Цензор подошел к чертежному экрану с нарисованной на нем крепостью. По ее стенам все еще карабкались смешные человечки. Подобрав какую-то палочку, он несколькими штрихами пририсовал сбоку еще одну лесенку, с виду вроде бы изогнутую куда-то кверху, но длинными неровными перекрещивающимися ножками упирающуюся в песок у подножия крепости. Человечки гурьбой ринулись к ней и засеменили по ступенькам: вверх по отношению к крепости, но в то же время - к земле. Когда последний из них коснулся почвы, а первые уже удобно устроились на полянке, задрав кривые ножки и болтая ими в воздухе, Ярослав сказал:
- Вот и все. Пририсуй к своей "двери Мебиуса" другую дверь, только вывернутую в обратную сторону, - и можешь возвращаться. А впрочем…
Он подошел к модели, засунул внутрь левую руку с палочкой, правой коснулся чертежного экрана с нарисованной лестницей и щелкнул клавишей еще раз.
Тотчас внутри стереовизора четко обозначилась грубо сколоченная березовая лестница с загнутыми гвоздями на краях перекладин. Ее нижний край упирался в подножие гранитного валуна посередине острова, а верхний, изогнувшись, устремлялся вниз и пропадал в густой траве метрах в трех от камня.
- Спускайся, Андрей. - Цензор вытер руки одна о другую.
Слышно было, как на острове прошелестел сначала легкий ветерок, затем среди травы, там, где изгибалась лестница, появились ноги в серых брюках, а потом и весь Андрей. Он мягко спрыгнул с лестницы. Игорь оглянулся на Ярослава, но того уже не было в студии. "Мавр сделал свое дело", - усмехнулся Игорь.
Через полчаса Андрей с Игорем сидели в рабочем кабинете студии. Их бригады, объединившись, возились с моделью, проектируя для нуль-приемников новые двери, невероятно изогнутые, зато пропускающие в обе стороны. Конструкторы молчали. Слишком многое надо было продумать, что-то отбросить или преодолеть.
- Вот и разрешился наш спор… Что может быть естественней природы, чем она сама?
- Для Ярослава это очевидно, - в тон ему отозвался Андрей.
- Слушай, а почему Ярослав такой? Я понимаю, интуиция и тому подобное, в этом они, поэты, далеко ушли от нас, инженеров. Поэт и цензор… Но сам он, его характер? Почему все-таки мы недолюбливаем их? Или они сами дают нам повод?
- Да, я заметил, что иногда Ярослав специально злит нас. Зачем?
- Как-то раньше я спросил его об этом. И знаешь, что он мне ответил?
- Наверное, как всегда, сказал, что ситуация напоминает ему одну старинную картину?
- Ты прав, но не совсем. Он прочел мне стихотворение, автора я не запомнил. Какой-то древний цензор. Текст тоже не помню, только название - "Герильеро - городской партизан", да строчки из середины:
…Здесь нет прохожих, и непричастным никто не верит.
Случайно пулей меня задело - я герильеро.
Ночного города шумы заглушат голос…
- Дальше забыл…
- А ты не помнишь такого случая, чтобы Ярослав или, скажем, другой цензор запретили проводить Стройку или Эксперимент?
- Н-нет, не помню… А что?
- И никто не помнит. Такого просто не было. Я специально проверял: за последние сорок лет ни один цензор не помешал ни одной Стройке! Я думаю, так обстоят дела не только в архитектуре. Знаешь, в этом что-то есть.
- Скажем, так, - подхватил Игорь. - Поэты существуют для того, чтобы помешать осуществлению проектов, которые опасны для людей своей незрелостью, несоблюдением вкуса, искажением эстетических норм…
- Ярослав был против Стройки. Хотя официально ее и не запретил… Кт или чт осуждает, но не запрещает, в то же время страдая и исправляя последствия наших ошибок, принимает на свой счет причиненное зло, вызывая на себя огонь, как тот герильеро из стихотворения старинного цензора? - тихо спросил Андрей.
- Совесть, - так же тихо ответил Игорь.
БЕЛОЕ ПЯТНО НА КАРТЕ
С Сергеем были мы земляками. Вместе ходили в школу, вместе озорничали. Школа была на весь городок одна и обходилась без номера. Жили мы рядом и часто встречались на футбольном поле, когда играла улица на улицу. Потом вместе же поступили в соседнем большом городе в университет - я на физфак, а он на биологический. Дальше наши пути надолго разошлись.
Городок назывался Сосновкой. Восемь тысяч жителей, леспромхоз, деревообрабатывающий завод, небольшая местная промышленность - таких городков по всему Союзу десятки тысяч. Обычное, ничем особенным не примечательное местечко. В юности хотелось уехать отсюда куда-нибудь далеко-далеко - в большой город, в большую жизнь… Многие и уехали, кто куда… Но почему-то в последнее время я, минчанин с многолетним стажем, чувствующий себя старожилом и в Москве, и в Ленинграде, хорошо знающий и Киев и Новосибирск, - я все чаще и чаще мысленно возвращаюсь в Сосновку, в небольшой, ничем не примечательный городок.
Вы тоже, наверное, в далеком школьном детстве на уроках географии, особенно когда географичка заболевала, а классный руководитель заговорщицки подмигивала и, приложив палец к губам, говорила: "Тс-с! Урока не будет. Сидите тихо. А то…" - осторожно закрывала за собой дверь - вы тоже тогда, наверное, играли в эту игру. Нужно отыскать на карте название города, реки или местности, которое загадал твой соперник. Сначала прикинешь, где бы это название могло встретиться, потом лихорадочно шаришь глазами среди хитросплетения шрифтов и линий - времени тебе на поиск всего пять минут!
Наконец торжествующе тычешь пальцем в глянцевую поверхность, переживая волнующую минуту географического открытия, а затем, кося глазом в сторону, чтобы не подглядели, находишь название позаковыристей, поиностраннее, зажимаешь его в кулаке и смотришь, загадочно улыбаясь, как толпятся твои товарищи совсем в других австралиях и америках, по слогам читая: вера-крус, мон-теви-део, рио-де-жа-ней-ро…
Еще тогда я заметил одну особенность, а после в книгах по психологии нашел и объяснение этому явлению: даже самые признанные знатоки дольше всего ищут, а иногда так и не находят названия чрезвычайно простые - вроде нашей Сосновки, либо же - написанные очень крупным шрифтом. Слово или словосочетание прямо перед глазами, ты смотришь на него, но не видишь, не замечаешь, словно попало оно в огромное слепое пятно зрения. Будто на карте - белое пятно, и попадают в него самые обычные наши города и реки.
Не видать маленького провинциального городка с глубоким оврагом, упирающимся прямо в свалку. Городок подступил к самому оврагу, так что несколько домиков оказались над обрывом, а один забрался почти на дно и затаился там, среди зарослей черемухи и великанов осокорей, из коры которых, как мы верили в детстве, делают пробку. По крайней мере, кораблики, которые мы выстругивали перочинными ножиками из этой коры, были легче пенопластовых и несли больше всего парусов…
Незаметна на карте и неглубокая речка Песчаная, в которой заключалась для нас когда-то добрая половина мира. Здесь мы ловили на удочку рыбу щеклею и думали, что она встречается только у нас, а потом оказалось, что эта мелкая рыбешка водится чуть ли не в любой лужице, только называется иначе - уклейка…
Помню, на берегу старого русла Песчаной, у далеко вдающегося в лиственный лес затона, стоял маленький кирпичный заводик, для своих глиняных нужд накопавший вдоль реки множество неглубоких, но больших ям - величиной с доброе футбольное поле каждая. В половодье ямы заливало, потом пацаны марлевыми бредешками ловили в них юрких щурят, а жители постарше и посолидней сажали между озерками картофель и бобы. На глинистой почве к лету вырастало множество колючих сорняков, на которые часто садились невесомые стрекозы, считавшиеся у нас лучшей насадкой для рыбалки. Именно здесь, да еще в ивняке по самому берегу мы зорили птичьи гнезда и делали свистульки из молодых побегов тальника…
Сколько лет прошло, а горьковато-сладкий вкус до сих пор на языке…
Когда в прошлом году врачи стали в один голос предлагать мне отдых, а Женька Атрощенко после долгого хмурого молчания убрал в ящик стола кардиограмму и заявил: "Старик! Жить хочешь - сматывайся в деревню…" - я не сразу вспомнил Сосновку…
Первой встретилась мне Екатерина Петровна. Она шла по обочине мостовой, накренясь под тяжестью авоськи. Я догнал ее.
- Екатерина Петровна! Давайте, я помогу вам донести сумку, а вы за это исправите мне двойку за домашнее сочинение!
Она обернулась и погрозила мне пальцем:
- Опять ты за свое, Субботин! Да ведь та двойка давно уже исправлена!
Голос у нее был прежний, молодой и уверенный.
- Что, дружок? - с улыбкой спросила она. - Думал, не узнаю? Эх, ты! Да ведь любой из нас, учителей, своих трудных учеников всю жизнь помнит…
- Неужели я был такой непослушный?
- А то!
Это задорное, типично сосновское восклицание как-то сразу и до конца убедило меня в том, что я дома, в своей Сосновке, и вызвало целый рой воспоминаний. Но все мои вопросы Екатерина Петровна предупредила одним движением руки:
- Пойдем ко мне домой, там и расскажу… Фотографию десятого "В" достанем и каждого вспомним. Ты где остановился-то?
- Да я, собственно, в гостиницу…
- Вот и славненько! У меня и устроишься. Чтобы мой ученик - да в гостинице! Это после того, как он мне столько нервов попортил! У меня все ваши останавливаются, если приезжают. Вот в марте Гошка ночевал…
И пошли, и завертелись воспоминания.
А уж потом, чуть ли не за пятой чашкой чая, когда я перепробовал клубничное, черносмородинное и еще несколько сортов домашнего варенья, Екатерина Петровна мимоходом упомянула Сергея. Речь зашла о дровах. Так вот с ними в эту зиму было хорошо, дров Сергей привез березовых, жарких… Я удивился:
- Как, и Сергей здесь?
- Да он уже лет восемь у нас в леспромхозе работает. Лесник не лесник, а заботится о лесе, - ответила учительница. - Женька-то, сын, как летом приезжает, всегда к нему ходит. Да и на рыбалку ездят, на ночь, а то и на две…
Я удивился еще больше. Потом вспомнил, что после третьего курса Сергей стал специализироваться на вновь образованной тогда кафедре охраны природы. Леспромхоз в Сосновке один из самых богатых в области, имеет обширную заказную зону. А Сергей - что-что, но лес любил всегда.
- Да вот погоди, - добавила Екатерина Петровна, - часам к восьми и он сам явится. Я как раз на сегодня с ним договорилась.
И точно, где-то около восьми раздался стук в дверь. В представительном чернобородом мужчине я с трудом узнал Сергея.
А назавтра к вечеру мы с ним уже ставили палатку на берегу Песчаной, за несколько километров от города. Березовая роща узким мысом спускалась к воде и обрывалась у самого берега. Год от года половодье подмывало сушу, оставляя после себя вывороченные стволы с причудливо застывшими корнями. Под одной из таких коряг мы развели костер. Легкий ветерок налетел с реки и притих. Замолкли и мы, глядя на огонь.
- Вот ты физик, - заговорил Сергей, отворачиваясь от едкого дыма. - Скажи, у вас бывает такое… ну, аномалия, что ли… Если, скажем, железная руда, и компас отклоняется - это я понимаю. Это закон природы. А вот чтобы всюду одни законы, а где-то - другие, так бывает?
- Нарушение изотропности Вселенной? А как же! Вот, например, везде скорость света - триста тысяч, а около Солнца - меньше, - авторитетно ответил я.
- Да нет, анизотропность - ото тоже понятно. Здесь другое. Вот я читал где-то про человека, который притягивал к себе предметы - биомагнитная аномалия. Там похоже,
- А-а, фантастика, - пренебрежительно протянул я. - Этот рассказ я тоже читал. Нет, такого в физике не бывает, физика наука точная. Чепуха все это, сказки.
- Ну почему же обязательно сказки, - поморщился Сергей. - Б науке, может, и не бывает, а в жизни… В жизни многое может быть. А если человек вмешался? Предметы - к человеку притягивались.
- Да ерунда все это. - Я облокотился поудобнее. - Расскажи лучше, как вы тут живете?
- Да так, потихонечку… - как-то нехотя ответил Сергей. - Погоди, я сейчас, за рыбой схожу…
Он поднялся, сделал несколько шагов - и исчез в незаметно сгустившейся темноте. Слышно было, как несколько раз всплеснула вода. Часа за два до этого мы поставили под обрывом две небольшие верши, и Сергей, наверное, решил их осмотреть, вдруг да есть что-нибудь.
Минут через пять послышались его шаги. Сергей вынырнул из темноты, плотно окружавшей костер. В руках у него было старое брезентовое ведерко с водой. В нем плескалась рыба.
- Неужели что-то попалось? - весело спросил я.
- Да так, мелочь, - ответил Сергей. - Но на уху будет.
Он выплеснул воду прямо на песок, и в неверном колеблющемся свете прогоревшего костра я увидел десятка два рыбешек. Рыбы судорожно били хвостами по песку и изгибались. Я придвинулся поближе, наклонился, вгляделся.
- Постой, постой, что это? Стерлядь?
- Ну да, она. У нас ее акулами зовут, забыл?
Я помнил. Стерлядь водилась в Песчаной, но только на самой глубине, и лов ее всегда был запрещен. Раньше по реке на небольшом баркасе ходила рыболовецкая артель, бравшая сетями довольно крупную рыбу. Обычно за ней всегда бегала целая ватага ребятишек, помогавших рыбакам вытаскивать из воды тяжело ползущую сеть и получавших за это право отбирать из улова мелкую рыбешку. Рыбаки разрешали нам брать и плотву, и красноглазых язят, и даже косарей с забавно вытянутыми спинами, но никогда не позволяли трогать этих странных треугольных рыбок с жадным маленьким ртом, вылитых акул-недомерков.
Потом река обмелела, засорилась лесом-топляком, и рыба постепенно исчезла. Вслед за ней исчезла и артель.
- Ты погляди… - я подобрал одну рыбку. - Сте-ерлядь.
- Уха из нее знаменитая получается, - сказал Сергей. - Опять же - костей нет. Сейчас мы ее в котелок…
- Слушай, - встрепенулся я. - Она же под запретом. Нельзя ее в котелок.
- Стерлядь-то? Три года как запрет сняли! Скоро в реке другой рыбы не останется, она всю икру сожрала. Хищная…
- Вот это да! - удивился я. - Ну и дела!
- Аномалия! - весело отозвался Сергей. - А ты говоришь - не бывает!
- Ну, это случайность, - недоверчиво возразил я. - Запретили отлов, вот и расплодилась.
- Случайность? - резко повернулся ко мне Сергей. - А чего ж это она в других реках не расплодилась? Нет, брат, аномалия!
Сказал - как точку поставил. Мне стало смешно и чуточку интересно. Я, конечно, тоже патриот своего города, и все же…
Но Сергей и не думал заканчивать этот разговор.
- Помнишь, ракушки собирали? - спросил он меня. - Такие плоские, с гребешками?
Я помнил, как не помнить. Бабушка моя этими ракушками все уток кормила.
- Так вот, в прошлом месяце леспромхоз государству двести десять граммов жемчуга сдал. Речного, из этих самых ракушек.
Жемчуг - это уже серьезно. Жемчужный промысел на Руси захирел столетия назад. А жемчуг из Песчаной…
Я внимательно посмотрел на Сергея. Он деловито собрал рыбу, пристроился у костра, где было посветлее и не ел глаза дым, и принялся ловко чистить рыбу. Лезвие ножа так и сверкало над дощечкой.
- Да не томи душу, - взмолился я. - Выкладывай, что знаешь.
- Геологи проверяли, - откликнулся он, - ничего особенного. Торф да глина. Я у них даже счетчик Гейгера попросил. Фон - самый что ни на есть обыкновенный.
- Может, вода какая особенная?
- Вода? Вкусная вода… Нет, и в воде ничего не нашли.
Он отложил нож в сторону, повернулся ко мне всем корпусом и негромко заговорил:
- Я вот думаю… Может, в человеке все дело? А? Народ у нас, сам знаешь, какой… Душевный народ. Я когда биофак закончил, меня на Черное море распределяли. У нас там биостанция, все туда рвались. Так я отказался, сюда попросился. Дома лучше.
Он сказал эти слова: "дома лучше" - с той же запомнившейся мне интонацией, как будто точку поставил.
Я промолчал, а про себя подумал: чтобы так говорить, надо иметь на это право. Сергей имел - он был дома…
А утром, поныряв немного на глубине, причем не так уж и далеко от берега, я вытащил из ила несколько черных, поросших зеленью раковин. В трех из них были жемчужины, одна довольно крупная.
…Полгода спустя Сергей прислал мне о оказией небольшую посылку. В берестяном туеске, пахнущем лесом, солнцем и детством, аккуратно завернутые в чистую полотняную тряпочку, лежали два причудливой формы корешка, слегка похожие на пляшущих человечков, - женьшень…
Я долго думал: может, и действительно в человеке все дело? Аномалия аномалией, а люди у нас в Сосновке и в самом деле очень хорошие.
А совсем недавно все прояснилось. Дело действительно было в человеке, и человеком этим был… Сергей. Он не просто добросовестно охранял природу нашей Сосновки, но и проводил различные опыты по акклиматизации животных и растений, по улучшению микроклимата, флоры и фауны. Причем, как часто бывает в нашей глубинке, да и не только в ней, делал все в одиночку, пользуясь советами случайно встреченных специалистов… Зато теперь в кашей маленькой Сосновке открыт филиал НИИ охраны природы, а Сергей, как организатор "аномалии", по праву занимает должность директора.
В будущем году собираюсь опять в Сосновку. Приглашаю всех желающих: поехали в город нашего детства. Люди там - замечательные! А стерляжья уха - просто объедение…
ТАЙНА СТАРОГО ПОДВАЛА
Более липкой планеты Олегу не попадалось. Липкой в самом буквальном смысле - он едва вытягивал ноги из густого, как смола, слоя черной блестящей грязи. Болото занимало все видимое пространство, а может быть, и всю поверхность планеты. Еще с большим нежеланием грязь принимала ногу обратно - Олегу приходилось с большим трудом продавливать упругую, как резина, и плотную, как слежавшийся снежный наст, прослойку.
Эти однообразные "чмок-шлеп" ("чмок" - нога пошла вверх, "шлеп" - вниз) порядком ему надоели. Скафандр был заляпан, руки - по локоть в грязи, и даже полукруглое обзорное стекло шлема все покрылось россыпью маленьких смоляных шариков - очистка не справлялась. Олег оглянулся на остальных - ребята брели по смоляному болоту полусогнувшись, какой-то странной, замедленной, как в кино, плавной походкой. Он тоже попробовал скользить по грязи на подошвах, не вынимая ног. Стало значительно легче. Дно было чистым и ровным. Плотный поверхностный слой оказался тонок, и ноги взрезали его, как маленькие ледоколы, а сама черная жидкость почти не оказывала сопротивления. Словно все ее силы уходили на то, чтобы не пропускать ничего сверху и не выпускать снизу. А самое главное, теперь не надо было тратить столько сил на отрывание подошв и отряхивание с них пудовых ошметков грязи.
И все из-за прошлого урока! Не учесть такой мелочи! А в результате - незачет всей группе и дополнительное практическое занятие по изучению сил поверхностного натяжения. Вот оно - поверхностное натяжение, под ногами! И где они только планету такую откопали? Игровой полигон, называется… Тоже мне, игры!