- Ладно. Но только ты попроси хорошенько, понял, попроси, и мы ее отпустим. И тебя отпустим. Вставай на колени. Ну, давай!
Парни надавили сильнее, но Шельга, побагровев, уперся прочно расставленными ногами, и Рыжий скомандовал:
- Стой, парни! Он сам. Отпустите его.
Шельга медленно разгибался, качнулся назад, вперед, установился и немигающим взглядом уставился на Рыжего. У того задергалось веко.
- Ну? - тихо сказал он.
И пришла тишина. Все смотрели на Шельгу. А он смотрел поверх наших голов. Потом разжал губы и обронил негромкое:
- Подонки.
- Да? - ласково спросил Рыжий. - Тогда представление начинается. Ну-ка, иди сюда!
Сжав зубы, чтобы не заорать от боли, я пыталась вырваться. Не было уже сил. Сейчас я вцеплюсь зубами в эту гладкую глотку…
И увидела, как Шельга медленно опускается на колени.
Он встал на колени и один из отморозков подошел и ткнул его ботинком в лицо - несильно, словно проверяя, жив ли еще раненный зверь. Голова Шельги мотнулась назад, но он не упал, а только осел на пятки, упорно глядя в асфальт. А я смотрела на него, и мне было глубоко плевать на то, что говорили и как смеялись подонки…
Шельга медленно шел впереди. Широкая его спина была точно сломанная. Я смотрела, как он переставляет ноги и никак не могла заставить себя его догнать.
Он остановился у перекрестка, не оборачиваясь, ждал меня. Я обошла Шельгу, заглянула в ускользающие глаза.
- Идемте, - сказал он хрипло, - только идите рядом…
- Шельга, - сказала я, - Шельга…
- Слушайте, Дина, - неохотно сказал он, - не считайте себя чем-нибудь обязанной. Все можно было сделать совсем не так и…
Я не слушала его. Я гладила его по чисто выбритой щеке - чистюля, аккуратист Шельга. Милый, несчастный Шельга.
- Простите меня, Шельга, родненький! Я дура! Я проклятая, истеричная дура! Простите меня!
И ткнулась лбом, губами в шею Шельги. Он молча, очень бережно подержал меня за плечи, потом отстранился.
- Идемте, Дина.
Я проснулась от собственного крика. Села на кровати, задыхаясь от рыданий. Простыня вымокла от пота, сердце колотится… Откуда- о из темноты пришел Быков, уложил меня обратно, укрыл, и я мгновенно уснула. И снова обнаружила себя сидящей на кровати, вцепившейся в холодные железные прутья. Заскрипели пружины, взлохмаченный заспанный Быков со вздохом сел со мной рядом, обнимая здоровой рукой. За окном светился город. Я опустила глаза. Светилась рука Быкова. Голубым сияли лунки ногтей, белым - все морщинки, линии на твердой ладони…
- Быков?.. - шепотом спросила я.
- Ну видишь, светится… - рассеянно сказал он, глядя в окно.
- Давно?
- Как ранили. Три дня. Ночи.
Я осторожно повернула его тяжелую руку. Провела пальцем по ладони.
- Слушай, тебя можно теперь за деньги показывать! Быков - Светящаяся Рука!
- Спать ложись, юмористка. Все никак не угомонишься.
Быков подоткнул мне одеяло, наклонился и поцеловал в лоб.
- Спи.
- Как покойника, - сказала я, скрывая оторопь. Что-то моих мужиков на нежности потянуло… Сказывается отсутствие других женщин, что ли?
День седьмой
Быков сидел на кровати в одних плавках, вцепившись руками в железную перекладину, и смотрел в пол.
- Попробуй еще раз, - услышала я напряженный голос Шельги. Он стоял рядом, машинально гладя здоровенную ссадину на скуле. Я перевела глаза на Быкова и привычно удивилась - до чего же он здоровый. Лицо и тело Быкова блестели от пота, вся кровать сбуровлена…
Быков повалился боком на подушку и сказал хрипло:
- Не могу!
- Что - "не могу"? - не поняла я.
- Встать не могу! - заорал Быков.
И стал бить своим громадным кулаком по мускулистым волосатым ногам.
- Не могу, не могу, не могу!
- Быков!
- Сергей!
Быков закинулся головой за подушку - на выгнутой шее ходил кадык. На бедрах, коленях проступали красные пятна от ударов. Шельга завис над ним, перехватывая невнятное:
- Обещали еще тогда… назло… встал… пошел… не обольщайтесь, говорят, все…
- Ну-ка, - Шельга с трудом приподнял Быкова, прислонил к стене, голова Быкова безвольно клонилась на бок, глаза крепко зажмурены, руки, как у первоклассника, смирно сложены на коленях.
Шельга похлопал его по плечу.
- Подожди, Сергей, но ведь так не бывает - вчера еще нормально, а сегодня…
Я стояла напротив, как дура, свесив руки, и смотрела то на Шельгу, то на Быкова.
- Ты что, совсем ног не чувствуешь? А так? А пальцами пошевелить можешь?
- Быков… - тихо позвала я.
Быков резко мотнул головой. Открыл глаза. Но меня он не видел - смотрел внутрь себя.
Шельга выпрямился. Поглядел на быковские ноги. И сказал - тихо, яростно, убежденно:
- Проклятый город!
- При чем тут город? - сказала я, - У него же ранение было. Видели шрам?
- Ранение? - неприятным голосом повторил Шельга, - а то, что вам тогда плохо было? А то, что у меня ни одна ссадина, ни одна царапина не заживает? А то, что каждую ночь кошмары - я спать боюсь - нервы, скажете? Нет, хватит! Пора убираться отсюда. И эти… тоже уйдут. Они сами боятся. Им уже не до заводов, не до взрывов. Они готовы бежать отсюда куда глаза глядят.
- Шельга, - вдруг тихо сказал Быков, - а ты думаешь, нас отсюда выпустят?
- То есть? - круто повернулся к нему Шельга.
- Там тоже кое-что знают… и тоже не знают, что со всем этим делать. Я бы на их месте установил жесткое кольцо вокруг города. Жестче, чем при военном положении. И никого бы не пропускал. Создать на границе изолятор для выходцев из зоны. А если это… переползло через реку… мы же ничего не знаем… почище Чернобыля.
- Узнать бы, кто все это… - ожесточенно оборвал Шельга.
Быков посмотрел на него, как на сглупившего мальчишку.
- Здесь не найдешь врага, Шельга. Это не инопланетяне и не террористы… и, может быть, даже не закон природы. Мы не знаем, что Это. Но уже готовы драться. Если бы ты знал, как я устал драться. Всю жизнь. Во дворе. В школе. За девчонок. За лучший кусок. За интернациональный долг. За то, чтобы вернуться… Я устал.
- Так что, оставить все как есть?
- Не знаю… Может быть.
Шельга с мгновение смотрел в окно на утреннее желтое небо. Потом повернулся, бросив через плечо:
- Поищу машину.
Быков медленно оторвался от стены, повернулся, обхватив руками подушку, лег, упершись лбом в спинку кровати. Я глядела в его неподвижную широкую спину. На белый шрам возле самого позвоночника.
- Всегда готов к бою и обороне, - сказал Быков в подушку, - и хотя ему страшно… а ему очень страшно, Дина… не за себя. За людей. Можно сказать за человечество. Страшно, потому что он здесь ничего не сможет сделать. Обычные схемы здесь не проходят. И нет осязаемого врага. И оружия, которым его можно остановить… Он готов драться.
- А ты?
Быков хмыкнул в подушку.
- У меня иммунитет. Благоприобретенный.
Я дотронулась пальцами до шрама.
- А это зарубка. На память, - сказал Быков. - Не убивай!
Сама неожиданно для себя я наклонилась и дотронулась губами до шрама. Быков вздрогнул. Сказал через паузу:
- Научилась жалеть. И то хлеб. Но только не надо. Меня жалеть еще рано.
Он тяжело повернулся, устраиваясь поудобнее.
- Ты в парк ходила?
- Разок заглянула. И пошла. Жутко. Фигня там какая-то фиолетовая лезет. Вьющаяся.
- Я тут прикинул. Больше всего… аномалий в районе комбината. - Быков подпер рукою щеку и печально посмотрел на меня.
- Ты сколько раз на комбинате была?
- Раза четыре. А что?
- Твоя ссадина на плече зажила?
- Нет, а…
- А как насчет кошмаров?
- Каких?
- Ночных.
- Нет у меня кошмаров! Мне сны приключенческие снятся, цветные - закачаешься. Просыпаться неохота.
- А вообще здоровье?
- Чего ты привязался?
- Отвечай, Динго. Ты сейчас для меня объект исследования.
- Сам ты… Нормальное у меня здоровье!
Быков рассеянно похлопал себя по голому животу.
- Мы можем только наблюдать. Экспериментировать С собой. З-забавно, да?
- Интересно, - возразила я, - здорово.
Быков посмотрел на меня, вскинув бровь. В глазах его прыгали прежние чертики.
- Экземпляр, - сказал непонятно. - Попадаются же…
Мы смотрели в окно. Почему здесь никогда не бывает голубого неба? Заводы же почти не дымят, а небо желтое… Желтое небо прорезала кошмарных размеров зеленая молния. Полыхнуло голубым. Мы подождали - грома не было.
- Краски-то, краски… - пробормотал Быков. - Ты снимаешь?
- Надо еще фотки скинуть на диски, память переполнена. А у камеры аккумулятор подсел. Заряжается.
- Где ж там твой Шельга?
- Не мой он, не мой!
- Ну не твой так не твой. Злишься, что не твой?
- Щас ка-ак…
- Не трогай инвалида! О, идет!
- Где ты увидел?
- Я почувствовал. Я теперь очень чувствительный, знаешь… Динго, он, по-моему, не один. Дай, не хватайся!
Он повернулся лицом к двери, взяв наизготовку автомат. Через несколько минут мы услышали в коридоре шаги.
Шельга вошел первым.
- Встречайте гостя!
Мужик в военной форме шагнул через порог, огляделся. Хмыкнул, увидев автомат, лежащий на коленях у Быкова.
- Славно устроились!
Только сейчас спохватившись, что шляюсь в неглиже, я начала натягивать штаны.
Мужик прошелся по комнате, выглянул в окно, круто развернулся:
- Мы пригнали машину. Ищем оставшихся второй день. Развелось вас тут, как собак нерезаных. Лезут и лезут. Сказано - нельзя! Нет - лезут.
- А почему нельзя-то?
- А вы что, уже совсем не соображаете? Я один день в городе и уже такого нагляделся! Вон уже террористы вышли. Большая группа, слушай! Сдались. До завтрашнего дня надо всех вывезти. Закрываем Город.
- Куда такая спешка? - поинтересовался Быков.
- Уже в Лесном дома рушатся. Как пыль! Сам видел.
Ну, этим нас не удивишь…
- А дальше что? - продолжал допрашивать Быков.
Мужик равнодушно пожал плечами:
- Бомбить, говорят, будут.
- Что? - Быков выпрямился резко - задребезжали пружины.
- Ну надо же эту заразу как-то остановить, - сплюнув и растерев ногой, деловито объяснил мужик. - Вы давайте поторапливайтесь. А то хрен знает, как эта штука на нас влияет.
- Плохо влияет, - сказал Шельга, - Сергей, где твоя одежда?
- Подождите, - говорил Быков, - как же так? Ведь даже не попытались понять, что тут к чему - и сразу рвать к чертям собачьим?
- Да тут голову сломаешь, а ни хрена не поймешь. Вон двое ученых вышли. Из "зеленых". Сами все зеленые. На горбушках всякие пробы вытащили, вот пусть теперь и разбираются. А нам главное - зону подчистить, чтоб никого… А на заводе еще трое осталось. Мол, хоть конец света, а мы держимся своего. Будто кто их теперь боится.
- Ну, не скажи! Если они что-нибудь еще подорвут… а уж если начнут бомбить… Шельга, ты можешь представить, что начнется? Вот и я не могу.
- Может быть, - сказал Шельга, натягивая на быковские ноги штаны. Я ему помогала, и мы пару раз стукнулись лбами, - извините, Дина… ничего и не произойдет. Но ведь надо это как-то остановить.
- Как-то! Но ведь никто же не знает - как. Поспешное решение… я сам, Динго!.. никогда еще не приносило пользы… тем более, что здесь остаются люди.
- Люди! - буркнул мужик. - Их предупреждали! Листовки с вертолетов разбрасывали, по радио… Обстреляли они вертолеты. Ну и… Мы людей под пули из-за них подставлять не намерены. И под бомбы тоже.
Быков рывком надел свитер. Лицо его закостенело.
- Будут бомбить, даже если здесь останутся люди?
- Неужели из-за этих идиотов всем пропадать?
- Давай-ка, Сергей, - сказал Шельга, наклоняясь и закидывая на плечо быковскую руку. - Помогите.
- А ты что, парень… - растерянно сказал мужик. Не докончил и поспешно подхватил Быкова под другую руку.
Они подняли его - Быков всей тяжестью съезжал на невысокого Шельгу, ноги волочились по полу. Я взяла обе сумки, автомат и побрела вслед за ними.
Как-то все быстро и глупо получалось. Ехать надо, да. Быкова в больницу. А здесь… может, мы сюда больше никогда не попадем… и…
Мы шли по теплой светлой улице. Асфальт стелился под ноги, как ковровая дорожка. Я оглянулась - будто меня окликнули. Верхний левый угол дома дрогнул, поплыл, словно в мареве, поехал - вниз, вниз, вниз… Мягко рухнул. Взметнулась пыль.
- Вот! - восторженно заорал мужик. - Вовремя убрались! Что творит, собака, а?
Шельга с Быковым, неловко завернув шеи, смотрели тоже.
- Да, вовремя, - задумчиво сказал Быков.
- А может, он рухнул, потому что мы ушли? - нечаянно сказала я.
Шельга внимательно посмотрел на меня.
В машине сидели несколько солдат в намордниках, бомж и какой-то затюканный пацаненок.
- Еще трое! - радостно сообщил мужик. - Все, сваливаем!
- А вдруг… - начал Быков.
- Сказано - нет никого! - отрезал мужик. - Мы уже весь город обшарили!
Шельга молчал. Я села поодаль - додумывать. Думы не шли. Вернее, шли, но не те. А сзади убегал город. МОЙ город. Город, который мне единственно нужен…
Я посмотрела на Быкова. Он смотрел в пол, и губы его были прямы и жестки, как нож. Думал. Левая рука - широкая, с заметными белыми шрамами над набухшими венами свисала с колена. Я ничего не вспоминала, ничего уже не пыталась понять, я просто смотрела и уже знала, чем обернется накапливающаяся во мне тишина. Пять минут назад я еще этого не знала.
Я потянулась и тронула горячую быковскую руку. Он поднял отсутствующие глаза, взглянул - и вдруг они стали зоркими, ясными. Он понял.
И на выезде из района машина зарычала, зафырчала. Остановилась.
- Ну что там еще! - главный полез за борт.
- Парни, - сказал Быков, - спустите меня вниз, а? Живот крутит, не могу…
Навалился на плечи солдат.
- Автомат-то оставь, - сказал Шельга.
Быков обернулся, засмеялся.
- Не могу, привык!
Его усадили на крыльце какого-то магазина ("майна, майна", приговаривал Быков). Шофер и главный матерились над капотом. Выпрыгнувший из машины Шельга, выпрямясь, смотрел вдоль дороги. Я отошла и прислонилась спиной к витрине рядом с Быковым.
Прошло минут десять. Машина заурчала, задрожала. Негромко переговаривающиеся солдаты пошли к нам.
- Ну как, полегчало?
- Да, - сказал Быков. - Не надо, ребята. Я не еду.
- Ты что?
- Что вы там застряли? - закричал от машины главный. - Поднять не можете?
- Да он не хочет!
- Как не хочет?
Шельга повернул голову, стоя по-прежнему прямо - руки за спиной. Смотрел на Быкова.
- Ты чего это тут цирк устраиваешь? - главный размашисто шагал к нам. - Берите его!
Быков резко дернул рукой. Солдат схватился за локоть, отскочил:
- Рехнулся! Сами его берите!
- Убери руки! - сказал Быков очень тихо и очень внятно. - Я остаюсь.
- Да мы же из-за таких идиотов жизнью своей рисковали!..
- А кто вас просил? - сказала я.
Мужик раздраженно махнул рукой, оглянулся.
- Капитан! Иди разбирайся со своей сраной командой! Да поживее!
Шельга шел медленно, заложив руки за спину, как на прогулке. Остановился перед Быковым, глядя в асфальт.
- Сергей!
- Ты уже слышал, - сказал Быков устало. - Я не еду.
- Почему? - бесцветно спросил Шельга.
- Ты знаешь. Не хочу, чтобы Город взлетел на воздух.
- Тебе жалко? - спросил Шельга тоном повыше. - Очень жалко? Тебе нравятся разрушенные дома? Убитые люди? Тебе нравится… - он носком ботинка ткнул быковскую ногу. Быков, прищурясь, смотрел на него снизу. - ЭТО сделало тебя инвалидом. Неизвестно, что станет со всеми, кто побывал здесь. Вообще неизвестно, что будет. Но ты уже защищаешь. Это что? Комплекс вины? Так ведь это - не люди, которых вы убивали там! Это - не люди, понимаешь?
- Я все понимаю, - кивнул Быков. - Люди-не люди - какая разница? Надо уничтожить. Опасно! Мешает! Так, да?
- Да что-о там болтать! - от машины опять несся главный. - Берите его, парни! Вот так! - и осекся, отпрянув.
- Попробуй, - сказал Быков.
- Парень, ты что?..
- Три шага назад, - жестко сказал Быков. - Шельга, три шага назад!
Шельга не сдвинулся с места. Он глядел на дуло автомата.
- Николай, - сказал Быков. - Я прошу. Уезжайте.
- Ты болен, - тихо сказал Шельга, - ты ненормален. Мы увезем тебя. Тебя надо лечить.
- Один ты со мной не справишься, - так же тихо ответил Быков. - А других я могу убить. Я не хочу этого. Не заставляй меня снова стрелять.
- Дина! - повернулся ко мне Шельга. - Да скажите хоть вы ему!
Я молча глядела мимо него на нерешительно переминавшихся солдат. Шельга осекся. Очень медленно повернул голову к Быкову.
- Она тоже остается?
- Ее дело.
- Ее?! - Шельга наклонился к Быкову. - Ее? Из-за тебя она остается здесь. Вот здесь вот! Не хочешь убивать, да? А девчонку из-за своего идиотского… Не убийство?
- Перестаньте, Шельга, - сказала я. - Он здесь не при чем.
Шельга медленно выпрямился. Сказал после паузы:
- Я не говорил. Сегодня те… взорвут заводы. Хотят уйти, громко хлопнув дверью. Так что все равно все это взлетит на воздух и твой демонстративный героизм ни к чему. Совершенно.
- Я тебе не верю, - сказал внимательно наблюдавший за ним Быков.
Шельга молчал.
- Ты это выдумал только сейчас. Я остаюсь… - Быков повернул голову и посмотрел на меня. Во взгляде его была такая вещь, о которой я только читала. Ее называют нежность. - Мы остаемся. Кроме того, если Динго будет здесь, ты сделаешь все возможное. И невозможное, чтобы Город не бомбили.
- Ты подонок, - сказал Шельга, глядя в асфальт.
- Наверное, - согласился Быков, - но я бы стал большим подонком, если б уехал.
- Дина! - позвал Шельга. Я настороженно отступила.
Шельга круто повернулся. Почти подбежал к машине, кинул себя в кузов.
- Поехали!
- Что ж вы, ребята… - растерянно сказал главный.
Уехали.
Скользя пальцами по стеклу, я пошла от неподвижного Быкова. Споткнулась о крыльцо, села на него с размаху и разревелась в голос. Я выла над собой, над Быковым, над Шельгой, над корчащей меня картиной его унижения - Шельга на коленях - над всеми мертвыми и всеми, кто еще умрет, и снова над собой и над тем, что за все в этой жизни приходится платить и платить большую цену…
Машину, которую Быков заприметил, я подгоняла по его указаниям чуть не целый час. Подогнала к парапету. Быков деловито положил автомат на асфальт, попробовал подтянуть на руках тело, поглядел на меня и сказал:
- Отвернись.
Я отвернулась. Смотрела вдоль улицы и слушала за спиной шелест, шорох, затрудненное дыхание.
- Можно! - крикнул он.
Сидел на переднем сиденье - красный, мокрый и злой.
- Начинается экспресс-обучение! - объявил деловито. - Даю тебе час. Правил дорожного движения можешь не соблюдать. Штрафовать некому. Гляди сюда…