Летняя стоянка расположилась в узкой долине, затиснутой между двумя отрогами - лес охватывал ее своими зелеными рукавами, а потом расступался, позволяя разместиться нескольким домикам, загону для овец, амбарам и летнему молельному дому - не такому солидному, как нижний, а легкому бревенчатому строению с островерхой крышей. Была пора сенокоса и в деревне оставались одни только ребятишки да старухи.
- Где ваш святой отец? - спросил мой спутник, спрыгивая с лошади.
Я сказал:
- В молельном доме, наверное.
Это был, как я уже сказал, летний молельный дом и двери его никогда не запирались, потому что летом каждый мог в любое время заглянуть сюда за советом и словом ободрения, а старшие - еще и за тем, чтобы выслушать предсказания касательно того, благоприятное ли нынче время, чтобы устраивать всякие общинные дела.
Спутник мой нырнул в прохладную глубину молельного дома, а я остался сидеть на лошади - на тот случай, если мне понадобится ехать на выгоны за помощью.
Пробыл он там недолго - вскоре он вышел в сопровождении отца Лазаря - тот направился прямо к гонгу, подвешенному рядом с молельным домом.
Раздались три удара. Это означало не общий сбор, а малый - для всех трудоспособных мужчин, находящихся поблизости.
Потом священник задумчиво огляделся по сторонам и только сейчас разглядел меня.
- Отец Лазарь?
- Да, мой мальчик, - сказал он, впрочем, без особого тепла в голосе.
- Вы тоже поедете в Голый Лог?
Он вздохнул.
- Похоже на то. Им понадобится помощь. И утешение.
- Можно мне с вами?
Он удивленно поднял брови.
- Со мной?
И отрезал:
- Ни в коем случае. Это - непотребное зрелище.
У входа в молельный дом уже начали собираться люди, и отец Лазарь, было, обернулся к ним, но потом, видимо, вновь вспомнив обо мне, сказал:
- Поезжай вниз. Если кто - нибудь из этих несчастных еще жив, мы отвезем их туда. И скажи Катерине, что я велел ей отправиться туда вместе с несколькими женщинами покрепче. Возможно, там будут раненные.
- Хорошо, отец Лазарь, - ответил я и отправился на поиски Катерины.
Мне было стыдно.
* * *
Матвей встретил нас на выезде из леса - должно быть, услышал, как мы приближаемся - женщины всю дорогу возбужденно шумели и переговаривались.
Я боялся, что он, поняв, что отец Лазарь и не подумал брать меня с собой, начнет насмехаться надо мной, но он только сказал:
- Хорошо, у них хватило ума не тащить тебя туда. Здесь тоже дел хватает.
Люди из Голого Лога начали прибывать к вечеру - человек двадцать, двадцать пять. Их привезли на телегах - они были слишком слабы, чтобы передвигаться верхом или пешком, многие еще и до сих пор не в себе, а кое - кто и связан - эти выгибались, пытаясь порвать путы и отчаянно кричали.
Почти у всех были переломы или ожоги - этих наши старухи сразу уводили в общинный дом, чтобы промыть и перевязать раны и заключить в лубки поломанные руки и ноги.
Отец Лазарь тоже приехал, но я его видел лишь мельком - он хлопотал вместе с остальными, заботясь о том, чтобы пострадавшие были хорошо устроены и чтобы никто из них не остался без внимания. Мне же никакого дела не нашлось - я слонялся по общинному дому, вглядываясь в лица в поисках одного, когда - то виденного лица и не находил его - на меня смотрели чужие глаза - бессмысленные, помутившиеся, полные боли и отчаянья. Я и сам уже порядком отчаялся, а расспросить, что с ней, было некого - люди только - только приходили в себя и место былой нечувствительности заступала боль и растерянность - потому что никто из новоприбывших не мог сообразить, где это они ни с того, ни с сего очутились. В конце концов, Катерина, которой надоело, что я путаюсь под ногами, турнула меня из дома - велела пойти и заняться чем - нибудь полезным - например, натаскать воду. Потребуется много воды, сказала она, - не сейчас, так завтра с утра, когда придется стирать полоски холста, которые пустили на бинты.
Я таскал воду до темноты, и уже так умаялся, что полностью потерял интерес к происходящему, как вдруг, в очередной раз выпустив ворот колодца, услышал тихий шепот:
- Люк!
Я обернулся.
Она пряталась в высокой траве за колодцем - в сумерках ее лицо казалось смутным пятном.
Она была в обычном будничном платье из грубого холста - ничего похожего на тот яркий, праздничный наряд, в котором я видел ее на свадьбе - но я все равно ее сразу узнал. Мне казалось, я узнал бы ее и в полной темноте - просто почувствовал бы, что это она, как чувствуешь, не видя, собственную свою руку или ногу.
- Как ты сюда попала? - неловко спросил я.
- Пряталась в лесу. Потом пошла за подводами. Мне было так страшно…
- Ты не ранена?
Она молча покачала головой.
Я неуклюже топтался перед ней, пытаясь подобрать нужные слова, ободрить ее, успокоить…
- Ты голодна? Замерзла?
На самом деле вечер был жарким и душным - обычный летний вечер, но я не столько видел, сколько чувствовал, что она дрожит.
- Пойдем, - сказал я, - я отведу тебя к твоим.
Она покачала головой.
- Не хочу туда, - сказала она поспешно.
Я видел, как она напугана. Что они там вытворяли, в этом Голом Логу с собой и друг с другом? Отец Лазарь, подумал я, он бы нашел слова утешения, но он был занят с раненными и я решил отвести ее к Матвею - то есть сам - то он тоже возился в общинном доме, но в хижине, стоявшей на отшибе, по крайней мере было тихо и туда не долетали эти ужасные, почти нечеловеческие стоны.
Матвея и верно, не было дома. Я разжег огонь в очаге и нагрел воды.
Кроме хлеба и сушенной рыбы в доме не было ничего съестного, но, когда я отломил кусок хлеба и протянул ей, она покачала головой.
- Я не хочу есть.
Глиняную кружку ей пришлось обхватить обеими руками - иначе она не могла ее удержать.
- Ты можешь остаться тут, - сказал я, - тебе не о чем беспокоиться. А завтра все будет хорошо. Отец Лазарь изгонит бесов…
- Каких бесов? - удивилась она.
- Как это - каких? Тех, которые навели порчу.
- Люк, - сказала она тихонько, - кто видел этих бесов?
- Ну, так видят не бесов! Видят людей, в которых они вселяются!
- А как их изгоняют, ты знаешь?
- Младших не пускают на такие действа. Но я подумал… я ведь теперь ученик святого отца, правда!
Если он не взял меня с собой в Голый Лог, он прекрасно может и на действо меня не пустить, промелькнуло у меня в голове, но этого я ей не сказал.
Она не ответила. Смотрела на огонь.
Потом сказала:
- Откуда ты знаешь, что их вообще можно изгнать?
Я растерялся.
- Что ты такое говоришь?
- Люк! - раздался откуда - то издалека голос Катерины, - где тебя носит, выродок!
Я заторопился, потому что понимал, что, если я не отзовусь, она сообщит обо мне еще немало интересных подробностей.
- Погоди, я сейчас. Тебя тут никто не обидит, не бойся!
Она вновь молча кивнула и я выбежал наружу.
Катерина гоняла меня то за тем, то за этим, и освободился я уже когда совсем стемнело. Тут только я спохватился, что забыл предупредить Матвея о том, что не спросясь засунул девчонку к нему в дом, и отправился на его поиски. Но вместо Матвея наткнулся на отца Лазаря.
Он стоял на крыльце, закатав рукава своего балахона - руки у него по локоть были испачканы чем - то темным.
- Люк! - окликнул он, - помоги мне умыться.
Я зачерпнул ковшом воду из бадьи и он начал отмывать руки.
На это ушло какое - то время - что бы там ни было, копоть или кровь, но она уже засохла.
- Тяжелый день сегодня выдался, - сказал он устало, - и завтра будет не легче. Несчастные - они не скоро придут в себя.
- Святой отец… - неловко начал я, - может, вы поможете… Тия - ну, та девочка, родственница жены нашего Карла… она все время пряталась в лесу… а сейчас пришла сюда… я не знаю, как ее успокоить… она очень напугана.
Он отряхнул с рук воду и настороженно поднял голову. Я даже в темноте увидел, как внезапно изменилось его лицо, и мне стало страшно.
- Я сделал что - то не то… святой отец?
- Нет, ты все сделал правильно, мой мальчик, - он рассеянно отер руки полой своего одеяния. - Она не пострадала?
- Нет.
Он задумчиво кивнул.
- И где же она?
- В домике у Матвея. Я отвел ее туда. Не хочу, чтобы она видела… вот это.
- Я навещу ее, - сказал он решительно. - Пошли.
Он шел такими широкими шагами, что одеяние хлопало его по ногам. Я еле поспевал за ним. Попытался было о чем - то заговорить, но он только отмахнулся:
- Потом, потом!
Наконец он, слегка запыхавшись, добрался до хижины и рывком распахнул дверь.
Матвей, который как раз неловко, одной рукой пытался разжечь погасший огонь в очаге, удивленно повернулся нам навстречу.
- Что - нибудь стряслось, святой отец? - устало спросил он.
Ему тоже сегодня пришлось порядком повозиться, и, верно, домой он пришел совсем недавно.
- Мы ищем девочку, которую привел сюда Люк, - сухо сказал священник, и я вздрогнул, потому что голос его полоснул меня точно холодным лезвием, - Где она?
- Куда привел? - растерянно переспросил Матвей, - ко мне?
Он вопросительно поглядел на меня.
Я торопливо кивнул.
- Ну да, я подумал… что вы ее не обидите, а она была так напугана…
- Откуда ты ее взял? - подозрительно спросил он.
- Она из Голого Лога. Пришла сюда сама. Следом за подводами.
Он хмыкнул.
- Смелая малышка. Но, Люк, святой отец, тут нет никаких девочек. Во всяком случае, когда я вернулся, ее не было. А ты уверен, что она в своем уме, Люк? Что не убежала, куда глаза глядят?
- Она не свихнулась, Матвей. Просто была очень напугана.
- Это меня не удивляет, - пробормотал он, - но тут действительно никого нет. Может, она пошла к своим. Там наверняка есть ее родственники. Или отправилась искать сестру?
- Я только что оттуда, - коротко ответил священник, - там нет никаких новых лиц. С меня хватило тех, что там были.
- Нелегко вам пришлось, - сочувственно отозвался Матвей.
- Завтра будет еще хуже, - сказал священник.
- Да… - Матвей внезапно помрачнел. - Верно…
Священник резко повернулся.
- Пошли, Люк, - бросил он. - Брат Матвей, вы, надеюсь, известите меня, если девочка появится.
Матвей молча кивнул.
Отец Лазарь, не попрощавшись, переступил порог. Мне показалось, что он раздосадован, но я так и не понял - чем. И в растерянности последовал за ним.
…Утром какое - то время я бесцельно слонялся по поселку в поисках Тии. Но ее нигде не было. Ни в общинном доме, где разместили ее земляков, ни среди наших женщин. За то, что она исчезла, не сказав мне ни слова, я винил не ее, а себя - и все гадал, что же я сделал такого, или сказал; чем это я ухитрился обидеть ее или напугать еще больше. Если бы я остался с ней, думал я, может, все бы обошлось - кто теперь знает? Я сказал себе, что она, вероятно, отправилась наверх, к своей сестре, и я отыщу ее, когда поднимусь на летнюю стоянку вместе с остальными.
Матвей моего беспокойства не разделял - да и с чего бы?
- Может, это и к лучшему, - сказал он, - святой отец сегодня будет изгонять бесов. Если бы она осталась, ей пришлось бы участвовать в этом наравне с остальными - обычно младших туда не пускают, но ведь это ее община пострадала от порчи.
Массового изгнания бесов я никогда не видел - конечно, время от времени на кого - нибудь находило помрачение во время долгой зимней ночи, но с этими старшие или святой отец разбирались сами.
А тут молельный дом распахнул свои двери для всех - и для наших, которые в это время были в нижнем поселке, и для чужаков.
Я смотрел, как они заходят в молельный дом - кто шел сам, кого вели под руки, а кого и просто несли. Большей частью люди пришли в себя и лица у них были уже осмысленные - просто бледные и растерянные. Но кое - кто еще продолжал дико вращать глазами и что - то выкрикивать - у этих руки за спиной были стянуты веревками.
Я было тоже сунулся вместе со всеми в молельный дом. Отца Лазаря я с утра не видел - говорили, что он провел ночь в молитвах, и что светильники горели в молельном доме всю ночь - просил, чтобы Господь дал ему силы для нелегкого испытания. Войдя внутрь, я увидел, что все скамьи убраны, а пришлых рассадили прямо на полу. Остальные стали устраиваться на коленях и я, к своему удивлению, понял, что и они испуганы - лица у всех были напряженными, глаза лихорадочно горели.
Отец Лазарь возник внезапно из тьмы и стал в луче света, который пробивался сквозь расцвеченное окно, и его белоснежное одеяние окрасилось кровью, и желтым пламенем, и глубокой синевой. Он даже не казался человеческим существом - это было воплощение власти и могущества, и я готов был поверить, что он не ступает по доскам настила, как пристало обычному человеку, а плывет по воздуху. Завидев его, люди зашептали, заволновались, как трава под ветром.
Я привстал, чтобы получше разглядеть его, и тут же попался на глаза Матвею - он стоял в заднем ряду.
- А ты что здесь делаешь? - шепотом спросил он.
- Я хочу поглядеть…
- Пошел вон отсюда!
- Но Матвей…
- Я сказал - пошел вон! Катерина!
Катерина, которая сидела чуть впереди, обернулась и окинула меня убийственным взглядом. Тут я понял, что обернулась не только она - все стали оборачиваться, и я счел за лучшее поскорее смыться. Как только я вышел из полумрака на солнечный свет, дверь молельного дома с треском захлопнулась изнутри и я остался один на площади.
Будь со мной еще кто - нибудь из младших, не было бы так обидно, но они - то все остались наверху и я какое - то время развлекался тем, что чертил босой ногой в пыли всякие узоры и слушал доносящийся из глубин молельного дома нестройный гул голосов. Отец Лазарь что - то говорил, а они отвечали - сначала вразнобой, а потом все согласованней, все громче, и под конец - словно один человек - мне казалось, что ритмичный крик распирает стены молельного дома и они вот - вот рухнут под этим напором. Я даже и не подозревал, что люди могут так кричать.
Мне было не по себе - настолько, что я подхватился и побежал прочь. Крик сверлил мне голову, и я несся, не разбирая дороги, пока не оказался на морском берегу. Здесь стало немного легче - волны шумели - тоже в каком - то своем ритме, но сами по себе, им было все равно, что творится на побережье. Крик, тем временем, забрал совсем высоко, казалось, он взмыл в небо, как черная птица и вдруг превратился в отчаянный звериный вой. Я в ужасе зажал уши руками и упал на песок. Когда я, наконец, поднялся на колени и решился отнять руки, было тихо, а солнце стояло уже высоко в небе.
Голова болела невыносимо - я несколько часов проторчал на солнце, а оно в это время года пощады не знает. Мало этого, те дальние голоса, видно, затронули в моем мозгу какие - то струны и я чувствовал себя разбитым, точно выпотрошенным - тело и голова отзывались какой - то звенящей пустотой.
Я встал, отряхнулся от налипшего песка и на подгибающихся ногах побрел обратно в поселок.
Действо кончилось.
Двери молельного дома были широко распахнуты и оттуда выходили люди - и наши, и пришлые, все выглядели одинаково - опустошенные, расслабленные, они медленно и неуверенно разбредались по поселку.
Не все.
Одного из чужаков вывели под конвоем; вели его двое наших - оба здоровые, крепкие мужчины, и лица у них были суровыми. Он, видно, был из тех, кого так и привели связанными, но если остальным, как я понял, веревки развязали, то ему - нет. Он трясся и что - то бессмысленно бормотал - похоже, он так и не понимал, где находится, словно и посейчас не пришел в себя.
Его повели не в общинный дом, а вывели на окраину поселка и я увидел, что люди, попадавшиеся на пути этой странной процессии, шарахаются от него, как от зачумленного.
Я проводил его взглядом и присел на крыльцо молельного дома - войти внутрь я так и не решился. Наконец на пороге появился отец Лазарь - отблеск былого могущества все еще лежал на нем и лицо его было суровым и жестким.
Даже не верилось, что он способен снизойти до обычного человеческого общения, но я чувствовал себя таким лишним, таким никому не нужным, что набрался храбрости и сказал:
- Я не могу вам ничем помочь, святой отец?
- Что? - он рассеянно поглядел на меня, точно только что впервые увидел и теперь гадал, кто я такой.
- Я хочу сказать… что - нибудь сделать для вас? Я думал - я ваш ученик.
А меня не пустили на церемонию…
- Ученик? - он мрачно уставился на меня и у меня от страха перехватило дыхание. - Ученичество - дело нелегкое. А выдержать такие церемонии под силу только крепким духом. И обрести такую крепость нелегко. К этому нужно долго готовиться.
Сначала я испугался, что он вообще откажется от меня и велит убираться вон, но теперь немного осмелел:
- А что случилось с тем? Куда его повели, отец Лазарь?
- Бесы не покинули его, - сухо ответил он. - Ему предстоит очищение огнем.
Я почувствовал внезапную слабость.
- Вы хотите сказать…
- Я хочу сказать, что предпочел бы, чтобы ты вызывал поменьше нареканий, - сказал отец Лазарь. - Откровение снисходит на тех, кто молча смотрит и слушает, а не на тех, кто все время раздражает окружающих своими выходками. Что ты делал в молельном доме? Кто тебя туда звал?
Я открыл было рот, но счел за лучшее промолчать и снова закрыл его.
- Постарайся сегодня больше не попадаться мне на глаза, - заключил он, - иначе я, пожалуй, передумаю.
Он обернулся, и, поискав глазами в кучке людей на площади, окликнул:
- Матвей! Присмотри за ним. А еще лучше, отправь его наверх. Тут ему делать нечего.
- Пошли, - коротко сказал Матвей.
Какое - то время я молча шел за ним, но, наконец, не выдержал.
- Что случилось с тем человеком? Почему бесы так и не покинули его?
- Боюсь, он просто свихнулся, - ответил Матвей, - бедняга. Давай, шевелись, я, что ли, должен запрягать лошадь?
- А бесы?
- Предполагается, - ответил он, - что они погибнут вместе с ним.
- И они действительно погибнут?
- Раз святой отец сказал, значит, так оно и есть, - сухо ответил он.
- А остальные?
- Остальные свободны от скверны. Я думаю, честно говоря, что они останутся у нас. Их община разорена. А нам нужны рабочие руки.
- А этот…
- Его отведут к жертвенному столбу, - сказал Матвей. - К тому, за скалами.
- Его сожгут?
- Не задавай дурацких вопросов… - Он помолчал. - Я, впрочем, думаю, что его сначала убьют. Он все равно ничего не соображает, но уж больно поганая это смерть.
Человеческий мозг устроен странно - все, что его не касается, он в расчет не берет, и я так удачно гнал от себя все мысли об участи того несчастного, что вскоре перестал об этом думать.