Мэйхак пояснил выдающиеся возможности инструмента: "Судя по сохранившимся отзывам, знаменитые виртуозы-квакгорнисты умели извлекать любые полутона, сочетая их с гудением, уханьем, бульканьем, визгами и глухими ударами локтей по резонатору. Итак, "Разгулялись девки на Антарбусе"!"
Джаро внимательно прослушал примерно следующее: "Тзызы-бзызы-ийих! тзызы апх-фррр! дзяоу апх-фррр! уауаох уауаох дзанг-фррр!-бррр уауаох тзызы-бзызы уауаох тзызы-бзызы-ийих! апх-фррр! апх-фррр! дзяоу уауаох уауаох тзызы-бзызы-ийих! апх-фррр".
"Лучше не могу, - закончил Мэйхак. - Как вы думаете, что-нибудь получилось?"
"Очень любопытно! - похвалил Хильер. - Когда вы еще попрактикуетесь, у нас ноги пустятся в пляс".
"С квакгорнами надо обращаться осторожно, - заметил Мэйхак. - Их делают дьяволы". Мэйхак указал на символы, рельефно выделявшиеся на поверхности бронзового раструба: "Видите эти знаки? Здесь написано: "Сделано Суанесом". А Суанес - не кто иной, как дьявол! По словам торговца редкостями, в каждый квакгорн мастером-дьяволом заложена тайная последовательность звуков. Если человек случайно сыграет эту последовательность, его заколдуют дьявольские чары - и он не сможет остановиться, ему придется играть одно и то же, пока он не умрет".
"Одно и то же?" - спросил Джаро.
"В точности - вариации не допускаются".
"Факт изготовления горна дьяволом был, разумеется, подтвержден торговцем?" - язвительно спросил Хильер.
"Само собой! Когда я попросил его предъявить документацию, он всучил мне изображение дьявола Суанеса и взял за это еще двадцать сольдо в дополнение к первоначальной цене. Негодяй знал, что я хотел купить этот горн. Я мог торговаться еще два часа или заплатить на двадцать сольдо больше; у меня не было времени, пришлось платить. Лавочники - неисправимые мошенники!"
Хильер усмехнулся: "Мы познали эту истину на своей шкуре, неоднократно и всевозможными способами!"
"Когда я покупала медные канделябры, со мной случилось нечто подобное, - пожаловалась Альтея. - Мы тогда впервые посетили другую планету, и это само по себе превратилось в целую трагедию!"
"Ну-ну! - улыбаясь, успокоил ее Хильер. - Не надо преувеличивать. В конце концов, господину Мэйхаку хорошо известны неприятности, подстерегающие новичков на экзотических планетах".
"Расскажите, как это было, - предложил Мэйхак. - Я не успел везде побывать - на это не хватит и сотни человеческих жизней".
Перебивая друг друга и вставляя замечания и пояснения, Хильер и Альтея рассказали о своем приключении. Вскоре после того, как они поженились, Фаты отправились на планету Плэйз, приютившуюся в небольшом звездном скоплении почти на краю Галактики. Так же, как и многие другие миры, Плэйз был обнаружен и заселен в период первой великой волны взрывообразного распространения человечества в пространстве, ныне именуемом Ойкуменой. Сами того не зная, супруги Фаты поставили перед собой исключительно рискованную цель: заснять так называемые "равноденственные знамения" племени, населявшего Родственные горы на Плэйзе. Раньше еще никому не удавалось это сделать - никто даже не пытался пуститься в столь самоубийственное предприятие. Беспечные, как певчие птички, новобрачные Фаты прибыли в космопорт Плэйза и разместились в доме отдыха на окраине Строгова, городка в предгорьях Родственного массива. Здесь им разъяснили затруднение, делавшее осуществление их проекта невозможным - а именно то, что их убьют, как только заметят.
Движимые скорее нахальством неопытности, нежели отвагой, молодожены игнорировали предупреждения местных жителей и принялись изобретать способы преодоления каждого из грозивших им препятствий. Они арендовали небольшой аэромобиль и ночью, за два дня до равноденствия, спустились в пропасть Куху. Там, перелетая с места на место, они закрепили на отвесных скалах ущелья тридцать два звукозаписывающих устройства. Им невероятно повезло: их никто не заметил. В противном случае аэромобиль могли накрыть сетью, как насекомое - сачком, после чего Фатов подвергли бы пыткам настолько ужасным, что о них лучше было не упоминать. "У меня до сих пор все внутри холодеет, когда я вспоминаю об этой затее!" - поежилась Альтея. "Мы были молоды и глупы, - прибавил Хильер. - Мы думали, что, если нас поймают, достаточно было сказать, что мы - исследователи из Танетского института, и ни у кого больше не было бы к нам никаких претензий".
В ночь равноденствия горцы приступили к отправлению обрядов. Всю ночь по ущелью разносилось эхо пульсирующих воплей. С восходом солнца наступило время для ритуала искупления, и отголоски визга, сопровождавшего жертвоприношения, возносились из пропасти подобно печальным трелям неведомых птиц.
Тем временем Фаты держались тише воды, ниже травы в Строгове, представляясь агрономами. Стараясь развеять напряжение ожидания, Альтея отправилась в лавку местного антиквара, чтобы порыться в ее пыльных глубинах, наполненных всякой всячиной. В груде малопривлекательного старья она заметила пару тяжелых медных подсвечников - и тут же отвела от них глаза, притворившись, что разглядывает помятую кастрюлю.
"Ценный экземпляр! - тут же прокомментировал лавочник. - Из настоящего алюминия".
"Нет, это меня не интересует, - покачала головой Альтея. - У меня есть кастрюля".
"Конечно, конечно. Может быть, вам понравятся эти старые подсвечники? Где вы еще такие найдете? Чистая медь!"
"Не знаю, не знаю, - сомневалась Альтея. - Пара подсвечников у меня тоже есть".
"Тем более: вам пригодятся новые, если старые сломаются, - настаивал лавочник. - А жить без освещения нельзя!"
"Верно, - согласилась Альтея. - Сколько вы хотите за старые грязные подсвечники?"
"Немного. Примерно пятьсот сольдо".
Альтея не стала даже спорить, ограничившись презрительным взглядом, и принялась разглядывать каменную табличку, зеркально отполированную и покрытую хитроумными резными иероглифами: "А это что?"
"Древние письмена. Я не умею их прочесть. Говорят, они раскрывают десять тайн человеческого существования. Важное приобретение для каждого, кого интересует смысл жизни".
"Не такое уж важное, если иероглифы нельзя расшифровать".
"Можно попытаться - это лучше, чем ничего".
"И сколько она стóит?"
"Двести сольдо".
"Вы шутите! - возмущенно воскликнула Альтея. - За кого вы меня принимаете?"
"Ладно, семьдесят сольдо. Подумайте, как это выгодно: всего лишь по семь сольдо за каждую тайну!"
"Чепуха. Зачем мне устаревшие разгадки каких-то тайн, даже если я смогу их прочесть? За эту табличку я дам не больше пяти сольдо".
"Ай-ай! С какой стати я стал бы отдавать редкости даром любой рехнувшейся покупательнице, откуда бы она ни приехала?"
Альтея торговалась долго и упорно, но после того, как цена снизилась до сорока сольдо, антиквар больше не уступал.
"Это возмутительно дорого! - бушевала Альтея. - Я заплачу сорок монет, только если получу что-нибудь в придачу - что-нибудь не слишком ценное. Например, вот этот коврик и - почему нет? - пару медных подсвечников".
И снова лавочник не желал расставаться с товаром. Он похлопал ладонью по плетеному коврику из черных, красновато-коричневых и золотисто-рыжих полос: "Это молитвенный ковер плодовитости! Его соткали из лобковых волос девственниц! А подсвечникам шесть тысяч лет - их нашли в пещере первого короля-затворника, Джона Соландера. За табличку, ковер и подсвечники я возьму не меньше тысячи сольдо".
"От меня вы получите не больше сорока".
Лавочник вручил Альтее остро наточенный ятаган и расстегнул ворот, обнажив шею: "Можете зарезать меня на месте - я не перенесу бесчестья столь позорной сделки!"
В конце концов, когда у нее уже голова пошла кругом, Альтея вышла из лавки с подсвечниками, табличкой и ковриком в руках, уплатив - по мнению Хильера - примерно в два раза больше, чем все это стоило. Тем не менее, покупки порадовали Альтею.
На следующий день они пролетели над пропастью Куху на аэромобиле. Ущелье пустовало - горцы поднялись к озеру Пол-Понд, чтобы совершить обряд омовения. Фаты поспешно собрали записывающие приборы, вернулись в космопорт Плэйза и улетели на первом подходящем пассажирском звездолете. Результаты их безрассудного предприятия оказались в высшей степени удовлетворительными. Им удалось зарегистрировать потрясающие последовательности звуков, нарастающие и ниспадающие волны - чего? Переплетенных мелодий? Динамического аккомпанемента к сакральным церемониям? Многоголосного отображения массовых духовных порывов? Никто из музыковедов не мог с уверенностью отнести заслужившие широкую известность "Псалмы Куху" (как их теперь называли) к той или иной классификационной категории.
"Мы больше никогда не отважимся на такую авантюру, - сказала Мэйхаку Альтея. - Так или иначе, с этого началось мое коллекционирование подсвечников. Но довольно говорить обо мне и о моих смехотворных увлечениях! Сыграйте нам еще что-нибудь на квакгорне".
"Не сегодня, - уклонился Мэйхак. - Меня не слушается носовая флейта - воздух проходит мимо трубок и получается какое-то сипение. Правильное уплотнение соединения между ноздрями и трубками называется "носовым амбушюром". На то, чтобы по-настоящему научиться носовому амбушюру, уходят годы. А если он у меня когда-нибудь на самом деле получится, я буду выглядеть, как летучая мышь-вампир".
"В следующий раз принесите ваш крестострунник, - предложила Альтея. - На нем гораздо легче играть".
"Это правда! От него нос не болит, и не приходится опасаться дьявола Суанеса".
"И все же, продолжайте практиковаться на квакгорне и наращивать репертуар. Если бы вы давали еженедельные концерты в Центруме, мне кажется, вы привлекли бы внимание публики и могли бы неплохо этим зарабатывать".
Хильер усмехнулся: "Если вас снедает жажда известности и весомости, не упускайте такой шанс! Вы не успеете глазом моргнуть, как "Скифы" зачислят вас членом своего клуба - они обожают показную эксцентричность".
"Обязательно рассмотрю ваше предложение, - вежливо отозвался Мэйхак. - Тем не менее, мне не придется полагаться на квакгорн как на источник решения финансовых проблем. Теперь я работаю - по вечерам - в мастерской космопорта. Там платят довольно хорошо, но после занятий в институте и работы у меня почти не остается времени на то, чтобы практиковаться на квакгорне".
Заметив энтузиазм Джаро, Хильер и Альтея проявили сдержанность, выражая поздравления. Подобно госпоже Виртц, они считали, что увлеченность космосом могла отвлечь Джаро от академической карьеры - с их точки зрения, единственной подходящей карьеры для способного молодого человека.
3
Прошел месяц. В Ланголенской гимназии приближались весенние каникулы. Тем временем успеваемость Джаро неожиданно снизилась - его словно охватил продолжительный приступ рассеянности. Госпожа Виртц подозревала, что Джаро позволял воображению слишком вольно блуждать среди далеких миров, и однажды утром, после первого занятия, пригласила его на собеседование к себе в кабинет.
Джаро признал свои недостатки и обещал исправиться.
Госпожа Виртц заметила, что такой ответ ее не совсем удовлетворяет: "Ты превосходно учился, все мы тобой гордились. А теперь - что случилось, чем вызвана внезапная апатия? Нельзя же просто так все бросить и считать ворон? Надеюсь, ты это понимаешь?"
"Да, конечно! Но..."
Айдора Виртц отказывалась слушать: "Тебе придется отложить несбыточные мечты и сосредоточиться на будущем".
Джаро отчаянно пытался отвести от себя подозрения в лени: "Даже если я все объясню, вы не поймете!"
"А ты попробуй! Как-нибудь разберусь".
"Мне плевать на весомость, - пробормотал Джаро. - Как только смогу, я улечу в космос".
Госпожа Виртц начинала подозревать неладное: "Все это замечательно, но отчего такая спешка?"
"На это есть основательные причины".
Как только эти слова слетели у него с языка, Джаро понял, что выболтал лишнее.
Айдора Виртц набросилась на открывшуюся возможность: "Неужели? И в чем состоят эти причины?"
Джаро монотонно пробубнил: "Есть важные вещи, которые мне нужно сделать, чтобы не сойти с ума".
"Даже так! Какие вещи?"
"Еще не знаю".
"Так-так. Когда же ты узнáешь, что тебе нужно сделать - и что ты сделаешь, когда узнáешь?"
"Этого я тоже еще не знаю".
Госпожа Виртц старательно сдерживалась: "Почему же ты жертвуешь образованием ради того, что еще не известно?"
"Мне известно достаточно".
"Тогда объясни, пожалуйста: чтó тебе известно?"
"Все это из-за того, что я слышу в голове! Пожалуйста, больше ни о чем не спрашивайте!"
"Но я должна докопаться до подноготной происходящего. Ты имеешь в виду, что слышишь какие-то указания, когда спишь по ночам?"
"Нет, не так! Никакие это не указания - и я слышу их не во сне, и не всегда по ночам. Пожалуйста, разрешите мне уйти".
"Разумеется, Джаро, ты сможешь уйти - но только после того, как я разберусь, в чем дело. Ты слышишь голоса, заставляющие тебя что-то делать?"
"Никто меня ничего не заставляет делать. Я слышу только один голос, и он меня пугает".
Госпожа Виртц вздохнула: "Хорошо, Джаро. Можешь идти".
Но Джаро, в ужасе от того, что разболтал секрет, никак не мог уйти и пытался убедить преподавательницу в том, что на самом деле не случилось ничего серьезного, что он мог полностью контролировать события, и что ей не следовало обращать внимание на то, что она сегодня от него услышала.
Госпожа Виртц улыбнулась, похлопала его по плечу и сказала, что подумает об этом. Джаро медленно отвернулся и ушел.
Альтея просматривала студенческие работы, сидя в своем кабинете в Институте. На столе зазвенел колокольчик вызова. Взглянув на экран, Альтея заметила синие и красные прямоугольные рамки эмблемы клуба "Парнасцев" и ткнула пальцем в клавишу. На экране появилось лицо Айдоры Виртц.
"Не хотела вас беспокоить, но произошло нечто, о чем вам следовало бы знать".
Альтея встревожилась: "Джаро в порядке?"
"Да. Вы одна? Могу ли я говорить с вами откровенно?"
"Я одна. Надо полагать, Ханафер Глакеншоу опять набедокурил?"
"На этот счет ничего не знаю. В любом случае, Джаро его просто игнорирует".
Альтея несколько повысила голос: "А что еще он может сделать? Обзывать Ханафера еще худшими словами? Набить ему морду? Может быть, прикончить его на месте? Мы научили Джаро избегать грубых игр и соревнований, воспитывающих склонность к насилию - по сути дела, имитирующих и пропагандирующих войну!"
"Да-да, разумеется, - откликнулась госпожа Виртц. - Но сегодня я звоню не по этому поводу. Насколько я понимаю, Джаро страдает нервным расстройством - вполне возможно, серьезным".
"О чем вы говорите? - воскликнула Альтея. - Никогда этому не поверю!"
"К сожалению, это так. Он слышит внутренние голоса, отдающие ему приказания - побуждающие его, по-видимому, отправиться в космос и решиться на какие-то рискованные авантюры. Мне с большим трудом удалось выудить из него эти сведения".
Альтея молчала. Действительно, в последнее время Джаро сделал несколько странных замечаний. Она спросила: "Что именно он сказал?"
Госпожа Виртц передала ей содержание разговора, состоявшегося в гимназии. Когда она закончила, Альтея поблагодарила ее: "Надеюсь, вы никому другому об этом не расскажете".
"Конечно, нет! Но мы должны помочь бедному Джаро - эту проблему нельзя запускать".
"Я немедленно этим займусь".
Альтея позвонила Хильеру и сообщила ему все, что узнала от Айдоры Виртц. Сперва Хильер отнесся к ее волнению скептически, но Альтея настаивала на том, что сама слышала от Джаро нечто подобное - она не сомневалась в том, что Джаро нуждался в профессиональной помощи. Наконец Хильер согласился навести справки - экран погас.
Примерно через час на экране снова возникло лицо Хильера: "Служба здравоохранения с похвалой отзывается о группе врачей под наименованием "ФВГ и партнеры". Их клиника - на Бантунском холме, в округе Селес. Я туда позвонил, и нам назначили интервью сегодня же, с доктором Флорио. Ты можешь освободиться?"
"Само собой!"
4
Мел Суоп, директор службы здравоохранения Института, предоставил Хильеру подробные сведения о фирме "ФВГ и партнеры". Основателями и руководителями фирмы были три известных практикующих врача: доктора Флорио, Виндль и Гиссинг. Они пользовались высокой репутацией, предпочитая, как правило, применять обширный опыт более или менее традиционной медицины, но не отказывались, по мере необходимости, прибегать к экспериментальным методам. За пределами больничного комплекса "Бантун" три врача занимали престижное социальное положение, будучи приняты в клубы, свидетельствовавшие о завидной весомости: доктор Флорио был пожизненным членом клуба "Палиндром", а доктор Виндль - клуба "Валь-Верде"; доктор Гиссинг был вхож в несколько клубов одновременно - в частности, он принадлежал к числу достопримечательных "Лемуров", известных дерзостью и непредсказуемостью взглядов. В том, что касалось внешности и характера, однако, между ними было мало общего. Доктор Флорио, пухлый и розовый, как только что выкупанный младенец, отличался педантичной щепетильностью. Доктор Виндль, старший из основателей фирмы, словно весь состоял из длинных болтающихся рук, острых локтей и костлявых голеней. Его объемистый желтоватый череп украшали несколько коричневых родинок и сиротливые жидкие пряди волос неопределенного оттенка.
Напротив, доктор Гиссинг - веселый и подвижный маленький человечек - мог похвастаться пышной седой шевелюрой. Предрасположенный к поэтическим гиперболам репортер отозвался о нем в местном медицинском журнале как о "существе, подобном изящной садовой дриаде, пугливо прячущейся среди анютиных глазок только для того, чтобы выпорхнуть и болтать точеными маленькими ножками в птичьей купальне". В том же журнале фирму "ФВГ и партнеры" называли "весьма достопримечательным образцом профессионального синергизма, во всех отношениях более эффективного в совокупности, нежели каждый из его компонентов по отдельности".
Хильер и Альтея прибыли в Бантун уже через час. Перед ними предстало впечатляющее сооружение из розового камня, чугуна и стекла, затененное кронами семи высоких кисломолочных деревьев.
Супруги Фаты вошли в это сооружение, и их провели в кабинет доктора Флорио. Врач поднялся им навстречу: крупная фигура в белоснежном отутюженном фраке. Он изучил посетителей дружелюбными голубыми глазами: "Профессора Хильер и Альтея Фаты? Доктор Флорио к вашим услугам". Он указал на стулья: "Будьте добры, присаживайтесь".
Фаты уселись.
"Как вам известно, мы пришли по поводу нашего сына", - начал Хильер.
"Да-да. Мне передали вашу записку. Должен признаться, ваше описание проблемы показалось мне несколько расплывчатым".
Хильер был чрезвычайно чувствителен к любой критике, касавшейся его литературных способностей, и замечание врача заставило его ощетиниться. "Имеющаяся информация достаточно неопределенна сама по себе, - сухо сказал он. - Я постарался недвусмысленно указать на это обстоятельство, но, по-видимому, не преуспел".
Доктор Флорио понял свою ошибку: "Разумеется, разумеется! Уверяю вас, я выразился без задней мысли".
Хильер принял его извинение холодным кивком: "Джаро сообщает о некоторых странных явлениях, с нашей точки зрения не поддающихся объяснению. Мы решили обратиться к вам за советом, как к известному специалисту".