Я не понимал и не мог понимать что-либо, не мог думать, не мог вообще ничего. Лишь держался за это время. Я вцепился в него изо всех сил, так сильно, как только мог, иначе давно бы вылетел отсюда. Я не знал, что именно делаю, но внутреннее напряжение помогало оставаться здесь, не перемещаться назад. Я чувствовал, что стоит лишь немного ослабить хватку, и настоящее вырвет меня из прошлого.
Но пока я держался. Все, что было вокруг, да и я сам, который был здесь, перестало иметь значение. Я почти не замечал окружающего.
Стрелка на часах прыгала по циферблату от одной секунды к другой, от одной к другой. Тик-так, тик-так… Я вцепился в эту стрелку, вцепился в это мерное тиканье и уже не мысленно, а по-настоящему сжал зубы. Я должен держаться, должен.
Все плыло перед глазами. Я чувствовал, как дрожь пробегает по времени, я чувствовал, как дрожь пробегает по мне – напряжение было огромным и все увеличивалось, росло с каждым прыжком стрелки, с каждой секундой. Силы начинали оставлять меня. Усталость, и без того владевшая мной, теперь становилась огромной черной пустыней, иссушившей мои моря и реки, испепелившей мои города, превратившей в ничто все, что было во мне, и заполнившей меня, ставшей мной. Опустошение. Я был опустошен, я был без сил.
Но не желал сдаваться, хотя чувствовал, еще немного, и я просто умру от того, что во мне больше не останется сил даже на дыхание, даже на то, чтобы билось сердце.
А потом все кончилось.
Я вдруг увидел себя совсем в другом месте, поначалу не узнавая и не понимая где. Я сидел и дышал часто и прерывисто. Я никак не мог отдышаться, хватая ртом воздух. Пот выступил на лбу, круги плыли перед глазами. Какой-то человек испуганно суетился вокруг, пытаясь привести меня в чувство, и все говорил и почти кричал, спрашивая о чем-то. Голова кружилась, сердце колотилось с бешеной частотой. Сергей Степанович – я вдруг понял, кто этот человек. И то, где я нахожусь… Это ведь его кабинет, больница… Значит… я… в настоящем?
Так вот что произошло. Я начинал приходить в себя. Хотя все никак не мог отдышаться и все плыло перед глазами, но я чувствовал, что стало легче – да, пожалуй, напряжение ушло, мне уже не нужно было прилагать столько сил, чтобы быть.
– Да очнитесь же! Что с вами? Что?! – наконец начал я различать его слова.
– Ничего… – сквозь частое дыхание проговорил я. – Уже ничего… Сейчас пройдет.
– Что случилось? – не переставал спрашивать он. – Почему вы в таком состоянии? Ведь еще секунду назад…
Он достал какой-то пузырек и, открыв его, поднес к моему лицу.
– Нюхайте.
Я почувствовал резкий запах нашатырного спирта.
– Нет, – пытаясь отвернуться, произнес я, – не надо. Сейчас все пройдет.
– Как пройдет? – возмущался Сергей Степанович, все подсовывая мне пузырек. – Я ведь вижу, что вы еле живой. Еще немного, и пора отправляться в лучшем случае в реанимацию.
– Не надо в реанимацию, – отводя рукой его пузырек с нашатырем, проговорил я, все еще тяжело дыша, но уже более или менее спокойным голосом. – Все… Уже почти все.
– Да? – Сергей Степанович недоверчиво смотрел на меня, но все-таки закрыл пузырек крышкой и убрал его.
Дыхание выравнивалось, и сердце начинало биться уже не так часто. Я понемногу успокаивался и приходил в себя. Сергей Степанович наблюдал за мной, стоя рядом.
– Ну, рассказывайте, – наконец произнес он, видя, что со мной уже почти все в порядке, – что там у вас произошло?
– А что произошло? – спросил я.
– Вы сидели, спокойно говорили со мной, а потом закрыли глаза и через секунду начали задыхаться… вот так просто, ни с того ни с сего, – он внимательно смотрел на меня. – Как я понимаю, вы были во времени? Что там случилось? Почему вы вернулись таким?
– Ничего не случилось, – пожал я плечами. – Все было тихо и спокойно. Я пробыл там около девяти часов и в какой-то момент почувствовал, что устал. Именно я, а не тот, кто в прошлом.
– Так, – кивнул Сергей Степанович, слушая меня.
– Тогда я лег спать, но когда уснул, то… не заснул. То есть уснул тот, прошлый я, а я оказался в его снах, но неспящим. Ну, как тогда – я вам рассказывал, помните? – Он снова кивнул. – Потом мне все же удалось его поднять, когда он проснулся на секунду, а дальше я сидел на кухне и пытался остаться в том времени. Настоящее вытягивало меня из прошлого, а я держался, пытаясь остаться там. Это было довольно непросто, я держался, сколько мог, а потом все-таки сорвался и оказался снова здесь.
Сергей Степанович молчал, продолжая выжидающе смотреть на меня.
– Вот, собственно, и все, – сказал я, чтобы он не ждал напрасно.
– Так, – проговорил он. – Насколько я понимаю, ваше состояние – это следствие этой борьбы со временем?
– Наверно, так.
– Угу, – он продолжал смотреть на меня, но уже не с ожиданием, а изучающе, как на некий объект, подлежащий исследованию. – То есть что-то заставляло вас выйти из времени и вернуться в настоящее?
– Да.
– А почему вы решили, что это именно так?
– Не знаю. Почувствовал. Это было несложно, ощущения довольно явно говорили об этом.
– Так-так, – Сергей Степанович достал сигарету, потом протянул мне пачку. – Будете? – спросил он.
– Нет, спасибо.
Я ощущал усталость. Перестав быть загнанной лошадью и отдышавшись, я какое-то время чувствовал себя вполне нормально, но теперь, когда последствия выхода из времени прошли, усталость начала проявлять себя. Не такая, как там, когда мне приходилось держаться за время – сейчас я просто был без сил от прошлого напряжения. Я был расслаблен, но совершенно выжат. Мое тело просило отдыха и, казалось, уже не было способно на движения.
– А как с тем, что прошлое стало вашей единственной реальностью? – поинтересовался Сергей Степанович. – На этот раз не было такого, что вы перестали различать себя из прошлого и настоящего?
– Нет, – устало проговорил я, – с этим как раз все в порядке. Там не происходило никаких сложных переживаний, все было довольно спокойно, и я не путал себя с собой, – я слабо улыбнулся.
Сергей Степанович курил, выдувая дым в сторону.
– А насчет куртки, по-моему, это бесполезная затея, – сказал он.
– Да? Почему?
– А как вы думаете, могли бы произойти изменения?
– Как? – не понял я.
– Ну, как вы себе это представляете? Вот вы сидите передо мной в одной куртке, потом перемещаетесь в прошлое, меняете ее, и что должно произойти в настоящем, если, предположим, я наблюдаю за вами во время перемещения?
Я попытался представить.
– Да, – усмехнулся я, – действительно. Не изменится же на мне куртка как в кино – сейчас одна, а потом сразу другая.
– Именно, – кивнул Сергей Степанович.
– Как же тогда? Куда деваются все изменения, которые я делаю в прошлом?
– Знаете, я думаю, что… – он замялся. – В общем, я раньше думал об этом, и у меня была теория на этот счет.
– Еще одна теория? – слабо улыбнулся я, чувствуя, что глаза закрываются и окружающее постепенно отходит куда-то вперед, становясь вокруг и отдельно от меня. Хотелось лечь и уснуть, сидеть было все труднее. Голос Сергея Степановича терял смысл – слова норовили превратиться просто в гул, переставая быть речью. Я был без сил, совсем без сил. Глаза закрывались.
– Да, – чуть улыбнулся он в ответ. – Куда же без них? – а потом продолжил, став серьезным: – Возможно, время не такое единственное, как мы привыкли его понимать. Знаете, может, это и смешно, но в некоторых фантастических книжках пишут об этом. Там время представляется в виде дороги с различными ответвлениями.
– Угу, – мне приходилось затрачивать немало усилий, чтобы слушать и видеть все вокруг – сил уже не было, не было…
– Это вполне вероятно, – продолжал Сергей Степанович. – Почему бы и нет? Фантастические романы очень часто предшествовали научным открытиям – может, и в этом случае тоже?
– Угу, – кивнул я и потом поднял на него сонный, полный усталости взгляд. – Знаете, – сказал я, – что-то я устал. Ничего, если я полежу немного? Можно?
И, не дожидаясь ответа, встал со стула и пошел к кушетке, чувствуя, какое дикое напряжение требует от меня каждый шаг.
– Я немножко, – сказал я. – Минут десять, не больше. Ладно?
– Да, конечно, – развел руками Сергей Степанович. – Если хотите…
– Спасибо, – сонно проговорил я. – А то устал что-то… Сейчас отдохну немного и встану. А вы говорите. Что там за теория? Я слушаю.
– Ну, я про время, – сказал Сергей Степанович. – Может быть, время имеет множество ответвлений, параллельных путей, вариантов развития. Или, может, не параллельных, а… В общем, я думаю, когда вы совершаете изменения в прошлом, то тем самым создаете такую ветвь времени. И теперь тот, для которого в прошлом эти новые события произошли, так сказать, естественным образом, будет жить дальше, исходя из того, что произошло с ним. И у него теперь своя жизнь, которой он живет в своей, отдельной от вас, ветви времени.
Я слушал и боролся со сном, который все сильнее наваливался на меня. Я думал, зачем мне бороться с ним, и не находил ответа.
– Конечно, это только предположение, – говорил Сергей Степанович, – но, во-первых, то, что происходит, вполне подтверждает это. Во-вторых – что мы можем еще, кроме того, чтобы делать предположения? Я имею в виду, если у нас есть возможность перемещаться во времени в прошлое и будущее, то есть вперед и назад, то уж куда-то вбок, в эти параллельные ветви… Это совершенно невозможно. В-третьих, если пойти от противного и предположить, что эта теория неверна, то как может быть еще? Любые другие варианты, так или иначе, все равно сводятся к этому. Хотя… – он замолчал на секунду. – Нет, это слишком сложно. А то, что сложно, как правило, и неверно. Вся наука и сама природа подтверждают, что теория чем проще, тем правильнее. И потом, в-четвертых…
Сон накрыл меня, захлопнув глаза и отделив звуки. Все исчезло. Я уснул.
Тьма. Черная. Какой-то шум. То ли голоса, то ли шорох. Словно в огромном черном колодце без стенок и дна. Что там вверху?
Я открыл глаза.
Я лежал. Сергей Степанович сидел за столом, писал что-то. Я смотрел на него, потом на дверь, вешалку у двери. Не хотелось двигаться – пока я без движения, меня нет. Но, пожалуй, нужно появляться. Я собрался с духом и сел на кушетке. Сергей Степанович повернул голову ко мне.
– Проснулись? – сказал он.
– Да, – часто моргая, проговорил я. – Выходит, я уснул? И долго я спал?
Он посмотрел на часы.
– Часа два с лишним.
– Хм, – удивился я. – Сколько же сейчас времени?
– Ничего, – успокоил меня Сергей Степанович, – еще не очень поздно.
– Вам, наверно, давно домой пора?
– Нет, – беспечно произнес Сергей Степанович, – рабочий день всего час назад кончился. Пока нестрашно. Вы как себя чувствуете?
– Нормально, – ответил я. И потом улыбнулся. – А вы?
Он тоже улыбнулся.
– И я нормально, – сказал он.
Потом мы вышли из больницы. Остановились на улице у входа, где должны были как всегда разойтись в разные стороны.
– Может, поедем ко мне? – предложил я.
– Нет, – чуть смущаясь, ответил Сергей Степанович, – сегодня нет.
– Жаль. Как-то не хочется одному домой ехать и… Слушайте, – вдруг вспомнил я, – а где Леночка? Неужели она без меня ушла?
– А у нее сегодня выходной, – сказал Сергей Степанович. – Вы разве не знали? Она взяла один день за свой счет.
– Да? – удивился я. – А мне ничего не говорила.
Сергей Степанович пожал плечами. Я молчал, не зная, что сказать. Он тоже молчал.
– Ну ладно, – наконец произнес он, – я пойду.
– Нет, подождите, – мне не хотелось, чтобы он уходил, не хотелось оставаться одному. – По-моему, мы еще не все выяснили. Вы ведь говорили о какой-то теории – я там не все понял. Может, – я пытался найти какой-то повод, чтобы задержать его. Что бы такое придумать? Машинально огляделся вокруг. – Вот! – все же нашел я то, что было нужно. – Может, посидим немного? – показал я глазами на небольшое кафе со столиками на улице у метро.
– Не знаю, – замялся Сергей Степанович. – Поздно уже. Я и так задержался…
– Мы недолго, – пытался я уговорить его. – Все равно придете домой позже – какая разница, на час или на полтора?
– Да? Ну, если недолго…
– Пойдемте, – обрадовался я.
И мы пошли к кафе. Взяли там пиво и сели за один из столиков под открытым небом.
Уже стемнело. На чистом, без облачка, небе зажигались звезды. Было бы тихо и спокойно, если бы не дорога рядом, по которой все время проезжали машины. Но, впрочем, это не мешало нам.
– Так вы говорили про ветви времени? – пытался я начать разговор.
– Да, – ответил он, глядя по сторонам.
– И то, что изменения создают новую ветвь, в которой тот я живет своей жизнью?
– Да.
– Сколько же этих ветвей? Или сколько меня в разных ветвях?
– Не знаю, – проговорил Сергей Степанович.
– Наверно, ветвей столько, сколько изменений?
– Наверно, – согласился он.
– А сколько их вообще может быть?
Он пожал плечами.
– Интересно, а они как-то влияют на меня? То есть что-нибудь происходит или меняется в моей основной ветви от того, что их становится больше?
– Не знаю. Наверно, нет.
– То есть вы хотите сказать, что ветви абсолютно отдельны и независимы друг от друга?
– Да, – сказал он, – скорее всего так.
Сергей Степанович достал сигарету и закурил. Я видел, что он думает о чем-то своем – он был замкнут и совершенно не разговорчив.
– Но если в этих разных ветвях существуют несколько таких, как я, значит, там и несколько таких, как вы, – пытался я привлечь его внимание к разговору, – и других людей тоже. Ведь каждая ветвь – это такой же мир, как и этот. Представляете? И у всех есть свои двойники в этих мирах и даже не один, а много двойников – столько, сколько миров. И ваш двойник точно такой же, как вы. В сущности, это ведь и есть вы, только где-то там… вернее, здесь. Они ведь находятся в том же городе, на тех же улицах, только… Где же они? И сколько таких миров? Прямо здесь и сейчас. Хотя и не совсем в это время, но все равно сейчас, ведь на их часах то же время, тот же день. Но их нет, хотя они есть. Ведь так? Они существуют в том же месте и в то же время, но все равно не здесь. Или здесь, но…
Я замолчал, видя, что Сергей Степанович совсем не слушает меня. Он смотрел куда-то на дорогу с машинами, курил.
– О чем вы так напряженно думаете? – спросил я после паузы.
– Что? А? – встрепенулся он, выходя из своей задумчивости. – Нет, ни о чем. Извините.
– Вам так нужно домой?
– Нет, – безразлично протянул он. – Нет, дело не в этом. Просто все становится сложнее и сложнее раз от раза.
– Сложнее?
– Я думал сделать устройство, операцию, добиться перемещения, и все. А на деле это оказалось как снежный ком – чем дальше, тем больше и тяжелее, непонятнее. Слишком много предположений, теорий, которые невозможно проверить.
– Но ведь главное, что перемещения все-таки происходят и ваше устройство работает.
– Это, конечно, так. Но сколько еще неизвестного здесь. Я вот пытаюсь написать об этом, но пока ничего не получается. Выходит или слишком мало и тогда непонятно и бездоказательно, или слишком много и тогда громоздко, разрозненно и еще более непонятно. Не знаю, что делать. Нужно ведь как-то заявлять об этом. Сколько можно молчать и скрывать уже работающую вещь. Да и зачем? По-моему, это просто глупо и где-то даже, наверное, вредно.
Я покачал головой.
– Не знаю, чего вы мучаетесь. Просто опишите свое устройство, операцию и скажите, что все уже работает. Главное ведь сам факт, а остальное… Это уже дальнейшие разработки, – я улыбнулся, – обычное дело.
– Знаете, что меня больше всего беспокоит? – вдруг подавшись вперед, сказал он, глядя мне в глаза.
– Что?
– Нет никаких реальных подтверждений, фактических результатов, свидетельствующих о перемещении во времени.
– Вы что же, не верите мне? – удивился я.
– Я-то верю, – сказал он. – А кто еще поверит в это, в то, что вы бываете в прошлом? Вы бы сами поверили? А что, кроме слов, вы можете представить в доказательство?
Я хотел возразить, но вдруг замолчал, не зная, что сказать. Я так и застыл с открытым ртом, удивленно глядя на Сергея Степановича и понимая, что он прав. Прав!
– Наука – достаточно конкретная вещь, – продолжал он. – Если есть работа, значит, должны быть и результаты. А если нет результатов, то нет и работы, потому что говорить можно все что угодно – нужны конкретные факты, цифры, показания приборов.
– А как же Эйнштейн, Бор? – пытался я возразить. – Их теории…
– Их теории подтверждены множеством опытов, – перебил меня Сергей Степанович. – А что есть у нас? Только слова, рассказы о том, как вы были на море или в снах или покупали куртки… Да меня просто засмеют, если я выйду с этим.
– Но подождите, – пытался я успокоить его… а может себя, – устройство же все-таки работает. Это ведь и есть самый большой и важный факт. И пусть все сколько угодно смеются, но перемещения ведь происходят. Бог с ним, что сейчас мы не знаем, как доказать это, но рано или поздно это удастся. Может быть, для начала представить все в виде теории, если нельзя с практической точки зрения. Наверно, сейчас, когда вы точно знаете, что все работает, вам будет гораздо легче описать это, если вы будете абсолютно уверены в своей правоте.
– Так-то оно так, – проговорил он. – Но все равно меня очень настораживают эти постоянно возникающие сложности, совершенно неожиданные проблемы. Эта вот ваша усталость, например. Почему вы вдруг стали уставать во времени? И что за причина, по которой вас вынесло в настоящее?
Он откинулся на спинку стула и снова стал смотреть на дорогу. Машины проносились мимо, сверкая зажженными фарами. Я не мешал его вновь появившейся задумчивости. Курил. Потом допил свое пиво. Сергей Степанович давно уже сидел с пустой кружкой.
– Может, еще? – спросил я.
– Нет, – покачал он головой. – Пойдемте.
– Пойдемте, – вздохнул я, вставая.
Я решил проводить его до остановки. Торопиться мне было некуда, а вечер был довольно приятный.
– Где же все-таки Леночка? – просто риторически спросил я, когда мы шли вдоль дороги к остановке.
– Не знаю, – машинально ответил Сергей Степанович из глубин своей задумчивости.
Мы молчали и так молча дошли до остановки.
– Что ж, я пойду, – сказал я, протягивая ему руку.
– До свидания, – кивнул он, пожимая ее.
– До свидания, – ответил я.
Не хотелось уходить, но молча стоять с ним, а потом махать ему на прощание, когда он сядет в автобус, представлялось мне совсем не интересным.