Я жадно слушал, пытаясь открыть какой-то скрытый смысл в этом глупом, как мне показалось, разговоре, и ничего не понимал. Я видел только, что эти две с удовольствием издеваются над Навиной матерью, что она задета и что она пытается скрыть это и перевести разговор на другую тему, но это ей никак не удается.
А Нава подняла голову и внимательно смотрела на говорящих, переводя удивленный и нахмуренный взгляд с одной на другую.
- Можно подумать, что ты сама родилась в озере, - сказала мать Навы беременной женщине теперь уже с откровенным раздражением.
- О нет, - сказала та. - Но я не успела получить такого широкого образования, и моя дочь, - она похлопала себя ладонью по животу, - родится в озере. Вот и вся разница.
- Ты что к маме привязалась, толстая ты старуха? - выкрикнула вдруг Нава. - Сама посмотри на себя, на что ты похожа, а потом привязывайся! А то я скажу мужу, он тебя как палкой огреет по заднице, чтобы не привязывалась!..
И я почувствовал, что с удовольствием бы это сделал.
Женщины, все три, расхохотались.
- Молчун! - завопила Нава. - Что они надо мной смеются?
Я посмотрел по сторонам в поисках палки или хотя бы ветки, которой можно было бы их отхлестать. Не то чтобы я любил это делать или делал когда-либо, но мне очень не нравилось, что над моей Навой смеются. Но вокруг не было ничего подходящего. Не с кулаками же на них лезть. Женщины же!..
Все еще смеясь, женщины посмотрели на меня: мать Навы - с удивлением, беременная - равнодушно, а девушка - непонятно как, но, кажется, с интересом.
- Что еще за Молчун? - спросила мать Навы.
- Это мой муж, - ответила Нава. - Смотрите, какой он хороший. Он меня от воров спас…
- Какой еще муж? - неприязненно произнесла беременная женщина. - Не выдумывай, девочка.
- Сама не выдумывай, - огрызнулась Нава. - Чего ты вмешиваешься? Какое тебе дело? Твой, что ли, муж? Я с тобой, если хочешь знать, не разговариваю. Я с мамой разговариваю. А то лезет, как старик, без спросу, без разрешения…
- Ты что… - обратилась беременная женщина ко мне, - ты что, действительно муж?
Нава затихла. Мать крепко обхватила ее руками и прижала к себе. Она смотрела на меня с отвращением и ужасом.
"Наверное, - подумал я, - она в ужасе оттого, что такой старый и страшный мужик покусился на ее девочку, на ее дитя?" И еще я почувствовал, что от моего ответа зависит многое, и искал ответ самый правильный и точный, но никак не отыскивалось то, что нужно. Я посмотрел на них, затихших в ожидании.
Только девушка продолжала улыбаться, и улыбка ее была так приятна и ласкова, что я обратился именно к ней, и вырвалось у меня совсем не то, что я хотел сказать мгновением раньше, будто кто-то произнес это за меня моим голосом.
- Да нет, конечно, - прохрипел я. - Какая она мне жена. Она мне дочь…
Я хотел рассказать, что Нава выходила меня, что я ее люблю и очень рад тому, что все так хорошо и удачно получилось, что они встретились, Нава все время вспоминала про маму и скучала, хотя я ничего не понимаю и был бы благодарен, если б мне объяснили.
Но ничего не успел сказать, успев осознать, что сказал совсем не то, что надо, будто даже невольно предал Наву, потому что девушка вдруг прыснула и залилась смехом, махая руками.
- Я так и знала, - простонала она. - Это не ее муж… Это вон ее муж! - Она указала на мать Навы. - Это… ее… муж! Ох, не могу!
"Вот дура! - подумал я зло. - Чего она в этом смешного нашла? И вообще, какого хрена она позволяет себе насмехаться над более старшей женщиной и над нами, незнакомыми ей людьми? В приличном обществе так себя ведут хамки. Только где в лесу взять приличное общество? Дикие хамки!"
На лице беременной появилось веселое изумление, и она стала демонстративно внимательно оглядывать меня с ног до головы.
- Ай-яй-яй… - начала она прежним издевательским тоном, но мать Навы нервно выкрикнула:
- Перестаньте! Надоело, наконец! Уходи отсюда! - раздраженно приказала она мне. - Иди, чего ждешь? В лес иди!..
- Кто бы мог подумать, - тихонько, балансируя на грани смеха, пропела беременная, - что корень любви может оказаться столь горек… столь грязен… волосат…
Я проследил за ее взглядом, любопытно вперившимся мне в промежность… Вот же черт! Я и не обратил внимания: в пылу драки с ворами и продирания через всяческие колючие заросли одежда на мне изорвалась, обнажив тело, измазанное в болотной грязи, смешанной с потом, и интересующий их "корень" почти вывалился наружу, имея далеко не привлекательный вид - грязный, скособоченный, жалкий. Я попытался прикрыться обрывками штанов, но не очень успешно. Впрочем, я целиком был для них таким же жалким и мерзким "корнем", кроме него, они ничего интересного во мне не видели.
А есть ли во мне еще что-то интересное?
Я заметил, как беременная перехватила яростный взгляд матери Навы и махнула на нее рукой.
- Все, все, - сказала она примиряюще. - Не сердись, милая моя. Шутка есть шутка. Мы просто очень довольны, что ты нашла дочку. Это невероятная удача…
- Мы будем работать или нет? - раздраженно спросила Навина мать. - Или мы будем заниматься болтовней?
- Я иду, не сердись, - сказала девушка. - Сейчас как раз начнется Исход.
Она кивнула и, снова почти ласково улыбнувшись мне, легко побежала вверх по склону - точно, профессионально, не по-бабьи. Она добежала до вершины и, не останавливаясь, нырнула в лиловый туман.
Я чувствовал себя так, словно на меня высморкались, вытерли об меня ноги, а потом и сплюнули брезгливо, я чувствовал себя ничтожнее сопливых слизней, но не мог не обратить внимания на то, что они слово в слово повторяли то, что я им безмолвно диктовал. Или кто-то диктовал через меня, как через Слухача. Тут что-то было не так, неправильно что-то было… Вот сейчас она про Паучий бассейн вспомнит, предсказал я. И точно.
- Паучий бассейн еще не очистили, - послушно и озабоченно повторила за мной беременная женщина. - Вечно у нас неразбериха со строителями… Как же нам быть?
- Ничего, - сказала мать Навы. - Пройдемся до долины.
Беременная резко пожала плечами и вдруг поморщилась.
- Ты бы села, - сочувственно предложила мать Навы, поискала глазами и, протянув руку к мертвякам, щелкнула пальцами.
Один из мертвяков тотчас сорвался с места, подбежал, скользя ногами по траве от торопливости, упал на колени и вдруг как-то странно расплылся, изогнулся, расплющился.
Я обалдел и заморгал: мертвяк на моих глазах превратился в удобное на вид, уютное кресло. Беременная женщина, облегченно кряхтя, опустилась на мягкое сиденье и откинула голову на мягкую спинку.
- Скоро уже, - промурлыкала она, с удовольствием вытягивая ноги и поглаживая живот. - Скорее бы…
Мать Навы присела перед дочерью на корточки и стала смотреть ей в глаза.
- Выросла, - отметила она. - Одичала. Рада?
- Ну, еще бы, - ответила Нава неуверенно. - Ведь ты же моя мама. Я тебя каждую ночь во сне видела. А это Молчун, мама…
И Нава принялась говорить то, что я слышал уже неоднократно и знал наизусть: как она сбежала от мертвяков, когда они ее с мамой вели, как ее приняли в чужую деревню, как его, Молчуна, ей принесли почти неживого, с неба упавшего, как она его выходила и он, Молчун, ее муж, правда, у них детей еще нет, но обязательно будут, когда они захотят, а не когда Старец да Староста скажут… Как Молчун всякие страшные слова говорил, а потом почти перестал, только иногда вспоминает, вот недавно про кино какое-то вспомнил… А пошли они на Выселки, чтобы потом с мужиками пойти в Город, но по пути подрались с ворами, а Молчун, ее муж, был такой герой - всех воров побил и не отдал ее ворам, Кулак не смог жену защитить, а Молчун смог, он самый лучший муж и ей другого не надо. А до этого он ее от мертвяка защитил, сам обжегся весь, опять лечить пришлось, но защитил, не отдал… Но на Выселки не попали, а попали в страшную треугольную деревню, а потом решили сами идти в Город, без мужиков, и вот нашли…
При каждом упоминании слова "муж" мать Навы болезненно и брезгливо морщилась, будто ей в задницу клизму засовывали, но она давала возможность дочери выговориться. Видимо, ей отчасти все же было интересно, как дочь без нее росла и жила.
Я стискивал челюсти, чтобы не заорать на них и просто не заорать, дабы прекратить этот бред. Но я уже знал, что все это не бред. Это только я сначала мог надеяться, что это бред, ибо не влезало оно в мою стукнутую головушку. А для них это было что-то очень обычное, очень естественное.
Для меня - невидаль невиданная, но мало ли незнакомого в лесу даже для Навы, даже для Колченога, хотя он не зря всячески увиливал от похода сюда. Нет чтобы прямо все рассказать! Только кто бы ему поверил, если прямо? Я сейчас сам себе не верю. К этому надо привыкнуть, как я привык к шуму в голове, к съедобной земле, к мертвякам и ко всему прочему.
А ведь они, эти противные тетки, Хозяева, Хозяйки. Сытые, самодовольные… Они ничего не боятся. И никого не боятся. Они командуют мертвяками. Значит, они Хозяева. Значит, это они посылают мертвяков за женщинами. Значит, это они… - Я посмотрел на мокрые волосы женщин и вспомнил про странные озера. Значит, и мать Навы, которую угнали мертвяки, тоже… И никто их не варит…
- Где вы купаетесь? - спросил я. - Зачем? Кто вы такие? Чего вы хотите?
- Что? - переспросила беременная женщина. - Послушай, милая моя, он что-то спрашивает.
Мать остановила словесное извержение Навы:
- Погоди минуточку, я ничего из-за тебя не слышу… Что ты говоришь? - обернулась она к беременной женщине.
- Этот козлик, - сказала та. - Он чего-то хочет.
Мать Навы презрительно посмотрела на меня.
- Что он может хотеть? - поморщилась она брезгливо. - Есть, наверное, хочет. Они ведь всегда хотят есть и едят ужасно много, совершенно непонятно, зачем им столько еды, они ведь ничего не делают.
Вот же, лягуха болотная! Она же не слышала ничего из того, что ей с таким жаром рассказывала дочь! Ей все дочкины рассказы неинтересны, шелест на ветру - Навины излияния души…
- Козлик, - противным голосом принялась дразниться беременная женщина. - Бедный козлик хочет травки. Бе-eel.. А ты знаешь, - обратилась она к Навиной матери, - это ведь человек с Белых скал. Они теперь, между прочим, попадаются все чаще. Как они оттуда спускаются?..
Вот я и узнал, откуда я!.. Только я это узнал до того, как она произнесла свою догадку вслух.
- Труднее понять, как они туда поднимаются. Как они спускаются, я видела. Они падают. Некоторые убиваются, а некоторые остаются в живых.
- Мама, - осуждающе вскрикнула Нава, - что ты на него так нехорошо смотришь? Это же Молчун! Ты скажи ему что-нибудь ласковое, а то он обидится. Странно, что он еще не обиделся, я бы на его месте давно обиделась… Но Молчун добрый, он никогда не обижается и не ругается. Это наши деревенские мужики ругаются, Кулак там, Колченог, Старец, а Молчун молчит. Он только молчит по-разному, когда обижается и когда любит меня. Ты не представляешь, мама, как он хорошо молчит, когда любит меня! Я же чувствую, хотя и не люблю, когда он долго молчит, но когда любит и молчит - люблю. Он же мой муж…
Холм снова заревел, черные тучи насекомых закрыли небо. И я ничего не слышал из того, что ответила мать Наве, а видел только, как шевелятся ее губы, что-то внушая дочери, и как шевелятся губы беременной женщины, которая обращалась ко мне, и выражение лица у нее было такое, как будто она и в самом деле разговаривала с домашним козлом, забравшимся в огород. И меня так и подмывало поддать ей рогами под жирный зад, но с беременными так нельзя, да и рогов взять неоткуда. Ну, хотя бы мысленно…
Я не слышал, но знал, что они должны говорить, потому что… это тоже бред, но факт… Для сумасшедшего голоса, которые слышит только он, тоже факт… Я о том, что внутри себя слышал все, о чем они говорили, и никакой рев не мог это заглушить. Другое дело, что не все из говоренного доходило до моего сознания.
- Мужики… Мерзко… Дурная наследственность… Грязь… Забудь… Они не нужны для детей… Одержание… Мы прекрасно обходимся без них… Они ошибка природы, тупиковый вариант… скоро их не будет… А ты забудь!.. Не думай о нем… Забудь… Забудь… Из некоторых получатся женщины, а из остальных зверья понаделаем, наконец-то они обретут форму, соответствующую содержанию… Сейчас спи, а проснешься и не вспоминай, он умрет, как все они, он не нужен… - Это доносилось из проповеди матери Навы.
- И зачем ты свалился со своих Белых скал? Сидел бы там да травку свою щипал. Не нужен ты здесь… Да, наверное, и там нужен не был. Нужными не разбрасываются, нужные со скал не падают. Вот у нас никто не пропадает, все в дело идут - кто в подруги, кто в рукоеды, из целой деревни может и гиппоцет получиться… Красивый зверь, хоть и бесполезный почти. Слишком много на него материала идет, неэффективно… Хотя в больших водоемах, со временем… Ты молодец, что дочку Таны к нам привел, из нее Славная Подруга получится, а про жену забудь - не в козла корм… Скоро у вас всех женщин заберем, будете друг друга… А потом вымрете… Хотя не дадим пропасть ценному материалу. И не смотри на девочку так! Она такая лапочка… Ты правда ее не испортил?.. Смотри у меня, козлина! А то сейчас в переработку пойдешь!.. Порченые трудней привыкают, как мать ее, например… Правда, не к мужу, а к дочке все рвалась сначала. Постепенно успокоилась… И не смотри на девочку как на козу, травку свою щипли да бекай… Бе-е-е… Хотя, кажется, ты в своем роде, как все вы на Белых скалах, ничего…
Вдруг рев стих…
- Только очень уж грязненький… - закончила неожиданно громко беременная женщина. - И как же тебе не стыдно, а? - Она отвернулась и стала смотреть на холм.
Из лиловой тучи на четвереньках выползали мертвяки. Они двигались неуверенно, неумело и то и дело валились с ног, тычась головою в землю.
Между ними ходила девушка, наклонялась, трогала их, подталкивала, и они один за другим поднимались с четверенек, выпрямлялись и, сначала спотыкаясь, а потом шагая все тверже и тверже, уходили в лес…
За женщинами… И за травобоем… Много еще понадобится травобоя! Пока они на нас гиппоцетов и рукоедов не натравят. Хозяйки? Не верю. А что остается делать? Хозяйки и есть.
Я посмотрел на Наву - она спала. Ее мать сидела на траве, а она свернулась рядом калачиком и спала, держа ее за руку. Умилительная картинка. Дочка нашла маму… А я здесь зачем?
- Какие-то они все слабые, - сказала беременная женщина. - Пора опять все чистить. Смотри, как они спотыкаются… С такими работниками Одержание не закончить.
Мать Навы ответила ей что-то, и они начали разговор, которого я не понимал, как Слухач - диктовал и не понимал что.
Я стоял и смотрел, как девушка спускается с холма, волоча за лапу неуклюжего рукоеда.
"Зачем я здесь стою? - вдруг поймал я себя на недоумении. - Что-то мне нужно было от них, они ведь Хозяева…"
Я стоял, опешив, и не мог вспомнить, зачем я здесь и чего хотел от них.
- Стою и все! - промычал я со злостью вслух. - Не гонят больше, вот и стою. Как мертвяк.
Беременная женщина мельком оглянулась на мой голос и отвернулась.
Подошла девушка, и обе женщины стали внимательно разглядывать чудище, причем беременная даже привстала с кресла. Огромный рукоед, ужас деревенских детей, жалобно пищал, слабо вырывался и бессильно открывал и закрывал страшные роговые челюсти. Мать Навы взяла его за нижнюю челюсть и сильным уверенным движением вывернула ее. Рукоед всхлипнул и замер, затянув глаза пергаментной пленкой.
- Очевидно, материала не хватает, - размышляла беременная женщина, - примеси, помехи, ну и опыта тебе еще не хватает… Запомни, девочка… Слабые челюсти, глаза открываются не полностью… переносить тяжести наверняка не может и поэтому бесполезен, а может быть, и вреден, как и всякая ошибка… Вон, как они, - показала она головой на меня. - Надо чистить, переменить место, а здесь все почистить… А этого в протоплазму, - показала она на рукоеда.
В какой-то момент я испугался, что разговор идет обо мне. Много чести.
- Но я еще не умею… холм… сухость… пыль… - бормотала, оправдываясь, девушка, - лес останавливается… А вы мне рассказывали совсем по-другому…
- Да ты попробуй, попробуй сама, - убеждала мать Навы. - Попробуй, попробуй!..
Девушка оттащила рукоеда в сторону, отступила на шаг и стала смотреть на него, словно прицеливаясь. Лицо ее стало серьезным и даже каким-то напряженным. Рукоед покачивался на неуклюжих лапах, уныло шевелил оставшейся челюстью и слабо скрипел.
- Вот видишь, - сказала беременная, - получается.
Девушка подошла к рукоеду вплотную и слегка присела перед ним, уперев ладони в коленки. Рукоед затрясся и вдруг упал, распластав лапы, словно на него уронили двухпудовую гирю. Женщины засмеялись.
Девушка стояла над рукоедом и смотрела, как тот медленно и осторожно подбирает под себя лапы и пытается подняться. Лицо ее заострилось. Она рывком подняла рукоеда, поставила его на лапы и сделала движение, будто хотела обхватить его. Между ее ладонями через туловище рукоеда протекла струя лилового тумана. Рукоед заверещал, скорчился, выгнулся, засучил лапами. Он пытался убежать, ускользнуть, спастись, он метался, а девушка шла за ним, нависала над ним, и он упал, неестественно сплетая лапы, и стал сворачиваться в узел.
Женщины молчали. Рукоед превратился в пестрый, сочащийся слизью клубок, и тогда девушка отошла от него и сказала, глядя в сторону:
- Дрянь какая…
- Чистить надо, чистить, - сказала беременная женщина, поднимаясь. - Займись, откладывать не стоит. Ты все поняла?
Девушка кивнула.
- Тогда мы пойдем, а ты сразу же начинай.
Девушка повернулась и пошла на холм к лиловому облаку. Возле пестрого клубка она задержалась, поймала слабо дергающуюся лапу и пошла дальше, волоча клубок за собой.
- Славная Подруга, - сказала беременная женщина. - Молодец.
- Управлять она будет, - согласилась мать Навы, тоже поднимаясь. - Характер у нее есть. Ну что же, надо идти…
А я все никак не мог отвести глаз от черной лужи, оставшейся на том месте, где скрутили рукоеда. Девушка к нему даже не прикасалась, она его пальцем не трогала, она просто стояла над ним и делала что хотела. Такая милая, такая нежная, ласковая…
К этому тоже надо привыкнуть? А ведь надо…
Мать Навы и беременная женщина осторожно подняли Наву на ноги, взяли за руки и повели, спящую, в лес, вниз, к озеру. Так и не обратив на меня внимания, так и не сказав ничего… Избавь нас, леший, от забот хозяйских…
Я ощущал себя маленьким, жалким и беспомощным, но все-таки решился и стал спускаться вслед за ними, догнал их и, обливаясь потом от страха, пошел в двух шагах позади. Что-то горячее надвинулось на меня со спины. Я оглянулся и прыгнул в сторону. По пятам шел огромный мертвяк - тяжелый, жаркий, бесшумный, немой. "Ну-ну-ну, - подумал я, - это же только робот, слуга. А я молодец, - похвалил я себя, - ведь это я сам понял. И слово нужное вспомнил, не лесное слово. Я не заметил, как до этого дошел, но это не важно, важно, что я понял, сообразил. Все сопоставил и сообразил - сам… У меня мозг, понятно? Разум!.. - сказал я беззвучно, глядя в спины женщин. - Нечего вам особенно… Я тоже кое-что могу".