Это же не ответ! Я добиваюсь лишь одного - видела? Ты видела, ту, кто меня вывел на берег, вызволил из пучины, спас, спас от неминуемой смерти, спас и сказал мне - "живи"?!
Видела или не видела? - вот и весь вопрос! Ты слышала её беспримерное "живи!"? А её эта керамическая штучка, так напоминающая Жорину... Вот же она, вот же!..
- Никого я не видела, - говорит Юля, - ни тебя, ни чёрта, ни бога! Ты скажи, кого тебе надо, чтобы я увидела и я признаюсь, наконец, чтобы ты оставил меня в покое.
"Её!" - хотел крикнуть я, но не крикнул. Я и сам толком не знал, кто она, Та, кто высвободила меня из штормящего водного плена, выхватила из объятий той роковой волны.
Очередной мой мираж?
- Прости, - говорю я, - просто прости. Пожалуйста. Это у меня...
И рассказываю очередную историю о том, как "я плыл и тонул, и на берег выбрался к счастью...".
Юля лишь качает головой.
О той пресловутой Тининой штучке я уже молчу. Мало ли что я мог в беспамятстве схватить пальцами на том берегу!
Когда две недели спустя, уже будучи дома, я спрашиваю Юлю, каковы же результаты нашей рабочей поездки на тот памятный островок, она с присущей ей пунктуальностью выкладывает на стол распечатки - вот! На белых листках бумаги аккуратненько и подробненько, как того и требуется, представлены точные цифры активности поля, расшифровки генетической памяти и камней, и песка, и того самого одинокого деревца, и даже прибрежных вод с рыбками и планктоном... и даже памяти вулканического пепла из сорокаметровой глубины, собственно, всего того, за чем мы туда и ездили, я слышу только её:
- Вот!..
- И ничего больше? - спрашиваю я.
Надеясь, что в ауре этого островка найдётся хоть какой-то, не поддающийся объяснению, изъян-артефакт.
- Куда уж больше? Этого нам вполне хватит, чтобы не только...
- И никаких...?
- Никаких!
- Но ты же сама видела! - тупо настаиваю я.
- Рест, ну ты точно с приветом! Я не желаю больше...
И я ещё раз примирительно прошу прощения.
Почему она всё ещё качает головой?
- Правда, - говорит Юля, - там, где ты барахтался в воде перед тем, как выйти на берег, твоя аура с полчаса была красной как рак, как хорошо проваренный рак...
- Правда?!
- Правда-правда, - Юля смотрит на меня удивлённо, - чему ты так радуешься? И ещё там...
- Что?! Что ещё?!
Я хватаю её обеими рукам за плечи, крепко сжимаю: что ещё?!
- Пусти, - злится Юля, - сумасшедший!
- Прости, Юль, прости... Что там было ещё, скажи, будь добра, скажи...
Юля дёргает одним плечиком, затем другим. Садится в кресло.
- Ничего особенного...
Она снова качает головой.
- Было ещё фиолетовое пятно... Рядом с твоим красным. Но я не придала этому никакого значения. Пятно как пятно, примерно с твой рост... С женской талией посредине. А на голове - две большие яркие золотистые точки. Как глаза. Я подумала - артефакт, сбой поля, накладка какая... Не могла же там рядом с тобой быть какая-то женщина! Или акула. С женской талией и глазами как две звезды!
- И тыыы...?
- Конечно! Я вычистила твою ауру от этой грязи... Можешь посмотреть - ты чист, как тарелка из мойки!
О, Матерь Божья!..
Больше я Юлю ни о чём не спрашиваю. Значит, значит...
Её "вычистила от этой грязи..." меня укокошило!
Мысль о том, что уже невозможно восстановить "эту грязь" и хорошенько её изучить повергла меня в абсолютное уныние. Юля, Юлечка, милая моя Юшенька, что же ты натворила своим стремлением к чистоте?! Вот уж воистину: Юля - чистюля...
Весь день я хожу потерянный. Что если Юля права, и вся эта фиолетовая "грязь" с двумя звёздами во лбу всего лишь искривление или раздвоение моего биополя. Такое ведь на каждом шагу в нашем деле случается.
Лучше бы она мне об этом не говорила!
Я, конечно, все эти дни помню о Боге: "Слышал благую весть? Бог есть!". В это-то я точно верю: Бог есть! Эх, если бы Он смог дать мне...
Неужели снова мираж, очередной мираж?
Но я (я не перестаю себя убеждать), я же собственными руками ощущал тепло её цепких пальцев, собственными ушами слышал её "живи!", собственными глазами видел её влажные длинные рыжие волосы со сверкающими и усеянными внизу, как кайма бисера, каплями-бусинками Средиземного моря... Падающими и вновь рождающимися у меня на глазах... А затем - совершенно сухие, пахнущие, пахнущие так, так что...
И, конечно, эти глаза, эти сумасшедше-медово-ореховые глаза...
Вы когда-нибудь видели белую, как подвенечное платье невесты фарфоровую пиалу, до краёв наполненную густым янтарём прозрачного, как слеза Ярославны, свежесобранного майского мёда... пиалу, на дне которой изумрудом искрятся зелёные сочные веточки дурман-травы?..
Бедные вы мои... Вы не видели...
Вы не пили этих сладких сладостей, не облизывались, истекая слюной...
Бедняги...
А я - пил...
Жадно. Взахлёб. Немо и в абсолютнейшей тишине.
Слышно было только как завидовал мне Нептун. Шумно держа наперевес свой трезубец.
А я пил и пил этот мёд, пыхтя и давясь, и боясь не напиться всласть...
Жадный... До этих ореховых глаз в этих фарфоровых безукоризненно белых белках...
Утопая в них... Задыхаясь и задорно смеясь от непомерного счастья, вот так, с кондачка, даже не за понюшку табака, рухнувшего вдруг на меня...
Я видел, я видел... Я же не слепой!..
Мираж?
Таких миражей не бывает.
Жаль - коньяк кончился.
Да! А осколок!..
Я не знаю, зачем я задаю эти вопросы:
- Но ты уверена, что эти гены принадлежат именно той культуре...?
- Вне всякого сомнения!
- И что, возможно, атланты...?
- Вполне...
Потом Юля скажет, что хорошо бы проверить это ещё раз... С этими атлантами надо быть начеку.
Снова отправиться на этот сказочный остров? Нет уж, увольте... Но, как ей, той островитянке, так запросто удалось развести эти воды? И если бы не она... Да о чём, собственно, разговор? Точно так, как и тогда в той пустыне, она пришла мне на помощь и вот я... Если бы не её рука...
Почему она всегда голая?
Или она не знает стыда?!
О стыд, какой стыд до сих пор не знать, что есть люди, не испытывающие никакого стыда!
Они - как боги!.. Они и пахнут, как боги... Звёздами...
"Фиолетовая грязь!" - надо же такое придумать!
Мысль о Тине не пришла даже в голову...
Ей-то какой резон спасать меня?
Голой...
И почему Юля не прокрутит мне те кадры, что успела заснять своей камерой? Да, почему?
"Фиолетовая грязь"!
Сделать это тайком самому?
Или всё-таки пойти к своему психоаналитику?
Жаль, что так и не удалось вырвать у той, своей спасительницы хоть небольшой клок её рыжих волос, хоть волосинку. Вот уж я бы забрался в её геном, разложил бы по полочкам все её эрэнки, дээнки, все митохондрии и рибосомки... Вычистил бы до йоточки эти её Авгиевы конюшни... Вот уж я бы... Уф!..
Юлька - зараза!..
Эх, как жаль, как жаль, что... что...
Жаль, конечно, и мои новые фирменные ("Speedo") очки. Что касается трубки, то у меня есть запасная. И бог с ними, с плавками... Не жалко!..
- Постой, постой, - просит Юля, протягивая к моему левому плечу свою правую руку, - не шевелись, пожалуйста!
В чём дело?!
- Что это? - теперь спрашивает Юля, коснувшись своими пальцами моего плеча.
Я тоже, свернув шею и кося глаза, с удивлением пытаюсь рассмотреть своё плечо. А Юля уже бережно двумя своими чуткими пальчиками снимает с плеча золотую ниточку волоса и, найдя его начало, начинает методично наматывать его себе на указательный палец:
- А... бэ...вэ...
Я смотрю на неё, смотрю во все свои оба глаза.
- ... жэ... зэ... и...
Я тоже включаюсь в изучение алфавита:
- ...о... пэ... рэ... сэ... тэ!
- ...эс, - говорит Юля.
- Что "эс"?
- ...тэ-э-э-эээ...
Это "тэ-э-э-эээ" мы произносим уже вместе.
- ...ууу, - гужу я дальше паравозиком.
- Нет никакого "у", - говорит Юля. - Есть только "тэ"! Таня, Тоня, Тамара...
Мы молча смотрим друг на друга, она спрашивает:
- Кто?
- Что "кто"?
Она бережно снимает волос с пальца и кладёт это золотоволосое колечко снова мне на плечо.
- Таня, Тоня, Тамара? - снова спрашивает Юля, пристально всматриваясь в мои глаза.
- Какая Тоня, какая Тамара?! - возмущаюсь я.
- Тебе лучше знать, - говорит Юля.
Само собой разумеется, что мысль о Тине не приходит мне даже в голову. Единственное, о чём я печалюсь: неужели нет в этом золотом колечке, прожигающем калёным железом мое хилое плечико и так яростно требующем своего бриллиантика, неужели нет в этом божественном волоске его na4ala-na4al - волосяной луковицы? Не может же быть, чтобы не было!
Есть! Конечно, есть!..
Эта печаль меня радует!
Ух, и доберусь я, золотая моя Тинико, до твоего генома!
Что тогда запоёшь, милая моя?
Уф!..
- Слушай, - спрашиваю я потом, - а что ты мне читала, ну, помнишь... из ноутбука? Кто это был?..
- Но правда - тонко?
- Ну, так... По-моему не совсем...
- Правда-правда, - возражает Юля, - там - правда...
Я вижу, как эту чью-то виртуальную компьютерную правду думают Юлины глаза.
- Юлька, - вдруг ору я, хватаю её под мышки и кружу, кружу по паркету, кружу и кружу, чуть не падая!..
- Сдурел что ли?..
Сдурел!
- Надеюсь, тебе не скучно со мной так, как с Той... компьютерной? - спрашиваю я.
- С тобой соскучишься...
Но как, думал я, как она, Та, вся совершенно лишённая всяких одежд, могла удерживать эти немыслимо лазурные стены живой воды, когда мы шли с нею совсем рядышком рука в руке, продираясь сквозь эти водные хляби как Ева с Адамом сквозь кущи своего Рая, с каждым шагом приближаясь к тем белым звёздам на бледно-фиолетовом небе с белым-белым весёлым солнцем, дающем своим белым светом надежду на новую жизнь?
Как?..
На новую...
Я думал и думал...
Почему голая до последней ниточки, до последнего волоска?
Как Венера Милосская!
Потому что Богиня?
Я думал и думал...
И ещё этот её осколок... Точь-в-точь, как и та самая, что...
Тинина?..
Где же он? Куда я его задевал?
Ага, вот!..
Ну-ка, ну-ка!.. Сейчас мы тебя поисследуем...
Где моя лупа?!!
Глава 14
Слежку за нами я заметил еще в городе, когда мы шли с рынка.
- Малыш, - сказал я, - нам нужно поторопиться, нам до ночи нужно успеть...
Я взял ее за руку, она подчинилась моему требованию безропотно: надо так надо! В моей руке не ощущалось тревоги, мы шли как школьники, рука в руке, как счастливая пара с покупками перед свадебным путешествием. Ни я, ни она ни разу не оглянулись, даже когда остановились на перекрестке перед загоревшимся красным, пропуская, словно сорвавшихся с цепи псов, шумно спешащие машины. Не было произнесено ни слова. О том, что вдруг появилась угроза для жизни (Вдруг! Как крик!) она узнала по тому, как я обратился к ней, предлагая свою руку: Малыш! Не Ю, не Ли, не Юль, не Юсь, не Юшенька, а Малыш! Это был сигнал тревоги. В таких случаях она верила мне и подчинялась безоговорочно.
- Ты за рулем, - сказал я.
Она повернула голову в сторону и рассмеялась так, чтобы смех был слышен всем вокруг.
Две-три минуты ушло, чтобы добраться до машины, и вот уже приятно заныло сердце мотора. Этот звук всегда вселял нам надежду. Да, в машине мы чувствовали себя в безопасности, хотя опасность уже надвигалась мордой джипа. (Я успел заметить ее краем глаза в боковом зеркале заднего вида), точно так же, как это было в Валетте.
- Ты говорил, там тебя спасла Тина, - говорит Лена.
- И там, и тут, и... Знаешь, вот у каждого есть ангел-хранитель. Мне кажется, что Тина как раз... Нет, не кажется - так и есть! Если ты помнишь, на Святой Земле, когда я гонялся за Юркой...
- Помню, как же, тебя чуть не утопили в Мертвом море.
- Я никому этого не рассказывал.
- Даже во сне?
- Ты права: я сплю и вижу... Тина часто приходит в мои сны, но иногда и вживую... спасает! Чтобы уберечь от неминуемой катастрофы! Как она это делает, я не знаю, но твёрдо уверен - это она!
- Ну-ну, - говорит Лена, - и что же дальше?
- Джип надвигался, - продолжаю я, - ощерившись пастью радиатора. Что ж, милости просим...
- На первом же светофоре - направо, - сказал я, - и выбирайся за город.
- O'key!- сказала она, посмотрела на меня и снова улыбнулась.
Я подмигнул левым глазом, мол, на тебя вся надежда.
Только минут через двадцать мы выехали на автобан. Морда не отставала.
- Вон за тем леском, - сказал я, - повернешь на первую же попавшуюся дорогу, и попытайся оторваться.
Граната была у меня уже в правой руке.
- Хорошо...
Джип после поворота, когда и встречных, и попутных машин заметно поубавилось, нагло сел на хвост.
- Теперь, - сказал я, - поверни вон за тем зеленым забором и резко затормози.
- Хорошо...
Взрыв был такой силы, что джип кувыркнулся раза три или четыре. Она сидела в машине, в воцарившейся тишине слышно было, как мирно работал двигатель и стучало в висках. Я дождался второго взрыва (бензобак), затем вышел из-за забора и направился к горящему джипу. Двоих выбросило из машины, они были живы, корчились на траве, на них дымилась одежда, а у одного не было полруки. Сколько еще осталось в горящем джипе, разобрать было невозможно. Я не стал добивать их выстрелами в голову, чтобы избавить от ужасных мучений. Я не знал даже, зачем подошел к ним. Чтобы удостовериться в том, что погони больше не будет?
- Что? - спросила она, когда я уселся с ней рядом.
- Хочешь, поведу я? - спросил я.
- Нет уж, - сказала она, - теперь и я справлюсь.
- Юль, - сказал я, - неужели тебе все это нравится?
- Открой, пожалуйста, воду, - попросила она.
Проходит неделя...
Юлию совсем не интересует, почему я сижу в темноте, почему со стаканом коньяка в руке, почему шляпа на голове...
- Что случилось?
И этот ее вопрос, думаю я, тоже из будущего. Случилось! И я в отчаянии: я мало что могу изменить. Я не в состоянии не то, чтобы как-то повлиять на этот процесс всеобщего умопомрачения, мне не удается даже взять себя в руки!
- Где ты была?
Ревность? Юля просто хохочет!
- Ты меня ревнуешь? Почему ты в шляпе?! Мы с Лешей Карнауховым провожали Дэвида...
- Он улетел?
- Рест, как ты можешь?.. Включи же свет!
Я убеждал Дэвида, уговаривал, умолял его не пускать деньги на ветер. Ведь никакие миллионы и миллиарды не в состоянии решить проблему всеобщего потепления. Дыры в небе не залатать никакими ассигнациями. Парниковый эффект - это плод невежества...
- Налей и мне, - просит Юля. - Я расскажу тебе прекрасную историю про твою Пирамиду.
Человечество, думаю я, еще не совсем выбралось из пещеры на свет, и если не изменить его пещерное сознание, парники облепят землю, как... Парниковая катастрофа неминуема, если...
- Дэвид, - рассказывает Юля, - спешил на самолет, но мы его все-таки пытались склонить к небольшому общению. Ты слушаешь меня?..
Я приношу стакан для Юлии.
- Мы караулили его в коридоре. За что нас на месте хотели уничтожить взглядами сопровождающие сэра! Они не переставали бубнить: "...из-за вас сэр Дэвид не успеет на самолет!..". Этот бубнеж не прекращался ни на минуту: "Если вы зададите вопрос, он не сможет вам не ответить, даже если будет опаздывать!.." и телепатически добавляли: "Он же сэр, а не какой-нибудь там... мужик.". Плесни же и мне!..
Я наливаю коньяк.
- За что выпьем?..
Я слушаю. Юля отпивает глоток.
- Мы-таки поймали его, - продолжает она, - нас пригласили в кабинет... Я уже знала, что Дэвид в коридоре общаться не будет - не положено...
Юля сделала еще глоток.
- Мы вошли в кабинет, я вижу: сэр замешкался - не могу понять почему... Оказывается, сэр не может спокойно сесть на диван, если присутствующие дамы стоят, даже если это дамы из съемочной группы.
После интервью он снова замешкался. Оказывается, он не может первым выйти из кабинета, если женщины не вышли, и даже, если толпа сзади и людям невдомек проблемы сэра, и даже, если ему нужно спешить на самолет.
Юля прерывает рассказ, какое-то время сидит в раздумье, затем:
- Честно говоря, мне было просто дурно, я почувствовала себя в племени индейцев, куда случайно суровой судьбой занесло белого человека. И представляешь - даже мои дорогие и великолепно сидящие на мне джинсы стали мне вдруг противны: я же Женщина, из-за которой сэр не может спокойно сесть на диван и выйти из комнаты. Я должна носить платье со шлейфом даже в дождь и метель, и пургу, и слякоть! Ты меня понимаешь?..
Теперь Юлины глаза блестят, она едва сдерживает слезы.
- Я тебя обожаю! - говорю я.
- Состояние было подавленное весь день. Особенно после проезда на метро. А что, если бы в метро все были сэрами!? Вот такая случилась со мной Пирамида. Лешка тоже был весь потерянный...
- Я не ревную тебя, я тоже об этом думаю.
- О чем?! Я хочу в страну к сэрам!!!
- Я тебя понимаю.
- Но почему ты в шляпе? Со стаканом в руке...
- Я думал о тебе.
- Правда?
- И вот твое платье. Со шлейфом!..
Ее слезы таки срываются и падают, падают... На ее джинсы, на мои ладони. Это стоит дорогого.
- Разве вам, сударыня, нужна теперь эта пурга, этот дождь?..
В ответ она не может произнести ни слова, лишь кивает: да, нужны... И потом еще: да! Да!. Да!..
- И пурга, и дождь, - говорит Юлия, - мне нужны, чтобы чувствовать шлейф своего платья... Всегда!..
Великая Женщина!
- Так где ты была?..
Ее глаза просто выпадают из орбит:
- Ты-ы-ы... ревнуешь?..
- С Юлькой понятно, - говорит Лена, - а Тину свою ты ревнуешь?
- К кому?
- Ну, она же не в камере одиночке сидит!
Я не знаю, что ответить. Да, ревную, и мне это нравится! Я думаю вот о чём. Иногда Тина присылает мне свои фотки... То лицо крупным планом (еще ждет подробного описания... как, скажем, Мона Лиза), то вдруг Тина вся в белом-белом, аж до щиколоток, сиреневым вечером на пустынном берегу Атлантики. Океан, как огромный пёс, ластясь у её ног, лижет солёным языком её сладкие ноги, пальчики, пятки, когда едва касаясь воды, она, кажется, бежит по воде, мелькая своими пятками, своими розовыми пятками (да она же совсем ребёнок! - где-то я уже это говорил). Я и сам, как пёс, готов лизать эти пятки своим шершавым языком, который, увы, сух, сух и скуден и скуп... И ко всему ещё и косноязычен, долдоня и долдоня одно только слово - Ти... Ти-и-на... Ти-иии... Как заика!..