- Может быть этот твой приятель захотел бы что-нибудь из своих деликатесов обменять… - Мюллер замолчал. - Нет, нет, - сказал он чуть погодя, - забудь о том, что я сказал. Не хочу никаких обменов.
- Ты бы мог просто пойти со мной в лагерь, - сказал Раулинс. - Он бы побаловал тебя всем, что есть в его запасах. Это уж вне сомнения.
- До чего ты хитрый, Нед! - Теперь Мюллер печально глядел на свой фужер. - Меня не удастся уговорить, Нед. Я не хочу иметь ничего общего с теми людьми.
- Мне неприятно, что ты так к этому подходишь.
- Еще выпьешь?
- Нет. Мне пора возвращаться. Я ведь пришел сюда не на весь день. В лагере меня такой ад поджидает за то, что я ничего не сделал из того, что мне было поручено.
- Большую часть этого времени ты провел в клетке. За это они не могут быть на тебя в претензии.
- Могут все-таки. Я уже за вчерашнее получил немного. Им вроде бы не особенно нравится, что я прихожу к тебе.
Мюллер неожиданно почувствовал, как что-то защемило у него в сердце.
Раулинс продолжал:
- Я и так растранжирил здесь сегодня весь день, так что нисколько бы не удивился, если бы они совсем запретили мне приходить сюда. Они будут на меня злы. Понимаешь, раз уж они знают, что ты не горишь желанием сотрудничать с ними, они расценивают эти мои визиты к тебе как пустую трату времени, которое я мог бы потратить на помощь нашим группам в зонах "Е" или "F".
Он допил фужер до конца и поднялся, слегка пошатываясь. Посмотрел на свои голые ноги. Какая-то распыленная диагностатом лечебная субстанция цвета кожи покрыла ранки так, что трудно было даже догадаться, что недавно ноги были искалечены. Он с трудом натянул свои изодранные брюки.
- Ботинок и не буду надевать, - заявил он. - Они в жутком состоянии. Наверно, я могу добраться до лагеря и босиком.
- Мостовая очень гладкая, - сказал Мюллер.
- Ты мне дашь немного этого напитка для моего приятеля?
Ни слова не говоря, Мюллер вручил Раулинсу наполовину еще полную фляжку. Раулинс прикрепил ее к поясу.
- Это был очень интересный день. Я надеюсь, что мне удастся навестить тебя.
4
Пока Раулинс, прихрамывая, добирался до зоны "Е", Бордман спросил:
- Как твои ноги?
- Устали. Но раны быстро заживают. Ничего со мной не случится.
- Смотри, чтобы у тебя бутылка не выпала.
- Не бойся, Чарльз. Я ее надежно привязал. Я не хотел бы лишить тебя такого удовольствия.
- Нед, послушай. Мы в самом деле выслали к тебе множество роботов. Я все время смотрел на твое ужасное сражение с этими зверями. Но мы ничего не могли поделать. Каждого робота Мюллер уничтожал.
- Все в порядке, - сказал Раулинс.
- Он на самом деле неуравновешен. Он не захотел пропустить во внутренние зоны ни одного робота.
- Все в порядке, Чарльз. Ведь я же выбрался из этого живым.
Однако Бордман не прекращал разговора:
- Мне пришло в голову, что если бы я совсем не высылал туда роботов, Нед, было бы значительно лучше. Ведь они слишком надолго задержали Мюллера. За это время он вполне мог вернуться к тебе. Освободить тебя. Или же поубивать этих животных. Он…
Бордман замолчал, скривился и мысленно обругал себя за эти бредни. Признак старости. Он почувствовал складки жира на своем животе. Необходимо вновь придать себе вид шестидесятилетнего мужчины и одновременно вернуть хорошее физическое самочувствие тех времен, когда ему было пятьдесят. Таким способом хитрый человек скрывает свою хитрость.
После длительного молчания он сказал:
- Я полагаю, что Мюллер уже подружился с тобой. Я рад. Пришло время соблазнить его и заставить покинуть лабиринт.
- И как я это сделаю?
- Пообещай ему исцеление, - сказал Бордман.
Глава десятая
1
Они встретились через два дня около полудня в зоне "В". Мюллер приветствовал Раулинса с явной радостью и облегчением. Раулинс подошел, наискосок пересекая овальный - может быть, танцевальный зал, расположенный между двумя сапфировыми башнями с плоскими крышами. Мюллер кивнул.
- Как ноги?
- Превосходно.
- А твой приятель? Понравился ему мой напиток?
- Безумно. - Раулинс вспомнил блеск в лисьих глазах Бордмана. - Он шлет тебе какой-то особенный коньяк и надеется, что еще раз угостишь его своей отравой.
Мюллер присмотрелся к бутылке в вытянутой руке Раулинса.
- К чертям это, - холодно произнес он. - Ты не уговоришь меня ни на какой обмен. Если ты дашь мне эту бутылку, я ее разобью.
- Но почему?
- Дай-ка, я тебе это покажу. Нет, подожди. Не разобью. Ну, давай.
Он обеими руками взял бутылку у Раулинса, открутил колпачок и поднес ее к своим губам.
- Вы - дьяволята! - ласково сказал он. - Что это? Из монастыря на Денебе XIII.
- Я не знаю. Он лишь сказал, что тебе это придется по вкусу.
- Дьяволы! Искусители! Товарообмен, чтоб нам всем гореть в аду! На этом конец. Если ты еще раз заявишься ко мне с этим проклятым коньяком… или каким-нибудь другим эликсиром… даже богов, даже… чем-то другим, я не возьму. Чем ты, собственно, занят целыми днями?
- Работаю. Я же говорил тебе. Им не нравится, что я посещаю тебя.
И все же он меня ждал, подумал Раулинс. Чарльз был прав: я уже добрался до него. Почему он такой упрямый?
- Где они сейчас копают? - спросил Мюллер.
- Нигде не копают. Мы исследуем акустическими зондами границу зоны "Е" и "F", чтобы установить хронологию… был ли этот лабиринт построен сразу или постепенно. А ты как думаешь, Дик?
- Чтоб ты сдох. Ничего нового из археологии ты от меня не услышишь! - Мюллер сделал еще один глоток коньяка. - Ты, вроде бы, слишком близко стоишь, - заметил он. - Метра четыре-пять.
- Ты был еще ближе, когда подавал мне эту фляжку. Я не видел, чтобы это тебе помешало.
- Ты не ощущаешь последствий?
- Ощущаю.
- Но скрываешь их, как положено стоику, верно?
Пожав плечами, Раулинс беззаботно ответил:
- Мне кажется, что впечатление слабеет по мере повторения. Оно и до сих пор сильное, но мне гораздо лучше, чем было в первый день. Ты уже замечал что-нибудь похожее в случаях с другими?
- Никто другой не отваживался на повторения, как ты это называешь, - сказал Мюллер. - Иди-ка сюда, малыш. Видишь вон это? Это мой водопровод. Прямо роскошь. Черная труба бежит вдоль всей зоны "В". Она из оникса, как мне кажется. Из полудрагоценного камня. В любом случае - смотрится прекрасно. - Мюллер погладил трубу и пошлепал по акведуку. - Там есть какая-то система насосов. Они выкачивают воду из каверны где-нибудь на глубине может в тысячу километров, не знаю. На поверхности Лемноса нет никакой воды.
- Моря есть.
- Независимо от… ну, от чего-то там. Вот здесь ты видишь один из кранов. Такие есть через каждые пятьдесят метров. Насколько я ориентируюсь, это был водопровод для всего города, из чего вытекает, что те, кто выстроил этот город, не нуждались в большом количестве воды. Скорее всего, вода не имела для них принципиального значения, поскольку они все это так спроектировали. Подключений я не нашел. Пить хочешь?
- Пожалуй, нет.
Мюллер подставил изогнутую ладонь под спиральный с тонкой гравировкой кран. Появилась вода. Он быстро сделал несколько глотков. Когда он убрал руку, вода перестала течь.
- Попей, - предложил Мюллер. - Чтобы потом не мучиться от жажды.
- Я не могу оставаться надолго, - сказал Раулинс, но воды немного глотнул.
Неторопливым шагом они оба добрались до зоны "А". Клетки вновь были закрыты. Раулинс при виде их содрогнулся. Сегодня я бы не хотел ставить подобных экспериментов, - подумал он. Они отыскали себе скамьи из полированного камня, изогнутые по бокам на манер кресел. Они уселись на этих скамьях и принялись беседовать. Их разделяло значительное расстояние, такое, чтобы Раулинс не чувствовал себя слишком нехорошо из-за эманации Мюллера и все же ощущение разделенности не возникало.
Мюллер разговорился. Он перескакивал с темы на тему, порой впадал в гнев, временами предавался самооплакиванию, но в общем-то, говорил спокойно, с обаянием - пожилой мужчина, которому приятно в обществе молодежи. Он высказывал мнения, философствовал.
Мюллер рассказывал о начале своей карьеры, частенько упоминал Бордмана. Раулинс старался относиться к этому безразлично. Отношение Мюллера к Бордману явно сочетало собой мешанину глубокого уважения и затаенной обиды. Мюллер все еще не мог справиться с тем, что Бордман воспользовался его слабостями и отправил его к гидрянам. Это нелогично, думал Раулинс. Если бы я сам обладал таким любопытством и честолюбием, я бы все сделал, чтобы именно мне поручили эту миссию. Безотносительно к Бордману, не глядя на риск.
- А у тебя как все было? - спросил Мюллер под конец. - Ты строишь из себя менее знающего, чем есть на самом деле. Кажешься нерешительным и наделен соображением, заботливо скрытым под маской старательного студента. Что тебе дает археология?
Раулинс посмотрел ему прямо в глаза.
- Возможность соприкоснуться с миллионом разных прошлых. Я хочу знать, как это все было, и почему именно было так, а не иначе. И не только на Земле, в нашей Солнечной системе. Везде.
- Хорошо сказано!
Еще бы, похвалил себя в душе Раулинс. Наверное, Чарльз оценит этот мой прилив красноречия.
- Может быть, я бы мог пойти на дипломатическую службу, - сказал он, - как это сделал ты. Но вместо дипломатии я выбрал археологию. Я думаю, что не буду жалеть. Тут столько всего для открытий… и в других местах! Мы еще только начинаем осматриваться.
- В твоем голосе слышится энтузиазм.
- Может быть.
- Я рад это слышать. Это мне напоминает то, что я говорил когда-то.
Раулинс вспылил:
- Но чтобы ты не считал, что я - этакий оптимист, я тебе скажу кое-что от души. Мной руководит скорее некий эгоистический интерес, а не абстрактная жажда знаний.
- Ясное дело. И простительное. Мы и в самом деле не особенно отличаемся друг от друга. Кроме того, конечно же, что между нами существует разница в возрасте… сорок лет с лишним. Ты не особенно придавай значение своим побуждениям, Нед. Лети к звездам, лети. Радуйся каждому полету. Рано или поздно жизнь сломает тебя так же, как и меня, но будет это не скоро. Когда-нибудь… А может и никогда… Не думай об этом.
- Постараюсь не думать, - сказал Раулинс.
Теперь он улавливал сердечность Мюллера, ниточку подлинной симпатии. И все же продолжала существовать эта волна кошмара, непрекращающееся излучение чего-то из нечистых глубин души, вони, ослабленной расстоянием и все же ощутимой. Повинуясь состраданию, Раулинс все откладывал то, что он должен был сказать, Бордман нетерпеливо подстегивал его:
- Ну, давай, парень! Переходи к делу.
- Ты куда-то далеко забрался мыслями, - сказал Мюллер.
- Собственно, я думал над тем, как это ни печально, что ты не хочешь нам помочь… что ты так враждебно относишься к человечеству.
- У меня есть на то право.
- Но ты не должен так всю жизнь и провести в этом лабиринте. Есть же какой-то выбор!
- Позволить убрать себя вместе с отбросами?
- Послушай, что я тебе скажу, - начал Раулинс. Он набрал в грудь воздуху и сверкнул открытой мальчишеской улыбкой. - Я говорил о твоем случае с врачом нашей экспедиции. Это человек изучал нейрохирургию. О тебе он знал. Так вот, он утверждает, что теперь такие заболевания лечатся. Разработаны определенные методы… за последние два года. Можно блокировать источник этого излучения, Дик. Он просил, чтобы я тебе повторил это. А потом мы возьмем тебя с собой на Землю, тебе сделают операцию, и ты станешь здоров.
2
Это искрящееся, острое, ранящее слово среди слов тактичных, ласковых, попало прямо в сердце и пронзило его насквозь. Здоров! - эхом отразилось от темных, грозных стен лабиринта. Здоров! Здоров! Здоров! Мюллер ощутил яд этого искушения.
- Нет, - сказал он, - чепуха! Излечение невозможно.
- Откуда у тебя эта уверенность?
- Я знаю.
- Наука за эти девять лет ушла вперед. Люди уже исследовали, как работает мозг. Познакомились с электроникой мозга. И знаешь, что сделали? Соорудили в одной из лунных лабораторий огромную модель… ну да, года два назад… и провели на ней все эти опыты от начала до конца. Наверняка им не терпится, чтобы ты вернулся, тогда они смогут проверить верность своих теорий. И чтобы ты вернулся в том состоянии, в каком находишься. Они прооперируют тебя, заглушат то, что ты излучаешь, и тем докажут, что они правы. Тебе ничего не надо делать, просто вернуться вместе с нами.
Мюллер мерно постукивал ладонью о ладонь.
- Почему ты не говорил мне об этом раньше?
- Я не знал. Ничего не знал.
- Ну, конечно.
- Я, правда, не знал. Ведь мы же не могли рассчитывать, что встретим тебя здесь, верно же? Сперва мы могли только догадаться, кто ты такой и что здесь делаешь. Потом я тебя узнал. И только сейчас наш врач вспомнил об этом методе лечения… А что такое? Ты мне не веришь?
- С виду ты просто ангелочек, - сказал Мюллер. - Глазки голубые, полные сладости. Нед, в чем заключается твоя игра? Чего ради ты излагаешь мне все эти глупости?
Раулинс покраснел.
- Это не глупости!
- Я тебе не верю. И я не верю в исцеление.
- Можешь не верить. Но ты столько теряешь, если…
- Не пугай!
- Извини меня.
Настала неприятная пауза.
Мысли клубились в голове Мюллера. Улететь с Лемноса? Постараться, чтобы с него было снято это проклятие? Снова сжимать в объятиях женщину? Женские груди, округлые, жгущие как огнем… Губы, бедра… Восстановить карьеру? Еще раз достичь небес? Отыскать себя после девяти лет разлуки? Поверить?
- Нет, - осторожно произнес он. - Мой случай неизлечим.
- Это ты так говоришь. Но откуда ты знаешь?
- Я просто не вижу в этом смысла. Я верю в предназначение, мальчик. В то, что моя трагедия - это возмездие. Возмездие за тщеславие. Боги не посылают временное несчастье. Они не ограничивают свое наказание несколькими годами. Эдип не вернул себе глаз. Не вернул матери. Прометей не смог оторваться от скалы.
- Ты живешь в реальном мире, а не в греческих мифах, - напомнил ему Раулинс. - В настоящем мире. В нем не все обязано протекать согласно воле богов. Возможно, боги сочли, что ты достаточно натерпелся. А поскольку уж мы заговорили о литературе… Ореста они простили, верно? Так почему ты думаешь, что этих твоих девяти лет им показалось недостаточно?
- Действительно существует возможность исцеления?
- Наш врач говорит, что да.
- Мне кажется, что ты лжешь, сынок.
Раулинс отвел глаза:
- Но с какой целью?
- Понятия не имею.
- Ну хорошо, я вру, - отчаянно сказал Раулинс. - Нет способа, чтобы помочь тебе. Поговорим о чем-нибудь другом. Может, ты покажешь мне фонтан этого напитка?
- Он в зоне "С", - сказал Мюллер. - Но сейчас мы туда не пойдем. Зачем ты рассказал мне всю эту историю, если она неправда?
- Я же просил - переменим тему.
- Допустим, что она все-таки верна, - принялся рассуждать Мюллер. - Что, если я вернусь на Землю, меня, может быть, и вылечат. Так знай: меня это не интересует, даже если бы была гарантия. Я видел людей Земли такими, какие они есть в действительности. Они топтали меня, упавшего. Нет, игра кончилась, Нед. Они смердят. Воняют. Смакуют мое несчастье.
- Ничего подобного!
- Что ты можешь знать? Ты тогда был ребенком, еще более наивным детенышем, чем сейчас. Они относились ко мне как к мрази, поскольку я демонстрировал им тайны глубин их самих. Отражение их грязных душ. Зачем мне надо возвращаться к ним? Зачем они мне нужны? Черви. Свиньи! Я видел, какие они на самом деле, за те несколько месяцев, что провел на Земле после возвращения с Беты Гидры IV.
Выражения их глаз, улыбки, боязливые улыбки, стремление оказаться подальше. "Да, господин Мюллер. Разумеется, господин Мюллер. Только не подходите ближе". Сынок, приходи сюда как-нибудь ночью, и я покажу тебе созвездия такими, как они видны с Лемноса. Я назвал их по-своему. Там есть "Нож"… одно из них. Он длинный, острый. Направленный прямо в позвоночник. И есть "Стрела". Есть "Череп" и "Жаба". Эти два соединяются. Одна и та же звезда светит во лбу "Жабы" и в левой глазнице "Черепа". И звезда эта - Солнце, друг мой. Солнце Земли. Мерзкая, крохотная звездочка, желтоватая, как понос. И на ее планетах множество созданий, которые разливаются по Вселенной, как моча.
- Могу я сказать кое-что такое, что могло бы тебя обидеть? - спросил Раулинс.
- Ты меня обидеть не в состоянии. Но попробуй.
- Я думаю, что у тебя деформированное мировоззрение. За все эти годы ты утратил перспективу.
- Нет. Именно здесь я научился смотреть надлежащим образом.
- Ты ставишь человечеству упрек в том, что оно состоит из людей. И значит, нелегко иметь дело с кем-то вроде тебя. Если бы мы поменялись местами, ты бы понял. Пребывание рядом с тобой вызывает боль! Даже в эту минуту я ощущаю ее каждым нервом. Будь я немного поближе к тебе - я бы разрыдался. Ты не можешь потребовать, чтобы люди моментально приспособились к тебе. Даже твоим любимым понадобилось бы…
- У меня не было никаких любимых.
- Ведь ты же был женат.
- Это все кончилось.
- Ну, любовницы.
- Ни одна из них не могла меня вынести, когда я вернулся.
- Друзья.
- Разбежались, - сказал Мюллер. - Только пятки засверкали.
- Ты не давал им времени.
- Я им дал достаточно времени.
- Нет, - убежденно возразил Раулинс. Он не мог больше вынести и вскочил со скамьи. - А теперь я скажу тебе кое-что такое, что тебе и вправду покажется неприятным, Дик. Мне очень жаль, но я должен.
- Все, что ты скажешь, это бредни на манер тех, каких я наслушался в университете. Наивность студента со второго курса. Этот мир достоин сожаленья, повторяешь ты. Мерзкий, мерзкий. Ты видел, каково человечество в действительности, и не желаешь иметь с ним дела. Каждый так говорит, когда ему восемнадцать лет. Но это проходит. Мы психически организуемся и видим, что Вселенная - достаточно приятное место, и что все люди стараются, как могут… Да, мы не совершенны, но мы и не чудовища. Когда тебе восемнадцать лет, у тебя нет права на такие высказывания. Я же получил это право давным-давно. Я пришел к ненависти трудной и долгой дорогой.
- Тогда почему ты остался при своих юношеских убеждениях? Ты ведешь себя так, словно любуешься собственным несчастьем. Возвращайся с нами на Землю и забудь о прошлом. Или, хотя бы, прости.
- Не забуду. И не прощу.