Оливье был почти готов, когда сзади бесшумно подошла Лена и обняла меня. Так привычно. Так приятно. Словно не было никакой ссоры.
Встав на цыпочки, она зашептала мне в ухо:
– Дениска, он всё обо мне знает. Моих родителей – его бабушку и дедушку. Где они живут. Где я работаю… Всё-всё-всё. Даже знает о моей родинке рядом с пупком.
Она замолчала. Я резал солёный огурец. Откромсав с обеих его сторон по приличному куску, я отправил одну "попку" себе в рот, вторую подал через плечо. Через секунду сквозь аппетитное хрумканье донеслось:
– Знаешь, он такой милый. Мне иногда кажется…
– Мам, – раздалось из зала. – Помоги мне. Я не достаю.
Лена убежала. Я высыпал порезанный огурец в большое блюдо к ожидавшим его картошке, яйцам, колбасе, зелёному горошку и полез в холодильник за майонезом.
Стол получился на загляденье. Мы торжественно стояли вокруг, не решаясь присесть. Ромка не выдержал первым.
– Чего стоим? – И забрался на стул. Мы последовали его примеру.
По телевизору прогудели фанфары, появился Путин.
– Денис, открывай, – негромко предложила Лена. Я взял бутылку шампанского.
– Папка, сделай, чтоб бабахнуло! – восторженно прошептал Ромка.
Я осторожно потянул пробку, одновременно вращая её из стороны в сторону. В последний момент резко отпустил, и она с хлопком выстрелила. Лена ойкнула, а Ромка радостно захлопал в ладоши.
Президент всё ещё говорил, и наш малыш спросил, наблюдая, как я разливаю пенящуюся жидкость по бокалам:
– А зачем люди чокаются?
Я пояснил:
– Древний обычай. Когда чокаешься, напиток переливается из одного бокала в другой. Это знак доверия, что тебя не хотят отравить.
Ромке я налил сок.
Часы на Спасской башне пробили первый раз.
– …два, три, четыре… – считали мы хором. На двенадцатом ударе небо за окном озарилось фонтанами множества фейерверков, заранее закупленных предусмотрительными гражданами. Мы закричали "Ура" и выпили. А потом прилипли к стеклу и долго смотрели на яркие вспышки в чёрном небе, на людей, высыпавших из подъездов, на всеобщее ликование и массовое умопомрачение. Такого Нового года в моей жизни точно не было…
Идти кататься с горок предложил Ромка. Мы с Леной переглянулись. В груди ностальгически кольнуло. Когда ж я последний раз…? Увидев озорной огонёк в её глазах, я, не раздумывая, скомандовал:
– Давайте наперегонки. Кто быстрей оденется, тот первым катится.
Народ дружно покинул праздничные столы и нестройной толпой двигался в сторону парка культуры, где, как всегда, был выстроен снежный городок. Дети юных возрастов, преимущественно на плечах захмелевших папаш, радовались редкой возможности не отправиться рано спать.
– У меня ледянок нет, – грустно изрёк Рома.
Я огляделся. Почти каждый ребёнок держал в руках пластиковые санки – этакое сиденье с ручкой, рельефом повторяющее детскую попу.
– Ждите меня здесь, – крикнул я и побежал к ближайшему круглосуточному ларьку. Ледянки в таких местах не продают, конечно же. Но через минуту я уже нёсся обратно с приличного размера картонкой из-под марокканских мандаринов.
В снежном городке был аншлаг. Мы медленно продвигались наверх по крутой деревянной лестнице. Здесь все были равны. Ребёнок, взрослый – не важно. Вернее, взрослых здесь не было. Все были детьми: пяти-, десяти, сорока– и шестидесятилетними. Когда подошла наша очередь, мы дружно плюхнулись на картонку: Рома, мама и я замыкающим. Я хотел оттолкнуться, но не успел. Кто-то сзади любезно мне помог, и, судя по всему, ногой. Мы понеслись…
Не надо ломать копья в попытках изобрести машину времени. Всё до банальности просто. В одно мгновенье я перенёсся на…цать лет назад. Чувства нисколько не притупились. Те же восторг, страх, возбуждение. Всё быстрее и быстрее, и ветер в лицо, "эй, впереди, отходите!" Деревянный помост кончается, подо мной неровный лёд, надо тормозить, а впереди копошатся, пытаясь подняться, такие же, как я. И мы сбиваем их, они валятся на нас, лежат, смеются. И всем хорошо…
Мы выползли на снег, все втроём. Сидели и хохотали, обнявшись. Потом, как по команде, вскочили и побежали занимать очередь у деревянной лестницы.
…Домой мы брели усталые и счастливые. На полпути Ромка закапризничал, и я взял его на руки. Он уткнулся мне в грудь и быстро заснул. Снег падал большими пушистыми хлопьями. Мы шли по тополиной аллее, оставляя за собой две неприметные дорожки следов. Минута, и, облепленные упавшими снежинками, они пропадали в белом ковре скрывающего всё и вся новогоднего снега.
Ромка так и не проснулся, лишь пробормотал что-то, когда Лена раздевала его. Но как только голова коснулась подушки, он сразу затих. Мы стояли возле дивана и смотрели на это спящее под одеялом чудо. Кто ты, маленький мальчик Рома, так похожий на ангела?
За окном ещё раздавались редкие хлопки да всполохи последних фейерверков. Кто-то пытался пьяным голосом завести песнь про мороз и коня, но бросил эту попытку под возмущённое женское шиканье.
– Денис. – Лена лежала у меня на плече и водила ногтем, рисуя на моей груди только ей ведомый замысловатый узор. – Ты знаешь, я была не права. Мне не надо было на тебя давить. Если не хочешь знакомиться с родителями, значит время ещё не пришло.
– Нет, Лена. Я много думал об этом. Я хочу тебе кое-что сказать. – Ноготь на груди замер. Я прислушался к своим ощущениям. Никакого волнения, чувства эпохальности события и в помине не было. Я спокоен. Почему? Может, потому что это правильно, потому что я действительно этого хочу?
– Выходи за меня замуж.
Лена поднялась на локте и посмотрела мне в глаза. Что она увидела там, я не знаю. Я же в этих двух голубых океанах, наконец, увидел то, что предстаёт перед путником после многолетних скитаний.
Причал.
Конец исканий.
Вместо ответа, Лена наклонилась и поцеловала меня…
Я проваливался в сон. Падал, падал, падал в бездонный колодец небытия. На самом краю тающего сознания возник её голос:
– Любимый, я боюсь, что утром сказка кончится. Ромка исчезнет, а ты забудешь, что говорил мне.
"Не кончится, не исчезнет, не забуду", – успел я подумать и отключился.
– Мужчина. Мужчина! – кондукторша трясла его за плечо.
– А? Что?
– Конечная. Выходим.
Денис несколько секунд непонимающе пялился на девушку, затем повернул голову и посмотрел в окно. Действительно, конечная. Обернулся: пустой вагон.
– Я спал?
– Нет. Сидели и разглядывали свои колени. С закрытыми глазами. – Кондукторша улыбнулась. А что? Пассажир трезвый, одет прилично. Можно и пошутить.
– Вот чёрт. Извините.
Денис вскочил и быстро вышел на мороз в гостеприимно распахнутые двери.
Луна на своём привычном месте флегматично взирала на мир. Блёклые точки звёзд дрожали в восходящих потоках тёплого воздуха. Нет, ну надо же! Никогда не засыпал в транспорте, а тут… А этот сон. Денис стоял и мотал головой, прогоняя видение. Как реалистично! Он всё ещё чувствовал Ленину голову на своей груди, запах её волос. "…Утром сказка кончится…" Нет уж, дудки!
Он достал телефон.
Тихий, уставший, такой родной голос:
– Алло, Денис?
Конечно, я, любимая.
– Здравствуй. Лена, я хочу, чтобы у нас был ребёнок.
Тишина в трубке. Всхлипы.
– Лена, ты меня слышишь?
Срывающийся голос, почти шёпот:
– Прости меня, Денис. Я такая дура. Я сейчас приеду. Можно?
– Приезжай.
Амур неслышно выскользнул из-под одеяла, подошёл к окну, расстегнул и скинул пижамную рубашку, а затем брючки. Постояв немного голышом, он повёл плечами, расправляя крылья. Острые мальчишеские лопатки выгнулись, затрепетали перьями и раскрылись в два величественных белых крыла. Неужели вы думаете, что у амуров маленькие крылышки размером с голубиные? И как, скажите на милость, на таких летать взрослому пятилетнему мальчику?
Амур подпрыгнул и завис в полуметре от пола. Огромные лебединые крылья опускались и поднимались с глухим уханьем. В комнате поднялся небольшой ураган. Штора на окне заколыхалась в такт взмахам, шары на ёлке начали позвякивать, ударяясь друг о друга. Мальчик настороженно посмотрел на дверь спальни: не разбудить бы. Затем одним взмахом преодолел расстояние до окна и растворился в исписанном зимним узором стекле.
Тодд
1
– Петька, сгоняй-ка в подвал, принеси воды. – Старый боец протянул пацану фляжку. – Скоро опять попрут, чтоб их… – Он приподнялся и опасливо выглянул в окно.
Двенадцатилетний подросток буркнул: "Угу", закинул за спину автомат, схватил фляжку и стремглав бросился к лестнице, бормоча под нос: "Я сейчас, Макар Саввич, я пулей".
Боец, тем временем, устало опустился на пол, прислонился спиной к стене и расстегнул верхнюю пуговицу фуфайки. Свой ППШ с раскалённым от стрельбы стволом он поставил рядом. Закрыл глаза и сидел, слушая непривычную тишину, нарушаемую лишь далёким грохотом боя.
Прибежал Петька, протянул полную фляжку. Зипунов неторопливо отхлебнул, глядя на чумазое мальчишеское лицо. Эх, не детское это дело – война. Тебе сейчас за партой надо сидеть, малой, а не воевать.
– Сам-то будешь? – он протянул пацану фляжку.
– Не-а, дядь Макар, я попил уже.
– Ну, смотри. – Зипунов завинтил крышку, положил фляжку на пол. – Лёг бы ты, поспал чуток? – кивнул он в сторону угла комнаты, где на полу валялась куча тряпья. – Время есть. Раньше чем через полчаса фрицы не полезут.
Пацан улыбнулся и по-детски вытер рукавом нос.
Сердце Зипунова кольнуло. Он вспомнил, как Петька прибился к ним ещё там, в Касторном, почитай под самим Воронежем.
…Они шли, вытянувшись колонной, смертельно уставшие бойцы и командиры с серыми от пыли лицами, шли по горящей деревне. Деревенька-то – одна лишь улица с русскими избами по обе стороны. Целых почти нет ни одной, стоят закопчённые печи с высокими кирпичными трубами, а вокруг – головешки чёрные. Кое-где ещё догорает, видно недавно фрицы отбомбились. Стервятники иродовы.
Трое суток они сдерживали немцев. Не дрогнули. Выполнили приказ командарма. Дивизия приняла главный удар левофланговой наступающей группировки фашистских войск. Её танковые и механизированные корпуса рвались к Воронежу, чтобы потом, наступая на юг вдоль Дона, выйти к его излучине, соединиться с Паулюсом, ломающим оборону красных от самого Харькова, и уже совместно ринуться на Сталинград, перекрыть Волгу – главную артерию Советов, по которой они получали Бакинскую нефть. Три дня необходимо было армии и фронту на перегруппировку сил. Дивизия выстояла. И лишь теперь, получив приказ на занятие нового рубежа, начала организованный отход. И пусть потери были очень велики – личного состава осталось неполный батальон, матчасть вся потеряна – они не дрогнули, выстояли!..
Петька стоял возле сожжённого дома и плакал. Плакал, как плачет любой ребёнок: вздрагивал плечами, уронив голову и вытирая рукавом сопли. Колонна бойцов поравнялась с ним, каждый смотрел на плачущего ребёнка, думал о своём. На скулах бойцов играли желваки. Мальчишка обернулся, и, вглядываясь в лица солдат, начал успокаиваться, в глазах его появилась надежда. Неожиданно он сорвался с места и помчался к командиру, шагающему впереди. Догнав, он дёрнул того за рукав:
– Дяденька командир, возьмите меня с собой!
Старший лейтенант скосил на него глаза, но проигнорировал. Даже с шагу не сбился. Мальчик не отставал, семенил рядом.
– Возьмите! У меня никого больше нет. Мамку с сёстрами убило бомбой. Батька воюет, уже год ни слуху ни духу…
Старлей вдруг остановился, крикнул: "Подопригора, веди колонну!", и присел на корточки.
– Зовут-то тебя как, парень?
– Петькой. Петром Васильевичем Мальцевым.
– А лет тебе сколько?
– Тринадцать… Будет осенью.
Командир вздохнул:
– Мал ты ещё, Пётр Васильевич. Не могу я тебя взять.
Пацан насупился. Казалось, слёзы вновь брызнут из его глаз. Но нет. Он отчаянно посмотрел в глаза старлею и упрямо прокричал тому в лицо:
– Я всё равно уйду воевать. Не с вами, так с другими. Я хочу немцам мстить, понимаете? Мстить, мстить…
Командир замолчал, повернул голову и задумчиво посмотрел на своих бойцов, бредущих по пыльной дороге. Поймал взгляд старшины Зипунова. Тот чуть заметно кивнул.
Старший лейтенант поднялся, оправил гимнастёрку и зычно скомандовал:
– Боец Мальцев, встать в строй!
Глаза пацана стали, что те блюдца. Улыбка стёрла остатки слёз. Зипунов позвал его:
– Иди к нам, малой. Вставай вот здесь, рядышком. Понеси-ка мой автомат, а то я умаялся малость…
Тодд ликовал. Планета была бриллиантом, огранённым алмазом, столь же прекрасным, сколь и дорогим. То, что он успел увидеть, услышать и почувствовать за неполный виток над мерцающей плёнкой атмосферы, потрясло Тодда до глубины души.
О, Великий космос! Тодд всегда верил, что ему повезёт. Верил, когда подавал заявление в Гильдию дальних странствий. Верил, когда, застыв в строю таких же юнцов, повторял строки Кодекса странника. Верил, когда вводил в бортком координаты выбранной наугад звезды в одном из щупальцев Большой спирали. Верил, закрывая глаза и погружаясь в анабиоз своего первого, и, как оказалось, невероятно удачного прыжка. Верил всегда. И ему повезло. Удача – капризное божество. Можно странствовать всю жизнь, принося перед каждым прыжком щедрые дары в Храм удачи. Как старик Солл. И иметь в своём активе перед Самым последним странствием лишь пару-тройку совершенно непригодных для жизни, но признанных условно рентабельными для промышленной разработки планет. Тогда остаётся последний раз лечь в удобное кресло, ткнуть, не глядя, в мерцающую голограмму звёздного неба (что совсем недавно проделал Тодд) и исчезнуть, одновременно возникнув за тысячи световых лет от дома. Удалив предварительно из борткома координату возврата. Бедняга Солл…
А можно и по-другому. Как Несс зи’Край, легендарный Несс-поцелованный-удачей. В третьем странствии, после серии безрезультатных прыжков, вынырнуть в астероидном поясе, умудриться не погибнуть, а найти среди несущихся каменных глыб громадный – четыреста линейных размеров его корабля – кусок застывшей воды, суметь вытолкнуть его из общего потока, вызвать транспорт и во главе торжественной процессии прибыть на ближайшую базу уже в статусе зи’Края – Героя нации.
Но даже Нессу удача не улыбалась так, как ему, Тодду…
Свой корабль-модуль – вытянутую антрацитово-чёрную светопоглощающую капсулу – Тодд оставил на тёмной стороне единственного спутника планеты. Он испытал смешанные чувства – недоверие, страх, изумление, – когда бортком после секундной задержки выдал ёмкую и лаконичную характеристику объекта: КОСМИЧЕСКАЯ БАЗА-СФЕРА. НЕ ФУНКЦИОНИРУЕТ. ВЕРОЯТНАЯ ПРИЧИНА – ЗАБРОШЕНА. Сделав пару витков над спутником, Тодд уже самостоятельно без помощи компьютера пришёл к тому же выводу. Идеальная сфера, угловая скорость вращения синхронизирована с планетой, правильная – как по циркулю – круговая орбита. Последний аргумент – полая внутри (датчики-зонды корабля врать не умеют) – сомнений не оставлял: творение разумных существ. Великий космос, несмотря на своё всемогущество, создавать такое бы не стал. Слишком скучно. Опустившись на спутник, Тодд понял, что заброшена база давно. Слой космической пыли с кавернами-кратерами, оставленными блуждающим космическим мусором, за миллионы лет спрессовался в грунт и достигал сотой части диаметра сферы.
Как бы то ни было, Тодда интересовал не спутник, а планета. Выбрав универсальную энергооболочку, он легко преодолел силу притяжения покинутой базы (гравитационные генераторы которой, как ни странно, исправно работали) и направился к величественно парящему на расстоянии световой секунды гигантскому голубому шару в тонкой атмосферной оболочке, освещённому с одной стороны местным светилом…
2
– Так ляжешь, что ль?
– Нет, не хочу, Макар Саввич.
– Ну смотри, дело хозяйское. Тогда сбегай, посмотри, как там дела у ребят? Как с боеприпасами?
– Слушаюсь, товарищ старшина.
Петька вскочил, козырнул и скрылся в лестничном проёме.
"А ведь хороший боец выйдет", – подумал Зипунов, провожая его взглядом.
Старшина выглянул в окно. Немцев пока не было. И слава богу. Дом надо удержать любой ценой. Это понимали все: и наши, и фрицы. Удачно занимая перекрёсток, из него можно контролировать улицу, упирающуюся в двухстах метрах к востоку в балку, которая спускалась к самой Волге. Фрицы, соответственно, заняв дом, открывали себе кратчайший путь к той самой Волге аккурат в том месте, где одна из немногих действующих наших переправ хорошо простреливалась. Из любого оружия.
Послышались выстрелы. С потолка посыпалось. "Началось", – подумал Зипунов, беря автомат и передёргивая затвор. Он занял место у окна и глянул вниз. Цепочка фрицев, прижимаясь к земле, короткими перебежками приближалась к дому. Сейчас я вам, родимые, всыплю. Он прицелился, и короткой очередью скосил фрица, недальновидно не пожелавшего пригнуться. Остальные тут же залегли и начали стрелять. Так-то, черти.
Прибежал Петька.
– Дядь Макар! Зинка, кажись, того…
– Чего "того"?
– Ну, это… Рожает.
Зипунов выругался.
– Нашла время. Ладно. Бери Нечипорука и дуй в подвал. Поможешь, коли так.
– Дядь Макар, я с вами!
– Боец Мальцев, это приказ!
Петьку как ветром сдуло. Дай-то бог. Господи, тут смерть повсюду витает, а она рожать вздумала. Надо ж. И сколько их таких здесь, в Сталинграде, не успевших эвакуироваться. А как успеешь, когда на каждом углу стреляют, бомбят. Как началось всё двадцать третьего августа, так и продолжается без единого передыху. Почитай, месяц как. Эх…
Из соседнего окна раздался треск. И снизу. И сверху. Молодцы, ребята! Сейчас мы вас поджарим, сволочи! Немцы по одному, прячась за кучами битого кирпича, приближались перебежками. Вот один из бегущих, вскинув руки, рухнул на землю. Готов! Что за чёрт? Словно облако сгустилось над убитым фрицем. Словно воздух заколыхался мелкой рябью и через мгновенье растворился. Тьфу ты, наваждение! От усталости, не иначе как. Три дня уж толком не спамши. Да и питание – одни сухари, да вода. Зипунов мотнул головой, прогоняя видение.
– Командир, танк! – прокричал Петров из соседней комнаты.
Где? Вот он, панцер проклятый. Т-IV, покачивая стволом-обрубком, вырулил из-за угла и пёр к дому.
– Приготовить гранаты и бутылки!
Танк стрелковым оружием не возьмёшь. Гранатой можно, или коктейлем Молотова. Но это на расстоянии броска. А у него пушка, как жахнет – и кранты… Вот он поравнялся с фрицами, засевшими за кучей. Ага, сейчас они перебегут под его броню, и так, крадучись, подойдут к самым окнам.
– Славяне, приготовиться! Встретим супостата.
Танк остановился. Башня повернулась. Пушка поднялась.
– Ложись! – успел крикнуть Зипунов.
…Вот так бабахнуло! В ушах гудело. Зипунов с трудом поднял голову. Петрову, кажись, конец. Старшина ползком прополз до дверного проёма, ведущего в соседнюю комнату, заглянул внутрь. Сашка лежал в луже крови. Одной ноги не было. Всё. Зипунов пополз назад. Схватил одну из бутылок, стоящих рядком под окном, чиркнул спичкой, поджёг запал. Сашку убили, сволочи! Зипунов начал вскипать. Сейчас я тебе, гад! На миг выглянул из окна, прикинул расстояние и метнул.