Крис сжал трубку и уставился на Пита. Они так и стояли друг напротив друга в ожидании и в надежде на лучшее с одной мыслью на двоих - Анжина так поступить не могла! Не в ее это стиле.
- Капитан! - ожила трубка, и Крис тут же поднес ее к уху. В глазах засветилась надежда: `Розыгрыш это, чья-то злая шутка - и все!
- Звонил король Д'Анжу. Сам. Никаких клонов, дублеров, галокенов. Линия чиста, как слеза младенца. Звонок прямой. Подтекста, дубляжа, проявления не адекватности - нет. Состояние его королевского здоровья на момент звонка интересует?
- Нет, - сник Крис. - Ты уверен?
- На 200 %.
Капитан дал отбой и уставился на смолкнувшую трубку, как смертник на брачный контракт.
- Ну, что? - выдохнул Пит.
- Ничего. Все чисто. Никакого подвоха, - растерянно посмотрел на него капитан. Пит сложил руки на груди и, нахмурившись, сел на край стола:
- Что же теперь будет? Как сказать Ричарду?
Оба прекрасно осознавали, каким ударом это известие станет для короля. Он был патологически влюблен в свою жену и не просто любил, а жил ею.
- Какая муха ее укусила? Может она заболела? - предположил Пит. Крис задумчиво посмотрел на него и набрал номер:
- Питерс? Это капитан Войстер. Где вы находитесь? Почему мне не доложили о смене курса?
- Здравствуйте, господин капитан. Я думал вам уже сообщили…
- Что?
- Королева оставила нас при себе, на Сириусе. Правда, некоторые возвращаются.
- Что происходит?! - зло рявкнул капитан и тут же зашипел, чуть сбавив тон, - Слушайте, Питерс, это выходит за все рамки разумного! Почему я узнаю об этом сейчас? И не от вас? Почему не доложили мне о смене курса? Вы там случайно королеву не растрясли? Не повредили венценосную голову? Может, королева приболела? А может в рейсе что-то необычное случилось?
- Нет, господин капитан, - неуверенно пролепетал растерянный голос в трубке. - Все как обычно. Перелет прошел нормально, королева в полном здравии.
- Тогда отчего королеве взбрело на Сириус лететь? Или вы произвольно курс изменили?
- Нет, что вы, господин капитан, разве я могу самостоятельно принимать столь важное решение? Госпожа приказала. Мы уже домой возвращались. На третий день пути рано утром она сама пришла ко мне в каюту и приказала повернуть на Сириус. Я, конечно, удивился, но естественно перечить не стал, только заметил, что понадобится часа два на составление и проверку нового курса. Она кивнула и ушла. Вот, в общем, и все.
- Как она себя вела? Как выглядела? Она что-нибудь объяснила?
- Господин капитан - кто мы и кто она? Зачем ей объяснять мотивы своих поступков? Приказала и все, а выглядела, как обычно. Во всяком случае, ничего подозрительного я не заметил.
- Когда ты появишься на Мидоне?
- Простите, господин капитан, но я останусь на Сириусе, на службе у королевы. Вы же знаете, у меня вся семья здесь. Чего ж лучше: рядом со своими и на службе? Да и человек я подневольный - приказали - остался. Так же и другие… Как мы королеву оставим? Кто семейный, тем, конечно, тяжело, но говорят - семьи сюда переведут, госпожа Анжина поможет, а кто не хочет - те возвращаются. Холостым-то, сами понимаете, проще, почти все остаются.
- Кто возвращается?
- Вам списком?
- Да!
- Охрана: Моник Шабу, Микс Меле, Висти Литуа. Стюарт Паре Даткин. Бортрадисты - Карин Ливьер, Сигур Вивьер. Горничная Молли Зир и программный техник Росс Смайер. Все. Рейс через три часа.
- Перешли с Моник или Миксом данные с корабля, флешку полета и видеозапись. Понял? - приказал Крис и, не дождавшись ответа, отключил связь. Пит обреченно вздохнул и тихо заметил:
- Все. Финиш. Минут через 20 Ричард будет здесь.
Капитан с тоской посмотрел на настенные часы и, скрипнув зубами, процедил:
- Пошли. Встретим.
Г Л А В А 3
- Чур меня! - истово выдохнул молодой, светловолосый парень в линялой холщевой рубахе, мешком висящей на широких плечах, удивленно и настороженно разглядывая черную фигуру, развалившуюся под сосной - матерью. Страх стылым холодком пробежал по позвоночнику - невиданная доселе одёжа, огромные, черные глаза, да и глаза ли?
Чудище невиданное! Откель взялося в заповедном месте?
- Эй! - позвал он не смело, боязливо подходя ближе.
Молчит черный человек. Сидит, прислонившись к стволу, и ни звука, ни жеста. Вот и пойми - слышит ли, видит ли, да и жив ли? Лицо белое, что молоко в кувшине, разведи поболе - самый цвет получится, а волос короток, да черен, что крыло ворона, и глаза черны, огромны, на поллица, не как у людей. Что за диво? Чур, чур, чур!
- Можа помер? - предположил светловолосый и присел на корточки в метре от незнакомца, стараясь и лучше разглядеть его, и успеть сбегнуть, ежели чего тому вздумается недоброе.
- Можа и помер, - неуверенно согласился второй парень, стоя в паре метров от первого и предусмотрительно не подходя ближе - жутко все ж! Аж русые волосы дыбьем встали! Кто его знает - а ну соскочит сейчас черный и загонит их в болото? Плутай потом до полудня. А то и хлеще - душу заберет. Ишь распластался меж корней, как крятун - знать добра не жди! Можа лешак насмехается, а можа и боги серчают. Не даром вчерась небо заревом полыхало, вот наполыхало - сидит теперь черный человек на святом месте, точно бодяк средь былинника, и страху нагоняет.
Ежели б знать, что точно человек, да кто ж из смертных в заповедное место заберется, да под сосну - мать усядется? А ежели и вправду простолюд, тогда точно помер. Боги кощунства не потерпят, враз накажут, и поминай, как звали.
- Проверить бы, - неуверенно спросился первый и покосился на товарища. Тот передернул широкими плечами, пожевал пухлые губы и выдал предостерегающе тихо:
- Ты, Межата, на рожон-то не лезь. Откель знаешь - кто таков? - и сделал шаг к другу, на всякий случай. Упрям тот, не послушает, ему, что в лоб, что по лбу - все едино, по-своему гнуть будет, а случись что? Кто на заступу встанет? Ему, Мериле, придется.
Светловолосый Межата сверкнул серыми глазами и несмело, чуть дыша, ткнул черного своей здоровенной ладонью и тут же отпрянул, с испуга свалившись наземь.
Черный мешком повалился на дерн и застыл в неестественной позе, перегнувшись через сосновые корни. Лицо в хвою щекой ткнулось и на парней чернотой глаз уставилось - одно слово - мертвец. Вот только пальцы на изодранных руках дрогнули, зашевелились и снова застыли. Парни озадаченно переглянулись.
- Живой, видать, - растерянно почесал затылок Мерило, и тяжелый подбородок брякнул на грудь - вправду не человек! - Надо бы нам к князю, Межата. Пущай он решает, что с ним делать.
- Бросим, значит? - недовольно скривился сероглазый. - А ну помрет? На ком грех будет?
- А ну притащим, а он - лютичей подсыл? - расправил плечи его товарищ и, уперев в бока ручища, сверкнул голубыми глазами. - Где ум оставил? Всяких без княжьего ведома в городище тащить - беды не оберешься!
- Глаза-то разуй! - фыркнул Межата. - Ты одежу таку у лютичей видал? По всему видать - чужак. Зверюшка неведома. Послал бог леса… - парень задумчиво почесал рябой нос картошкой и махнул рукой. - Твоя правда, побегли к князю. Лес послал - не нам отказывать, но и гостинец такой к своим тащить… Пущай старшой решает!
Парни развернулись, как по команде, и рванули в чащу, уверенно продираясь сквозь заросли, перепрыгивая буреломы, спугивая своим медвежьим топотом лесных жителей. Лишь серые, холщовые рубахи замелькали меж стволов. Вскоре показались остроконечные столбы ограды и кованые ворота - Полесье - городище мирян.
Город по их меркам большой, дворов на полтьмы, не менее. Всему племени мирян здесь вольготно было. Покой да тишина и заботы в радость, без опаски жизнь, что еще надо? Городище располагалось меж густых хвойных лесов, посередь. Захочешь найти - не сразу сыщешь, дён с пяток промаешься.
А и ладно, не все гости в радость, да с добром. Куда лучше со своими-то? Ни мороки, ни кручины, живи да радуйся.
Старшой племени - князь Мирослав был в это время там, где ему и положено, на холме у святилища. Сверху на своих воинов поглядывал, зорко следил за тем, как ратятся на поляне, у подножья холма, молодцы. Справно ли стрелы пускают, не хитрят ли, с мечами сходясь?
Русые волосы, перевязанные на лбу скорбной лентой, развивались на ветру, бились о бычью выю. Каменное лицо с тяжелым подбородком ничего не выражало, лишь уголки твердых, обветренных губ чуть подрагивали, если кто-то из дружников оказывался не так проворен да меток, как надобно.
Невозможно было князя не приметить. Высилась на холме его фигура - громадная да крепкая, как скала.
Ох, и здоров! Одним видом и старых и младых устрашал, а как глянет грозно карими глазами да брови насупит, так и не знаешь, под какую лавку ползти, где сберечься. Однако все знали - это только вид у него свирепый, на деле, зазря не осерчает. Хоть и строг, но справедлив, и сам в правде живет, и другим заповедует.
Уважали его в городище и о другом князе не помышляли. 40 зим ему уж минуло и, почитай, половину из них у мирян княжил. Мать его, Веренея, мирянка исконная, за князя любавичей пошла, да долго замужем не протянула - крут был Гневред, не бил, не охаял молодку, но мог на пустое осерчать и по две, три полных Мораны молчать да недовольно кривиться.
Тяжко было веселой да незлобивой Веренее к мужнину нраву приловчиться, да понять, на что серчает. А после, как Мирослав народился, красивый да ладный, князь начал на других девок поглядывать и, как сынку три годка исполнилось, второй женой Малену синеокую взял.
Не стерпела того гордая Веренея - у мирян одна жена на веку написана, и домой возвернулась и сына прихватила. Много после за то горя было, и серчал Гневред боле не оттого, что ушла, а что сынка ему не оставила. Да и тот, щенок, подрастая под материнским взором, на отца зубы скалит, без почтенья живет, без страха пред родителем, за мать вступается, отцовские наставления не принимает, равно как и подарки да льстивые посулы.
Из свово Полесья ни на шаг, словно медом ему там мазано. Словом, вотчина материнская Мирославу дороже была, чем Гневреда - Славль. Так и рос он под присмотром мирян, в их вере, их заботами, а как подрос да возмужал, племя его княжить над собой поставило, на мирянке оженило.
Гневред осерчал на то шибко, да и отверг сына прилюдно - мол, нету у меня старшого сына, середний княжить будет - Любодар. Мирослав на ту весть и бровью не повел.
А и разобраться - что ему? Своих забот завсегда хватит.
Миряне племя большое, да шабутное. Однако Мирослав справлялся, крепко всех держал, не забалуешь, но в строгости не перегибал, справедлив и мудр был не по летам. Зря не наказывал - по делам мерил, о каждом заботился, не разбирая дитя то, аль дружник, гридень - княжий человек, и берег людей.
Немногословный, сдержанный, ярость свою и злобу лютую лишь раз выказал, зим 15 тому назад, когда городище их лютичи в прошлый набег спалили. Свиреп тогда был князь, таку бойню учинил, что небо стонало. И отца бы родного, что лютичей через свою землю пропустил, да не упредил о беде, точно б порешил, да не успел - Боги вмешались.
Гневред сам помер, когда лютичи в обрат через их места шли. Любавичей они не пощадили и уговор не помог - изрядно пожгли да воровства учинили. Не вынесло сердце старого князя разору. Вот и скажи, зачем было сына предавать? С басурманами сговор держать? Неужто глаза да разум у бабьих подолов растерял? Что ж, за то и получил. Недаром в народе говорят: не копай другому яму, сам туда попадешь. Вот и попал - помер, как и жил, бесславно, в постели, самого себя перехитрив. Наказали боги, не помиловали. Осталась от него лишь скверная память да три сына от разных жен - младшой Окша - никчемный человечишка, алахарь и шалопай, средний Любодар, князь любавичей да старшой Мирослав.
Лютичи тогда за Белынь схлынули, ослабев под натиском мирян, да любавичей, поднятых Любодаром, но с тех пор нет-нет, а козни учиняли, вправду сказать, все больше любавичам доставалось и другим племенам.
Мирослав своих подале в леса увел, новые городища поставил и кедрачей, что к нему с поклоном пришли, под свое крыло принял. А что делить? Всем аймакам тогда горя хлебнуть выпало. От кедрачей, почитай, треть в живых осталась, от мирян две трети.
Почто разниться в лютую годину? - рассудил князь и слились два племени в одно под сенью вековых дубов, кедров да елей, начали новую жизнь. Да только лук и меч не кинули, старые раны не забываются и болят, долго ноют. У кого мать, у кого дитя, у кого брат али жена, а у кого и вся семья, как у Мирослава, в тот набег полегли безвинно - как забыть, как меч кинуть? А ежели завтра лютичи, аль другой на чужое позарится, в набег пойдет? Вот и учил князь мужей воинскому делу, крепкую дружину справил, дозоры на границе держал, берёжил своих.
Покамест тихо было, но зыбко, а с прошлого лета с других племен гонцы к князю пошли в пояс кланяться на воинское обучение, зашевелились нерадивые. С весны на границах неспокойно стало и слухи поползли тревожные, словно тучи грозовые сбираются, тянет холодом да теменью, сердце будоража, и запах стоит - то ль орешник расцвел, толь земля что плохое чует? А можа просто лесной дух буйствует недовольный. Орехов-то кедровых в прошлый год знатно набрали, было ль такое ранее и старики не упомнят. Да и урожай немалый земля родила, скотинка, опять же, разрослась, почитай, вдвое. Топчет клевер на полянах, листья молодые с кустов обрывает - оно, конечно, лесному богу не в радость, залютовал, ненастье да морок насылает. А вчерась весь дён да вечор хмарые тучи ходили, Гром баловал, страх нагонял, полыхая посуху и вота вам гостинец - черный человек под сосной. Понимай, как знаешь.
Парни взобрались на холм и остановились в метре от князя, дыхание переводя да его вниманья ожидая. А тот и бровью не повел, словно не слышал их молодецкий топот, не видал их. Ждал, когда сопенье умолкнет, тогда только повернулся, сверху вниз на них глянул: чего надобно?
Межату хоть бог ростом не обидел, однако супротив князя - окорёнок, по плечо тому, не более, чего ж о Мериле говорить? Тот и товарищу до подбородка. Вытянулись парни, головы задрали, замерли, пред князем робея. Хоть и не юнцы зеленые - по 24 зимы сравнялось, пятую весну в дружниках ходят, однако ж перед Мирославом до сих пор мальцами неразумными себя почитали.
- Прости, княже, за помеху, - начал Межата, посмелее сотоварища себя считая. - Дело у нас спешное. Под сосной заповедной нашли мы человека черного. Лежит меж корней яки мертвый, одёжа чудная, невиданная, глаза черны, в поллица, и волос черен, короток, а лик-то белехонек, кожа гладенька. Одежа мужеска, а сам худ, пальцы тонюсеньки, рудой обпачканы, сбиты. Ненашенский. Бросить - неладно, а и без ведома твово в городище тащить, не по чину, кабы хуже не было.
- На лютичей он не похожий и на других тож. Вроде человек, а вроде нет. Можа дух лесной учудил? Да разве ж руда у духов выходит? - добавил Мерила.
Князь брови на переносице свел, задумался - что за невидаль? Чужак недобрый аль подарок лесной? На беду аль на радость? К добру аль к худу? Надо ль чужаков в не спокойное время привечать? А ежели подсыльный? Али вправду несчастье с человеком приключилось?
Князь поверх голов дружников обвел задумчивым взглядом крыши домов соплеменников, виднеющиеся у подножья холма, и вдруг дрогнуло в груди, нахмурились брови сильней - Ханга?!
Знахарка - вещунья стояла у святилища на холме, невдалеке от мужчин, и, не мигая, смотрела на князя, словно слышала все, наперед знала. Седые волосы трепал ветер, а морщинистые руки устало примостились на дубовой клюке.
Стара была вещунья. Сколь зим ей минуло, и сама, поди, не упомнит. Не один набег пережила, а скольких потом родичей выходила и не сосчитать. В последний набег лютичи двух ее сынов да трех внуков сгубили, с тех пор ноги ее и не слушали - по двору еле передвигалась, в княжий терем да в святилище на праздники на руках приносили, а тут и сама на холм взобралась… Надо ж! Князь прищурился и внимательно посмотрел ей в глаза. Она словно этого и ждала, улыбнулась беззубо и, кивнув со значением, развернулась и в городище пошла, медленно переставляя слабые ноги.
` Знать, про гостя ей ведомо. Добро`, - подумал Мирослав: `А и вправду, не дело живого на погибель оставлять. Бог послал - не нам судить. Чай, там разберемся: лесной дух, засыльный аль честной человек`.
- Примем гостя, - кивнул парням князь. - Ко мне в терем несите. Да Устинью упредите - пущай похлопочет.
Г Л А В А 4
Ричард вылез из автоплана и обнял друзей:
- Три недели не был, а словно месяц. Где же моя любимая королева? - улыбался он, поднимаясь по широкой лестнице на крыльцо, обратил внимание, что друзья его не сопровождают. Он обернулся и в недоумении уставился на двух истуканов, застывших с постными лицами на первой ступени.
- Не понял? - выгнул он бровь. Друзья переглянулись меж собой и, с видом приговоренных к казни, нехотя поднялись к королю.
- Рич, Анжины нет во дворце, - тихо сказал Крис, старательно разглядывая резной рисунок входной двери.
- Не вернулась еще? На Энту звонил? Надолго задержится? - спокойно спросил король, не подозревая о плохом, и достал трубку.
Он уже начал набирать номер жены, как рука Пита накрыла телефон. Ричард вскинул удивленный взгляд на друга, вопросительно выгнув бровь. До него, наконец, дошло, что с друзьями что-то не то - хмурые какие-то, потерянные.
В груди кольнуло дурное предчувствие:
- Что-то случилось с Анжиной?
Крис пожал плечами и посмотрел на Пита, упорно не желая смотреть в глаза королю:
- Она жива, однако не могу сказать, что здорова - с головой у нее похоже не в порядке. Она на Сириусе. Подает на развод.
Ричард тряхнул головой и рассмеялся:
- У вас своеобразное чувство юмора, граф.
Друзья не смеялись. Они с совершенно серьезным видом смотрели на него и молчали. И Ричард осекся, нахмурился:
- Повтори.
- Она больше не желает быть твоей женой, - чуть ли не по слогам повторил граф.
- Бред!
- Звонил сам король Сириуса и просил тебя связаться с ним, как только ты появишься. Он выслал адвокатов.
Ричард, силясь понять услышанное, переводил удивленный, недоверчивый взгляд с Пита на Криса:
- Друзья мои, вы здоровы? Какой развод?
Крис отвернулся. Пит пожал плечами. В его глазах плескалось та же растерянность, что и в глазах Ричарда. Король выгнул бровь, все еще не желая принимать их слова на веру, и, набрав номер жены, отошел от друзей к перилам. Сейчас он услышит любимый голос и все встанет на свои места.
- Слушаю, - бальзамом на душу пролился голос Анжины.
- Здравствуй, любимая! - облегченно вздохнул Ричард. - Как твои дела? Ты где сейчас?
- Разве тебе не сообщили?
- Да, я знаю, что ты задерживаешься. - Нет, ты не понял - я ушла от тебя. Разве Иржик не связался с тобой? Он должен был…
- Ушла? Но… подожди… - король совершенно растерялся и даже удивленно посмотрел на трубку. Что-то было не так, и он никак не мог взять в толк - что? То ли голос жены был непривычно холодным, то ли связь плохой?
- Подожди, милая, я… не понимаю. О чем ты? Что случилось?