- Но я не хочу… - начал было он, однако не стал продолжать.
Селим выглядел сбитым с толку. Ратьен жалобно сказал:
- Вы хотели высказаться по моему делу, мистер Свобода.
- Хотел.
Маленький человечек зажег еще одну сигарету и глубоко затянулся. Его глаза, поразительно и волнующе синие на лице, подобном лицу мумии, скользили от экрана к экрану.
- Комиссар Новиков мог бы привести вам вполне подходящее объяснение упадка астронавтики: все больше людей и все меньше ресурсов с каждым днем. Мы так же не можем позволить себе межзвездную разведку, как и создание представительного правительства. Следы того и другого уничтожаются так быстро, как только позволяет наша боль, а также боль конституционалистов. Насколько мне известно, однако, скорость этого процесса все же не так высока, как того хотелось бы некоторым из вас, джентльмены. Но двадцать лет назад правительство, слишком грубо подталкивая социальные перемены, спровоцировало Североамериканское восстание.
Свобода ухмыльнулся.
- Так что вы должны принять этот урок к сведению и не подстрекать Министерство Астронавтики к мятежу. Легче поддерживать в действии несколько звездолетов еще на десяток-другой лет, чем штурмовать баррикады из картотек, обороняемые доведенными до отчаяния бюрократами, которые будут размахивать окровавленными в трех измерениях флагами. Но, со своей стороны, мистер Ратьен не должен ожидать, что мы будем не только расширять, но даже и содержать его флот.
- Мистер Свобода!.. - задохнулся Ратьен.
Селим откашлялся.
- Всем нам известно незаурядное чувство юмора Комиссара Психологии, - сказал он тусклым голосом. - Но поскольку он упомянул конституционалистов, я предполагаю, он тем самым хотел дать понять, что пора переходить к главному.
Все обратили взгляды на Свободу и замерли, ожидая. Он окутал себя клубами сигаретного дыма и ответил:
- Отлично. Осмелюсь сказать, травля Комиссаров - жестокий спорт, которому я лично предпочел бы охоту на улицах за хорошенькими девушками-Гражданками и проведение с ними специального инструктажа в течение нескольких недель.
На сей раз Свободу наградил свирепым взглядом Ларкин, Шеф Морских Культур.
- Возможно, - продолжал как ни в чем не бывало Свобода, - сне все из вас знают, каков главный вопрос сегодняшней конференции. Я представил на рассмотрение Премьера, мистера Чандры и Коменданта Северной Америки новый рапорт о конституционалистах. Он оказался таким спорным, что для его обсуждения решено было пригласить всю Комиссию Стражей.
Он кивнул Селиму. Грубое сероватое лицо Премьера казалось - немного испуганным. Впечатление было такое, что именно Свобода дал ему разрешение начать. Он вздохнул, заглянул в бумаги, лежавшие на его столе, и сказал:
- Вся беда в том, что конституционалистов нельзя рассматривать как политическую группу. Если б это было так, мы бы хоть завтра выловили их всех. У них нет даже формальной организации и какого бы то ни было соглашения, которое бы их объединяло. Единственное общее между ними - их философия.
- Плохо, - пробормотал Свобода, - философские учения рационализируют эмоциональные отношения. Их философия - это самое натуральное смещение к фрейдизму.
- Что это такое? - поинтересовался Новиков.
- Вам следовало бы знать, - сладким голосом промолвил Свобода. - Вы в этом деле неплохой специалист. Однако продолжим. Официально термин "конституционализм" лишь отражает отношение к физическому миру, которое подразумевает, что мысли основаны на конституции (или составе) реальности. Можно было бы назвать это антимистицизмом. Но я вырос здесь, в Северной Америке, где половина населения все еще говорит по-английски. И я могу вас заверить, что в английском языке слово "конституция" имеет дополнительную смысловую нагрузку. Североамериканское восстание было вызвано тем, что Федеральное правительство постоянно и самым демонстративным образом нарушало даже не дух старой, бедной, много раз исправленной Конституции (к чему, кстати, оно и само приложило руку), а саму букву этой Конституции.
- Все это я прекрасно знаю, - сказал Чандра. - Не думайте, что я не занимался изучением этих так называемых философов. Я знаю, что многие из них участвовали в восстании, а если не они, так их отцы. Но они не представляют опасности. У них бывают междуусобные стычки, но это не самый худший класс. Сейчас у них нет причины, чтобы поднять еще один бесплодный бунт.
Чандра пожал плечами.
- Большинство из них достаточно сообразительны, чтобы понять, что Билль о правах, или как он еще там назывался, просто не имел никакого смысла на континенте, где из полумиллиардного населения восемьдесят процентов неграмотных.
- А кто они такие? - спросил Дилоло - Глава Сельского Хозяйства.
- В основном североамериканцы, - ответил Свобода. - Я имею в виду, из коренных переселенцев, а не из тех, кто позднее эмигрировал сюда с Востока. Но их догмы распространяются среди образованных Граждан всех национальностей, по всему миру. Я предполагаю, что если бы вы провели опрос, то обнаружили бы, что четверть всего грамотного населения - а среди ученых и того больше - по существу признают доктрину конституционалистов. Хотя, конечно, не все из них сознательно относят себя к их числу.
Остальные внимательно слушали, не делая попыток прокомментировать его слова.
- Другими словами, - сказал Чандра, - это не просто новая религия. Она не для низов, но и не для Стражей и, как правило, - он посмотрел на Свободу долгим взглядом, - не для Граждан высшего уровня. Это я уже знаю. Это тоже составляло предмет моего изучения. И я выяснил, что конституционализм привлекает в основном людей, которым приходится много работать, зажиточных, но не богатых. Солидные и умеренные, они слегка увеличивают состояние отцов и мечтают, чтобы у сыновей оно было еще больше. Такие люди не могут быть революционерами.
- И все-таки, - возразил Свобода, - конституционализм набирает силу с быстротой, несколько неожиданной, если вспомнить, сколь немногочисленны были прежде его официальных последователи.
- Как? - осведомился Ларкин.
- Вам теперь приходится оставлять в покое дочек ваших инженеров, не так ли? - вопросом на вопрос ответил Свобода.
- При чем тут… Я имею в виду… объясните вашу мысль, прежде чем я предъявлю свои возражения!
Свобода усмехнулся. Он мог вывести Ларкина из себя всегда, когда ему хотелось.
- У Стражей есть власть, - произнес он, - но и оставшиеся на Земле средние классы имеют определенное влияние. Здесь есть одна тонкость. Массы не пытаются подражать Стражам, да и практически не подчиняются нам. Слишком велика между ними пропасть. Их естественные лидеры - Граждане нижне-среднего уровня. А уж они, в свою очередь, смотрят на средние и верхне-средние классы. Что же касается нас, Стражей, - мы можем издать указ об ирригации Марокко и согнать миллионы заключенных на рытье каналов, но лишь при том условии, что инженер из верхне-среднего класса убедит нас в осуществимости такого мероприятия. Возможно, именно он и мог бы подать нам подобную идею! Опасность конституционализма заключается в том, что он, похоже, может привести средний класс к осознанию своей потенциальной силы, что побудит их потребовать соответствующего количества голосов в правительстве. А это будет для нас, я бы сказал, смерти подобно.
Наступила пауза. Свобода докурил сигарету и зажег другую. Он почувствовал, что в горле у него клокочет. Ни один биомедик в мире не в силах возместить вред, наносимый им своим легким и бронхам. "Но что же делать?" - думал он во тьме своего уединения.
Селим сказал:
- Речь идет не об угрозе персонально нам, джентльмены. Но Комиссар Психологии убедил меня в том, что, если нам дороги наши дети и внуки, мы должны серьезно обдумать этот вопрос.
- Я надеюсь, вы не имеете в виду массовый арест конституционалистов? - спросил взволнованный Ларкин. - Да это и невозможно! Мне известно, сколь многие из моего ведущего технического персонала… я хочу сказать, что это было бы бедствием для каждого океанического города на Земле!
- Вот видите! - улыбнулся Свобода, покачивая головой. - Нет, нет. Кроме таких вот практических, непосредственных трудностей широкая волна арестов может вызвать новые заговоры с целью ниспровергнуть Федерацию. Я не так глуп, друзья мои, Я предлагаю не громить конституционалистическое движение, а сделать под него подкоп.
- Но послушайте, - возразил Чандра, - если речь идет о простой пропагандистской кампании против этих верований, зачем собирать целую Комиссию Стражей, чтобы…
- Не только о пропаганде. Я хочу закрыть школы конституционалистов. Взрослых пока не будем трогать. Пусть думают так, как им нравится. Мы должны сейчас позаботиться о другом поколении.
- Но неужели же вы допустите, чтобы это отродье училось в наших школах? - прошипел Дилоло.
- Уверяю вас, у них нет вшей, - парировал Свобода. - Единственное, чем они, может быть, заражены, так это некоторой оригинальностью. Однако, не бойтесь, я не такой деспот. И все же моя идея в достаточной степени серьезна, чтобы санкционировать ее могло только решение всей Комиссии. Я предлагаю возродить старую систему обязательного образования.
Свобода сел и сделал вид, что не замечает поднявшегося гама, и поэтому все быстро умолкли. Тогда он продолжил:
- Конечно, эта система будет несколько изменена. Я не намерен вовлекать в нее безнадежные семьдесят пять процентов населения. Пусть живут в свое удовольствие. Не составит труда завысить приемные стандарты, чтобы чернь осталась в стороне. Мне же нужен указ, предусматривающий государственное финансирование и официальные требования ко всему основному образованию. Я оставляю в покое ремесленные центры, академии, монастыри и другие полезные или безвредные учебные заведения. Но школы, где преподавание ведется в соответствии с принципами конституционализма, будут объявлены школами недопустимо низкого стандарта. Я уволю учителей и заменю их хорошими преданными наемниками.
- Может возникнуть недовольство, - предупредил Дилоло.
- Да, но не думаю, что недовольных будет слишком много. Конечно, родители будут возражать. Но что они смогут сказать? Ведь государство во внезапном приливе щедрости снимает с их плеч тяжесть платы за обучение (неважно, откуда мы возьмем средства для этого) и обеспечивает качественные занятия и знания их детей и их адаптацию в обществе. Если же у родителей появится желание дополнительно внушить своим чадам собственные маленькие смешные идейки, то они смогут заниматься этим по вечерам и во время каникул.
- Ха! - усмехнулся Чандра. - Много пользы тогда принесет эта реформа!
- Именно много, - согласился Свобода. - Саму философию мы трогать не будем. Однако ты не усвоишь ее как следует, слушая по часу в день лекции усталого отца, в то время как тебе хочется поиграть с друзьями в мяч. К тому же твои неконституционалистически настроенные одноклассники будут высмеивать твои странности. Родители вряд ли будут способны организовать общественную поддержку своих интересов. Их потомство, воспитанное в подобном духе, никогда не устроит революцию, и мы убьем конституционализм в его же собственной колыбели.
- Однако вы все еще не доказали, что результат стоит того, чтобы беспокоить себя этим убийством, - съязвил Новиков.
Ларкин мстительно поддержал его:
- Я знаю, в чем причина. В том, что единственный сын мистера Свободы - конституционалист. В том, что они порвали свои отношения десять лет назад и с тех пор не разговаривают!
Глаза Свободы побелели. Его взгляд остановился на Ларкине и застыл. Ларкин начал ерзать, вертеть в пальцах карандаш, посмотрел в сторону, потом назад и вытер с лица пот.
Свобода продолжал смотреть на него. В комнате стало очень тихо. И так же тихо стало в остальных комнатах, изображение которых передавалось сюда из разных точек Земли.
В конце концов Свобода вздохнул:
- Я изложу вам все факты и детали анализа, господа, - сказал он. - Я докажу, что конституционализм несет в себе семена социальных перемен, причем перемен радикальных. Может быть, вы хотите вернуть атомные войны? А может, вы считаете, что буржуазия достаточно сильна, чтобы иметь свой голос в правительстве? Последнее звучит менее угрожающе, но я уверяю вас, господа, что в таком случае Стражей можно будет считать мертвецами. Ну, а теперь, в доказательство моего утверждения, я начну с…
2
Дом Терона Вульфа оказался на пятом ярусе когда-то респектабельного района. Джошуа Коффин помнил, как почти столетие назад это здание одиноко возвышалось среди садов и только сумрачное облако на востоке указывало, где находится город. Но теперь город с его низкими пластиковыми скорлупками поглотил этот дом. Сменится еще одно поколение, и здесь уже будет территория Нижнего уровня.
- Однако, - заявил Вульф, - я прожил здесь всю свою жизнь и с какой-то сентиментальностью привязался к этому месту.
- Прошу прощения? - Коффин был удивлен.
- Возможно, звездолетчику это понять трудно, - улыбнулся Вульф. - Так же, как, впрочем, и большинству Граждан из категории осторожных, которым вообще незнакомы глубокие чувства. Они даже в большей степени кочевники, чем вы, Первый Офицер. Обычно ты или принадлежишь к семье Стража и обладаешь имением, или являешься безымянным человеком из толпы, слишком бедным, чтобы двинуться куда-нибудь, оборвать свои корни. Но я - исключение, потому что принадлежу к среднему классу, - он почесал бороду и через некоторое время саркастически добавил: - Кроме того, трудно найти квартиру, которая сравнилась бы с этой. Не забывайте, что с тех пор, как вы улетели, население Земли удвоилось.
- Я знаю, - сказал Коффин более резко, чем намеревался.
- Но войдемте же.
Вульф взял его под руку и повел с террасы. Они вошли в комнату старинного стиля с широкими окнами, массивной мебелью и панелями, из дерева, возможно настоящего, с полками, установленными большими и маленькими книгами, и несколькими потрескавшимися от времени картинами, написанными маслом.
Жена коммерсанта, скромная женщина лет пятидесяти, поклонилась гостю и вернулась на кухню. Неужели она действительно сама готовила? Коффин был, непонятно, почему тронут.
- Пожалуйста, садитесь, - Вульф указал на обшарпанный отвратительный стул. - Это антиквариат, но еще весьма функциональный. Если, конечно, вы не предпочитаете современную моду сидеть, скрестив ноги на подушке. Даже Стражи начинают полагать, что это элегантно.
Конский волос заскрипел под тяжестью тела.
- Курите?
- Нет, благодарю, - звездолетчику показалось, что его тон стал теперь слишком чопорным, и он попытался объяснить свой отказ: - Для людей нашей профессии эта привычка не характерна. Соотношение курящих и некурящих в межзвездном полете составляет примерно один к десяти.
Он вдруг запнулся.
- Извините, я не хотел касаться узкопрофессиональных тем.
- О, мне это было бы очень интересно. Именно поэтому я и пригласил вас сюда, заинтригованный вашей лекцией.
Вульф вынул для себя сигару из ящичка:
- Вина?
Коффин согласился на стаканчик сухого шерри. Вино было настоящее и, без сомнения, баснословно дорогое. Было своего рода кощунством угощать им человека с таким непритязательным вкусом, как у Коффина. Однако, как сказано в писании что безосновательная снисходительность к себе - это грех.
Он посмотрел на Вульфа.
Коммерсант был большим, тучным, но все еще энергичным. для своего среднего возраста человеком. Широкое лицо его носило странный отпечаток какой-то отстраненности, как будто одна часть его существа, отчуждения от мира, предавалась исключительно созерцанию. На нем был официальный хитон, впрочем надетый поверх пижамы, на ногах Коффин заметил тапочки. Вульф сел, отхлебнул вина, выпустил кольцо дыма и сказал:
- Позор для нас, что так мало людей слушали вашу лекцию, Первый Офицер. Она была чрезвычайно интересной.
- Я не слишком блестящий оратор, - не без основания признался Коффин.
- Но чего стоит одна тема! Подумать только: планета в системе Эпсилон Эридана, пригодная к заселению!
Коффин почувствовал, как в нем поднимается тяжелая волна гнева. Прежде, чем он смог остановить ее, язык уже выпалил:
- Вы, наверное, уже тысячный, кто повторяет эту чушь. К вашему сведению, эту систему уже посещали несколько десятков лет назад, и ни одной планеты, сколько-нибудь пригодной для жизни, там не оказалось. Я-то думал, вы действительно слушали мою лекцию.
- Просто вылетело из головы. В наше время астронавтика редко является предметом разговора. Извините, - сказано это было больше из вежливости, чем из раскаяния.
Коффин опустил голову, щеки его горели.
- Нет, это я должен просить у вас прощения, сэр. Я проявил несдержанность и невоспитанность.
- Забудьте об этом, - сказал Вульф. - Я думаю, мне понятно, почему вы так напряжены. Сколько времени прошло с тех пор, как вы улетели? Восемьдесят семь лет, из них пять, плюс время космических вахт, вы провели, бодрствуя. Это была вершина вашей карьеры, то, что дано испытать лишь немногим. И вот вы вернулись. Ваш дом исчез, ваши родственники рассеялись кто куда, люди и большая часть всего остального изменились почти до неузнаваемости. И, что хуже всего, никому до этого нет дела. Вы предлагаете им новый мир - пригодную для жизни планету, которую человечество мечтало обнаружить в течение двухсот лет космических исследований, - а они зевают вам в лицо или же начинают насмехаться над вами.
Некоторое время Коффин сидел молча, вертя в руках стакан с шерри. Это был высокий человек с лицом пьяного янки и первой сединой в волосах. Он все еще отдавал предпочтение облегающему мундиру и черным брюкам с острыми, как нож, стрелками и золотыми пуговицами, на которых красовался американский орел. Такая униформа была до смешного устаревшей, даже для работника космической службы.
- Ну, почему, - произнес он наконец, с трудом подбирая слова, - я ожидал… э… встретить другой мир… после своего возвращения. Это естественно. Но я как-то не предполагал, что мир изменится именно в эту сторону. Мы, я и мои люди, как и все другие звездолетчики, мы знали, что выбрали особый путь в жизни. Но мы служили людям, а это все равно что служить Богу. Мы ожидали, что вернемся в общество астронавтики, или, по крайней мере, в свою собственную нацию астронавтов, которая возникнет наряду с другими нациями, - вы понимаете? Но оказалось, что общество, наоборот, вырождается.
Вульф кивнул.
- Пока еще это понятно немногим, Первый Офицер, - сказал он, - но космонавтика увядает.
- Почему? - пробормотал Коффин. - Что мы такого сделали, что обернулось против нас?
- Мы съели наши ресурсы с той же непринужденностью, с какой увеличивали население. Поэтому Четыре Всадника выехали на предсказанные им дороги. Исследование космоса становится слишком дорогим.
- Но заменители - новые сплавы, алюминий - все еще должны быть в изобилии, и потом термоядерная энергия, термоионическая конверсия, диэлектрическое аккумулирование…