Он отпустил мою руку и отвернулся. Я гладила живот руками и кусала губы, пытаясь сдержать слёзы.
"Мама, почему ты плачешь? Ведь нам так хорошо вдвоём?"
"Да, сыночек".
Я посмотрела на детей. Они облепили меня так, что со стороны, наверное, я выглядела в сплошном сияющем круге. Каждый норовил коснуться меня, глаза горели таким понятным детским желанием: мама, мамочка!
"Послушайте меня, зайки мои. Послушайте, что вам скажет мама".
Господи, помоги мне, дай мне силы. Пожалуйста.
"Вы сейчас полетите далеко-далеко, в разные стороны. Каждый полетит, куда хочет. Вы найдёте каждый свою маму. Новую маму. Молодую тётю, у которой в животе зарождается новая жизнь. Вы поймёте это, увидите, вы же можете такое видеть? И вы станете этим маленьким ребёночком. Каждый из вас. Сначала эмбрионом, потом будете расти, и через девять месяцев родитесь. Снова. Вы будете жить. Летите".
Всё. Я задержала дыхание. Стояла в центре горящей сферы и считала удары сердца: раз, два, три… Словно осколки при взрыве, во все стороны метнулись яркие лучи, невидимые в нашем мире.
Я успела крикнуть:
– Руслан!
Один шар остановился как вкопанный и медленно вернулся ко мне.
"Да, мама, то есть… Инга".
"Руслан, ещё не всё. Ваши взрослые. Вы должны им помочь".
"Как?"
"Вы должны их отпустить".
Он висел и смотрел на меня непонимающим взглядом.
"Они здесь из-за вас. Из-за вас они не могут уйти".
"Почему? Мы не хотели этого".
"Знаю. Не хотели. Вы неосознанно позвали их. Перехватили в самый момент смерти. Они были в пути, но не сюда, и не должны были оказаться здесь. Отпустите их".
Руслан тихо спросил:
"Как?"
"Вспомните их живыми. У тебя кто, папа?"
Он кивнул.
"Вспомни его. Каким он был. Как он любил тебя. Как ты любил его. Вспомни самые лучшие моменты в твоей жизни, как вам было хорошо. Вспомни и отпусти".
Он поднял на меня глаза, полные слёз. А говорят, что привидения не умеют плакать.
"Я понял, Инга. Я всё сделаю".
– Деда, смотри, что это?
Пятилетний внук тряс деда за рукав.
– Где?
– Вон там, в небе.
Дед, профессор, декан астрономического факультета на пенсии, посмотрел вверх, на серое покрывало облаков. Вчера было солнышко. Опять погода сменилась. Снова кости будет ломить. Эх, старость…
– Да где? Я ничего не вижу.
И тут он увидел. Облака озарились яркой вспышкой. Источник света находился выше, метрах в ста от нижнего эшелона облачности, профессионально заметил астроном. Через секунду сверкнуло ещё, в двух километрах на восток. Потом ещё, ещё. Над городом разразился настоящий фейерверк, скрываемый плотными дождевыми облаками.
Дед с внуком стояли, и, задрав головы, смотрели на разыгравшееся в небесах представление. Дед открыл рот: такого он давно не видел. Надо позвонить в институт коллегам, поинтересоваться, что за атмосферная аномалия такая. Внук просто смотрел: красиво, огоньки какие-то бабахают, как салют недавний на День Победы.
Яркие шары поднимались из разных точек города. Медленно всплывали, словно пузырьки в открытой бутылке содовой. Невидимыми проходили сквозь облака и взрывались, озаряя небо разноцветьем искр. С каждой вспышкой на Земле на одну неупокоенную душу становилось меньше.
Шея затекла. Дед опустил голову. Почти три сотни вспышек! Это надо ж.
…пятнадцать минут назад проехали станцию Тайга. Незадолго до этого я, не включая свет и стараясь не шуметь, взял полотенце, пакет с туалетными принадлежностями и неслышно выскользнул из купе. Большинство пассажиров вагона ещё спало, и я безо всякой очереди смог умыться и привести себя в порядок.
Ингу разбудил противный женский голос станционного диспетчера: "Тридцать восьмой фирменный прибыл на…". Интересно, в РЖД нарочно набирают на эту должность дам с таким характерным тембром голоса? Или дело в электронике: микрофоны, динамики? Как бы то ни было, жена проснулась, сунула ноги в домашние тапочки, схватила пакет и пошла занимать очередь. Вагон просыпался, разбуженный не то местной диспетчершей, не то вдруг замолкнувшим убаюкивающим перестукиванием колёсных пар.
Я, тем временем, собрал постель, свою и жены, и понёс проводнице. Не одному мне пришла в голову такая мысль. Очередь в три человека продвигалась подозрительно медленно. Подойдя к заветной двери служебного купе, я понял, в чём дело: "Разворачивайте". Понятно: опись, протокол, сдал, принял. Покончив с формальностями, я вернулся в купе. Инга сидела на дерматиновом диване и смотрела в окно. Рядом лежали свёрнутые рулоном матрасы. Я быстро перекидал их наверх и сел напротив жены. Поезд тронулся, и здание вокзала медленно поплыло вправо.
Включили радио. До Томска было уже недалеко, и машинист (или кто в поезде крутит ручку настройки?) выбрал одну из местных FM-станций. Раздался гитарный перебор. Я узнал песню – недавний хит одного томского барда. Немного не по сезону, но всё равно приятно:
Снова Вербное воскресенье,
И поспать с утра не даёт
Разномастных пернатых пение.
На Томи ломается лёд.Но часы не стоят на месте,
А герои не любят чай.
Кто-то будет распят и воскреснет,
Где-то лужей сойдёт свеча…
– Серёжа, – тихо позвала Инга.
Я посмотрел на жену. Она, не отрывая взгляда от окна купе, негромко произнесла:
– Приедем домой, куплю тест на беременность. Мне кажется… Я чувствую… – Затем повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза: – Я чувствую.
Мы смотрели друг на друга долгие секунды под стук колёс, мерно отсчитывающих свой нехитрый ритм, и лирические откровения поэта, исповедующегося перед публикой в своей грусти в канун светлого дня для всех христиан. Потом я сгрёб её ладошки и уронил в них лицо.
За окном поезда мелькали сосны, кедры, придорожные деревни – такие родные сибирские пейзажи. Ладони жены пахли душистым мылом.
Инга смотрела на мою голову и плакала. Молча. Слёзы текли по щекам, стекали на подбородок и капали мне на волосы. А из динамиков неслось:
…Кто-то из гаража машину
После долгой зимы возьмёт,
Кто-то встретит свою половину,
Но по глупости не поймёт.Для кого-то весна – спасенье,
Для кого-то – сезон хлопот.
Снова Вербное воскресенье,
На Томи ломается лёд…
Родная моя, мы едем домой.
Мы едем домой.
Домой.
Семь Я
Трамвай, звеня и дребезжа на стыках, пересёк проспект и подкатил к остановке. Двери с шумом разъехались, и Денис вошёл в полупустой по причине позднего часа вагон. Опустился в свободное кресло и угрюмо уставился в окно.
Новый год на носу, а ты пашешь, как лошадь. У нормальных людей корпоративы, беготня по магазинам в поисках подарков, а у тебя – работа каждый день с раннего утра и до позднего вечера. Блин. Поскорей бы добраться домой. А что дома? Моя крепость с недавнего времени перестала радовать. С недавнего… Денис задумался. Да, уже неделя прошла. Может, позвонить Лене? Сказать, как мне хреново без неё? Безо всяких там сюсюканий, а просто так: "Приезжай"? Нет.
Трамвай, покачиваясь баркасом на волнах, плыл по Вицмана. Денис глядел в тёмное окно на отражение молодой кондукторши, увлечённо листающей свой смартфон. Мерный перестук колёсных пар убаюкивал…
Нет. Не я тогда кричал в прихожей. И не моими были слёзы на подушке. Не мною были произнесены те обидные слова, как пощёчины.
На Политехнической никто не сел. Двери обиженно захлопнулись, трамвай звякнул и покатил дальше…
Наверное, не надо близко принимать к сердцу слова, сказанные женщиной в минуту душевных волнений. Но мы, мужики, привыкли верить словам.
Я не буду звонить.
Ведь неделю как-то прожил.
Тут выход один…
…Либо пить, либо работать…
…Работать…
Тряхнуло.
…Я и работаю…
…А что делать?..
Подбородок безвольно упал на грудь.
– Папка, возьми меня на руки! – мальчик вопросительно смотрел на меня. Я обернулся. Вокруг никого не было. Уже загорелся зелёный, и толпа дружно ринулась через дорогу под нетерпеливое урчание застывших перед светофором машин.
– Папка, я устал, возьми меня. – Мальчишка состроил плаксивую гримасу.
Я опустился перед ним на корточки.
– Мальчик, ты со мной разговариваешь?
– Я уста-а-ал, – прохныкал он, и неожиданно, сделав шаг вперёд, повис на мне.
Ничего не соображая, я взял на руки незнакомого ребёнка. Зелёный свет предупреждающе замигал, включился красный, и машины с рёвом, выбрасывая из-под колёс грязную раскисшую массу, ринулись по проспекту.
Я стоял дурак дураком, судорожно пытаясь сообразить, что же делать дальше. Обратиться в полицию? Конечно. Но сначала попытаться выяснить хоть что-нибудь у самого ребёнка. Сколько ему лет? Я пошевелил уже начинающей затекать под его весом рукой. Килограммов двенадцать-пятнадцать. Лет пять, – прикинул я. Плюс-минус два года, – добавил после признания недостаточных своих познаний в данном вопросе. Так, для начала…
– Хочешь мороженого?
– Ага. – Пацан оторвался от моего плеча и с надеждой уставился на меня карими глазёнками.
– Пошли, – скомандовал я, и с живым грузом на руках направился к видневшейся невдалеке вывеске детского кафе.
Заняв столик у окна, я раздел ребёнка (синий пуховичок с капюшоном, отороченным мехом, такого же цвета шарф, вязаная шапочка с Дракошей), разделся сам и понёс одежду в гардероб, оставив "сына" в компании подошедшей молоденькой официантки. Возвратившись, я обнаружил их мирно беседующими.
– Он что-нибудь заказал? – обратился я к девушке, кивая в сторону мальчишки.
– Да. Рома сказал, что хочет мороженого. Правда, ещё не выбрал какого. Ромочка, может фисташкового?
Ага, значит Рома. Официантка вопросительно смотрела на мальчика. Тот вытер рукавом нос, подумал и сказал:
– Это такое зелёненькое? Нет. Хочу розового, клубничного.
Девушка что-то быстро записала в блокнот и обратилась ко мне:
– А папа что будет?
Я мысленно хмыкнул. Что же будет "папа"?
– То же самое.
Девушка удалилась, а я внимательно посмотрел на ребёнка.
Да, пожалуй, лет пять. Курносый носик, цепкие глазки, чернеющие на розовом с мороза личике. Свитерок под толстым зимним комбинезоном на лямках. В общем, ничего особенного. Обычный ребёнок. Мальчишка с интересом поглядывал по сторонам, качая под столом ногами. Помещение кафе было в новогоднем убранстве: под потолком висела мишура, в углу непременным атрибутом стояла ёлка, большие оконные витражи были исписаны чем-то подобающим приближающемуся празднику. Под потолком висел приличных размеров ЖК-монитор, по которому в данный момент шёл старый советский новогодний мультик. Кажется, "Двенадцать месяцев".
– Рома, – осторожно начал я. – Давай поиграем в игру.
– Давай. В какую? – тут же отозвался малыш.
– В такую: представь, что мы с тобой не знакомы.
– Классно! – Он с жадностью уставился на меня. – Как на улице, да?
– Ну… да, в общем. – Я откашлялся и с наигранной суровостью спросил: – Мальчик, как тебя зовут?
Мальчишка залился звонким смехом.
– Папка, ты такой смешной. Меня зовут Рома.
Принесли мороженое.
– Хорошо. А как меня зовут?
– Папа.
Я почесал затылок. Детская логика, ничего не поделаешь. Попробуем вот так…
– Пап на свете много. Чтобы их не перепутать, у каждого есть имя. Ты знаешь, какое имя у меня?
– Конечно. Денис. То есть Денис Петрович. – Мальчик невинно посмотрел на меня своими бусинками и отправил в рот ложечку мороженого.
Я обалденно смотрел на него, осознавая, что понимание происходящего отодвигается от меня всё дальше и дальше.
– А фамилия… – медленно произнёс я, уже зная, какой услышу ответ.
– Галкин, – добил меня пацан.
Я взял ложечку, отломил кусочек от розового кругляшка и машинально отправил его в рот. В голове возникла картинка. "Скорая", озаряя вечерний город синим маячком, лихо подъезжает к кафе, и меня, уже укутанного в смирительную рубашку, выводят под руки двое санитаров. Человек сошёл с ума. Да, прямо здесь, в кафе. Разойдитесь, здесь вам не цирк. Да разойдитесь же…
Так, спокойно.
– А мама у тебя есть, Рома? – спросил я, пытаясь скрыть волнение в голосе.
– Да, – беззаботно ответил мальчик. – Мама Лена, Елена Геннадьевна.
Это уже интересней. Елена Геннадьевна, говоришь? Вот откуда ноги растут… Я достал мобильник.
– Ты ешь мороженое, а мне позвонить надо.
Не звони мне больше? Видеть тебя не хочу? Кажется, так мы с тобой расстались, Лена. Оригинальный же ты придумала способ помириться.
– Алло, – раздалось в трубке.
– Это я.
– Денис, я же тебе сказала… – Голос у Лены был злой. Точно такой же, как неделю назад, когда мы поссорились. Разругались в пух и прах.
– Подожди, Лена. Со мной рядом сидит Рома, мальчик лет пяти. Ест мороженое и упорно зовёт меня папой. Ты ничего не хочешь мне сказать?
Трубка молчала.
– Лена, ты здесь?
– Пять лет… Папой зовёт… Какая же ты сволочь, Галкин!
– Стой, не бросай трубку! Значит, это… не ты?
– Что "не ты"!?
– Ну… – Я прикрыл трубку рукой и заговорил шёпотом. – Я думал, это ты специально подстроила, чтобы помириться.
– Ты совсем кретин, Денис?
– Тогда я ничего не понимаю. Мальчик подошёл ко мне на улице и назвал папой.
– Позвони в полицию. Ребёнок потерялся, разве не понятно?
– Я это и собирался сделать, но он знает, как меня зовут. Всё: имя-отчество, фамилию. И ещё… он сказал, что ты, Елена Геннадьевна, его мама.
Лена молчала. Я тоже. Наконец в трубке раздалось:
– Вы где?
– В "Лимпопо" на Ленина.
– Я в "Пассаже", в квартале от вас. Сейчас подойду.
Раздались гудки, и я убрал телефон в карман.
– Что, мама сейчас придёт? – спросил малыш, не поднимая головы. Он уже доел мороженое, и сейчас соскребал ложкой остатки со стенок розетки.
– Да, Елена Геннадьевна сейчас подойдёт, – уклончиво ответил я.
Сладкого совсем не хотелось, и я пододвинул ему свою порцию.
– Хочешь моё?
Мальчик жадно посмотрел на почти не тронутую горку розового лакомства, затем вздохнул:
– Не-а. Ты же знаешь, мама ругаться будет. Вдруг горло заболит?
– Да, ты прав, – согласился я.
Рома переключил внимание на телевизор под потолком. Корзина подснежников к Новому году – это круто…
– Мама! – Малыш соскочил со стула и бросился к стоящей в дверях Лене. Он обнял её, прижался и защебетал:
– Мы с папкой мороженое ели. Я своё съел, а его не стал, потому что я могу заболеть. Правильно? Мама, ну можно я чуть-чуть у папы попробую, ну одну ложечку? Я не заболею, честно. Можно?
Лена стояла и ошарашенно переводила взгляд с меня на Рому.
– Рома, дай маме раздеться, – пришёл я ей на помощь.
– Конечно, можно… Рома, – наконец смогла произнести "мама".
– Ура! – малыш уже бежал назад к столику. Он забрался на стул, протянул руку и придвинул к себе полную розетку.
Лена, немного поколебавшись, подошла к нам и опустилась на стул. Я поднял брови и кивнул в сторону ребёнка. Мол, вот – полюбуйся.
– А он похож на тебя, – задумчиво произнесла Лена, не сводя глаз с мальчика, поглощавшего вторую порцию мороженого.
– И на тебя тоже, – не остался я в долгу. – Посмотри: нос курносый, губки бантиком.
– У меня не такой курносый, – попыталась она возразить.
– Ещё какой такой.
– Денис, что происходит? – спросила Лена после паузы.
Тише! Я поднёс палец к губам. Но малыш, шустро орудующий ложкой, не обращал на нас никакого внимания.
"Мама" смотрела на меня растерянно и виновато. Мне было не легче. Я пожал плечами: не знаю я, что происходит. Сам ничего не понимаю. Чтоб мне провалиться на этом…
– Ну всё, пошли домой, – заявил довольный ребёнок, развалившись на стуле. – Я, кажется, объелся.
Я посмотрел на Лену: пошли домой, дорогая? Поднялся.
– Сейчас принесу одежду. Мама, расплатись, пожалуйста.
Не дав ей возразить, я направился в гардероб…
На гудящий проспект мы вышли втроём. Рома крепко держал нас за руки – папа справа, мама слева. Постояв на крыльце, мы спустились вниз по ступенькам и влились в бурлящий поток таких же людей, суетливо спешащих по своим делам в эти последние часы уходящего года. Рома уверенно вёл нас по направлению к моему дому…
Я шарил по карманам, пытаясь найти ключи. Чёрт, куда я их сунул? Лена после секундного колебания достала свои и открыла дверь. Я успел подумать, что ключи она мне не вернула. И не выбросила их, хотя сказано в тот памятный вечер было много всего. "Забери свои ключи!" Бла-бла-бла… Как я не люблю ругаться! Нет ничего хуже, чем женский крик. Нет, есть: женские слёзы.
Ромка первым влетел в прихожую и привычным жестом, встав на цыпочки, щёлкнул выключателем. Я уже перестал чему-либо удивляться, а Лена застыла на пороге, наблюдая, как ребёнок, быстро разувшись, помчался в дальнюю комнату с криком: "Мам, пап, я за ноут". В ответ на её немой вопрос я только пожал плечами: сам в шоке, мать. Раздевшись, мы оба, не сговариваясь, прошли в спальню и осторожно заглянули внутрь. Ромка сидел за компьютерным столом и, высунув язык, умело орудовал мышкой. Я неслышно подошёл сзади и взглянул на монитор. Мультяшная корова лихо прыгала по ступенькам, уворачиваясь время от времени от стреляющих в неё неприятного вида дядек с ружьями.
– Пятый уровень. Пап, не мешай.
Я молча развернулся и вышел из комнаты, увлекая за собой Лену.
Мы сидели на кухне, опустив глаза, друг напротив друга. Над столом тикали ходики. Я поднял голову: семь часов вечера. Надо что-то делать.
– В холодильнике курица под соусом и бутылка водки. Я никого не ждал. Думал, встречу Новый год и спать лягу.
Лена подняла на меня глаза.
– А я хотела у Люськи…
Мы посмотрели друг на друга, и я принял решение.
– Завтра будем разбираться, что к чему. А сейчас – курицу в духовку, а я – в магазин за ёлкой, шампанским, салатами, и… всё такое. Вопросы есть?
Лена покачала головой.
В прихожей я обернулся. Лена, уже в фартуке, возилась у плиты. Из спальни донеслось: "Вот, блин!" Видимо, корову всё-таки подстрелили…
Я открыл дверь и ввалился в квартиру с мохнатой ёлкой в одной руке и пакетом, полным продуктов, в другой. Не разуваясь, прошагал в зал, где застал "маму" с "сыном", сидящих по-турецки перед раскрытой коробкой с ёлочными украшениями. Пол вокруг них был завален разноцветными шарами и гроздьями гирлянд.
– Вот и Дед Мороз пришёл, ёлку принёс, – увидев меня, весело продекламировала "мама".
– Ты что, мама? Это не Дед Мороз, это папа, – серьёзным тоном возразил "сын" и на четвереньках подполз ко мне. – Где ставить будем? Как обычно, в углу?
– Конечно. Доставайте крестовину.
Подстрогав ствол у места спила, я насадил ёлку на деревянную подставку и водрузил на законное место в противоположном от телевизора углу.
– Кто будет наряжать?
– Мы, мы! – Лена с Ромой тянули руки.
– Хорошо. Тогда я на кухню резать салаты.