Трувояр, шатаясь, стоял посреди тел и, оттирая с лица пот и кровь, исподлобья на воительницу глянул: жива? Хорошо. Я вот тоже… а жаль.
И к одинокой лошади направился, слезы скрывая.
Халена же просто распласталась на каурой, уткнувшись лицом ей в гриву: сил нет ни слезть, ни меч в ножны вложить, ни слова молвить. А голова, что кочан капусты трещит.
- Однако хорошо, - заметила сама себе шепотом и хохотнула. - Живучая, язвить вашу…
Сползла с лошади и, шатаясь, пошла тихое место искать, чтоб сесть, ноги вытянуть и, почистив меч, заснуть. И спать, спать, спать… Нет, сначала куртку скинуть и в бочку с водой залезть по уши!
А вокруг суматоха, крики, братания, обнимания, ликования. Кто в пляс пошел, кто по полю своих раненых подбирать - врачевать. Кто, как Халена, в сторону отходит, плюхается в траву, ноги вытягивая с усталости.
Девушка до дальнего угла ограды дошла и стекла по уцелевшим бревнам на землю. Вытянула ноги, положив меч на колени и блаженно улыбаясь, смотрела на мужчин, что радовались победе и оплакивали погибших, подбирали мечи, сгоняли коней: победа. Живы. Город отстояли.
Справа, из пролома в ограде показалась вихрастая голова и два любопытных голубых глаза уставились на девушку.
- Привет! - хмыкнула.
Глаза моргнули, появился испачканный нос, а потом и весь хозяин данных достопримечательностей - мальчик лет восьми в порванной рубахе.
- Здрава будь, - прогудел степенно, нарочно подражая взрослому мужчине голосом. Дитя еще, чтоб бас воспроизвести. - А девкам меч не положен.
Халена улыбнулась:
- Ты чей будешь?
- А вот того брат родный, - ткнул пальчиком в сторону Трувояра, что стоял, лошадь в печали оглаживая.
- Жив значит, потеря! А что ж не идешь к нему? - удивилась Халена.
- Осерчает, бить будет. Рука у него тяжелая, как врежет, - шмыгнул носом.
- Не бойся Нежан, он тебя обнимет! - заверила. - Беги, порадуй его!
- Не-е, - замялся, робея.
- Беги, сказала! А ну! - поддалась к мальчику, подгоняя. Того сдуло к брату.
- Нежан!! - закричал Трувояр, увидев постреленка, рванул навстречу, подхватил на руки. - Жив, жив!!
Халена рассмеялась, искренне радуясь за братьев. И все ж радость радостью, а пора и рутиной заняться. Скинула куртку, морщась от боли, посмотрела на свет: неслабая прореха. Значит и на спине рана немаленькая. Да ничего, заживет.
- А ты Халена, да? - раздался детский шепот из-за ее спины.
- Ну? - насторожилась.
- Воительница, да?
- Дружник князя Мирослава.
- Ты вправду богиня?
- Нет.
- А бают, да.
- А тебя, бают, Лукерьей зовут.
- А вот и неправда твоя! - вылез из зазора меж бревен мальчик лет десяти. - Михеем меня маманя кличет, а други Миха.
- Красивое имя. А скажи Михей-свет, уж не ведаю вашего отчества, отрок, водицы да тряпицы не найдете ли?
Мальчик кивнул с улыбкой и опять скрылся за бревном. Девушка хмыкнула: дети везде и во все времена одинаковы.
Вскоре мальчик принес кувшин да тряпицу. Халена с жадностью выпила половину воды, на себя часть вылила, прямо на макушку, что солнце нагрело.
- Хорошо, - обтерла лицо. Смочила ветошь и давай меч чистить. А мальчик, открыв рот, рядом на корточки присел, пытливо то на девушку, то на ее оружие поглядывая.
- Знатный клинок, - заметил с достоинством и знанием оружия. - И рубилась ты знатно.
- А ты видел?
- А тож? Мы вона с другами лестницу приставили и ну, в аспидов каменюками кидать. Я одного точно зашиб, - выдал гордо.
- Где сейчас твои друзья?
- Лютика маманя в подмогу зазвала. Домина у них погорела малость.
- А твой дом?
- А чего ему? Стоит. Сеструха с маманей знахарят, Костяй коней пристраивает.
- Угу, - кивнула Халена. Последнее пятнышко оттерла с лезвия, придирчиво клинок оглядела и встала, поморщившись: болит плечо.
Посмотрела вокруг и нахмурилась: мужики Полянские на оглобли степняков скидывали и к лесу отвозили. Да не то ей не понравилось, а что тех, кто ранен, добивали. Миряне ночью тоже не щавель собирали, а по утру безоружных убивать и не мыслили.
- Не сметь! - подлетела к мужчине в узорчатой рубахе и своим `Громом' его меч остановила. Зависли клинки над лицом молодого степняка. Тот за грудь держался, с ужасом на них взирая.
Мужчина оттолкнул Халену и развернулся, приготовившись напасть, да увидев, кто перед ним, замер. Девушка же драться не собиралась, оперлась на меч, презрительно оглядывая вояку: ладный, ничего не скажешь - волос пышный, каштановый, глаза что у оленя, взгляд острый, внимательный, на симпатичном лице, на правой скуле шрам, над губой усы топорщатся.
- Дальше что? - кивнула на выставленный клинок. - Порубишь?
Мужчина прищурился, губу пожевал и меч опустил:
- Никак сама Халена-воительница?
- Ничего себе у вас почта работает. Я тебя знать не знаю, а меня, смотрю, уже каждый дуб в округе в лицо признает.
Мужчина голову набок склонил, щуря глаза. Видимо так мыслительный процесс в его голове проходил быстрее. Дошло, плечи расправил, взгляд отводя:
- Борзо ты речешь, воительница. Не по годам дерзка. Я князь Малик.
- Приятно познакомиться, - хмыкнула.
- Почто за супостата встала?
- Он ранен, а раненых добивать последнее дело.
- Да знаешь ли ты, что они на нашей земле учинили?! - взвился князь.
- Осади. Знаю. Только мы - не они. Хочешь вровень с ними встать?
Малик прищурился, пожевал губу и вздохнул:
- Ай, хитра ты… Что ж мне посеченных ворогов в терема несть да брагой потчевать?
- Перевяжи да отпусти с миром. Пусть разницу знают меж честным воином и вором.
Мужчина головой качнул, задумчиво поглядывая на тела убитых:
- Знаешь ли ты, сколько полегло? - почти прошептал севшим голосом. - Почитай и трети от рода не наберется. Под корень рубили: деток, женок… Ладно, будь по-твоему, пущай живет этот.
- А другие?
Спросила да ответа не услышала - рев побратима весь диалог испортил:
- Халена?!! Халена!!… - что медведь в брачный период орал Гневомир, бодро шагая по полю.
Девушка, застонав, закатила глаза: ой, нянюшка!
- От ты где! - рявкнул нависнув, развернул оглядывая.
- Отстань! - обозлилась девушка, морщась - задел рану лапищей медведь.
- Посекли! - ахнул и князя, наконец, заметил, поклонился и почти ровным степенным тоном произнес. - Здрав будь, княже, на долгие годы.
- А и тебе не хворать, Гневомир, знатный муж Мирослава воинства, - чуть качнул кудрями в ответ Малик. На врага уставился. - Никак приглядом за воительницей поставлен? Веди-ка ее, голубушку, во двор. Гостями будьте дорогими, великими. Бабы снедь сбирают на столы - чем богаты.
- Угу, - все понял Гневомир. Халену в охапку хвать и за тын.
- Отцепись! - рявкнула та ему в ухо.
- Слышь, что воительница говорит, пусти, - преградил дорогу Миролюб, встал у пролома как вкопанный, уставился на побратима, с ленцой кадык почесывая.
Гневомир такой наглости от сотоварища не ожидал и растерялся, выпустил брыкающуюся девушку.
- У-у-у!! - погрозила та ему кулаком и к бочкам пошла. Нырнула по пояс, смывая пыль, грязь, пот и кровь. - Уф-ф! Хорошо!
- Ну, ты ретив, - набычился парень на Миролюба, а тот как ни в чем не бывало развернулся да к терему пошел. Хлопнулся в теньке на лавку под навесом, напротив бочек. Халена волосы мокрые пригладила, рядом села, двор обозревать:
- Однако суета…
- Да-а…
- А семечек, конечно, нет?
- Нету.
- И хлебца?
- И хлебца.
Гневомир, открыв рот, переводил обалдевший взгляд с одного на другую и силился понять - над ним они издеваются или головой повредились?
- Жаль, сейчас бы киселя…
- Со смородиной…
- Можно с клюквой…
- Оно даже лучше.
- Да-а…
- Тьфу ты! - сплюнул Гневомир и потопал к женщинам за хлебом. Минуты не прошло, вернулся с караваем. Разломил на три части и, бухнувшись на лавку, протянул кусок Халене:
- Чего б без меня делала воительница?
- Сухари б сушила, соколик, - буркнула, передавая хлеб Миролюбу. Тот взял, начал степенно жевать. Гневомир крякнул с досады, второю краюху девушке отдал. Свою жевать принялся.
- Вельми-и, - протянул Миролюб, разглядывая серый мякиш.
- Угу, - согласилась Халена. - Вкусно.
- Водицы б, - размечтался Гневомир. Тут как по заказу Михей появился. Отдал Халене куртку да кувшин с водой протянул.
- Здрав будь, отрок, - довольно улыбнулся Гневомир. Мальчик смущенно покраснел и юркнул в сторону, в гущу воинов да женщин.
- Зачем ежику звездолет? - задумчиво протянула девушка, разглядывая в прореху куртки солнце.
- Чаво? - озадачился побратим.
- Того, - буркнул Миролюб. - Жуй да помалкивай.
- Энто чаво, вдруг, помалкивай? - вытянулось лицо Гневомира.
- Хватит вам ссориться, - поморщилась Халена. Куртку на колени положила и кулаком подбородок подперла, хмуро поглядывая на дружников: вон Мерила - жив, только повязка на предплечье. А Лютабор и Вологар о чем-то с Горуздом да Маликом разговаривают, Авила девке курносой улыбается. Трувояр с братиком на траве сидят, хлеб едят. Все так и что-то не так.
- А где Сазар? И Радомира не вижу, - нахмурилась сильней, сердце екнуло, чуя плохое.
- Полегли. Почитай треть наших степняки положили, - буркнул Миролюб.
Халена застыла, прикрыла глаза ладонями: и запрыгали в памяти картинки недавней сечи - немудрено, что почти половину потеряли.
- Вечером тризна будет, - добавил Гневомир спокойно. Халена на него уставилась: тебе все равно, что твои товарищи погибли? Правда - все равно.
- Сегодня они, завтра мы, - пояснил Миролюб, понимая состояние девушки. - Знатные воины, знатно почили. В чести. Не жалься, нечего жалеть. Жизнь на то и дана, чтоб было за что ее терять.
Халена подумала, кивнула вяло, да хлеб взялась доедать: пожалуй, лучше эпитафии не придумать. А и погибла б она - разве о том пожалела? Нет - пожалела б, что лишь один раз умереть может. А за что - есть и триста раз умереть.
Смерть воина в честной сече.
Жизнь воина в доброй памяти.
Вечером во дворе поминальный стол накрыли. На костры погребальные смотреть, товарищей убитых провожать в чертоги мирянских да Полянических Богов, Халена не пошла - больно. Да и живы они для нее - воины, други. Пока мертвыми не видела, тела огню отданные - казалось, уехали товарищи или ратиться ушли за лес, за Белынь. И вернутся обязательно - настанет срок, встретятся.
Горько терять, но война есть война.
За столом тихо было: не галдели - чинно рассаживались дружники, брагу пили молча, ели степенно.
Халена мясо ела, а брагу пить остерегалась - больно она у поляничей ядреная, не то что медовуха мирян, и пьется-то, что квас. Кружку выпила - в голове зашумело. На чем настаивают? На пчелином улье, что ли?
Малик сидел во главе стола, поглядывал на девушку, словно сказать что хотел да не решался. А может Лютабор мешал, что меж ними сидел? Но вот тот встал, князя поблагодарил и ушел, а на его место женщина села, да такая красивая, что Халена залюбовалась: на голове обод с каменьями, волосы русые по плечам косами стелятся, глаза синие, ласковые, на щеках румянец, ямочки, улыбка смущенная, нежная. Прильнула женщина к Малику, на воительницу косясь.
- Жена моя, Лебедица, - представил ее Малик, и по голосу, по взгляду ясно - любит жену.
- Долгих вам лет и счастья, - кивнула Халена с пониманием.
- Я вам в тереме постелила, - тихо молвила Лебедица. А голос действительно, что пух лебяжий. Не зря имя женщине дали.
- Зачем трудились? Я лучше на улице, как все.
- Да ладно ли богине-воительнице с ратными людьми, мужами во дворе почивать?
- Не противься, Лебедица, сказано во дворе, знать так и будет, - похлопал жену по руке Малик. - Оно, и правду сказать, душно в тереме-то. Ты поди, ляг, умаялась небось. Тяжел день был.
- Что ты? Тебя пожду.
- Иди, надо мне с Халеной Солнцеяровной поглаголить.
Женщина кивнула: хорошо. И к девушке качнулась, в глаза заглянула:
- Правду сказать, не обманула молва: не одному мужу краса твоя глаза застить будет. Сватов жди, Халена дщерь Солнцеярова, великих, от мужей знатных, именитых, княжьего рода.
- Вы дочь Ханги? - насторожилась девушка.
- Вещунья она, - ответил Малик за жену.
- Тогда знать должны, что свататься ко мне дело пустое.
- Знаю, - опечалилась отчего-то. - Только Мирославу ты пара, иной ему не сыскать.
У Халены брови вверх взметнулись. Гневомир, услыхав про князя, крякнул досадливо, а Миролюб тяжко вздохнул, за брагой потянулся.
- Прости, Лебедица, но слишком честь велика. Да есть у меня тот, о ком сердце болит, к кому душа рвется.
Женщина промолчала, лишь головой качнула, отводя печальный взгляд:
- Пойду, - и ушла.
Малик к Халене качнулся:
- Горузд сказывал, поутру домой двинетесь?
- Значит двинемся.
- Просьба у меня будет: возьми гонца с собой поклон Мирославу бить.
- Почему нет? А в чем поклон и почему мне о гонце говоришь? Лютабор за старшего.
- Он сказывал, как ты решишь.
Халена бровь выгнула: здрасте! Начальницу нашли!
- Я не против.
Малик довольно улыбнулся, браги из кувшина себе и ей плеснул:
- Благодарствую.
- А в чем просьба? - не поняла Халена.
Малик кружку обратно на стол поставил, вздохнул:
- Слух пошел - степняки лишь начало. Дале боле будет. По всем украинам всполохи. Лютичи в набег пошли.
Мужчины дружно головы в сторону князя повернули. Гневомир про мясо забыл, Миролюб про брагу.
- По всем землям сеча будет. Сговор у лютечей с росками. Те до урочища уже всех потеснили… Не выстоять нам. Я князю служить готов как простой гридень, лишь бы род поляничей сохранить. Да, многие идут у Мирослава правды искать. Всем уже ведомо - сила за ним, раз сами Боги ему бережу дали. Тебя, Халена Солнцеяровна.
- Приехали, - кивнула девушка. - Я что, вымпел?
Князь моргнул недоуменно - что сказала?
- Ладно, - рукой махнула. - Как Мирослав скажет, так и будет. А я за слияние двух племен, и трех, и десятка. Одним не выстоять, в этом ты прав князь, а что главенство свое Мирославу передаешь ради сохранения людей. Благородный поступок - поклон тебе за него. Что в моих силах будет - сделаю, помогу.
Малик заулыбался:
- Благодарствую, Халена Солнцеяровна, славная богиня-воительница, - поднял кружку.
Девушка поморщилась:
- А нельзя без патетики? И вообще, спать пора…
Легла она на лавке под навесом, под голову куртку бросив. В паре бегов от нее побратимы развалились.
- Защитники, - хмыкнула и к бревенчатой стене отвернулась. Да тут же и заснула. А парни еще долго маялись, ворочались, вздыхая.
- Слышь, Гневомир, а ежели вправду Мирослав Халену сосватает? - выдохнул Миролюб в небо, усыпанное звездами, глядя.
Тот долго молчал и выдал наконец:
- О другом печалюсь: лихо грядет. Лютичи беспонталычны да злы, что осы, а роски хитры да осторожны. Ежели вместе встанут - большая беда во весь мир настанет. А Халене поперед всех достанет.
- Почто ей-то? - приподнялся на локте парень, в лицо товарища заглядывая.
- А ты сам мерекай: слух о ней ужо за Белынь ушел. Князья, о том прознав, к Мирославу потянулись. Гнедко баял, сбираются у Любодара, то один, то другой, гонца шлет. Знать всем Халена наша надобна. Как бы не удумали веред учинить, не один, так другой. Засылов лютичей и ранее отлавливали, а ноне ежели роски за дело примутся - не уследим. Слышал, что она баяла? Пока вместе - сила. А вместе - с ней. Знать, много ума имать не надобно, чтоб понять - ее первой и будут убирать. Чтоб аймаки, значит, в сговор не вошли.
Миролюб лег на место, задумался:
- Бережить нужно шибче, - сделал вывод.
- Угу, убережешь ее! Горяча, что кострище, и норов, что у необъезженной кобылки! Только и гляди, чего еще удумает да утворит. В сечу поперед гридней лезет!
- На то она и рожена…
- Как рожена, так могёт быть и положена! Не-е, пущай бы ее Мирослав сосватал. В тереме бы сидела…
- Угу, - хмыкнул Миролюб насмешливо.
- А чего? Пущай так, а то узрят ее князья и ужо без лютечей сечу устроят.
- Гром… - простонала девушка во сне. Парни дружно приподнялись, прислушались и вновь легли.
- Спи! - буркнул Миролюб недовольно. - Ишь, мелит незнамо что! Спокою нет!
- Ты мне?!
- Спи говорю, балаблка. `Мне', `тебе'.
- Энто я балаболка?! Аюкла!
- Погудала!
- Тьфу на тя!
- И на тя тьфу!
- А ну, хорош лаяться! - прикрикнул на дружников кто-то из своих. Парни смолкли, повернувшись друг к другу спиной, обиженно засопели.
Глава 5
Утром чуть рассветало, дружники в путь засобирались. Халена на лавке сидела, хмуро на товарищей поглядывая. На душе муторно, темно: то ли не выспалась Солнцеяровна, то ли плечо болит, то ли не с той ноги встала.
Мужики косились на нее, но подходить да выспрашивать остерегались - больно вид неподступный, в лоб бы не заработать словом или делом - с нее станется.
Миролюбу смелости хватило. Подошел, сел рядом:
- Почто в грусти?
Не хотелось ей говорить - вздохнула да и только.
- Сбираемся, - опять протянул побратим.
- Угу, - выдала.
- Аль приснилось что? - спросил осторожно. Халена взгляд отвела, поморщилась - не объяснишь парню, отчего на душе тяжело: здесь и горечь от потерь, и усталость от верашней сечи, и боль за поруганную землю, безвинно погибших детей, стариков… и тоска по синим глазам. И только им она могла признаться, что ей страшно, больно и горько. И страх не за себя, за то, что не увидятся они в яви. Беда в аймаки пришла, а жители здешние, что дети - не уследи, обязательно в переплет попадут. Хватит ли у нее сил помочь им, имеет ли она право советовать, достанет ли ума по правде решить? Сдержаться и задавить глупое женское начало, что по сию пору воет по убитым и омывает душу слезами, тушит огонь ненависти. Нельзя ей сейчас в эмоции впадать, да как подумает - в глаза Мирославу смотреть, вдов и сирот, так мысли путаются, в горле ком.
А прочь! Прочь! Не сейчас!
Миролюб же подумал, что в точку попал. И вопросов больше у него не было - знамо кто душу девице рвет, в сны являясь - он, Гром… Будь он неладен!
Захотелось, схватив ее за плечи встряхнуть, крикнуть ей в лицо: очнись - любый твой там, на небе, а здесь ты люба! Посмотри внимательно - вот я! Для тебя, ради тебя!…
Да разве ж язык повернется такое чужой невесте, божьей дщери сказать?
- Пойдем, - встала Халена. - Правда, пора. Малик вон уже провожать вышел.
Миролюб вздохнул, понуро за девушкой поплелся.
- Может еще погостите? - спросил Малик Лютабора, на Халену, вставшую рядом, покосился, прищурился: ай, знатна девица! И почто не сосватана?…
- Недосуг нам гостевать, княже, дома ждут, - степенно ответил Лютабор, на Горузда глянув - тот кивнул согласно.