грубит никогда, и что попросишь - всё сделает…
- Скажи, пожалуйста, - начал Гриша, - есть такое наказание, чтобы человека лишали возможности двигаться?
- Нет такого наказания, - недовольно сказал я. - Это только в сумасшедших домах смирительные рубашки надевают. На буйных.
- Ну вот, - обрадовался Гриша. - Представь: человека поместили в камеру и надели на него такую рубашку. Год он лежал без движения, представляешь?
- Не представляю, - сказал я. - У него за год все мышцы отомрут.
- Ну пусть не год! Пусть меньше!.. А потом сняли с него эту рубашку. И вот он может пройти по камере, может встать, сесть, выглянуть в окно… Он свободен, понимаешь?
- В камере? - уточнил я.
- В камере! - подтвердил Гриша. - Ему достаточно этой свободы!..
И такие вот разговоры - каждый день.
Привязался однажды: можно ли найти человека, если известны паспортные данные? Я ответил: можно - через горсправку. А если не знаешь, в каком он городе живёт? Ну, тут уж я задумался. Не перебирать же, в самом деле, все города по очереди - так и жизни не хватит.
- А кого ты искать собрался, Гриша?
- Я?.. Никого… Я так… из любопытства…
Но больше всего меня поражало вот что - Гриша-то ведь и вправду оказался трезвенником! То есть вообще ни-ни. Ни капли.
Хотя была однажды ложная тревога. Я сидел в кухне на своей скамеечке и курил в печку, а Гриша с матерью разговаривали в большой комнате. Что-то в их беседе показалось мне странным. Мать молчала, говорил один Гриша.
- …а мальчик тем временем рос и ничего не знал, - печально излагал наш особо опасный квартирант. - Ни о том, что он заброшен сюда с другой планеты, ни о том, что за ним когда-нибудь прилетят…
И что самое удивительное - вязальные спицы в руках матери постукивали мерно, спокойно, словно речь шла о чём-то очень обыкновенном.
Я швырнул окурок в печку и направился в большую комнату.
Гриша сидел напротив матери и сматывал шерсть в клубок. Глаза - ясные, голос - ровный.
- О чём это вы тут разговариваете?
- А это мне Гришенька фантазию рассказывает, - с добрым вздохом отвечала мать. - В книжке прочёл…
Вечером, дождавшись, когда Григорий ляжет спать, я снова подошёл к матери.
- Слушай, мать… Я, конечно, понимаю: квартирант у нас хороший, лучше не бывает… Но скажи мне честно, мать: тебя в нём ничего не беспокоит?
Она отложила вязанье, сняла очки и долго молчала.
- Ну, странный он, конечно… - нехотя согласилась она. - Но ведь в детдоме рос - без матери, без отца…
- Детдом - ладно, - сказал я. - А вот насчёт других планет - это он как? Часто?
- Да пусть его… - мягко сказала она.