- Не торопи, ладно?
Я понимаю: стихи! Надо же! Из каких-то там тридцати шести буковок (или тридцати двух?), рассыпанных мириадами слов создается некий эфирный шум, из которого созидается симфония звуков - небесная музыка ритма из рифм... И вся всевселенская пустота наполняется праздником, праздником, подчиняющим и приковывающим, созидающим и творящим и сотворяющим рай, небесный рай на земле... Со-творяющим! Рай, один на всех!
Я понимаю: "В Начале было Слово"!
"Я учусь говорить. Покидая свои города,
Моисеево племя моих недосказанных слов...
Ищет манны (твоей ли?), океаны пустынь бороздя...
Отчего так ничтожен улов у песочных часов?..".
Как это им рассказать? Как?!
"Я учусь говорить...".
Учитесь слушать, милые мои!
- Налить? - спрашивает Лена.
- Пожалуй...
Этот ритм подчиняет... И если ты не живёшь с ним в унисон - ты погиб, да умер! Это как идти всем нам по мосту в ногу. Чтобы мост-таки рухнул, рухнул! Так и этот ритм подчиняет тебя... И он строит, строит... Строит тебя! Густыми рядами, шеренгами, батальонами, ага целыми полчищами воинов Света! А?! Разве не так? Жизнь - это ритм, совершенная жизнь - это ритм стиха! С этим может соперничать только музыка. И если кому-то удается сплести их воедино - стих и музыку, в стихомузыку - вот вам и вся формула Жизни! Песня! Или... Это - как "Жизель" без единого слова... Или как - "Аве Мария"...
Кстати, Ти моя с музыкой как? В ладу? Кто нам напишет гимн Пирамиды? Оду в музыке? Ораторию? Ти, Ты готова? Пирамиде требуется гимн! Да!
Ты готова?
Я спрашиваю это мысленно у Тины и, надеюсь, она меня слышит. Проверим.
Вот бы задать ей этот вопрос в глаза! Да хоть бы краешком глаза взглянуть на неё... Какая Ты, Ти?..
- Ладно, оставь эту головоломку на завтра, - говорит Лена, - на, держи.
- Ладно, - соглашаюсь я, - спасибо.
И снова седлаю своего коня:
- Островов мы прикупили уже предостаточно, и ничто не мешало какой-нибудь из них назвать Родосом. (Потом мы так и сделали). И соорудили для острова Колосс! Я тоже ни минуты не принадлежал себе. Ежедневные мысли о будущем городе: каким он должен предстать перед взором первого посетителя, иногородца или чужестранца? Его вокзалы, дома, храмы, музеи, статуи?..
- Что, - спрашивал Жора, - должно стать отличительным признаком новой эры? Как пирамида Хеопса. Или как статуя Христа в Рио?
Жора убедительно просил всех сильно подумать на этот счет. Он был за то, чтобы в Пирамиде царила не только изящная, как настаивала Нана, но даже грубая простота. Не обязательно блистать драгоценными камнями и золотом, настаивал Жора, нужно давать шанс и духовным излишествам, не впадая, конечно, в крайности.
Юля просила повременить...
- Это была ваша силиконовая долина, - говорит Лена.
- Да, да, - говорю я, - силиконовая... Мировой центр хай-тек! Воздух здесь был напитан запахом ума. Ты знаешь, как пахнет человеческий ум?
- Сиренью, - улыбается Лена, - да, знаю.
- Сирень в конце декабря - это то, что сейчас надо! Зима ж жуткая!..
И вот, значит, Новый год... Совсем новый!.. Значит, всё старое - в утиль! Тринадцатый разлив Нила. Что то принесёт этот тринадцатый?
В эти дни я всё чаще стал думать о Тине... Она и в самом деле считает, что люди не в состоянии...
"Ваш мир, как колосс Родосский уже расколот. Намечены два последних рубежа. Прополото поле. И вспыхнул последний сполох...".
Прополото поле! Прекрасно! Дождаться урожая и отделить зёрна от плевел. Всего-то! Правда, вдруг все разом засудачили о каком-то конце... Света что ли? Это и есть тот "последний сполох"?
Больше всего меня поражает, что Тина, когда речь заходит о золотом веке - временах безмятежного счастья, где люди не знали ни труда, ни забот, меня поражает, как Тина так решительно равнодушна к такому счастью - счастью без труда, без забот... Даже не равнодушна - напротив!
- ...возьми, - говорит Тина, - навскидку хоть Вавилонскую башню! Без труда и забот разве кто-нибудь смог бы её построить?
Хо! Навскидку!..
Да, знаешь...
Глава 9
У Лены от моих рассказов уже болит голова. Хорошо, соглашаюсь я, объявляем день молчания. Через минуту она спрашивает:
- Острова в Океании?
Я не успел спилить даже эту ветку. Осень. Солнечно и сухо. Сентябрь. Лена ждет, когда ветка рухнет, затем:
- Я бы тоже начала с островов.
Мы сидим на спиленной сухой ветке, я все еще с ножовкой в руке, Лена ждет продолжения моего рассказа, жуя стебелек.
- Каждый день, - наконец произношу я, - мы отвоевывали у современной цивилизации новые и новые острова то в Атлантике, то в Тихом или в Индийском океанах. Те, где человек не успел еще наследить.
- Разве есть еще на земле такие? - спрашивает Лена.
- Мы выискивали...
Юре нравились суровые просторы Антарктики, а Жора не переносил холодов. Юльке - Индия! Конарак, Ауровиль... Она была просто помешана на своей Индии!.. Помню, мы как-то зимой прилетели в Рейкьявик... Вулкан Эйяфьяллфйекюль тогда еще спал, и мы...
- Что ты сказал, - спрашивает Лена, - какой вулкан?
- Эйяфьяллфйекюль, - говорю я, - тот, что недавно укутал в пепел Европу.
- Ух, знаешь, жуткая картинка... Ты видел эти кадры?
Лена встает.
- Мы сутками сидели в аэропорту, - говорю я, - я привез тебе этот пепел, там, целлофановый пакетик в ящике стола...
- Да, да, да... Спасибо! Ты не мог не привезти. Спасибо! Запах ада? Ты мил...
Я старался понять Лену. Тщетно. О каком аде она говорит? Для меня адом был Майями-бич, когда мы с Юлей тогда покупали ей дом. Она таскала меня за собой дней пять или шесть пока мы-таки не набрели на её Иглесиса. Мы купили ей этот красивый дом, дом как дом, окна на океан, пальмы, сад, и я тотчас завалился спать.
- Давай, наконец, отдохнём, - предложил я.
- От чего? - удивилась Юля.
- Ну, знаешь...
- Я хотела бы еще посмотреть в супермаркете...
У нее вдруг появилась тяга к материальному.
- Я сама, хочешь, я сама посмотрю... Отдыхай, отдыхай... Намаялся со мной.
Мне всегда было в радость дарить ей... дом... остров!
- О, кей, - сказал я, только будь осторожна.
- Я возьму фотик, заодно поснимаю... дом... покажем нашим. Пригласим...
- Хорошо, - согласился я, иди-иди... поснимай-поснимай...
Мысль, которая тут же выветрила из меня сонливость, пришла неожиданно. В те дни здесь же в Майями (я теперь знал это точно!) где-то бродила по городу наша рыжая партнерша. Рассчитывать на встречу с ней было бы маленьким сумасшествием, а поймать Юлей случайно в кадр - абсолютным безумием! Среди толп ротозеев? Я только ухмыльнулся своей выдумке, но Юлю не задержал - иди-иди! Бывают же чудеса! Чутьё подсказывало мне, что моя охота на рыжую может увенчаться успехом. Зачем мне нужен этот успех, я понятия не имел.
- И не только дом, - добавил я, - как обычно...
Как обычно мы всегда снимали не только интересующий нас объект, но все, что было рядом. В любом деле детали - всегда важны!..
И потом уснул, правда, - умаялся.
- Бедняга, - пожалела Лена.
Я провалился, как это обычно бывает, думая о своём рыжем привидении, и - ты не поверишь, открыв почту вдруг обнаружил от неё письмо - электронка, емейл... Ты не поверишь: она написала лишь одну фразу: "Смотри какое я получила письмо". Дальше шёл густой разрыхленный с правой стороны столбик письма без точек, без запятых... просто пляска Святого Вита в словах... совершенно на первый взгляд бессмысленных и бессвязных... Я прочитал, почесал затылок и перечитал... затем читал с чаем и бренди... Не понимаю, почему я так рьяно уцепился за эту словесную абракадабру! Я вылупился на это ее "Смотри какое я получила письмо", сердце стучало, прям выскакивало из раны в груди... Да, из кровавой растерзанной раны... Выпрыгивало, громко стуча и умирая, кровавя всё напрочь вокруг... И я, помню, окровавленными руками запихивал его внутрь зияющей в груди раны - да сиди ты там...
Оно молчало...
Дергалось, стуча: тиннн... тиннн... тин... ти...иии... Пока не замерло... навсегда. И я умер. Проснувшись. Во-то дела! Мне сны не снились уже лет сто. И вот... Вернулось детство? Я сидел ошарашенный на постели, совсем голый, голый не только телом, но и мозгом голый. Ни единой мысли, поясняющей мои видения. Нашёл-таки бренди, ну так, чтобы освежить пересохшее горло...
Так что же это получается, - стал размышлять. Я стал пробираться в свой мозг, пытаясь вспомнить хоть строчку из того уродливого письма. Вспомнил, вспомнил! Я вспомнил: "Смотри какое я получила письмо"! О, боги! Мне и не надо было ничего вспоминать - я эту строчку уже просто знал! Назубок! Она-то сердце моё и убила! Заррррраза! Разодрала на части, на окровавленные лоскутки! "Семь дней в неделю... пуля за пулей... стреляют... беззвучно... в зрительный нерв... чёрные многоточия... скверно... а ты всё бежишь...". Ну, вот я и дождался, подумал я, пошли галлюники слуховые. Я закрыл глаза, но никого рядом не обнаружил. Открыл, слышу: "оттиски тел на асфальте - следы твоих падений...".
Да, брат... Но я же понимаю, я знаю, знаю, что не сбрендил с ума, что не сдурел напрочь! Нееееееееееееееееееееееет! Вот стакан мой на столике, вот халат... Совсем голый сижу - так что ж?!
В чём же тут дело?
Вот незадача!
Это всё недостроенная Пирамида!
Надо... или достроить... Или - взорвать! Ба-бах! Красивая, свежая мысль: ба-баххх!
Но сначала - глоток. Да я трезв как стёклышко!
"... ты прости дитя... моих неразгаданных... ладонных линий, и жесткая готика... ломаных жестов, каприз природы...".
И всё это столбиком, столбиком... Как для собачки!
Так что же у нас получается?
Получается, что Тина, моя бестелесная рыжая Тина, получает по почте какую-то шумерскую клинопись, какие-то там бессмысленные и наполненные глубиной искренней искренности, переполненные вишенкой глубокомыслия белые сти-и-и-и-и-шки? Белые? Так что же получается, что ей уже пишут письма?! И она не молчит? И она... И они... Давно?.. Без меня?..
Без меня!
Ну, тут уж точно можно сдуреть: я ревную...
Хо! Ха! Хахахахахахахахааааааа....
Ты и мои письма рассылаешь по свету, чтобы... чтобы весь мир знал, как я... Ты и меня расклеиваешь на стенах домов, на листьях деревьев, на облаках? Ти, да ты просто...
(Разве ты ведёшь и с ней переписку?)
Вдруг я слышу: "Владимир, у вас всё в порядке?)".
Оглядываюсь - никого. Да и какой я тебе Владимир? Снова галлюники? Но не молчать же на это!
- У Нас, ору я, - всё! У Нас (я подчеркиваю) - абсолютно всё! А Ты как думала? Ты думаешь что-то или кто-то может этот порядок нарушить?
Да никто!
Ору я.
Понимаешь - никто!
- Успокойся ты, - говорит Лена, - ну, ты что...
- Извини, - говорю я, - тут, знаешь...
У Нас, теперь думаю я, - ВСЕГДА!
С Тобой-то!
А теперь - смотри мне в глаза! Отвечай: кто-то ещё - чужой - читает мои письма (с приложениями)? Только не говори, что у тебя нет чужих. Я напомню Тебе - есть Мы и есть другие. Они, другие, - чужие для нас. Запомни это!
Я, продолжаю я, спрашиваю у Тебя, Ти?
Взгляд-то держи!
И еще:
...когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
- Ты у кого спрашиваешь, - спрашивает Лена, - у меня что ли?
Да, да, на сегодня, пожалуй, достаточно... Бывают же промахи или как там их сейчас называют - проколы... Вот и я прокололся... Сел на иглу...
Зато как ревную!
Ах ты, Господи!
О, Мадонннннннн-а!
Значит, есть ещё порох! Значит, жив курилка!
(Но к кому ты ревнуешь, малец, к пустоте?)
Когда Юля вернулась, уже стемнело. Я выспался. Мне ведь достаточно перекорнуть часик-другой... Я выспался! Я, конечно, ни словом не обмолвился о тех письмах... Да и были ли они? Но ревность свою я носил как орден! Молча, там, в разодранном сердце!
- Как дела? - спросил я, когда она выпила воды.
- Я приму душ, - сказала она, - посмотри, если хочешь.
Она вручила мне фотоаппарат и отправилась в ванную. Дом, конечно, сиял, наш дом в разных ракурсах, сад, вечерняя синь бассейна... Затем были кадры домов и улиц, фонари, переходы... "Дом, улица, фонарь, аптека...". Машины и огни реклам... И ни одного лица крупным планом, ни единого...Ни одного... Я отобрал несколько кадров, из которых решил сделать фотки. Юлиному вкусу я доверял: две толстых задницы на побережье под пальмами... корни какого-то мощного дерева... как Лаокоон, подумалось мне... Затем мостик из камней... Я так и назвал фото - "Мосток". Затем - роскошные пальмы и какие-то камни с пузырями... Что-то ещё... И ни единой души. Да, и ещё какая-то малышка, девочка лет четырёх-пяти, которая была в кадре, но в разных местах города. Мне трудно было себе объяснить, как она могла попасть в кадр и тут и там, и у корней этого самого дерева, и на мостике, и в... Она что же перемещалась вслед за Юлей по городу? Я не стал искать ответ на этот вопрос, и забыл об этом даже Юлю спросить. Ну, была так и была. Мне было не до того. Я понимал, что моя охота не удалась. Потому-то и выбрал "пустые" фотки. Я корил свое чутье и успокаивал себя, что иначе и быть не могло. Как такое вообще могло прийти в голову - заснять Тину! Если бы мы её выслеживали, если бы хотя бы знали, где её искать!
- Ну, что, - спросила Юля, - как тебе наш дом?
- Нравится, - сказал я, - и окна, и крыша... Там, надеюсь, есть вертолётная площадка?..
- А как же! Как же ты без вертолёта! И площадка, и...
- Правда?!
- Ну да!
Когда Юля уснула, я снова взял в руки фотоаппарат. Зачем? Я же был уверен, что Тины там нет. Мысленно я уже называл её Тиной, Тиной, а не какой-то там жадиной, рыжей бестией... Тиной, моей Тиной...
Я не понимал - почему?
Я сидел босиком, в халате, фотик молчал, город тоже спал... вдруг Юля проснулась.
- Ти, - сказал я, - ты-ы-ы...
- Ты в порядке? - Юлин вопрос, - ты уже бредишь ею...
Я взял фотоаппарат и молча показал Юле. Затем молча отложил его в сторону, свёл края ладоней и как чашу устремил руки к Юле.
- Что это? - спросила она.
Я не знал, что ответить. Я знал, что если я произнесу, то, что жгло мой мозг, это то может надолго подорвать у неё мой... моё, так сказать, реноме... мой, что ли, авторитет...
- Чем же была набита твоя голова, - спрашивает Лена, - Тиной?..
- Тиной, да, Тиной, ее отсутствием в моих руках. Понимаешь меня?
Лена выжидательно смотрит.
- Понимаешь, - снова говорю я, - понимаешь...
Я складываю ладони и теперь эту свою чашу из рук преподношу Лене.
- Если руки навек пусты...
Лена кивает: понимаю.
- Если руки навек пусты... Это...
- Понимаю, - говорит Лена, - теперь понимаю.
- Вот - где ад!
- Да...
- Вот такая история с фотоаппаратом, - говорю я, - руки не должны быть пусты никогда. Чтоб навек!
Лена снова кивает.
- Впервые в жизни моё чутьё, моя интуиция, меня подвела. Что-то сбилось там или лопнуло, или перегорело... Шарики и колёсики дали сбой.
Лена лишь сожалеет, мол, бывает же.
Но как, ох, знали б вы, как меня радовала моя ревность!
Я ожил... Я просто заново родился!
Я мог писать ей такие письма!
- И что же, - спрашивает Лена, - что же там было, в фотоаппарате? Юле удалось её заснять?
- Ага, рядом с тем "мостком". Правда, Юля её не заметила.
- Кого же она снимала?
- "Мосток". А совсем рядом с ним... Ты не поверишь - стояла, опершись на...
- И ты сделал фотки?
- Я потом не смог найти эти кадры.
- Как так?
- Вот такая история с фотоаппаратом, - повторяю я, - они пропали! Но я собственными глазами видел... И вот оказался с носом - руки мои... В них просто зияла пустота! А ведь руки не должны быть пусты, понимаешь?
Лена не понимает: при чём тут руки? А мне нечем тут ей помочь. Вот так Тина и выскользнула из моих рук, навек их опустошив...
- Навек? - спрашивает Лена.
- Я до сих пор не могу взять в толк... А, ладно... Что уж теперь... Остаётся теперь одно - ждать...
- Ждать чего? - спрашивает Лена.
На это мне нечего сказать.
- Вскоре наш архипелаг Пирамиды, - продолжаю я, - насчитывал до сорока островов.
- Почему сорок?
Я тоже встал, повесив ножовку на сломанный сук. Лена стояла с закрытыми глазами, подставив лицо лучам яркого солнца: явно не Нефертити! Не Венера Милосская, ни Милетская, не Аспазия, не Таис Афинская... Не "Мадонна в гроте" и не "Мадонна в скалах" и даже не "Сикстинская"... Не Мона, не Лиза и не Гала... и даже не Мерилин Монро с Наташкой Королёвой (или как там её?) и Веркой Галушкой (или как там её?)...
Лена!..
И сожалею я лишь об одном: я - не Рафаэль Санти!
Вот мир тишины!
Абсолютный покой и сердечная щедрость!
Я всю жизнь этого жаждал!
- Одно перечисление их названий, - говорю я, - заняло бы несколько часов. Назову лишь некоторые из них. Мы старались, чтобы сеть наших Пирамид покрыла большую часть поверхности земного шара. В основном это были острова океанов, экваториальный пояс, но были и северные районы, и южные, большие острова, скажем, Гренландия или Мадагаскар, и маленькие, скажем, остров Ситэ или малюсенький островок Мелла Гибсона, любезно согласившегося участвовать в нашем проекте.
- Ситэ?.. Остров Ситэ? Это тот, что?..
Нет, не Леда и не Афина Паллада...
- Да, сердце Парижа. Нам было интересно, как миллиардеры этого клочка земли раскошелятся на создание нашей Пирамиды в своем денежном царстве. И Ситэ, и Сен-Луи, там, где Бодлер в свое время...
- Послушай, но ведь Гибсон...
- И теперь Мелл - наш сосед.
- И, конечно, Мон-Сен-Мишель, - говорит Лена.
- И, конечно, Мон-Сен-Мишель, - говорю я. - Аббат Хильдеберт тысячу лет тому назад уже знал, что здесь мы выстроим нашу Пирамиду.
- И Крит и Санторин?
- И Санторин, - говорю я, - с его былыми как кусочки рафинада домиками и с его затаившимся на время вулканом...
- Что же все-таки вам удалось? - спрашивает Лена.
И явно не Маха...
- Многое. Только вот скупость... Победить в человеке скупца не удалось даже Иисусу. Зато они, эти богатеи откупались и жертвовали нам немалые деньги. Клинтон, скажем, в Давосе особенно ратовал за благотворительность. У него и мысли не мелькнуло о том, что дело не в благотворительности, а в жутком перекосе...
- Что перекошено?
- Распределение! Как же! Это ж понятно даже... Блеснуть благородством - им это нравится. Жертвоприношения в виде благотворительности они обожают.
- Но Нотр-Дам де Пари до сих пор...
- Что с ним станется? Он легко вписался в архитектонику нашей Пирамиды и сегодня каждый житель этого острова...
- Живет в вашей Пирамиде?
"Симфония в белом"? Похоже...
- Стал щедрее. Это - много. Он качнулся в сторону света. Это, повторяю, значит очень много и многого стоит! Дорогого!
- Почему только острова? - спрашивает Лена. - Это напоминает мне лепрозории или резервации индейцев.