Я стоял во дворике, ведущем к королевскому приюту. В воздухе слышалось странное потрескивание. Я решил, что это излучение одной из защитных установок Рама, которая как бы экранирует город, защищая его от нападения. Но в тот же момент до меня дошло, что это и означает, что враг уже здесь.
В небе сверкнули звездолеты.
Когда я заметил их во время Наблюдения, они казались мне черными на фоне черной бесконечности, но теперь они пылали с яркостью солнца. Поток сияющих, тяжелых, подобных драгоценным камням сфер заполнил все небо. Бок о бок, они растянулись с востока на запад непрерывной лентой, покрывая весь небосвод и, когда они вот так неожиданно появились, мне показалось, что я услышал звучание невидимого оркестра, возвещающего приход завоевателей Земли.
Не могу сказать, насколько высоко они были, и сколько их парило над головой и какая была у них конструкция. Я только знал, что они были тут в своем неожиданном и подавляющем величии, и если бы я был Защитником, душа моя затрепетала бы только от одного их вида.
В небо вонзились лучи всевозможных оттенков. Битва началась. Я не мог понять действия наших Защитников, таких же загадочных для меня, как маневры тех, кто пришел завоевать нашу планету с таким долгим и славным прошлым, но со скромным настоящим. К своему стыду я ощущал, что я не просто в стороне от битвы, а как-то вне ее, словно все это меня вовсе не касалось. Я бы хотел, чтобы со мной была Эвлуэла, а она была где-то в глубинах дворца Принца Рама. Я бы даже не возражал, если бы сейчас рядом со мной оказался Гормон, Гормон-Мутант, Гормон-шпион, Гормон-чудовищный предатель нашего мира!
И вдруг, усиленные эхом дворцовых сводов, опять зазвучали голоса:
- Дорогу Принцу Рама! Принц Рама ведет Защитников в бой за землю отцов!
Из дворца появилась сверкающая машина в форме слезы. В крышу из блестящего металла было вмонтировано обзорное стекло, чтобы все население могло видеть правителя, чье присутствие должно было поднимать боевой дух воинов. У рычагов управления, гордо выпрямившись, стоял Принц Рама. Его жестокие юношеские черты застыли в суровой решимости; а рядом с ним, одетая словно императрица, сидела Воздухоплавательница Эвлуэла. Казалось, она была в оцепенении.
Королевская колесница взмыла в небо и исчезла в темноте.
Мне показалось, что появился еще один корабль и устремился следом за первым, а колесница Принца появилась снова и что оба корабля закружились по сужающейся спирали, видимо, готовясь к схватке. Облака голубых искр окутали оба корабля, а потом они метнулись ввысь и понеслись дальше, и вот уже скрылись за одним из холмов Рама.
Бушевала ли битва по всей планете? Подверглись ли нападению Парриш и священный Иорсалем и сонные острова Исчезнувших Континентов? Над всей ли планетой повисли звездолеты? Я не знал. Я воспринимал события только на одном крошечном отрезке неба над Рамом, да даже и здесь я как-то неопределенно и слабо осознавал, что же происходит на самом деле. Небо вдруг вспыхивало ярким светом, и я видел стремительные батальоны Воздухоплавателей; потом опять возвращалась темнота, как будто на город набрасывали бархатное покрывало. В отблесках взрывов я видел огромные машины наших Защитников, ведущие торопливый разговор с башен; а звездолеты продолжали неподвижно висеть в воздухе, целые и невредимые. Дворик, в котором я стоял, был пуст, но издали доносились голоса, полные страха и дурных предчувствий, слышные еле-еле. Или это был щебет птиц? Изредка их обрывал грохот, заставляющий вздрагивать весь город. Мимо меня промаршировал отряд Сомнамбул. На площади перед дворцом я заметил еще один отряд - как оказалось, отряд Клоунов. Они растягивали поблескивающую сеть, которая тоже, наверное, предназначалась для защиты. Вспышки молний высветили в небе трех Летописцев на гравитационной площадке, торопясь, они записывали все, что происходило. Мне показалось, хотя я и не был в этом уверен, что воздушный корабль Принца промчался в небе, спасаясь от преследователя. "Эвлуэла", - прошептал я, когда две светящиеся точки исчезли из виду. Высадили ли звездолеты войска? Достигли ли потоки энергии, извергаемые этим нависшим в небе сиянием, поверхности Земли? Зачем Принц схватил Эвлуэлу? Где Гормон? Что делают наши Защитники? Почему вражеские корабли не взрываются в небе?
Всю эту долгую ночь я, словно приросший к древним булыжникам дворика, наблюдал за космической битвой и ничего не понимал.
Начался восход солнца. Нити бледных лучей цеплялись за башни. Я коснулся пальцами глаз, до меня вдруг дошло, что я должно быть спал стоя. Может быть, стоит попросить членства в союзе Сомнамбул, спросил я себя. Я положил руки на шаль Летописца, наброшенную на плечи, удивляясь, как она у меня оказалась, и вспомнил.
Я взглянул в небо.
Вражеские корабли исчезли. Я видел обыкновенное утреннее небо, серое с первыми проблесками. Вдруг, как будто меня что-то подтолкнуло, я оглянулся в поисках моей тележки и тут же вспомнил, что не должен больше Наблюдать, и почувствовал опустошенность, большую, чем обычно чувствуешь в этот час.
Кончилась ли битва?
Побеждены ли враги?
Может быть, корабли завоевателей уже сбиты, и их обломки валяются беспорядочно где-то за пределами Рама?
Все кругом молчало. Я больше не слышал небесного оркестра. А потом из этой жуткой тишины донесся новый грохочущий звук, будто шум машин, которые едут по улицам города. И, казалось, невидимые Музыканты тянули одну и ту же заключительную ноту, печальную и звучную, которая вдруг пропала, будто все струны разом оборвались.
Из громкоговорителей всеобщего оповещения донесся спокойный голос:
- Рам пал. Рам пал.
8
Королевская гостиница была открыта. Ньютеры и прочая прислуга - все сбежали. Защитники, Магистры и Правители, должно быть, с честью пали в битве. Летописца Бэзила нигде не было; не было видно и его собратьев. Я зашел в свою комнату, смыл с себя грязь, освежился и поел, собрал свои нехитрые пожитки и бросил прощальный взгляд на всю эту роскошь, в которой мне пришлось так мало пожить. Я сожалел, что так недолго пробыл в Раме, но, в конце концов, Гормон был незаурядным гидом, и мне многое удалось повидать.
Теперь пора было уходить.
Оставаться в завоеванном городе не имело смысла. Шлем мыслепередачи в моей комнате не реагировал на мои вопросы, и я не знал, насколько масштабным было поражение, но одно было ясно - по крайней мере, Рам вышел из-под контроля человека, и надо было поторапливаться. Я подумал, не пойти ли мне в Иорсалем, как советовал долговязый Пилигрим, которого я встретил перед входом в Рам. Но, подумав, я отогнал эту мысль. Я решил отправиться на запад в Парриш, и не только потому, что он был ближе, но и потому, что там размещалась штаб-квартира Летописцев. Мое ремесло теперь никому не было нужно. И в это первое утро завоеванной Земли я вдруг почувствовал неожиданное сильное и странное желание предложить свою скромную помощь Летописцам и вместе с ними заняться поисками свидетельств более блистательного прошлого нашей планеты.
В полдень я ушел из гостиницы. Сначала я направился к дворцу, который все еще был открыт. Вокруг валялись нищие: одни в наркотическом опьянении, другие - спали, а большинство были мертвы. Мертвые лежали так, что было ясно, что они перебили друг друга, охваченные паникой и яростью. В часовне у трех черепов информационного устройства с потерянным видом сидел на корточках Указатель. Когда я вошел, он сказал:
- Бесполезно. Мозг не отвечает.
- А что с Принцем Рама?
- Мертв. Его сбили завоеватели.
- С ним была юная Воздухоплавательница. Ты что-нибудь слышал о ней?
- Ничего. Мертва, я думаю.
- А город?
- Пал. Повсюду завоеватели.
- Убивают?
- Никого пальцем не трогают, - сказал Указатель. - Они в высшей степени вежливы. Они собирают нас.
- В Раме или везде?
Он пожал плечами и начал ритмично раскачиваться взад и вперед. Я оставил его в покое и пошел еще дальше во дворец. К моему удивлению, комнаты Принца были открыты. Я вошел и был поражен немыслимой роскошью светильников, тканей, мебели, ковров. Я шел из комнаты в комнату и наконец дошел до королевской кровати, балдахином над которой служила плоть гигантского моллюска с планеты другой звезды. И когда раковина раскрылась передо мной, я дотронулся до невообразимо мягкой ткани, которая укрывала Принца Рама, и вспомнил, что Эвлуэла тоже лежала здесь. Будь я помоложе, я бы расплакался.
Я покинул дворец и медленно пересек площадь, начиная свой путь в Парриш.
Когда я уходил, я впервые увидел наших завоевателей. Машина незнакомой конструкции появилась у края площади и с десяток существ вышли из нее.
Они были почти похожи на людей: высокие и широкоплечие с впалой грудью, как у Гормона, и только непомерно длинные руки говорили о том, что они иноземцы. Их кожа казалась какой-то странной, и если бы я стоял к ним поближе, подозреваю, что я бы заметил, что их глаза, губы и ноздри совсем не такие, как у людей. Не обращая на меня никакого внимания, они пересекли площадь какой-то неравномерной походкой, будто двигались на свободно соединенных шарнирах, и вошли во дворец. Они не производили впечатление ни надменных, ни воинственных.
Зеваки. Величественный Рам снова продемонстрировал свое магическое воздействие на пришельцев.
Оставив новых хозяев наедине с их любопытством, я зашагал прочь, к окраинам города. Холод вечной зимы проник в мою душу. Я подумал, была ли это грусть по павшему Раму? Или я скорбел о пропавшей Эвлуэле? Или причиной всего этого было то, что я пропустил уже три Наблюдения и, подобно наркоману, испытывал муки отторжения?
Я решил, что, наверное, все это вместе взятое причиняло мне боль, но больше всего - последнее.
Никто не встретился мне на улицах, пока я шел к воротам. Страх перед новыми хозяевами заставлял рамлян прятаться, так мне казалось по крайней мере. Время от времени с жужжанием проезжали машины пришельцев, но я даже не поворачивал головы. Я подошел к западным воротам города, когда день начал клониться к вечеру. Они были распахнуты, и за ними был виден пологий холм, на груди которого приютились деревья с темно-зелеными кронами. Я прошел под аркой и недалеко от ворот увидел фигуру Пилигрима, медленно бредущего по дороге.
Я его быстро догнал.
Мне было странно видеть его спотыкающуюся неуверенную походку, потому что даже плотное коричневое одеяние не могло скрыть его сильного и молодого тела. Он шел выпрямившись, развернув плечи, и все же походка у него была неуверенная и шаркающая, какая она бывает обычно у стариков. Когда я догнал его и заглянул под капюшон, я все понял: к его бронзовой маске, которые обычно носили все Пилигримы, был прикреплен отражатель для слепых, который помогал им вовремя узнавать о встречающихся на пути препятствиях. Он будто кожей ощутил мое присутствие и сказал:
- Я слепой Пилигрим. Прошу, не причиняй мне вреда.
Это не был голос Пилигрима. Это был сильный, резкий и властный голос.
Я ответил:
- Я никому не собираюсь причинять вреда. Я Наблюдатель, который прошлой ночью потерял работу.
- Многие лишились своей работы прошлой ночью, Наблюдатель.
- Только не Пилигримы.
- Верно, - сказал он.
- Куда ты идешь?
- Прочь из Рама.
- И никуда конкретно?
- Никуда, - сказал Пилигрим. - Совсем никуда. Я буду просто бродить по свету.
- Тогда мы могли бы странствовать вместе, - предложил я; ведь странствовать с Пилигримом считается небывалой удачей, а я, потеряв Гормона и Эвлуэлу, все равно бы странствовал в одиночку. - Я иду в Парриш. Пойдешь со мной?
- В Парриш, так в Парриш, мне все равно, - сказал он горько. - Пойдем. А что за дела могут быть там у Наблюдателя?
- У Наблюдателя теперь нигде не может быть дел. Я иду в Парриш, чтобы предложить свои услуги Летописцам.
- А, - сказал он. - Я тоже был членом этого союза, но это было лишь почетное звание.
- Теперь, когда Земля пала, я хочу больше узнать о ее славной истории.
- Разве пала вся Земля, а не только Рам?
- Думаю, что да, - ответил я.
- Понятно, - ответил Пилигрим.
Он погрузился в молчание, и мы отправились в путь. Он облокотился на мою руку и уже больше не спотыкался, а зашагал уверенной молодой походкой. Время от времени он издавал какой-то звук, что было похоже на вздох или сдавленное рыдание. Когда я расспрашивал его о жизни Пилигрима, он отвечал либо уклончиво, либо отмалчивался. Мы были в пути уже около часа и пошли через лес, когда он неожиданно сказал:
- У меня от этой маски болит лицо. Помоги мне получше приспособить ее.
И, к моему удивлению, он начал снимать ее. У меня перехватило дыхание - ведь Пилигримам запрещено показывать свое лицо. Может, он забыл, что я зрячий?
Снимая маску, он сказал:
- Вряд ли тебе понравится это зрелище.
Бронзовая решетка соскочила с его лица, и прежде всего я увидел, что он перестал видеть свет совсем недавно: зияющие дыры глазниц, в которых побывал не скальпель хирурга, а скорее всего, расставленные пальцы. Потом я узнал резко очерченный породистый нос и, наконец, плотно сжатые тонкие губы Принца Рама.
- Ваше Высочество! - воскликнул я.
Струи засохшей крови на щеках. Вокруг глазниц какая-то мазь. Вряд ли он чувствовал сильную боль, потому что, как я думаю, он убил ее этим зеленоватым снадобьем. Но вот боль, которая пронзила меня, была настоящей.
- Больше не Высочество, - сказал он. - Помоги мне надеть маску! - Руки его задрожали, когда он ее мне протянул. - Края надо растянуть. Они сильно давят мне на щеки. Здесь… и здесь…
Я быстро сделал все, что нужно, потому что не мог смотреть на его обезображенное лицо.
Он надел маску.
- Теперь я Пилигрим, - сказал он тихо. - Рам живет без своего Принца. Ты можешь выдать меня, если хочешь, Наблюдатель. Если нет, помоги мне добраться до Парриша и, если я когда-нибудь опять окажусь у власти, ты будешь хорошо вознагражден.
- Я не предатель, - сказал я ему.
Мы молча пошли дальше. Я не имел понятия, о чем можно говорить с таким человеком. Да, это будет невеселое путешествие. Но теперь мне было суждено стать его проводником. Я подумал о Гормоне и о том, что он сдержал свое слово. И об Эвлуэле я думал тоже, и тысячу раз у меня на языке вертелся вопрос, что стало с его любовницей, маленькой Воздухоплавательницей, в ту ночь, но слова не шли с губ.
Наступили сумерки, но золотисто-красное солнце все еще горело на западе. И вдруг я остановился, и у меня вырвался хриплый звук удивления, потому что над нами промелькнула тень.
Высоко в небе парила Эвлуэла. На ее коже горели отблески заходящего солнца, а ее крылья, раскинутые во всю ширь, переливались всеми цветами радуги. Она уже была на высоте сотни человеческих ростов от земли и поднималась все выше, и я ей, наверное, казался лишь точкой среди деревьев.
- Что это, - спросил Принц. - Что ты увидел?
- Ничего.
- Отвечай, что ты увидел!
Мне трудно было обмануть его.
- Я увидел Воздухоплавательницу, Ваше Высочество. Хрупкую девушку в вышине.
- Значит, наступила ночь.
- Нет, - сказал я. - Солнце еще не зашло.
- Но этого не может быть! У нее ведь только ночные крылья. Солнце бы швырнуло ее на землю!
Я колебался. Я не мог заставить себя объяснить ему, как Эвлуэла могла летать днем, хотя у нее и были только ночные крылья. Я не мог сказать Принцу Рама, что рядом с ней летел Гормон, летел без крыльев, легко скользя в воздухе, обнимая ее хрупкие плечи, помогая ей преодолевать давление солнечного ветра. Я не мог сказать ему, что это его возмездие летит над его головой с его последней возлюбленной.
- Ну? - спросил он требовательно. - Почему же она летит днем?
- Я не знаю, - ответил я. - Для меня это тоже тайна. Сегодня происходит многое, чего я больше не в состоянии понять.
И он снова погрузился в молчание. Мне очень хотелось позвать Эвлуэлу, но я знал, что она не может и не хочет слышать меня, и поэтому я шел дальше, вслед за заходящим солнцем, к Парришу, ведя слепого Принца. А над нами, высоко в небе, летели Гормон и Эвлуэла, летели в сиянии угасающего дня, пока не поднялись так высоко, что я потерял их из виду.
Часть II
1
Странствовать с Принцем, который лишился власти, дело нелегкое. Он остался без глаз, но гордыня его была при нем; слепота не научила его смирению. Он надел маску и одежды Пилигрима, но благочестия в его душе не было.
И пока мы шли к Парришу ранней весной, весь его двор состоял из одного человека - меня. По его желанию я развлекал его историями о своих странствиях; я старался помочь ему преодолеть чувство горького разочарования. Взамен я получал лишь уверенность в том, что у меня будет еда. Ведь никто не может отказать Пилигриму в пище. И в каждом селении на нашем долгом пути мы останавливались в гостиницах, где его кормили и, как его спутнику, кое-что перепадало и мне. Как-то раз, в самом начале нашего пути, он по привычке высокомерно сказал хозяину гостиницы:
- Смотри, чтоб моего слугу тоже накормили.
Слепой Принц не мог видеть взгляда, полного изумленного сомнения, - зачем это Пилигриму слуга? - Но я улыбнулся хозяину, подмигнул ему и многозначительно постучал себя пальцем по лбу. Он понял меня, и уже без лишних слов накормил нас обоих. Потом я, конечно, объяснил Принцу его ошибку, и с тех пор он уже говорил обо мне, как о своем спутнике. И все же я понимал, что для него я всего лишь слуга.
Погода была ясная. В Эйропе становилось все теплее. У дороги зеленели тонкие ивы и стройные тополя, но больше всего здесь было раскидистых звездных деревьев, которые были посажены в чудесное время Второго Цикла, и их голубоватые узкие и длинные листья выстояли Эйропскую зиму. И птицы уже возвращались, перезимовав в Африкии. Их оперение переливалось в воздухе, и они щебетали, обсуждая между собой перемены в этом мире.
- Они издеваются надо мной, - сказал однажды на рассвете Принц. - Они напевают мне свои мелодии, но бросают мне вызов, потому что я не могу видеть их яркое оперение!
Да, ему было нелегко. У него, кто имел так много и все это потерял, были основания жаловаться на белый свет. Для меня поражение Земли означало только необходимость сменить привычки. Остальное было по-старому: мне больше не нужно было заниматься Наблюдениями, но я по-прежнему странствовал по белому свету один. Я и сейчас был один, хотя рядом со мной был спутник.
Мне было интересно, догадывался ли Принц, почему его ослепили. Объяснил ли Гормон Принцу в момент своего триумфа, что он потерял глаза всего-то навсего из-за женщины.
"Ты завладел Эвлуэлой, - мог бы сказать Гормон. - Ты увидел маленькую Воздухоплавательницу и решил поразвлечься. И ты сказал: а ну-ка, девочка, прыгай ко мне в постель. Тебе и в голову не пришло, что она личность. Тебе и в голову не пришло, что она может предпочесть кого-то другого. Ты думал о ней так, как мог думать Принц Рама - властелин. Получай же, Принц"… - И два выпрямленных и растопыренных пальца, как две стрелы, вонзаются в его глаза.
Но я так и не осмелился ни о чем спросить Принца. Во мне еще жил благоговейный страх перед этим павшим монархом. И я не смел проникать в его тайны, затевать беседу о его несчастьях, как с обыкновенным спутником. Я отвечал, когда со мной заговаривали. Я начинал беседу, когда мне подавали знак. Все остальное время я молчал, как послушный вассал в присутствии господина.