Содержание:
1. Гар сын Вада, рассказчик 1
2. Григорий Орлов, косморазведчик 3
3. Гар сын Вада, рассказчик 6
4. Григорий Орлов, косморазведчик 9
5. Гар сын Вада, рассказчик 12
6. И все, все, все… 14
Олег Азарьев
Спящая красавица
Памяти Андре Нортон, которая считала себя просто увлекательных историй
Мирские пути запутанны и опасны.
Хун Цзычен, "Вкус корней"
1. Гар сын Вада, рассказчик
Эти места я знал плохо, и потому не торопился, шагая по лесной тропе. Прежде, судя по ширине тропы, она была как следует протоптана торговцами-менялами, рассказчиками, рыболовами, охотниками, но сейчас понемногу зарастала травой, – должно быть, последнее время не так уж часто ею пользовались. Тропу показали мне рыболовы из Ремана – небольшого селения, которое теперь осталось далеко позади. Селение их стояло у самого озера – десяток овальных одноэтажных домишек из плетней, обмазанных желтой глиной. Я запомнил свежую шкуру трехрога, сохнущую на растяжке, два хорошо выровненных и отполированных копья с обсидиановыми наконечниками, прислоненных к валуну на окраине селения, лодки-долбленки на отмели, сети на шестах и неистребимый запах рыбы и тины повсюду.
Тропа повела меня от селения берегом до впадающей в озеро речки, потом вдоль лесной опушки, а затем увела вглубь леса. По лесу я шел, настороженно прислушиваясь. Рыболовы предупредили, что на местных тропах небезопасно. Лес в последние годы, особенно на хорошо протоптанных тропах, не столько голодными хищниками страшен, сколько расплодившимися лихими людишками – разбойниками. Они не брезгуют ни торговцем, ни охотником или рыболовом, ни даже рассказчиком, вроде меня. Они всегда найдут, чем поживиться, проломив жертве голову каменным топором или палицей с увесистым голышом на конце. Иногда разбойники – это настолько крупные бродячие стаи, что отваживаются нападать на неукрепленные или плохо укрепленные поселки, где бесчинствуют с бессмысленной жестокостью, но нередко – это всего лишь горстка мужиков из ближайшего села, которая лишает жизни невинных людей, чтобы за счет их дорожного скарба облегчить собственное житье-бытье.
Перед каждым поворотом дороги я замедлял шаг и вглядывался в густой подлесок – нет ли засады. Но богиня наша, Мать-Кормилица, пока миловала меня.
Тропа постепенно забирала влево. Деревья начали расступаться, пошло редколесье, – значит, скоро лес кончится. Рыболовы говорили, что тропа выведет из леса прямо к большому поселению на холме.
Затем тропа круто свернула за густой и высокий кустарник. "Ну, свернула и свернула", – скажете вы. Да только вот что-то подсказало мне, что с разгона поворачивать за эти кусты небезопасно. Надо приготовиться.
Я остановился. Хорошо, если чувство опасности, которое не единожды выручало меня, на сей раз даст промашку. А если нет?
Я удобнее пристроил тощую котомку за спиной, поправил за поясом кинжал, выточенный из рога пернатого ящера гикроса, половчее взялся за рукоять дубинки, утыканной острыми осколками обсидиана, поправил ее на плече, чтобы нанося удар, не повредить самого себя ее шипами. Огляделся внимательно: сзади и справа было чисто – подлесок не смят и не изломан, значит, среди веток никто не прячется, да и видно было бы его – подлесок справа жидковат. С нижних ветвей могучих деревьев тоже никто не собирался прыгать мне на спину.
А вот за поворотом, за кустами…
Что ж, попробую прорваться. Где наша не пропадала! Не в первый раз я сталкиваюсь с этими вахлаками, и ни разу стоящего бойца не встретил. Да и то, хороший охотник, – он же, при необходимости, воин, – всегда в надобности. Ему безобразить некогда и незачем. Зато ленивые разбишаки, которые и рыбу толком не поймают, а уж о дичи и говорить не приходится, – эти обыкновенно и выходят на тропу, чтобы на чужой кровушке свое счастье поправить. Только моей крови этим увальням еще ни разу не доводилось увидеть. Бывало, драться приходилось, а бывало – и улепетывать во все лопатки. Может, и теперь Мать-Кормилица оборонит…
Я повернул направо, сошел с тропы и, осторожно ступая по траве и мху, двинулся широкой дугой вдоль подлеска, чтобы еще издали усмотреть, есть ли за кустами, скрывающими поворот, засада или мне только мерещится.
Я первый увидел их – четырех здоровенных мужиков, откормленных, брюхастых. У троих дубины, у четвертого палица со вставленным для веса большим речным голышом, а за поясом еще и кремневый кинжал с костяной ручкой. У одного из тех, что с дубинами, в руках топор с обсидиановым черным лезвием, и он пристально осматривает лезвие, прислонив дубину к ноге. У другого левая рука замотана кровавым тряпьем от кисти до локтя, но свою дубину он здоровой рукой держит уверенно. А еще один – рослый, на полголовы выше остальных, и дубина в левой руке под стать ему – не дай Мать-Кормилица попасть под нее. Наверняка их предводитель. Предводителями всегда становятся либо самые сильные, либо самые жестокие. Он что-то тихо втолковывал остальным, а те невнимательно слушали.
Все они лохматые, бородатые… и – с первого же взгляда показалось мне – потрепанные. Кто-то уже отколошматил их как следует: синяки и ссадины на физиономиях и руках, грязные штаны и рубахи – в коричневых пятнах, у разбойника с топором, кровавый колтун засох в нечесаной бородище. И этот еще, с замотанной рукой… Откуда ж они такие?
И тут я вспомнил, как вождь поселка рыболовов рассказал мне, что не так давно в местных лесах собралась большая разбойничья стая, – почти в сорок голов, – которая не давала житья неукрепленным поселениям. Дошло до того, что разбойники стали требовать с пяти ближайших поселков ежедневную дань и попытались портить местных женщин. Тогда вожди всех окрестных поселков собрались на тайный совет и решили извести стаю. Когда на днях разбойники пришли в назначенный ими поселок за данью, там их уже поджидали охотники и рыболовы из ближних и дальних поселков. Было их больше, чем разбойников, да и драться они могли лучше. Вырваться удалось только семерым: главарю и его подручным. Остальных забили насмерть, отволокли подальше в лес и бросили там без погребения – хищному зверью на поживу.
Похоже, я встретился с остатком той стаи. Хотя куда девались еще трое? Впрочем, какое мне до этого дело?.. А еще похоже было, что проскочить мне никак не удастся. Они стояли под развесистым кустом грока у самой тропы, вероятно, совещались. Я был в десятке шагов от них, а перегородить тропу они могли в два-три шага. Придется разговаривать, а не поможет – прорываться.
Тут и они углядели меня. Первым заметил рослый. Он указал на меня своей дубинищей, подняв ее легко, как полую ветку лесинника.
– Гляди-ка! – пророкотал он удивленно. – Пу-у-утник!
Остальные повернули головы в мою сторону. Разбойник с топором проговорил:
– А мы уж думали, что тропа эта – совсем заброшенная. И малость заросла, и третий день уж караулим, а ты, путник, первый, кто на нас набрел.
– Я не просто путник, – сообщил я с достоинством, хотя внутри едва не дрожал – от напряжения, а не от страха. – Я – рассказчик.
– Ну и что? – сказал разбойник с замотанной рукой. – Нам твои россказни ни к чему. Какой нам от них прок?
– Погоди! – властно сказал рослый. – Скажи-ка нам, рассказчик, не видел ли ты часом какого-нибудь торговца-менялу или пару охотников с добычей, которые в нашу сторону топают?
– Зачем это вам? – сказал я, хотя и так знал, зачем.
– Глуп же ты, рассказчик, – заметил разбойник с кремневым кинжалом и с превосходством покачал головой.
– Да нет, не глуп, – сказал рослый. – Придуривается. И умным себя считает. – И – мне: – Зубы хочешь нам заговорить?
– Попытаюсь, – скромно согласился я.
Разбойники расхохотались.
Между тем они быстренько растянулись в линию поперек тропы. Моими преимуществами оставались расстояние до них, раскормленные их телеса и побитый вид, – если я побегу обратно, вряд ли они с такими брюхами и побоями будут быстро и долго гнаться за мной – выдохнутся скоро.
Однако возвращаться к рыбакам не хотелось. Путь рассказчика всегда устремлен вперед. Отступать и возвращаться – это почти позор.
– Ну, так расскажи нам то, что мы хотим знать, – велел рослый.
– Если пропустите, расскажу. А иначе – никакого резона мне в этом нет.
– Пропустим, не пропустим… – проворчал разбойник с топором. – Будем мучить, пока сам все не выложишь.
– А мы это… мучить… умеем, – злорадно сообщил разбойник с замотанной рукой.
– Не сомневаюсь, – сказал я. – На тебе, что ли, дружки твои учились?
– Братцы! – произнес вдруг рослый. – Сдается мне, что он нас не боится. Ишь, как выпендривается. У других поджилки трясутся и зубы клацают… А этот хорохорится… – Он сделал паузу и подозрительно добавил: – Что-то тут не так.
– Ты что утаиваешь, рассказчик? – угрожающе молвил разбойник с топором, зажатым теперь подмышкой, и приподнял дубину в мою сторону.
Я вдруг понял, чего они боятся, – преследования. Боятся охоты на разбойников, – случались на моей памяти и такие развлечения. Не знали побитые негодяи, что никакого преследования нет, не до них сейчас охотникам и рыболовам. Похоже, этим лодырям невдомек было, что сейчас самое время делать запасы на зиму, хоть и очень теплую в здешних местах, но все равно зиму.
– Что я утаиваю? – Я постарался изобразить зловещую ухмылку. – Подумай сам.
– Погоня! – ахнул разбойник с замотанной рукой, уронил дубину и схватился за окровавленные тряпки. – Говорил я – надо подальше уходить. А мы тут третий день топчемся…
– Может, погоня, а может, и врет рассказчик, – раздумчиво протянул рослый. – Может, он вообще врун, а не рассказчик. А? Ради собственной жизни чего только не придумаешь. А?
– Мне плевать, – сказал я, пожимая плечами. – Дело ваше. Наваляют вам тут, как наваляли остальным вашим дружкам, и бросят смердеть где-нибудь в стороне от тропы.
Разбойники колебались, не зная, что лучше, бежать прямо сейчас или сперва разделаться со мной, а потом смываться. Решение принял рослый.
– Пока охотники подойдут, – объявил он, – мы и тебя напоследок быстренько распотрошим, чтобы сильно не задавался, и деру дадим – только нас и видели… – Он поднял дубину и решительно направился ко мне.
– Ну, быстренько меня вам не распотрошить, – предупредил я, выставляя дубину вперед.
– Один на четверых… – сказал разбойник с кремневым кинжалом. – Ты и впрямь думаешь, что отобьешься? Бросай лучше пожитки и давай – драпай отсюда.
– Не один на четверых, а четверо на одного, – поправил я. – А пожитки я бросить не могу – это все, что у меня есть.
Разбойники, неспешно расходясь полукругом, попытались окружить меня. Я медленно отступал. А потом бросился бежать по тропе – назад. Однако бежал не быстро, чтобы толстяки не отстали, но запыхались, рассчитывая догнать меня. Разбойники громко топали за моей спиной.
– Да он бегать не умеет! – доносилось до меня.
– Стой, дурак! Все равно догоним! Тогда еще хуже будет!..
– Обходи справа! Загоняй его в кусты!..
Я побежал чуть быстрее, чтобы они в самом деле не загнали меня в кустарник.
– Ох, братцы, уморился я!.. И рука… – послышалось сзади. – Может, пусть бежит?.. Все равно вернется. Тропа тут одна… Не через чащу же ломиться будет… Услышим же…
Топот позади замедлился. Тогда я, стряхивая с плеча котомку, чтобы не мешала, выхватил костяной кинжал, круто развернулся, взмахнул дубиной и кинулся на разбойников. Они этого не ожидали, несколько мгновений ничего не могли понять и даже не сопротивлялись.
Рослый получил моей дубиной прямо в лоб, и когда я замахнулся второй раз, то заметил, что изо лба у него торчат два обсидиановых шипа от дубины. Рослый закатил глаза и рухнул навзничь. Вторым подвернулся разбойник с дубиной и топором. Моя дубина врезалась ему в правое плечо, что-то хрустнуло, в стороны брызнула кровь, он взвыл и упал на колени, роняя оружие и хватаясь за плечо. Третий, с замотанной рукой, все время норовил убрать раненую руку подальше в сторону, и потому не столько нападал, сколько отступал, оборонялся, предупреждающе вскидывая дубину, кружил, выжидал. Зато четвертый дернул из-за пояса кремневый кинжал и, помахивая увесистой палицей, пошел на меня.
– Тут не все болваны, – с веселой угрозой сказал он мне.
– Так и я не пальцем деланный, – возразил я. – Заметил уже, наверное?
– Слепая удача – и только.
Разбойник умело нанес удар палицей мне в висок, но я отклонился, и голыш на конце палицы промчался мимо. И тут же он попытался достать меня кинжалом слева и снизу. Я отскочил. Да, это был умелый боец. Как он затесался в этот сброд?
– Не будь слишком самоуверенным, – посоветовал я, сделал ложный выпад дубиной, не донес ее до цели, нырнул ему под руку с дубиной, поднятую для отражения моего выпада, и ударил его наискось в грудь кинжалом. Острая кость проткнула рубаху и вошла ему глубоко в грудную мышцу – я это почувствовал, дернул кинжал назад и отскочил. И едва не попал под удар дубиной разбойника с замотанной рукой. И тут же описав круг, ответил ударом своей. Дубины столкнулись, от его дубины полетели мелкие щепки, от моей – мелкие осколки обсидиана. Один осколок оцарапал ему шею. Разбойник едва не выронил оружие, испуганно выпучил глаза и отступил.
– Не лезь – пришибу! – устрашающе рявкнул я ему.
Разбойник с кремневым кинжалом усмехнулся. Должно быть, он еще не ощутил результат моего укола, хотя на рубахе уже расползалось красное пятно.
– Один против двоих? Силён!..
– Я еще и не так могу. У меня хороший учитель был, – сказал я, примериваясь, – Странник из очень дальних мест. Он меня научил некоторым штучкам…
– Штучкам? Что-то я их пока не заметил… – Разбойник вдруг забеспокоился и левой рукой пощупал рубаху на груди, метнул взгляд на ладонь. – Ах, ты…
– Да, – сказал я безо всякого сочувствия. – А ты и не заметил.
Я на миг оглянулся на разбойника с замотанной рукой. Тот опустил дубину и воротом рубахи озабоченно вытирал кровь на шее. "Этот больше не боец", – мельком подумал я.
Лицо разбойника с палицей покраснело от ярости. "Отлично! – сказал я себе. – Сейчас он начнет делать глупости".
И точно. Он отбросил кинжал, ухватился за палицу обеими руками и, рыча, начал со всей дури махать ею влево и вправо, наступая на меня.
Я отвел дубину в сторону и уклонялся от его могучих размахов, выжидая момент. И когда его палица в очередной раз полетела влево, разворачивая его правым боком ко мне, я прыгнул за его правое плечо, а моя дубина уже мчалась к его откормленной холке. Разбойник с замотанной рукой отчаянно крикнул что-то, но было поздно. Дубина врезалась в основание черепа его товарища и сшибла того на землю. Шею залила кровь, ноги дернулись раз, и тело замерло.
– Готов… – с ужасом выдохнул разбойник с замотанной рукой и медленно поднял глаза на меня.
– Будем драться? – поинтересовался я угрожающе. – Или ты забросишь свою палку вон в те кусты и быстро побежишь в сторону от тропы – поглубже в подлесок. И смирно подождешь, пока я уйду. Иначе тебе будет о-очень больно.
Разбойник молча отшвырнул дубинку в заросли, повернулся и с треском вломился в тонкие ветки кустарника.
Я вытер свой кинжал о рубаху мертвого, поднял с травы его кинжал и свою котомку и пошел по тропе дальше.
Вскоре лес кончился. Передо мной, чуть внизу, лежала холмистая долина. Небольшая речка с заводями перерезала ее причудливыми извивами. По ту сторону долины уходили к небу склоны высоких гор, густо покрытые зелено-синим лесом. Почти посередине долины, немного правее от того места, куда я вышел, на самом высоком из холмов стоял над речкой большой поселок. Он окружен был крутым валом, а поверх вала сложена была из камня высокая стена с тремя круглыми башнями. За стеной виднелись купола жилищ, должно быть вместительных, – поселок, судя по размерам куполов, был очень зажиточный. А еще там была высокая каменная постройка с плоской крышей. Выглядела она необычно – у нее были углы.
Вход в укрепленный поселок располагался, как я заметил, в одной из башен. К нему от опушки вела мощеная камнем дорога. Между камнями кое-где пробивалась трава.
Солнце палило нещадно – было немного за полдень. На небе ни облачка, в воздухе ни намека на ветерок. В траве тонко трещали прыгунчики, над травой с гудением и жужжанием носились жуки и мухи-собирательницы. Из-за горизонта уже поднялся большой диск Младшего Брата, на две трети освещенный солнцем. Там в голубоватой дымке виднелись неправильной формы зеленые и синие пятна, всегда одинаковые, и неправильной формы белые пятна, всегда разные, которые медленно, почти незаметно, ползли по зелеными и синим пятнам. Не раз я слышал, как некоторые из старейшин в разных поселках утверждали, будто белые пятна – облака, зеленые – земля, ну а синие – вода. Хотите, верьте, хотите, нет! А один совсем выживший из ума старикан убеждал меня, что на Младшем Брате вполне могут жить такие же люди, как мы, потому что на самом деле Младший Брат такой же большой, как и наш Старший Брат. А у нас, знаете ли, старейшинам нельзя не верить, а точнее – не принято возражать, какую бы чушь они порой не несли.
Я спустился с пригорка, пересек долину, перешел по трем тесаным, пригнанным друг к другу бревнам неширокую, но довольно глубокую речку с прозрачной водой и подошел к валу. На стене, возле башни со входом, сидел, свесив наружу ноги, охранник с копьем. Копье стояло рядом, прислоненное к башне. Дверь в башне была закрыта.
Обычно днем двери в редких укрепленных поселках открыты. Днем часть жителей занимается хозяйством за пределами поселка, – кто собирает съедобные плоды и злаки, а кто в это время охотится на дичь. Двери закрывали только в ранние сумерки.
Охранник с интересом наблюдал, как я подхожу к холму. Я поднялся по неровным каменным ступеням к башне, задрал голову и, щурясь от солнца, уставился на охранника. Мы помолчали, разглядывая друг друга. Первым не выдержал охранник.
– Ну и чего надо? – неприветливо спросил он.
– А ты как думаешь, дорогуша, чего надо рассказчику? – ласково спросил я.
– Кому-кому? – насмешливо поинтересовался охранник. – Разбойнику или рассказчику? Не расслышал я!
– Судя по запертой двери, вы все тут страшно боитесь разбойников? – вкрадчиво проговорил я.
– А ты – не боишься? – ухмыльнулся охранник.
– А чего мне их бояться? Если вы боитесь нападения той стаи, что промышляла по соседним селениям, так можете больше не бояться. Стаи больше нет. Извели.
– Так-таки всю? – Охранник подобрал ноги и встал на стене.
– Трое последних валяются на лесной тропе, неподалеку от опушки.
– Ты их видел? Давно валяются? Кто же это их?.. Да еще троих сразу…
– Нипочем не догадаешься.
– Ты, что ли? – с недоверием протянул охранник.
– А что, такого не может быть?
– Н-ну, не знаю… – с сомнением проговорил охранник.
– Ты забыл. Я – рассказчик. Я собираю и рассказываю новости.
– Что-то я тебя не припомню, рассказчик. У нас обычно гостил жилистый такой, невысокий, с плешью на полголовы.
– Теперь я тут буду гостить.