В считанные минуты вся видимая из окна часть – и квартал, и перекресток – опустели. Острый взгляд часовщика замечал валявшиеся на асфальте оторванные пуговицы, пятна свернувшейся от жары крови, клочки вырванной одежды, раздавленные детские игрушки, сумки, портфели… Люди в безумном, необъяснимом страхе покидали насиженные места, топча и уродуя друг друга. Дальше, у перекрестка, желтели пятна раздавленных апельсинов, которые каких-нибудь пятнадцать минут назад высыпались из пестрой, легкомысленно разрисованной сумки. Один апельсин каким-то чудом остался нераздавленным.
Часовщику очень захотелось пройтись по улицам, посмотреть плоды своей работы. Если на улицах не осталось никого – значит, мыслепередатчик действует на всех людей без исключения и можно вызывать на Землю десант сородичей.
Он открыл окно, высунул круглую голову. Вокруг, насколько хватало глаз, было безлюдно. Впечатлительные оказались особи – лучи на них действовали безотказно.
Он включил автомат вызова и решительно направился к двери. Мог ли он знать, что аппарат работает вхолостую – каких-нибудь полчаса назад Сергей Торопец разбил о плиты лунного космодрома часы – подарок незнакомого благодетеля…
Он отпер дверной замок с горделивым ощущением своего всемогущества, того, что в эти мгновения толпы людей бегут прочь из города, гонимые неведомой силой. Приоткрыл дверь, осторожно выглянул в щель. В лицо пахнуло зноем раскаленных улиц. В лавке был кондиционер, дающий прохладу. Часовщик установил его, разумеется, не для себя, а в угоду покупателям. Сам он не боялся ни холода, ни жары, имея весьма широкий диапазон адаптации.
Мастер ступил на размягченный асфальт, сделал несколько шагов. Странно и непривычно было идти по опустевшему городу, по его центральным улицам, где всегда толпились любопытные туристы и кипела жизнь. Что делать, смена расы на планете никогда не проходит безболезненно – это было ему известно. Зато и здесь в скором времени воцарятся его сородичи, благо для воспроизводства себе подобных здесь достаточно материала – металлов, руды, любых химических элементов. Хватает и источников энергии.
Когда придут свои, он сможет наконец сбросить эту опостылевшую личину и предстать в настоящем своем обличье.
Часовщик дошел до перекрестка, свернул за угол. Дальше начинался уголок старого города. Старинные здания, храмы, уцелевшие еще со средних веков/ стояли безмолвно, взирая на мир пустыми глазницами выбитых окон: видимо, безумие бушевало здесь еще сильнее. Осколки стекла похрустывали под ногами, хруст казался оглушительным в чуткой тишине.
Дело сделано. Сигналы вызова, видимо, уже достигли цели. Можно, пожалуй, сбросить оболочку – в Тристауне, похоже, не осталось ни одного живого человека.
Часовщик принялся расстегивать пиджак, наглухо застегнутый, несмотря на жару. С пиджаком он на людях никогда не расставался. Повертев одежду в руках, он небрежно набросил ее на афишную тумбу. Затем водрузил на нее галстук и рубашку. Вместо тела у него обнаружилась невообразимая мешанина из транзисторов, реле и других деталей, которым в человеческом языке не было названия. Избавившись от одежды, часовщик двинулся дальше. Уже в течение нескольких минут мастера не покидало странное ощущение, будто за ним кто-то следит. Оглядевшись, он никого не заметил, однако странное ощущение не исчезло. Чтоб избавиться от назойливого чувства, он нарочно медленно повернулся и зашагал назад. Возникла уверенность, что кто-то внимательно за ним наблюдает. Кто это, однако, может быть, если в городе не осталось ни одного человека? "Слишком долго жил я среди людей, перенял их эмоции", – подумал он. Эта мысль по-настоящему испугала его. Дома, того и гляди, если пронюхают, – в проверку и переборку угодишь, а это крайне болезненно. Редко кто выходит из нее в прежнем качестве.
Подавляя беспричинный страх, он еще более замедлил шаг. Шел, механически поворачивая голову то влево, то вправо. Память фиксировала картины разрушения и полного безлюдья, запоминая все, что осталось после поспешного бегства тристаунцев. Впоследствии пригодится для центрального информатория, расположенного на Главной планете. Каждый разведчик вносил в информаторий свою лепту.
В это мгновение цепочка мыслей часовщика прервалась: между двумя домами, соединенными полукруглой аркой, мелькнула тень, произошло какое-то движение. Кошка, собака? На животных действие мыслепередатчика не распространялось. Не обладая разумом, они, конечно, никак не могли воспрепятствовать колонизации Земли.
Против собственной воли он подошел к арке. Дома, стоявшие рядом, были настолько похожи, что казались близнецами. Старинной кладки, составленные из огромных, грубо обтесанных камней, они, казалось, источали покой и полнейшее равнодушие к разыгравшимся событиям. Из распахнутого окна на четвертом этаже свисала кукла, которая за что-то зацепилась. Видимо, ее выбросили впопыхах, чтобы спасти. Ветерок слегка шевелил куклу, ее пшеничные волосы развевались, и она казалась живой.
Смутное воспоминание шевельнулось в памяти пришельца-часовщика при виде этого дома и окна на четвертом этаже. Нет, он не наделен был способностью забывать что бы то ни было: это свойство только органических структур, таких хрупких и непрочных. Просто пришелец умел вычеркивать, стирать из памяти то, что, по его мнению, становилось лишним, ненужным. Что же это? Плохо размагнитил памятную ленту? Или в памяти обнаружились неведомые ему самому отголоски, не предусмотренные инструкцией?
Под аркой прохладней не было: здесь стояла застоявшаяся жара, накопившийся с утра городской зной. После яркого уличного света здесь оказалось полутемно. Едва он шагнул в проем, кто-то отступил назад. Выходит, он не ошибся: здесь кто-то есть и этот кто-то за ним наблюдал!
Взгляд пришельца за несколько мгновений адаптировался к полутьме. В нескольких шагах впереди себя он увидел женскую фигуру. Неужели это та, даже имя которой он стер из памяти?..
– Это ты? – произнесла она, и голос мигом возродил память.
Он вздрогнул и попятился.
– Энрико, ты не узнаешь меня?
Да, так звал его только один человек в мире – Марианна, добрая женщина, явно благоволившая к нему. Она сделала шаг вперед.
– Энрико, ты самый умный человек в этом городе. Объясни мне, что произошло?
Слова она произносила как-то странно, словно вслушиваясь в них и делая долгие паузы.
– Марианна, – произнес он негромко. – Что ты делаешь здесь одна?
– Энрико…
– Успокойся, я хочу помочь тебе, – сказал он, прикидывая, как получше убрать нежелательного свидетеля.
Часовщик мысленно ругал себя за то, что раньше времени позволил себе убрать камуфляж, сбросить одежду, столь ему ненавистную. Впрочем, в полутьме Марианна, чем-то взволнованная и наверняка полубезумная, едва ли что-нибудь заметит. На всякий случай он отступил в самый темный угол.
– Иди домой, Марианна, – произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ласково.
– Нет! – крикнула она. – Только не домой.
– Почему?
– В доме поселилась смерть.
– Смерть? Она уйдет. А пока, хочешь, пойдем ко мне в мастерскую.
Часовщик чувствовал себя слабым, неуверенным. Обратного импульса, подтверждающего, что на Центральной планете получен его сигнал, до сих пор не поступало, хотя расчетное время уже прошло. Это путало все карты.
– Ты не встретил Марту? – спросила она, и в ее голосе прозвучала безумная надежда.
– Нет.
– Она погибла, моя девочка, – поникла головой женщина и ухватилась за стенку, чтобы не упасть.
– Почему вы обе не ушли со всеми?
– Когда это началось… Когда все ринулись прочь из города… мы выбежали из дома вместе с остальными жильцами, – начала рассказывать Марианна, немного успокоившись. – Но в парадном Марта замешкалась, сказала, что забыла любимую куклу и ни за что не оставит ее в беде. Я умоляла ее поспешить, тащила за руку – ничего не помогало. Марта побежала обратно в квартиру и выбросила куклу в окно, крикнула мне, чтобы я ловила ее. Но кукла зацепилась лентой за гвоздик и повисла… А поток людей прибывал с каждой минутой, словно река в половодье. Это было что-то невообразимое. Я насилу втиснулась обратно в подъезд, иначе меня бы просто утащили или растоптали. Все кричали так, словно наступил конец света. Отдельные выкрики тонули в общем гуле.
Она перевела дух, затем продолжала:
– Секунды, пока не было Марты, показались мне бесконечно долгими. Душу наполнял какой-то животный ужас, мне казалось, что небо вот-вот рухнет и задавит меня. Наконец показалась Марта. Лицо ее выражало ужас, глаза едва не вылезли из орбит. Впрочем, так выглядели все. Лифты перестали работать – вот почему она задержалась. "Скорее!" – завопила я, взяла ее за руку, и мы выскочили на улицу, в самое пекло. Мы втиснулись в толпу, которая представляла собой сплошное месиво. Кто-то прорвался между нами, разъединив наши руки. Я видела, как Марту толкнули, и она упала. Захотела пробиться к ней, но не смогла. Закричала, но мой голос потонул в общем шуме. Наверно, толпа затоптала ее… – Вглазах Марианны сверкнуло безумие. – Я обошла все окрестные улицы, но не нашла ее, хотя бы мертвую. Ее утащили… демоны зла…
– А ты как осталась здесь, Марианна?
– Толпа несла меня, как щепку… Ударила головой о ствол дерева, и я потеряла сознание. Сколько времени прошло – не знаю… А когда очнулась – вокруг не было ни души.
"Все ясно", – подумал часовщик. И здесь привычка, которую он с таким трудом усвоил, живя на этой планете, подвела его. Чувствуя необъяснимую слабость, пришелец улыбнулся. На биопластиковом лице его заиграла гримаса, столь тщательно заученная перед зеркалом.
– Энрико, ты… улыбаешься? – потрясенно спросила женщина, и глаза ее снова блеснули в полутьме. – Рад, что моя девочка погибла? Ты чудовище без сердца, я давно подозревала это. – С такими словами она шагнула к нему.
Голос женщины вдруг задышал такой ненавистью, что часовщик еще больше втиснулся в угол.
– Марианна, успокойся, – пробормотал он, с ужасом почувствовав, что никак не может прогнать проклятую улыбку со своего лица. Она как бы приклеилась к нему. Видимо, что-то разладилось в биомеханизме, и мышцы щек свело.
– Проклятая борода!
– Тише…
– Смеешься над моим горем? Я чувствовала, мы никогда не были нужны тебе – ни я, ни Марта, нет, ты не человек!
Знала бы Марианна, как близка была она в этот момент к истине!
Часовщик отказался от своего намерения ликвидировать свидетеля и думал только о том, чтобы улепетнуть. Марианна бросилась на него. Мастер попытался отступить, запнулся о нижнюю перекладину распахнутой железной калитки и едва не упал.
– Не уйдешь! – выкрикнула Марианна, схватив его за руку, и вдруг лицо ее свело от ужаса. – Энрико… – шепотом произнесла она. – Ты не человек? Ты… машина?
– Успокойся.
– Мне соседки говорили о своих подозрениях, но я не верила им. Робот, проклятый механизм. Отвечай, негодяй, где моя дочь!
Вид часовщика, когда он вышел на свет, с точки зрения Марианны и в самом деле был чудовищен: плотное скопище транзисторов и реле в форме человеческого туловища, к которому прикреплена голова с застывшей на ней мертвой улыбкой.
– Марианна, убери руки, я все тебе сейчас объясню, – приговаривал пришелец, словно испорченный магнитофон, пытаясь оторваться от женщины.
– Это все – твоих рук дело? – вдруг воскликнула она в каком-то прозрении.
– Пусти.
– Отвечай!
Она так трясла Энрико, что он едва удерживался на ногах. Извернувшись, часовщик побежал, но движения его были вялыми, и Марианна в несколько шагов догнала его.
– Молчишь? Нечего сказать? Верни мою дочь, у меня никого больше нет на земле.
"Она проникла в мою тайну. Ей нельзя оставаться в живых" – мелькнуло в тускнеющем сознании часовщика. Пришелец обеими руками-клешнями потянулся к ее горлу. Лицо Марианны посинело, однако она сумела отодрать некогда цепкие пальцы-щупальца.
– Мало тебе моей девочки? И меня хочешь убить? – исступленно прохрипела она.
Не дожидаясь ответа, она ударила его головой о стену своего дома. Один из ударов, особенно сильный, оглушил часовщика, и он стал медленно оседать на асфальт. Марианна его подтолкнула, и бородатое создание рухнуло, рассыпавшись на тысячи и тысячи мельчайших деталей. Между ними проскочила бесцветная искра, детали с дробным треском начали лопаться, вспыхивать, от них повалил едкий, удушливый дым. Несколько деталей откатилось и отлетело далеко в стороны, и Марианна бегала за ними, яростно топча.
Затем, остановившись, она с ужасом посмотрела на горку искореженных деталей. Сверху лежала, оплывая и обугливаясь, голова часовщика с тлеющей бородой. Пластиковая улыбка так и осталась, даже стала еще шире. Женщина дико вскрикнула и бросилась бежать по пустынному проспекту.
Однако сознание часовщика, пусть и замутненное, еще работало, доживая последние минуты. Он слышал, как Марианна побежала прочь, время от времени выкрикивая "Марта!". Голос ее был отчетливо слышен в чуткой тишине обезлюдевшего города. Крики становились все глуше, пока не смолкли в отдалении.
Больше часовых дел мастер не слышал ничего. Его сознание погрузилось в небытие, из которого нет возврата.
11
Путь, что ждет нас, – к горизонту вьется.
Пройденный – теряется вдали.
Чувствуют, как пульс Вселенной бьется,
Сыновья и дочери Земли.
После разговора с Макгрегором прошло несколько тревожных дней. Зоя Алексеевна не знала, что делать. Связаться с Женевьевой никак не удавалось – говорили, что с медцентром нарушена связь. Попытка встретиться и поговорить с ней тоже кончилась ничем – сотрудники сообщили, что Лагранж все время проводит у контейнера с космонавтом, и ни на что другое у нес, к сожалению, нет ни минуты свободного времени.
Правда, ей еще несколько раз звонил Макгрегор, но в его словах было мало утешительного. Состояние здоровья космонавта прежнее, улучшения пока нет. В сознание не приходит.
– Алонд, я хочу его видеть, – сказала Зоя Алексеевна во время последнего разговора.
– Пока нельзя, Зоя Алексеевна.
– Почему?
– Никто из посторонних не допускается.
– Я не посторонняя.
– Не в том смысле, голубушка… – Макгрегор смешался. Таким Зоя его видела в первый раз. – Необходимо выявить некоторые обстоятельства. Вам придется подождать немного.
В словах Макгрегора ей каждый раз чудились какие-то недомолвки. А тут еще сегодняшнее экстренное сообщение совета по проведению Эксперимента. Оно прозвучало для нее громом с ясного неба, вызвав множество недоуменных вопросов. Но кому их задать? Макгрегор уходит от ответа.
Женевьева явно избегает встречи.
Андрей пришел из школы в подавленном состоянии. "Наверно, уже слышал", – подумала она. Сын поздоровался, положил кляссер со школьными принадлежностями на свой письменный стол, подошел к окну. Долго смотрел на осенние облака, проплывающие вровень с окном.
– Покормить, сынок?
– Не хочется, мама, – ответил Андрей сдавленным голосом, не оборачиваясь.
– В школе поел?
– Нет.
Со щемящим чувством смотрела она на четкий силуэт Андрея, словно вырезанный на фоне потемневшего к вечеру пластика окна.
…В сообщении говорилось, что космонавта, появившегося на синтезполе научного комплекса четыре дня назад, все еще не удалось идентифицировать с капитаном Сергеем Торопцом, который ушел в космос семь лет назад на фотолете "Анастасия" для завершения Эксперимента. Здоровье неизвестного все еще находится под угрозой, за его выздоровление борются лучшие медики планеты, возглавляемые Женевьевой Лагранж.
"Неизвестный". Ничего себе терминология. Да тут с ума сойти впору!
Да, время появления неизвестного, говорилось далее в сообщении, сошлось по времени с моментом, когда должен был вернуться капитан Торопец, совершив прыжок через нуль-пространство. Однако простое совпадение во времени еще ничего не доказывало. Тем более что прибывший космонавт сильно пострадал, узнать его невозможно. А главное, в его организме имеются отличия по сравнению с медицинской картой Торопца.
Оставался открытым вопрос: если это посторонний, то как он мог проникнуть на синтез-полигон Пятачка, окруженного защитным полем?..
Едва дослушав сообщение, Зоя Алексеевна, которая была дома, судорожно заметалась по квартире, не находя себе места. Предположения, одно фантастичнее другого, зароились в ее голове. Кто может быть этот неизвестный человек? боже мой, кто угодно, твердила она себе. Да хотя бы сотрудник комплекса, случайно забредший под мощные лучи генераторов. Женевьева ей рассказывала, что в последнее время зачастили гости из Звездной академии и из Звездного городка. Клочья оранжевого скафандра, о котором еще говорилось в сообщении? И это объяснимо: напялил капитан на себя космоскафандр, только и всего. Но почему ее, жену капитана Торопца, не допускают в медицинский центр? Вот чего Зоя Алексеевна никак не могла постичь. Это не Торопец, а кто-то другой?.. Быть не может!
– Мам, что же будет с отцом?.. – спросил Андрей, не оборачиваясь.
– Ученые разберутся. Это какое-то недоразумение.
– Як папе хочу, – упрямо сказал Андрей.
– Мы пойдем к нему, как только это будет возможно, – сказала она. Затем отправилась на кухню и принялась готовить ужин, машинально нажимая на клавиши автомата.
Перед самым приходом Андрея ей удалось-таки дозвониться до Женевьевы, но разговор оказался малоутешительным. И теперь она вспоминала его, горестно покачивая головой.
– …Пусти меня к нему, Женевьева.
– Исключено.
– Я сразу узнаю его.
– Не узнаешь: он изуродован до неузнаваемости, – покачала головой Лагранж.
– Я хоть сиделкой буду, – взмолилась Зоя Алексеевна. – Жена я Сергею или нет?
– Дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь.
– Он может умереть? – испугалась Зоя.
– Не в том дело… Скажи, Сергею делали когда-нибудь полостную операцию?
– Полостную операцию? – Зоя Алексеевна растерялась от неожиданного вопроса.
– Да. Он болел аппендицитом?
– Нет, нет, никогда, – выдавила улыбку Зоя. – Ты же знаешь, Сережа исключительно здоровый человек. Его никогда в жизни не оперировали.
– Ты уверена?
– Конечно.
Выслушав ответ Зои Алексеевны, Женевьева почему-то еще больше помрачнела. На этом, обменявшись еще несколькими малозначащими, с точки зрения Зои, репликами, она расстались.
– Мама, а если все-таки это отец вернулся? – сказал Андрей, отвернувшись от окна, когда она вошла в комнату, чтобы позвать его ужинать.
– Ты же слышал сообщение.
– Возможны ошибки, – заметил Андрей, словно взрослый.
– Подождем выводов комиссии. Там люди авторитетные, знающие свое дело.
В душе она думала только об одном: во что бы то ни стало, необходимо пробиться к изувеченному человеку, находящемуся там, в контейнере.
Из головы убитой горем женщины не шел эпизод многолетней давности. Это было на Лунных стапелях. Сергей специально привез ее, чтобы показать строящуюся "Анастасию". Они долго бродили по разным отсекам корабля. Бегущие ленты и пневмолинии еще не работали, и Зойка, несмотря на привычку и любовь к пешей ходьбе, почувствовала усталость.
– Зайдем присядем? – произнесла она, когда они проходили мимо командной рубки.