- Пусть и к тебе лес добрым будет, - смилостивилась Нава, но не сдалась: - А в кусты и мне его отвести нетрудно.
- Я знаю, что нетрудно, - кивнул Колченог. - Только для семейной жизни лучше, когда мужик в тебе женщину видит, а не костыль или палку. Кстати, костыль ему уже твоими стараниями не нужен, я вижу, потому и не принес.
Я примерился и сделал, опираясь на палку, пару шагов. Пока не очень резво получалось, но не упал и боли в ноге не почувствовал.
- И с палкой он быстрей сам ходить научится, - добавил Колченог. - Ты ж его на себе носишь, а ему надо нагрузку на ноги давать, мышцы укреплять. По себе знаю. Колченог колченогу - друг.
- А Нава? - спросила она.
- А Нава - подруга, - хихикнул Колченог. - Подружишь, подружишь да и положишь с собой рядом.
- А и положу, когда захочу, - вдруг неожиданно покраснела она. - Потому что он мне сказал, что я ему жена… А он мне муж. Я сразу поняла, что муж, когда еще и не знала, будет он жить или нет.
- Эх, люблю, когда девицы краснеют, - обрадовался Колченог. - Такие трепетные, прям цветочки-лепесточки. Бабочки-стрекозки… Так и хочется опылением заняться, попорхать вокруг… Женами становятся - сразу корой покрываются да иголками ощетиниваются. И не краснеют уже, а только зеленеют от злости.
- Эт с кем поведешься, от того и нахлебаешься, - пожала плечиками Нава.
- Да, девочка, что вырастишь, тем и по горбу получать будешь, - легко согласился с ней Колченог. - Так ведь жизнь она какая? Она трудная - приходится и кору наращивать, и иголки оттачивать… Просто грусть-тоска-кручинушка одолевает, когда видишь, например, тебя, вспоминаешь, что и своя старуха такой была, и представлять не хочется, что и ты станешь ежом бревенчатым.
- А я и не стану, - засмеялась Нава.
- Все так говорят, - вздохнул умудренный мужик.
- А я - не все.
- Эт почему это?
- А потому, что у меня муж Молчун, - гордо объявила она. - Разве ты не видишь, что от него никакой корой защищаться не захочется, а про иголки и вовсе думать глупо. Он же сам беззащитный, будто и без кожи…
- Видеть-то вижу, но как бы тебе, девонька, не пришлось за двоих кору наращивать да иголками шпынять.
- Ты что же, Колченог, полагаешь, я жену свою защитить не сумею? - уже не мог я не вмешаться в бурное обсуждение моей персоны.
- А леший тебя знает, Молчун. Чтоб защитить, жизнь понимать надо. А ее и мы понять не можем, хотя родились здесь… Куда уж тебе!..
- Оно верно, - не мог не согласиться я, непроизвольно насторожившись от слова "леший", но не возникал, потому что разговор своей линией шел. - Но, возможно, тут взгляд со стороны требуется, чтоб разобраться. Когда с рождения одно и то же видишь, то уж и не замечаешь ничего особенного.
- Ну-ну, гляди, Молчун, со стороны гляди… - покивал заросшей со всех сторон головой Колченог. - Только долго ли ты в стороне будешь?..
- А мне кажется, что всегда, - заметила Нава. - Если б он не с неба свалился, а из Выселок, к примеру, пришел или еще из какой деревни, то да - недолго, со всеми перезнакомится, жучаровки вашей нахлебается до падения ствола и осыпания листьев, сразу взгляд со стороны потеряет. А тот, кто с неба свалился, оттудошним и останется. Тем более что головой о дерево ударился.
- А леший, кто это? - наконец решился я спросить - очень мне показалось знакомым слово, даже что-то внутри зачесалось от него.
- Леший-то, - принялся объяснять Колченог, - это лесной человек одичавший, который из деревни ушел и сам по себе живет. У него с лесом свои отношения, а с людьми почти никаких и нет. Он почище чудаков будет - не только прирасти к дереву может, а и превратиться в дерево, или в пень трухлявый, или в кучу листьев прошлогодних, с иголками перемешанных, а потом обратно в человека, то есть в лешего. Какой он человек? Не человек он уже вовсе, существо лесное. Наверное, про лес он все знает, а про людей вряд ли. Неинтересны ему люди. Поэтому и говорят: леший знает - бо он знает то, что нам неведомо, отчего он от людей ушел, а к лесу пришел. Уж и мы зверя чувствуем. А он и сам зверь. Леших и крокодилы боятся.
- А ты откуда знаешь? - хмыкнула Нава. - Сам, что ль, из леших?
- Если б сам, то ты со мной сейчас бы шутки не шутила… Народ сказывал, а народ по крохам знание собирает: один - кроху, другой - крошечку, так и получается, что человек не знает, а народ знает… А ты что так лешим заинтересовался?
- Да слово знакомым показалось, только то, что ты про него рассказал, совсем не про него. Не про это слово. Что-то оно для меня другое значило, а что… леший знает, - хмыкнул я.
- Пойдем к моему одежному дереву, - предложила мне Нава, когда я уже почти свободно научился передвигаться с палкой.
И мы нанесли визиты всем деревенским уважаемым семьям, где Нава радостно объявляла, что я ее муж, а она моя жена. Мне не жалко, хотя я не совсем четко понимал, что она под этим статусом понимает. Спали мы на разных лежанках.
- И ты научишь меня выращивать одежду? - обрадовался я.
- Попробую, - пообещала Нава. - Меня мама научила, а я тебя научу. Твоя мама не учила тебя выращивать одежду?
- Я не помню, - честно признался я. - Я не помню свою маму и не помню, чему она меня учила.
- Тогда я буду тебе не только женой, но и мамой, - обрадовалась Нава.
"А кто же мне будет дочкой?" - спросил я про себя.
Мне почему-то больше всего нравилось мысленно называть ее дочкой. Но вслух я это слово произносить не решался, понимая, что оно ее расстроит. Он хотела быть женой, а не дочкой. Да и то верно, что отец из меня никудышный, - это она нянчится со мной, как с малым ребенком. Мамуля…
И мы пошли. Наш дом был крайним в деревне, дальше начинался лес. Впрочем, он и в деревне начинался, но его время от времени отпихивали, заливая траву травобоем, чтобы можно было относительно свободно передвигаться от дома к дому и особенно когда устраивали общие собрания на площади, то есть на большой поляне, свободной от кустов и деревьев. Правда, кроны их все равно сходились над ней куполом, и солнцу в безветренную погоду было трудновато пробиться.
Мы пошли в сторону от деревни. Нава торила тропинку, ориентируясь по своим особым приметам.
- Ты запоминай, запоминай! - требовала она. - Как от дому отошел, сразу идешь вот к этой старой ели, видишь, какой у нее ствол изогнутый? У елей так редко бывает, поэтому легко запомнить.
Я и запомнил, кажется.
- А от ели в левую сторону, ну, в которой сердце стукотится, во-он к тому дубу коренастому. Ты на другие деревья-то не обращай внимания, а только на те, что я тебе показываю, а то в голове все перепутается.
- А чего это они? - опешил я, увидев, как чуть сбоку от траектории нашего маршрута три дерева неопределенной породы (я вообще в породах деревьев слабо разбираюсь) вдруг присели, изогнувшись стволами, словно по "большому" нужду справить решили, да так и застыли, почуяв нас.
- Я ж говорю, не отвлекайся, - возмутилась проводница. - Голова кругом пойдет… Это прыгающие деревья, прыгать собрались, да передумали. Она не любят, когда за ними наблюдают. Осторожные. Ведь такое дерево, пока оно не укоренится, легко свалить и пустить на распил и хозяйственные надобности. У нас есть охотники за прыгающими деревьями. Занятие опасное, но почетное. Только мне не нравится. Если мы их валить будем, то они от нас совсем упрыгают. А это нехорошо. Это не только наш лес, но и их. Вполне можно и без прыгающих деревьев прожить. Мне кажется, просто мужикам скучно жить становится, вот они дурью и маются… Отвернись, не смотри!
Однако это было превыше моих сил. Я так и выворачивал голову, пока оставшиеся в полуприсяде прыгающие деревья не скрылись из поля зрения. Прыжка их я так и не увидел, только громкий шорох вскоре послышался с той стороны.
- Насмотришься еще, - пожалела меня Нава. - У нас это дело обычное. Если сильно не шуметь и спрятаться, так и увидишь прыжок. А мы, женщины, с ними и разговаривать умеем, можем попросить спрятать, например.
- Как это? - удивился я.
- А любить надо уметь, - посмотрела мне в глаза с вопросом Нава.
- Научи…
- Научу, - пообещала она.
Одежные деревья росли, оказывается, совсем недалеко. Оно и понятно - не набегаешься, если далеко. Но если и совсем рядом, так любой может использовать. В этом деле в деревне был порядок: каждой семье выделялись свои одежные деревья, чтобы друг к другу привыкали. Наве тоже выделили те, что остались от семьи, жившей в ее нынешнем доме. Жену мертвяки унесли, а муж за ней отправился и не вернулся.
- Мне их долго приручать пришлось, - объяснила Нава. - Сначала не хотели слушаться. Но за тебя я попрошу. Коснись их ладонями…
Я положил ладони на гладкий ствол. Ощущение от него было не совсем древесное, а будто слегка живое, то есть животное, - живое-то все, и растения тоже.
- И я рядышком, - прикоснулась к стволу двумя руками она и сообщила: - Это мой муж, мы с ним теперь вместе будем тебя просить нас одеть, ты уж не отказывайся. Он хороший, молчит много, но все равно хороший, ты его и без слов почувствуешь. Ты же тоже молчишь, только шелестишь. Так и Молчун шелестит, я чувствую. Он похож на тебя… А ты, Молчун, представь себя деревом, представь, как сливаешься с этим стволом, как по тебе из земли соки поднимаются, а сверху солнышко греет.
Хорошее пожелание. Странно, но меня оно не удивило. Я знал, что умею перевоплощаться и представлять себя: хушь камнем, хушь бревном, а деревом и подавно, покачаться на ветру очень даже приятно. Вдруг мне показалось, что руки проваливаются в ствол, а за ними и все остальное. Щекотно стало под кожей, и впрямь будто соки древесные по мне потекли.
- Ну-ну! Ты не увлекайся! - пресекла мое вживание в роль Нава. - А то уродом станешь - не то человеком, не то деревом… Что-то ты слишком быстро с ним сроднился, - насторожилась она. - Может, ты и на самом деле урод?
- Ну вот, - я сделал вид, что обиделся, - то говоришь, что красивый, то вдруг - урод.
- Так не в красоте же дело, Молчун! - воскликнула Нава. - Если б дело в красоте, то да, но дело не в красоте. Урод тоже может быть красивым, как дерево или цветок, даже как человек. Все может быть красивым. А урод означает, что он не уродился таким, каким должен был уродиться: человеком, или деревом, или крокодилом, а уродилось незнамо что. Потому и уродом кличут, что не уродилось. А красивым, что ж, красиво - это совсем другое.
- А кто меня знает? - пожал я плечами. - Может, и урод. Ведь не совсем такой, как вы, или совсем не такой.
- Да нет, на урода ты не похож, - почему-то решила она. - От тебя дух человеческий идет, а от уродов я не знаю, какой дух идет, я к ним близко не подходила. Хотя и видела несколько раз, но лучше бы не видела - потом сны плохие снились. Ты лучше не будь уродом, потому что на урода ты не похож.
- Сама же сказала мне представить себя деревом, - улыбнулся я.
- А ты и обрадовался - так представил, что чуть было не стал им.
- А я что, правда в ствол провалился или мне показалось?
- Не ты провалился, а оно тебя признало, - непонятно объяснила Нава. - Но это и хорошо - теперь оно будет для тебя одежду растить. Не думала я, что так быстро у тебя получится. Ты все-таки, наверное, наш, лесной, хотя и с неба свалился. Может, ты на дерево влез и оттуда свалился? Нет, Колченог говорит, что точно летающая деревня пролетала и ты оттуда… А может, ты урод из летающей деревни?.. Нет, ты мой муж. Поэтому уродом быть не можешь, - окончательно решила Нава, твердым тоном закрыв вопрос. - Дерево тебя приняло. Давай заниматься одеждой. Это очень просто: надо представить одежку, какую ты хочешь получить от дерева, и послать ему ее образ. Только представлять надо подробно, а то получишь, например, штаны без дырок для ног. Со всех сторон надо представлять. Лучше всего представить, как ты ее надеваешь на себя… И руки на стволе держи, чтобы оно тебя чувствовало, как себя. Только проваливаться не надо.
А я давно уже представил то, чего хочу от дерева. Лежал на своей лежанке и конструировал. Это занятие показалось мне знакомым. Видать, в прошлой жизни, которую я не помню, мне доводилось им заниматься. Правда, чаще видения рисовали мне Наву, срывающую с дерева результат моих фантазий. И дерево я представлял не совсем таким, но не очень далеко от реальности. Дерево оно и есть дерево: ствол, ветви, листья или иголки. У этого не было ни листьев, ни иголок, а только почки или что-то типа почек. Откуда-то должно вылазить…
- Сначала я, - распорядилась Нава. - А ты смотри.
Она положила ладони на ствол и закрыла глаза. И надо же, замолчала!.. Все-таки творчество требует сосредоточения. Создание одежды - тоже творчество. Даже в лесу. А может, только в лесу? Хотя нет, она что-то шепчет, вон губы шевелятся, только неслышно. Наверное, они и представлять молча не умеют, шелестящие на ветру жизни.
Конечно, я урод: говоря или внимая говорению, ни связно думать, ни фантазировать не умею.
Ну, помолилась она на дерево и ко мне повернулась:
- Теперь ты.
Я поменялся с ней местами. Посмотрел на дерево, по человеческой привычке пытаясь найти его глаза, но у людей много дурных и вредных привычек, от которых следует избавляться. Я избавился и погладил ствол ладонями. Это было необязательно, но мне захотелось. Дерево не возражало. Мне даже показалось, что оно откликнулось. Глаза пришлось закрыть. Все так делают. И правильно: если хочешь увидеть то, чего нет вокруг тебя, закрой глаза, позволь включиться внутреннему зрению. Я вспомнил, что нафантазировал на лежанке, мечтая о будущем, и оно четко прорисовалось на моем внутреннем экране в мельчайших подробностях: каждая складочка, рюшечка и финтифлюшечка. Даже облачил, кого хотел, в то, во что хотел. Дал дереву полюбоваться. Мне показалось, что ему понравилось. Хотя я сомневался, что ему по силам мои фантазии. Поживем - посмотрим. Может, даже и примерим.
На обратном пути прыгающих деревьев уже не было. Упрыгали.
- Молчун! Эй, Молчун! - раздался зов снаружи. По голосу - Колченог.
Я вышел. У дома топтались трое мужиков: Колченог, Кулак - зять его вдовый - и Хвост, мужик нестарый, но какого возраста, определить было сложно по причине повышенной мохнатости. Он и волосы на затылке в хвост завязывал, отчего, наверное, и получил прозвище. Или это имя?
- Вот и Молчун, - обрадовался Колченог. - Что ж ты, Молчун, сам просился на Тростники сходить, посмотреть, где тебя нашли, а сам в доме сидишь? Это ты должен меня кричать: "Колченог! Колченог! Отведи меня туда, где меня нашли…" Хотя зачем тебе туда, не пойму. Мы уж с мужиками несколько раз ходили, ничего интересного не нашли. Если что и было, все болото приняло. Но если тебе так хочется, давай сходим. Почему бы с хорошим человеком к Тростникам не сходить? Очень даже хорошо с хорошим человекам к Тростникам сходить, а можно и на Выселки или на Глиняную поляну. А может, и правда, Молчун, на Выселки сходим? Чего ты забыл в Тростниках? А на Выселках в деревне уже невесты созревают, скоро кого-нибудь женить будем. Заодно и посмотрим: созрели или почему.
- Не, - сказал Хвост, - я на Выселки не пойду, мне невеста не нужна, у меня жена есть. И дочка. Я на Тростники хочу, там в озере рыба хорошо ловится на шевеление пальцев. И сами поедим, и сюда в семью принесем. Молчун пусть ищет что хочет, а я рыбу пойду ловить.
- Правильно, Хвост, - поддержал Кулак. - Нечего нам на Выселках делать, только душу травить.
- Конечно, - мстительно прокомментировал Колченог. - Кто за тебя дочку отдаст, если у тебя жен воры воруют?
- Кто старое помянет, у того корень завянет! - огрызнулся Кулак. - Тебе бы так по кумполу получить, шерсть на носу, посмотрел бы я, сколько бы ты дочек уберег… Молчуну в Тростники надо, вот мы и пойдем в Тростники, а в Выселки пусть молодые бегают.
- Спасибо, мужики, - прервал я их спор, с трудом вклинившись в непрерывный речевой поток. - Сейчас, только палку возьму.
Услышав зов, я выскочил, забыв про опору. Выходит, что уже не очень в ней нуждался, но путь неблизкий, надо для надежности взять.
- И я с вами пойду! - зашипела Нава, когда я вернулся в дом.
- Да зачем тебе? - отмахнулся я.
- Хочу! Хочу видеть, где тебя нашли. Я бы и раньше могла с мужиками пойти, но не могла тебя оставить.
- Ну, если хочешь, пошли. - Я не видел особых причин возражать.
Из дому мы вышли вместе.
- Э, Нава, а ты куда? - удивился Колченог. - Тут мужики собрались.
- Куда Молчун, туда и я, не отпущу его с вами и сама без него не останусь! Еще потеряете, а как я без мужа?
- А если мертвяки или воры? - попытался испугать ее Колченог.
- Как дочку свою искать со мной, так не боялся мертвяков и воров, обменять ее на меня хотел, а теперь забоялся вдруг. Неужели трое мужиков одну женщину не защитят? Я вот и травобоя прихватила, - постучала она себя по висящей на боку большой деревянной фляге.
Нава мне объясняла, что дерево фляги пропитывают смолой, чтобы травобой не разъедал его. А женщины в лес без травобоя не ходят: мертвяк травобоя боится.
Колченог смутился и махнул рукой:
- Твое дело, если муж берет тебя, иди, только потом оба не жалуйтесь, ежели что.
И повернулся бородой к лесу. Нынче он у нас проводник.
Это была первая моя серьезная вылазка в лес. До этого только с Навой гуляли неподалеку от деревни: растениям она меня обучала съедобным и ядовитым, обжигающим и лечебным. Как съедобную землю от несъедобной отличить и как надо полить бродилом то, что съедобно, прежде чем есть. С большим трудом, но кое-что запомнил. К одежным деревьям ходили. Но одежды от них долго надо ждать, объяснила она. Я и не торопился. То, что я им заказал, мне было не к спеху. Я даже боялся того момента, когда одежда созреет.
А так, чтобы надолго в лес целой группой, - это впервые. Я боялся за ногу - выдержит ли нагрузку, но желание увидеть место моего появления в этом мире было сильнее.
Поначалу дорога была хорошо утоптанная, в черно-рыжих проплешинах от травобоя. По сторонам парили теплые болота, из ржаво-плесневелой воды торчали полугнилые коряги, местами бугрились белыми лоснящимися куполами в человеческий рост шляпки гигантских болотных поганок.
- Ты, Молчун, это не ешь, - обучала меня Нава. - И близко даже не подходи, потому что они могут брызнуть на тебя своим соком, ты сознание и потеряешь, а они под землей к тебе подползут и прорастут сквозь тебя. Потом даже косточек не соберешь, они и костяную труху заглатывают.
Над дорогой и над болотами почти сплошь нависали плотные кроны деревьев, облепленных лианами и вьюнами, свисавшими и тонувшими в топи. Ими и прочей древесной ползучестью питались жирные мхи и лишайники, покрывая поверхность их стеблей. Впрочем, возможно, те, кого ели, испытывали не меньшее удовольствие, чем их пожирающие? Может, у растений взаимоотношения мудрее, чем у животных? Что-то там чавкало, булькало, шмякало и вонюче пукало, невидимое с дороги. Я покрепче ухватился за свою палку. Хоть этот участок дороги и считался безопасным, как мне обещали проводники, мне было страшно. К Навиному домику и к деревне я уже привык, а тут остро почувствовал себя чужаком, совершенно неуместным здесь, как, к примеру… И ничего не смог придумать для примера, не вспоминалось - и все тут. Все, что приходило в голову, было родом из леса. Кроме меня.