Тодд не понял, что произошло дальше. Он начал действовать, не отдавая себе отчёта.
Трансформация заняла не больше доли секунды…
4
Санинструкторша осторожно приняла свёрток и скрылась с ним за пологом из масксетки, закрывающим вход в штабную землянку. Мальцев стоял перед командиром, понурив голову, опустив глаза в пол. Он только что с большим трудом, сумбурно, изо всех сил стараясь не разреветься, доложил комбату о происшедшем с ним и теперь переминался с ноги на ногу. Старший лейтенант, уже минуту стоявший и разглядывавший подростка, повернулся, подошёл к столу и налил себе воды из чайника.
– Вот что, Мальцев. Слушай приказ. – Комбат кашлянул, прочищая горло. – Поступаешь в распоряжение сержанта Сергеевой из санвзвода. Ваша задача: как стемнеет, доставить раненых и младенца… имя-то дали?
– Не успели. Убило всех.
– Кх … доставить к переправе и на первом же транспорте на левый берег.
Петька вскинул голову:
– Товарищ старший лейтенант. Я не поплыву на левый берег.
– Это ещё почему?
– Мне надо туда, – Петька мотнул головой в сторону улицы.
– Отт-ставить, боец!
– Но…
Командир подошёл, присел, сжал руками плечи подростка.
– Петька, пойми, Нет их больше. Погиб Зипунов, погиб как герой.
Петька поднял голову. Сдерживаться он больше не мог, в глазах стояли слёзы.
– Там… Макар Саввич, Зинка, дядя Миша… Зиновьев, Петров… Там все.
– Так бывает на войне.
– Нет. Может, они живы. Может, не всех… Пустите! – Он вырвался из рук командира и выбежал из землянки.
Старший лейтенант ещё какое-то время посидел на корточках, затем вздохнул и поднялся. Не спеша подошёл к выходу и выглянул наружу.
Возле входа, вытянувшись в шеренгу, замерла группа бойцов. Последним, заметно уступая всем в росте, стоял Петька. Младший лейтенант, инструктирующий группу, повернул голову и вопросительно посмотрел на командира. Тот не сводил глаз с Мальцева. Мальчишка застыл по стойке "смирно", упрямо уставившись перед собой, вытянув левую руку вдоль туловища, правой он сжимал ремень автомата за плечом. Повисла пауза. На короткий миг смолкла даже далёкая канонада. Повисшая тишина звенела, словно непрерывно бьющий в набат колокол. Тишина…
Старлей перевёл взгляд на командира группы, коротко кивнул. Младший лейтенант скомандовал:
– Взвод. Нале-во. За мной.
Пригнувшись, он побежал по улице вдоль разрушенных домов. Бойцы последовали за ним. Командир проводил их взглядом. Вышел из землянки. Медленно достал из кармана пачку папирос. Вытащил одну, закурил. Поднял голову.
Солнца он не видел больше недели. То ли осенняя сплошная облачность была тому виной, то ли непрерывный и густой дым горящего города. Думать о таких мелочах просто не было времени. Теперь же старший лейтенант вглядывался в бугристый бесконечный ковёр облаков, а в голову лезли забытые и оттого непривычные мысли.
"Середина сентября. Картошку, поди, всю выкопали уже. Рожь тоже убрали, коли сухо. А если дожди? В Сибири-то оно всякое бывает".
Он закрыл глаза. Словно из тумана всплыл образ жены. Такой родной, но… далёкой. Фотокарточка всегда была при нём. В нагрудном кармане. Вместе с партбилетом. 1940 год, июль, Городской сад. Сфотографироваться предложила Лена: "Давай? Ты как раз в форме. А я в новом платье. А?" Сашка стоял в центре, обиженный, что не дали доесть мороженое. Сколько же ему сейчас? Помладше Петьки будет…
Веки вдруг вспыхнули. Старлей открыл глаза. Сквозь просвет в облаках светило солнце. Улыбнувшись, он прошептал:
– И вам привет, любимые…
Голограмма задрожала и погасла. Автоматически включилось освещение. Председательствующий поднялся, окинул взглядом собравшихся.
– Кинетический импульс был слишком велик, энергетическая оболочка не выдержала перегрузки и… Содержащийся в атмосфере агрессивный кислород не оставил пилоту шансов. Его звали Тодд. Это было его первое странствие…
Все молчали.
Председатель продолжил:
– После обрыва связи с пилотом корабль стартовал в автоматическом режиме и вернулся на Пирр. Координата планеты известна. Вот только… Кто хочет высказаться?
Все, не сговариваясь, повернули головы к Риффу, старейшему из собравшихся. Тот, откашлявшись, грузно поднялся со своего места.
– Вопрос, как я понимаю, что нам делать дальше? – Рифф не спеша переводил взгляд с одного на другого коллегу из Высокого Трибунала, пока не завершил круг. Те, в свою очередь, не спускали глаз с него: кто же, как не он, самый старый, самый опытный, даст правильный ответ на столь непростой вопрос.
– Мне видится три варианта, три пути дальнейшего развития событий. Первый – он же абсолютно неприемлемый в свете проповедуемого Нацией Мировоззрения – наказать инопланетников.
Раздался приглушённый ропот. Рифф продолжал.
– Понимаю ваши чувства, друзья. Поэтому и назвал данный путь неприемлемым. "Лишать жизни разумных существ – не наш удел. Жизнь – слишком ценный дар Великого космоса, чтобы разменивать его на глупую месть", – процитировал он всем известные строки. Продолжил:
– Путь второй – реморализация обитателей Планеты.
Все внимательно слушали, не отрывая глаз от выступающего.
– Но давайте вспомним историю Пирра. К мировоззрению нации мы пришли сами. Пусть через пять войн за воду, две угрозы пандемии, через Великое потрясение, в конце концов. (Присутствующие вскинули руки в короткой молитве). Но сами! Нас никто не вёл, никто не помогал, не подсказывал. Нас никто не реморализовывал. – Последнее слово Рифф произнёс по слогам. – Хотя могли, и мы это знаем. Когда Далёкие…
– Не стоит напоминать нам о Далёких, мудрый Рифф. Мы не забыли, – чересчур резко прервал его председатель. Затем извинился: – Простите, продолжайте.
– Хорошо. Тогда остаётся третий путь. – Рифф выдержал паузу. – Он может многим не понравиться, но мне он кажется единственно верным. Мы должны забыть о существовании планеты.
Повисшую мёртвую тишину нарушил Кэрр, самый молодой из Судей:
– Поясните, мудрый Рифф.
– Просто забыть о ней на какое-то время. Оставить зонды-автоматы, которые будут собирать информацию и передавать на Пирр, скажем, каждые тысячу… нет, сто тысяч витков. И когда придёт время, наши далёкие потомки вернутся на планету.
– Но вода?! На планете столько воды, – воскликнул Кэрр.
Рифф устало вздохнул:
– Мой юный друг. Вести дела можно только с равными тебе и на равных. В любом другом случае возникнет доминирование, диктат воли сильнейшего. В краткосрочной перспективе это принесёт безусловную выгоду. Мы будем обеспечены драгоценной водой на долгое время. Но посмотри вперёд. Далеко в будущее. На десять, сто своих потомков вперёд. Аборигены планеты станут Нацией. И мы не сможем им помешать в этом всё по той же причине, прописанной в Мировоззрении. Что тогда? Копившийся всё это время у них комплекс слабого и униженного разрастётся до таких размеров, что неминуемо приведёт к войне. А мы, как уже говорилось, не способны лишать жизни разумных существ. Что из этого следует?
– Мы обречены? – прошептал Кэрр.
– Вот именно. Вот именно, мой юный друг. – Рифф опустился на своё место. – Я закончил.
Какое-то время все молчали.
Председатель поднялся на ноги.
– Предлагаю проголосовать за предложение многоуважаемого Риффа. – Он первым положил руку на тускло светящийся круг напротив своего места. К столу нестройно потянулись руки остальных членов Трибунала. Последней легла рука Кэрра.
– Мы вернёмся! Обязательно вернёмся, – выкрикнул он. И уже тише: – В другой раз.
– Кстати, – неожиданно сказал Рифф. – Предлагаю поминать пилота Тодда зи’Краем. Мы никогда ранее не присваивали сей титул пиррянину после его жизни, но… Почему нет?
Гольд
1
Андрей уверенно вёл машину. Левая рука на руле, правая на рычаге коробки передач. Дорога – две чёрные полосы – убегает вдаль. Негромкая музыка. Печка на малых оборотах гонит тёплый воздух. Сосны и ели в тяжёлых снежных шапках проносятся слева и справа. Февраль, скоро весна… Светка справа щебечет что-то:
– … и представляешь, заходит Ирка в этом ужасном зелёном платье. Мы, конечно, киваем, мол, тебе идёт. Нет, ну надо же быть такой дурой! Как она не понимает, что с её фигурой…
Андрей бросил взгляд в зеркало заднего вида. Гольд сидит на своём законном месте, занимая чуть ли не половину багажного отделения. С умным видом глядит в окно. Андрей усмехнулся. Гляди ж ты – собака, а такое умное, можно сказать философское выражение лица. Морды, то есть.
– Гольд!
Пёс повернул голову, посмотрел на хозяина.
– Есть хочешь? Ну, или там, в туалет?
Гольд приглушённо тявкнул. Хозяин, не приставай к собаке. Рули себе, не отвлекайся от дороги.
Светка вдруг прервала монолог:
– Ой, а я хочу!
– В туалет?
– И в туалет, и съела бы чего-нибудь.
– Хорошо, скоро кафешка слева будет. Остановимся.
Дорога по длинной дуге поворачивала направо. Можно даже скорость не сбрасывать. Андрей хорошо это помнил, прошлым летом здесь ездил. Тогда на ста сорока километрах он лихо, как в Формуле-один, вошёл в вираж. Правда, правым колесом чирканул обочину так, что камни полетели. Так сейчас всего сто двадцать…
Кафешка появилась быстрее, чем он ожидал. Андрей успел удивиться, но в следующее мгновенье начал тормозить, негромко ругаясь про себя. Съезд налево к одноэтажному кирпичному зданию с яркой вывеской был уже рядом, в паре сотен метров.
Машина, вильнув, вышла из асфальтовой колеи. Андрей напрягся, взял руль обеими руками, пытаясь вернуть Ниссан на две надёжные чёрные полосы.
Длинная ярко-красная фура вынырнула неожиданно. Конец дуги оказался предательски близко. Вдобавок ко всему, его скрывал лесок. Андрей покрылся холодным потом. Он судорожно прикидывал расстояния: несущийся навстречу Volvo (не меньше сотни прёт, зараза), съезд к кафешке, его собственная скорость (чёрт, кажется, зад заносить начинает)…
Светка схватила за рукав:
– Андрей!
– Молчи!
Успею! Андрей крутанул руль, выходя на встречку. Снежный нанос, разделяющий полосы, гулко прокатился под колёсами. Машину ещё сильнее занесло. Светка вскрикнула. И Андрей с глупой обидой понял, что не успеет. Он даже не испугался. На это не осталось времени.
Тяжёлый трак на всей скорости ударил минивэн, в одно мгновенье смял его и отбросил на тридцать метров влево от дороги. Водитель трейлера вдавил педаль тормоза, и длинная фура, останавливаясь, вся в клубах пара, пошла юзом и вбок, перегораживая обе полосы. Через полторы сотни метров она, согнутая под немыслимым углом, наконец, встала.
Из кафе высыпали немногочисленные посетители. Люди бежали к месту трагедии, на ходу надевая куртки и шапки…
2
Сержант Петров захлопнул заднюю дверцу "скорой". Проводил взглядом отъезжающую "газель" с красным крестом на капоте, увозящую два тела в чёрных пластиковых саванах, и направился к кафе.
Посетителей не было. Конечно, кто захочет быть записанным в свидетели. По судам потом таскаться… Петров занял ближайший столик у окна, положил на него синюю полицейскую шапку с кокардой, того же цвета папку и позвал:
– Хозяин.
Белая дверь в дальнем углу приоткрылась и показалась голова. Пожилой нерусский мужчина в фартуке взглянул на гостя, обречённо вздохнул и вышел, вытирая руки о полотенце.
– Звал, начальник?
– Подойдите, мне надо показания записать.
Хозяин кафе присел на свободный стул. Сержант не спеша достал бумагу и ручку.
– Фамилия, имя, отчество?
– Улусбаев Сулим Кужутдинович, – почти без акцента, растягивая непривычные русскому уху имена, ответил мужчина…
– … Вот здесь распишитесь. Записано с моих… – Петров развернул протокол, протянул ручку. Улусбаев аккуратно расписался. Заискивающе спросил:
– Может, покушаешь, начальник?
Сержант посмотрел на хозяина кафе. И действительно, почему нет? В животе уже давно неприятно урчало. И денег наверняка не возьмёт этот нерусский.
Чёрт, некогда.
– В другой раз. Спасибо.
Петров нахлобучил шапку, и, сунув папку под мышку, вышел из кафе. Почти дошёл до своей дэпээсной вазовской десятки, когда его окликнули:
– А с собакой что делать, начальник?
Сержант посмотрел на дорогу. Немецкая овчарка лежала, прижав уши, на грязном снегу и тихо поскуливала, поводя вверх мордой. Прямо на то самое место улеглась, – подумал Петров. Он вспомнил, как пёс метался вокруг машины, вокруг спасателей, режущих искорёженный металл, потом санитаров, достающих то, что осталось от водителя с пассажиркой. А теперь вот лежит, воет, бедолага.
– Себе возьми. Пёс вроде хороший.
3
– Неси добавку, хозяин, – громогласно изрёк крупный мужчина в засаленной джинсовой безрукавке.
Сулим взял у него из рук пустую тарелку и скрылся в дверях кухни. Через минуту он появился снова, неся посетителю дымящийся суп.
– Я давно хотел у тебя спросить, Сулим, – сказал мужчина, дуя на ложку. – Как так получается, что ты – нерусский – так вкусно готовишь борщ?
Хозяин кафе лукаво прищурился:
– Тут главное – душа. С душой надо готовить. А что готовить – борщ или бешбармак – разницы нет.
– Слушай, а что за собака там сидит, у дороги? Часто её вижу, – через какое-то время, отодвигая пустую тарелку и откидываясь на спинку стула, спросил мужчина.
Сулим сразу погрустнел. Вздохнул, поцокал языком.
– Больше года уже прошло. В конце прошлой зимы машина здесь разбилась. Все погибли, а собака выжила. Почти не пострадала. Хромала только пару месяцев, а так – ничего, ни царапины. Живёт здесь. То есть ночует. А целыми днями сидит там, на месте, где всё произошло.
– Смотри ты, – задумчиво изрёк мужчина, глядя в окно. Пёс сидел на обочине в ста метрах от кафе, поворачивая голову вслед проносящимся машинам. Больше года, а собака помнит. Ждёт. Не уходит.
– Посчитай-ка мне два беляша, Сулим. Пойду, покормлю пса.
Хозяин что-то по-таджикски отрывисто крикнул двенадцатилетнему черноволосому пацану за стойкой. Тот скрылся в кухне.
– Мы его кормим, – словно оправдываясь, сказал Сулим. – Только он не очень-то ест. Гордый. Положишь перед ним, а он морду воротит. Когда отойдёшь, он нехотя так возьмёт, съест, будто одолжение тебе делает. И гладить себя только недавно стал позволять. Всё рычал, глядел исподлобья.
Прибежал пацан, принёс беляши.
– Да-а, дела, – только и сказал мужчина. Затем поднялся, кивнул в сторону окна: – Схожу я.
– Сходи, сходи, дорогой, – Сулим проводил его понимающим взглядом.
Мужчина вышел из кафе и направился к сидящей на обочине немецкой овчарке.
Подошёл, присел на корточки, развернул и положил на землю пакет с беляшами.
– Привет, собака. На вот, подкрепись. Ждать-то тоже силы нужны, знаешь ли.
Пёс равнодушно посмотрел на ещё дымящуюся вкуснятину, потом на мужчину и отвернулся.
– Какие мы гордые! – усмехнулся мужчина.
Мимо пронеслась легковая машина. Пёс проводил её долгим взглядом, повернул голову и взглянул человеку прямо в глаза. Улыбка медленно сползла с лица мужчины.
– Бедолага, хреново тебе, вижу.
Он поднял руку и осторожно коснулся собачьей головы. Пёс скосил на него глаза, но голову не отвёл. Мужчина уже смелее погладил его.
– Хороший ты пёс. Только зря здесь сидишь. Не вернутся твои хозяева. Нет их больше. Погибли они.
Пёс гавкнул и оскалился. Человек быстро убрал руку, поднялся. Ошеломлённо посмотрел на собаку.
– Ничего себе! Ты что ж, всё понимаешь?
Пёс ещё раз, уже не так грозно гавкнул и отвернулся. Мужчина обалденно покачал головой:
– Ну и дела! Ладно, живи как хочешь.
Он развернулся и зашагал в сторону кафе. На полпути остановился, обернулся и крикнул:
– Я здесь часто езжу. Буду к тебе заглядывать. Ты не против?
4
Машина…
Не остановилась. Не та. Не Хозяин.
Ещё одна…
Не остановилась.
А вот большая, длинная, громкая. Это машина не Хозяина, но кто его знает, может Хозяин купил себе новую? Такую большую и плохо пахнущую…
Нет. Не остановилась.
Пошёл дождь. Уже осень, скоро выпадет снег. Зима… Какая же она по счёту? Почему же Хозяин всё не едет?
Хозяин, я жду тебя. Я уже очень-очень долго жду тебя. Ты приедешь, выйдешь из машины, позовёшь меня. Как всегда это делаешь: Гольд. Го-о-ольд! Я подбегу к тебе, встану на задние лапы, оближу тебе всё лицо. А потом мы поедем домой. Там твоя Женщина приготовит вкусный ужин. И ты дашь мне косточку. Потом вы закроетесь в спальне, а я лягу мордой на твои тапочки и засну. И мне приснится сон, хороший-хороший. Там будешь ты, и буду я. Ну, может быть твоя Женщина будет, она тоже хорошая. Мне часто снятся сны. Почти каждую ночь. Но когда я просыпаюсь, тебя нет. А я хочу, чтоб ты был…
Машина.
Остановилась.
Выходит Человек. Не Хозяин. Но я его знаю, он часто останавливается. Даёт еду, разговаривает со мной. Я не против. Он хороший Человек. Я знаю очень много хороших Людей. Они часто останавливаются возле меня, гладят, кормят. Жалеют меня. Зачем? Не надо меня жалеть. Я самый счастливый пёс на свете. Потому что я жду Хозяина. Моего Хозяина.
…Подошёл. Что? Косточки? Спасибо, добрый Человек. Я поем, но… позже. Хозяин не разрешает мне есть с чужих рук, но Его ведь пока нет. А мне нужны силы.
… Гладит меня. Я позволяю. Даже не лаю.
… Разговаривает.
Уехал.
Я жду.
Хозяин, я жду тебя. Я дождусь, обязательно дождусь. Ты выйдешь из машины, позовёшь меня. Я подбегу, встану на задние…
5
Совершенно седой старик – хозяин кафе – появился в дверях и что-то коротко бросил высокому молодому парню за стойкой на своём языке. Посетители – шесть водителей-дальнобойщиков – оторвались от тарелок и вопросительно уставились на него. Что-то в голосе старика заставило это сделать.
– Как издох? – по-русски растерянно пробормотал парень. – Дядя, ты уверен?
Сулим покосился на посетителей, вздохнул. Он знал их всех, его постоянные гости. Пусть слушают.
– Пёс издох.
– Барбос?! – водитель, обедающий за ближайшим столиком, поднялся со стула.
– Да.
Восемь мужчин вывалили из кафе и побежали к лежащей на обочине собаке.
Гольд лежал на животе, положив голову на правую лапу, стеклянными глазами глядя вслед очередной пронёсшейся машине. Люди окружили его кольцом и стояли молча. Холодный осенний дождь затекал за воротники, капал с волос.
– Принеси лопату. В кладовке, – тихо приказал старик. Парень сорвался с места, убежал.
Опять повисла тишина. Прошелестела туманом брызг машина.
– Вот поэтому я не люблю кошек, – сказал кто-то из мужчин.
С высоты ста метров картина представлялась безрадостной и унылой: дорога, кафе, группа мужчин на обочине, голое поле и голый лес. Природа замерла. Земля ждала зиму. Ждала снега, чтоб поскорей укрыться мягким белым покрывалом и заснуть на долгие месяцы.
С десяти километров деталей не разобрать. Лоскутное одеяло где-то далеко внизу – и то, если повезёт и не будет облачности. А так: пушистый белый ковёр, медленно плывущий за иллюминатором, и пронзительная синева вверху. И в качестве последнего штриха – миловидная стюардесса, предлагающая чай-кофе-сок…