"Ну хорошо, - Гил вздохнул и повернулся к Гейде. - Пойдем".
"Захолустный притон! - заявила Гейде, как только они вышли из таверны. - Никогда бы сюда не пришла, если б знала, в какой компании окажусь! По-моему, все твои друзья - нелегалы. О них следовало бы доложить в Собес".
"Ничего подобного! - возразил Гил. - Они такие же нелегалы, как я".
Гейде многозначительно хмыкнула и больше не раскрываларот.
Они доехали в капсуле до Брюбена, дошли до Ондл-сквера, углубились в переулок Госгара и остановились у дома, где жила Гейде. Открыв дверь и заходя внутрь, Гейде обернулась и ухмыльнулась, обнажив большие редкие зубы: "Вот мы и пришли. Здесь тихо, нет никаких похабников и потаскух... Я не говорю, конечно, о Сонджали, она просто испорченная девчонка с извращенными наклонностями. Не желаешь зайти? Я могла бы заварить чаю. В конце концов, еще не слишком поздно".
"Нет, спасибо, - отказался Гил. - Я предпочитаю вернуться к друзьям".
Дверь тут же захлопнулась у него перед носом. Пересекая Ондл-сквер на обратном пути, Гил заметил, что в мастерской еще горел приглушенный занавесками свет: Амианте продолжал вырезать очередную панель или просто засиделся за чтением вырезок из древних газет. Гил невольно замедлил шаги, подумав, что отец, наверное, тоже был бы не прочь выпить и повеселиться в таверне. Скорее всего нет... Тем не менее Гил еще несколько раз оборачивался, чтобы увидеть отблески одинокой лампы в круглых янтарных просветах двери.
Вернувшись в капсуле Обертренда на южную окраину Фёльгера, Гил поднялся на гребень прибрежной возвышенности к банкетному залу "Под корявой ивой". К своему огромному разочарованию он сразу заметил, что в заведении уже потушили огни - все посетители разошлись, оставались только уборщица и официант.
Гил подошел к официанту: "Я здесь выпивал с друзьями, за этим столом. Они не сказали, куда пошли?"
"Никто ничего не говорил. Они здорово развеселились, и не удивительно - столько вина выпили! Нет, не знаю, куда они пошли".
Гил медленно спустился с холма. Может быть, они отправились в таверну Кичера, что в районе Като? Вряд ли. Гил горестно рассмеялся и пошел пешком по темным, отзывающимся эхо улицам Фёльгера, мимо каменных складов и хижин, сложенных из древнего черного кирпича. Со стороны устья реки наползал туман, и вокруг редких фонарей сияли влажные ореолы. Наконец, уныло опустив плечи, промокший Гил доплелся до Ондл-сквера. Здесь он остановился, после чего медленно прошел в переулок Госгара и приблизился к двери с изображением голубых песочных часов. Сонджали жила на четвертом, мансардном этаже. Окна четвертого этажа глухо темнели. Гил сел на ступеньку и стал ждать. Прошло полчаса. Вздохнув, Гил поднялся на ноги. Скорее всего, Сонджали давно вернулась домой и легла спать. Он тоже пошел домой и улегся спать.
Глава 9
Проснувшись следующим утром, Гил обнаружил, что Амианте уже встал и хозяйничал на кухне. Помывшись и одевшись в рабочий комбинезон, Гил спустился к готовому завтраку.
"Ну и как? - спросил Амианте. - Повеселились?"
"От души. Ты слышал о банкетном зале "Под корявой ивой"?"
Амианте кивнул: "Приятное место. Там все еще подают грязевых угрей с эспержем?"
"Ага, - Гил прихлебывал чай. - Найон Бохарт был в центре внимания. Еще там был Флориэль. И пара других выпускников нашего класса наглецов и упрямцев".
"Да-да, понятное дело".
"Ты знаешь, что через месяц выборы мэра?"
"Забыл. Без тебя и не вспомнил бы. Подошло время, стало быть".
"Мы решили собрать сотню талонов и внести имя Эмфирио в список кандидатов".
Амианте поднял брови. Помолчав, он отхлебнул чаю и заметил: "У агентов Собеса нет чувства юмора".
"Какое им дело? Мэрия и выборы мэра не входят в их компетенцию".
"В компетенцию службы социального обеспечения входит все, чем занимаются иждивенцы".
"Но что они могут сделать? Никакими правилами не запрещается выдвигать кандидатуру мэра!"
"Кандидатуру мертвеца? Кандидатуру легендарного героя?"
"Значит, мы нарушим правила?"
"Строго говоря, если буквально истолковывать действующие постановления, никакого нарушения нет, так как в данном случае вы никого не вводите в заблуждение. Если большинство горожан желает выбрать мэром легендарного персонажа... Конечно же, могут существовать возрастные ограничения, могут потребовать предъявления справки о прописке кандидата по месту жительства - и так далее, и тому подобное. Всегда найдут, к чему придраться. В таком случае, конечно, имя Эмфирио нельзя будет даже вывешивать на доске объявлений".
Гил коротко кивнул. В конце концов, какая разница? Никакого значения вся эта затея все равно не имела... Гил спустился в мастерскую, подточил стамески и углубился в работу над ширмой - то и дело поглядывая на дверь. Должна же, в конце концов, появиться Сонджали! Скоро она постучит, заглянет в мастерскую - кроткая, расстроенная до слез - чтобы попросить прощения за вчерашнее свинство...
Никто не постучал. Милое бледное лицо так и не появилось.
Ближе к вечеру, когда Гил уже открыл входную дверь настежь, чтобы впустить янтарный солнечный свет, в проеме возникла фигура Шалька Одлбуша: "Привет, Гил Тарвок! Прилежно трудимся?"
"Как видишь, - Гил отложил инструмент, повернулся на скамье. - А ты что тут делаешь? Что-нибудь случилось?"
"Ничего не случилось, ровным счетом. Вчера вечером ты подрядился внести пятнадцать талонов на общественно полезное дело. Найон попросил меня зайти, взять деньги".
"Да-да, конечно", - Гил, однако, колебался. При свете дня, на трезвую голову шутка казалась довольно-таки нелепой и бессмысленной. Даже опасной. Точнее - глумливой, безвкусно-издевательской. Тем не менее, как заметил Амианте, если какая-то часть населения не прочь проголосовать за легендарного героя, почему бы не предоставить такую возможность?
Гил тянул время: "Куда вы исчезли из банкетного зала?"
"Ну, скажем так, направились в одну частную резиденцию - выше по течению реки. Ты зря не вернулся. Мы славно провели время".
"Очень рад".
"У Флориэля губа не дура, умеет подбирать девиц, - тут Шальк Одлбуш наклонил голову и покосился на Гила с напускным подозрением. - Чего нельзя сказать о тебе. Ты зачем страховидную образину притащил?"
"Никого я никуда не таскал! И даже не приглашал. Пришлось провожать ее домой, вот и все".
Шальк безразлично пожал плечами: "Ладно, давай пятнадцать талонов. Мне пора бежать".
Гил нахмурился, покривил нос - что было делать? Он бросил взгляд на отца, почти надеясь, что тот нравоучительно упрекнет его за расточительность и неблагоразумие, но Амианте отказывался что-либо замечать.
Гил открыл шкаф, отсчитал пятнадцать талонов и протянул их Шальку: "Держи".
Шальк кивнул: "Превосходно! Завтра отправимся на Муниципальный плац и выдвинем кандидатуру на должность мэра".
"Кто пойдет?"
"А кто хочет, тот и пойдет. Вот будет потеха! Собесовцы забегают, как тараканы на сковородке!"
"Надо полагать".
Шальк попрощался взмахом руки и был таков.
Гил вернулся к скамье и сел спиной к верстаку, лицом к отцу: "Ты думаешь, я правильно сделал?"
Амианте отложил стамеску: "Не вижу состава преступления".
"Понятное дело - но разве это не глупо? Может быть, даже небезопасно. Никак не могу решить. В конце концов, мэр - чисто ритуальная фигура, марионетка".
"Совершенно неверно! - воскликнул Амианте с яростной энергией, заставшей Гила врасплох. - Должность мэра учреждена гражданской Хартией и существует с незапамятных времен!" Амианте прервался, о чем-то задумался и тихо, презрительно хмыкнул - к чему относилось это хмыканье, Гил не имел ни малейшего представления.
"Но что он может, этот мэр?" - спросил Гил.
"Он может... по меньшей мере, он мог бы попытаться настаивать на соблюдении положений Хартии, - Амианте поднял глаза к потолку, нахмурился. - Конечно, собесовцы могут возразить, что их правила практически заменили Хартию - но, опять же, Хартию никто никогда не отменял, о чем свидетельствует само существование мэрии!"
"Хартия древнее правил Собеса?"
"О да. Намного древнее. Кроме того, я бы сказал, что она носит более глубокий, всеобъемлющий характер, - к Амианте вернулась обычная бесстрастная задумчивость. - Должность мэра - последнее функциональное проявление разрушенной системы ценностей, что достойно сожаления". Амианте нерешительно помолчал, поджал губы: "Я считаю, что мэр мог бы сыграть полезную роль, если бы стал настаивать на соблюдении принципов, провозглашенных Хартией... Трудная задача, однако. Обременительная и опасная".
"Почему трудная? - поинтересовался Гил. - Ведь Хартия еще действительна?"
Амианте постучал себя пальцем по подбородку и застыл, глядя на Ондл-сквер через проем открытой двери. Гил даже не понял, расслышал ли отец его вопрос.
Наконец Амианте ответил - как показалось Гилу, чрезмерно иносказательно и уклончиво: "Свободами, привилегиями и возможностями необходимо постоянно пользоваться, даже если это неудобно и несвоевременно. В противном случае они выходят из употребления и, если так можно выразиться, приходят в непригодность. Мало-помалу они начинают противоречить общепринятым представлениям и, в конечном счете, формализованным правилам. Иногда человек, настаивающий на соблюдении прерогатив, производит впечатление сварливого и вздорного упрямца, но на самом деле оказывает услугу всем и каждому. Свобода по своей природе не должна и не может становиться неотъемлемым правом, но законы и правила не должны быть основанием для преследований и репрессий". Амианте говорил все тише и тише; в конце концов его голос полностью замер - он приподнял стамеску и рассматривал ее так, как будто никогда раньше не видел ничего подобного.
Гил нахмурился: "Значит, ты считаешь, что мне следовало бы попытаться стать мэром и заставить Собес соблюдать Хартию?"
Амианте улыбнулся, пожал плечами: "По этому поводу не могу ничего посоветовать. Каждый решает за себя. Когда-то в молодости мне представилась возможность сделать нечто в этом роде. Но меня разубедили, и с тех пор я никогда не чувствовал себя в своей тарелке. Может быть, мне просто недостает храбрости".
"О чем ты говоришь? - возмутился Гил. - Я не знаю никого храбрее!"
Амианте печально усмехнулся, покачал головой и вернулся к работе.
На следующий день, около полудня, к Гилу зашли Найон, Флориэль и Шальк - возбужденные, нервные, полные энергии. Найон, в черно-коричневом костюме, выглядел старше своих лет. Флориэль был в рассеянно-дружелюбном настроении. "Куда ты пропал позавчера вечером? - с наигранным простодушием спросил он. - Мы тебя ждали и ждали и ждали... Наконец решили, что ты, наверное, пошел домой или... - тут Флориэль подмигнул, - решил немного позабавиться с Гейде".
Гил с отвращением отвернулся.
Флориэль пожал плечами: "Хочешь дуться - дуйся, дело твое".
Найон сказал: "Есть небольшая загвоздка. Мы не можем зарегистрировать Эмфирио кандидатом, пока он не прописан по какому-нибудь месту жительства добропорядочного амбройского иждивенца, не подвергавшегося дисциплинарным взысканиям. Я только что отбарабанил срок в штрафной бригаде, обо мне и речи нет. У Флориэля и Шалька неприятности в гильдиях. Маэля выгнали из Храма. Югер... ну, да ты знаешь Югера. Он просто не подходит. Так что мы решили выдвинуть тебя под прозвищем "Эмфирио", - Найон подошел поближе, по-братски хлопнул Гила по спине. - Эй, ты у нас можешь стать следующим мэром Амброя!"
"Но я не хочу быть мэром!"
"Не беспокойся, шансов у тебя почти никаких".
"Разве нет возрастных ограничений? В конце концов..."
Найон покачал головой: "Ты - добропорядочный иждивенец без взысканий за прошедший год и полноправный член гильдии, не внесенный в храмовый черный список. Другими словами, вполне приемлемый кандидат".
Со стороны Амианте, сгорбившегося за верстаком, послышался короткий смешок. Все повернулись к нему, но Амианте больше не издавал никаких звуков. Гил нахмурился. Он не хотел ввязываться в эту историю, не оставляя себе пути для отступления. Тем более, что напористое участие Бохарта лишало Гила какой-либо возможности контролировать события. Если, конечно, он не постарается взять на себя руководящую роль - что означало бы вступить в конфликт (или по меньшей мере в соревнование) с Найоном Бохартом.
С другой стороны - как отметил Амианте - в выдвижении кандидатуры Гила на должность мэра не было ничего незаконного или достойного порицания. По существу, не было никаких оснований отказываться от участия в выборах под псевдонимом "Эмфирио", если компетентные органы могли удостовериться в том, что кандидатом на самом деле является иждивенец Гил Тарвок.
"Не возражаю, - сказал Гил, - но с одним условием".
"А именно?"
"Распоряжаться буду я. Вам придется выполнять мои указания".
"Указания? Какие еще указания? - Найон Бохарт поморщился, скривил рот. - Что ты, в самом деле!"
"Не нравится - выдвигай свою кандидатуру".
"Ты прекрасно знаешь, что это невозможно".
"В таком случае тебе придется согласиться с моими условиями".
Раздосадованный Найон поднял глаза к потолку: "Что ж, если тебе не терпится устраивать целое представление..."
"Называй это как хочешь, - краем глаза Гил замечал, что Амианте напряженно прислушивается к разговору; теперь, прежде чем снова наклониться над верстаком, отец слегка усмехнулся. - Значит, ты согласен с моим условием?"
Найон скорчил гримасу, улыбнулся и снова стал самим собой: "Да, разумеется. Какая разница, кто распоряжается? Ничей престиж не пострадает. Главное - устроить великолепный фарс!"
"Хорошо. Я не хочу, чтобы во всей этой затее были замешаны какие-нибудь нелегалы или преступники. Никоим образом. Необходимо строго соблюдать все правила".
"Не каждый нелегал - человек безнравственный", - возразил Найон.
"Совершенно верно!" - отозвался со своей скамьи Амианте.
Бросив взгляд на отца, Гил ответил: "Тем не менее, нелегалов, с которыми ты водишься, высоконравственными людьми назвать трудно. Я не хотел бы оказаться игрушкой в руках твоих знакомых".
Найон поджал губы - на мгновение показались острые белые зубы: "Похоже на то, что ты действительно решил делать все по-своему".
Гил с облегчением развел руками: "Замечательно! Вы как-нибудь обойдетесь без меня. По сути дела..."
"Нет-нет, - прервал его Бохарт. - Как же мы обойдемся без тебя? Без изобретателя гениального плана? Чепуха! Это было бы недостойным плагиатом!"
"Тогда - никаких нелегалов. Никаких заявлений, манифестов и мероприятий - ничего вообще - без моего предварительного утверждения".
"Но ты же не можешь быть повсюду одновременно!"
Десять секунд Гил сидел и молча смотрел на Бохарта. Он уже собрался было открыть рот, чтобы окончательно и бесповоротно отказаться от участия в проекте, когда Бохарт пожал плечами: "Пусть будет по-твоему".
Явившись в мастерскую Амианте, Шьют Кобол горячо протестовал: "Курам на смех! Молокосос, практически еще подросток - в списке кандидатов на должность мэра! И в довершение ко всему называет себя "Эмфирио". Как это называется? Это ни в какие ворота не лезет!"
Амианте вкрадчиво спросил: "Разве нарушаются какие-нибудь правила?"
"Без всякого сомнения это неуместная, неприличная выходка! Насмешка над внушающей благоговение, почтенной должностью. Многие будут возмущены и введены в заблуждение!"
"Если те или иные поступки не противоречат правилам, значит, они уместны и приличны, - сказал Амианте. - А если они уместны и приличны, значит, так может поступать любой иждивенец, и никто ему не указ".
Лицо Шьюта Кобола стало кирпично-красным: "Неужели вы не понимаете, что мне придется подать объяснительную записку - даже если мне не объявят выговор? Начальник спросит: почему я не предотвратил хулиганскую выходку подопечных? Что ж, очень хорошо. Вы намерены упрямствовать - я тоже могу быть упрямым. На мое рассмотрение как раз представили запрос об увеличении вашего пособия. Я могу рекомендовать или не рекомендовать его. Мне придется отказать в удовлетворении запроса, сославшись на ваше несознательное, пренебрежительное отношение к общественным обязанностям. Создавая проблемы для меня, вы ничего не выигрываете!"
Амианте стоял на своем: "Действуйте по своему усмотрению".
Шьют Кобол резко повернулся к Гилу: "А ты что скажешь?"
Гил, до сих пор относившийся к своей кандидатуре без энтузиазма, теперь едва сдерживался - голос его дрожал от ярости: "Правила не нарушаются. Почему я не могу внести свое имя в список кандидатов?"
Шьют Кобол распахнул дверь и выскочил из мастерской.
"Ну и ну! - пробормотал Гил. - Возникает впечатление, что Найон и его нелегалы правы, и собесовцы бегают, как тараканы на сковородке!"
Амианте ответил не сразу. Он сидел, поглаживая маленький подбородок, служивший недостаточным основанием лицу с массивными скулами и высоким лбом. "Настало время!" - сказал наконец Амианте каким-то подавленным, глухим голосом.
Гил с удивлением взглянул на отца - тот разговаривал сам с собой. "Настало время!" - повторил Амианте.
Гил уселся за верстак и принялся за работу. То и дело он недоуменно поглядывал на Амианте, сидевшего и смотревшего на площадь в открытый дверной проем. Губы Амианте время от времени шевелились, как будто он произносил беззвучные заклинания. Через некоторое время он встал, открыл шкаф, достал свою папку с древними документами и стал перелистывать бумаги. Гил наблюдал за происходящим с возрастающим беспокойством.
Вечером Амианте надолго задержался в мастерской. Гил ворочался в постели и долго не мог уснуть, но не спустился узнать, чем занимается отец.
На следующее утро в мастерской пахло чем-то острым и кисловатым. Гил не задавал вопросов; Амианте не предлагал объяснений.