Но позднее против Доктората поднялась лучше организованная оппозиция. Эта партия заявила, что болезнь, поразившая мужчин, изжила себя, и что можно и нужно восстановить старый порядок. Они известны под названием Реакционисток и встали значительным препятствием на пути прогресса. У Большинства, в Совете Доктората, еще живы были воспоминания о системе, использовавшей каждую женскую слабость, и она была не более как наивысшей точкой их многовековой эксплуатации. Они помнили, как неохотно допускали их до образования. Теперь же приказы отдавали они: у них не было ни малейшего желания отдавать свою власть и авторитет, а неизбежно, без всякого сомнения и свободу, существу, ни в коей мере не оправдавшему биологически свое назначение. Единодушно они отказались предпринять то, что привело бы к всеобщему самоубийству, а Реакционистки были объявлены вне Закона как подрывная преступная организация.
Но это оказалось только полумерой. Вскоре стало ясно, что, борясь со следствием, они пренебрегли причиной. Докторату пришлось согласиться с мыслью, что общество, которым он правит, неустойчиво. Общество, способное выжить, но по структуре своей напоминавшее тень от исчезнувшего, так сказать, тела. Дальше существовать в такой усеченной форме оно не могло, а привело бы только к еще большему недовольству. Следовательно, если власть должна была стать крепкой, надо было найти более подходящую систему… В решении этого вопроса были учтены все естественные стремления любой малообразованной или неграмотной женщины, иерархический принцип и предрасположенность почитать искусственные отличия. Вы, без сомнения, вспомните, как, стоило в ваше время мужу какой-нибудь дурочки неожиданно прославиться или приобрести влияние, как все остальные женщины начинали ей завидовать, хотя она продолжала оставаться такой же дурочкой. И что стоило не занятым ничем женщинам собраться и организовать общество, как оно запутывалось в установлении и охране все новых и новых социальных отличий. С этим было связано и то важное значение, которое они придавали безопасности. Были учтены и способность к самопожертвованию и бессознательное рабское подчинение канонам местной общины. Надо сказать, что они - очень послушные существа. Большинство из них были счастливы, придерживаясь все правил, какими бы странными они ни показались человеку со стороны. Трудности управления ими лежали, главным образом, в установлении наиболее соответствующих правил.
Было ясно, что успех системы зависел от того, насколько полно ее сущность отразит все характерные черты женской натуры. Взаимодействие сил должно было поддержать равновесие в обществе и уважение к властям. А вот детали оказались куда труднее.
В течение нескольких лет были предприняты исследования возможных общественных форм и устройств, но какой бы план не выдвигался, он отвергался как неподходящий по той или иной причине. Говорят, что окончательно выбранная структура была навеяна, хотя и не знаю, насколько это правда, Библией, тогда еще не запрещенной и причинявшей много беспокойства Мне рассказывали, что там сказано так: "Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым". Совет, как оказалось, посчитал это изречение, в слегка измененном виде, вполне подходящим, чтобы привести общество к состоянию, учитывавшему все необходимые характеристики.
За основу взяли четырехплановую систему и постепенно ввели сильные разграничения среди населения. С их установлением была достигнута и стабильность, потому что простор для личного честолюбия ограничивался пределами данного класса, а возможности перейти в другой класс не было. Таким образом, у нас есть Докторат - образованный правящий класс, на 50 % состоящий из медицинских работников. Матери - чье название говорит само за себя. Слуги, многочисленные и в определенных психологических целях - маленькие ростом. Рабочие, физически сильные, с развитой мускулатурой для тяжелых работ. Все три нижних класса подчиняются власти Доктората. Оба трудовые класса чтят матерей. Слуги считают, что их задачи более почетны, чем у рабочих, рабочие склонны относиться к слугам подчеркнуто полупрезрительно, потому что их наказывают.
Как видите, равновесие было достигнуто, и хотя пока еще не все достаточно слаженно, нет сомнения, что скоро все будет в порядке. Например, возможно, что уже давно следовало бы ввести дополнительное разделение в классе Слуг, а полиция, как считают некоторые, поставлена в невыгодное положение, так как по образованию ее служители не намного отличаются от обычных Рабочих.
Она продолжала объяснять, вдаваясь во все подробности, в то время как во мне росло сознание чудовищной гнусности этого преступления.
- Муравьи! - внезапно перебила я ее. - Муравейник, так вот что вы взяли за образец!?
Она удивилась как моему тону, так и тому, что ее слова доходили до меня так долго.
- А почему бы и нет, - спросила она, - Несомненно, это одна из самых выносливых общественных структур, когда либо созданных природой, хотя кое-какие изменения…
- Так вы… вы утверждаете, что иметь детей могут только Матери? - спросила я резко.
- О, члены Доктората тоже, когда захотят, - заверила она меня.
- Но… но…
- Совет устанавливает пропорции, - продолжала она объяснять. - Врачи в клинике осматривают младенцев и распределяют по соответствующим классам. А дальше это уже вопрос наблюдения за их особым питанием, тщательным контролем и правильным обучением.
- Но, - бурно возразила я, - ради чего? В чем здесь смысл? Что хорошего в такой жизни?
- Ну, а в чем смысл жизни вообще? Скажите мне, - предложила она.
- Наше назначение в том, чтобы любить и быть любимыми, и рожать детей от тех, кого мы любим.
- Опять ваши условности, прославление и воспевание примитивного анимализма. Как вы считаете, мы выше животных?
- Конечно, но…
- Вы говорите - любовь, но что вы знаете о любви между матерью и дочкой, когда их отношения не омрачаются ревностью из-за мужчины? Знаете ли вы чувство чище, чем любовь девушки к ее малюткам сестрам?
- Да ничего вы не понимаете, - снова возразила я. - Как вы можете понять любовь, которая придает прелесть всему миру? Как она поселяется в вашем сердце, постепенно наполняет собой все ваше существо, изменяет все вокруг, к чему бы вы ни прикоснулись, что бы ни услышали… Да, она может больно ранить, я знаю это, слишком хорошо знаю, но она может и подобно солнечному лучу заставить кровь бежать быстрее по жилам… Она может превратить развалины в цветущий сад, лохмотья - в платье королевы, голос - в божественную музыку. В чьих-то глазах вы сможете увидеть целую вселенную. О, вы не понимаете… вы не знаете… не можете… Ох, Дональд, милый мой, как же мне объяснить ей то, о чем она даже никогда и не догадывалась…?
Последовала неуверенная пауза, но вскоре она сказала:
- Естественно, что в вашем обществе такая условная реакция была необходима, но вряд ли вы можете ожидать, что мы подчиним нашу свободу и будем потакать нашему вторичному закабалению, вновь вызывая к жизни собственных угнетателей.
- Да вы не хотите понять! Только глупцы среди женщин и мужчин постоянно воевали между собой. Большинство же взаимно дополняло друг друга. Мы были парами, составляющими целое.
Она улыбнулась.
- Моя дорогая, или вы на удивление дезинформированы о вашей же собственной эпохе, или та глупость, которую вы изрекли, слишком крепко вбита вам в голову пропагандой. Ни как историк, ни как просто женщина не могу я считать оправданным воскрешение такого общества. Примитивная ступень развития уступила место цивилизации. На какое-то время женщина, сосуд жизни, имела несчастье посчитать мужчину необходимым для жизни, но теперь ситуация изменилась. Неужели вы предполагаете, что- следует сохранять такое бесполезное и опасное бремя только из чистой сентиментальности? Да, я допускаю, что некоторых удобств мы лишены, вы ведь, думаю, уже заметили, что мы менее изобретательны в механике и, скорее повторяем те образцы, что достались нам по наследству от мужчин, но это нас мало волнует. Нас, в основном, интересует органика и то, что обладает чувствительностью. Возможно, мужчины смогли бы научить нас передвигаться в два раза быстрее, как летать на Луну, или как убивать побольше людей и побыстрее, но для нас эти вещи не стоят вторичного закабаления. Нет, наш мир нам лучше подходит - нам всем, за исключением разве что нескольких Реакционисток. Вы видели наших слуг. Ведут они себя, наверное, несколько застенчиво, но разве они подавлены или грустны? Разве между собой они не щебечут как воробышки, весело и оживленно? А Рабочие - те, кого вы назвали амазонками, - разве они не выглядят сильными, здоровыми, радостными?
- Но вы обкрадываете их всех, крадете у них право, данное им от рождения.
- Не надо лицемерить, моя дорогая. Разве ваша социальная система не лишала женщину ее "права, данного от рождения", если она не была замужем? Вы не только давали ей это понять, но еще и обливали общественным презрением. А у нас Слуги и Рабочие не знают о нем, а физическая разница их не беспокоит. Материнство - функция Матерей и принимается ими как естественная.
Я затрясла головой: "Все равно их обкрадывают. У женщины есть право на любовь…"
На мгновение она вышла из себя, резко оборвав меня:
- Вы продолжаете повторять мне лозунги вашего времени. Любовь, о которой вы говорите, моя дорогая, существовала только в вашем маленьком, надежно защищенном мирке, благодаря вежливому и выгодному соглашению. Едва ли вам когда-нибудь позволили заглянуть в ее лицо, неприкрашенное романтикой. Вас никогда открыто не продавали и не покупали, как живой товар, вам никогда не приходилось предлагать себя первому встречному, чтобы было на что жить, вы не были на месте тех женщин, что на протяжении столетий кричали, бились в агонии и умирали под захватчиками в разграбленных городах - как не кидали вас в пламя, чтобы вы им не достались, никогда не приходилось вам всходить на погребальный костер вашего мужа, чтобы умереть на нем, вы никогда не томились, всю жизнь запертая в гареме, вы никогда не были живым грузом рабовладельческого судна, вы никогда не зависели от одного только удовольствия вашего господина и хозяина…
Такова оборотная сторона - уходящая в глубь времен. Но больше такого не будет. С этим, наконец-то, покончено. Осмелитесь ли вы сказать, что мы должны снова воскресить их, снова страдать под их игом?
- Но большинство из того, что вы сказали, уже давно исчезло, - возразила я, - мир становился лучше!
- Неужели? - сказала она. - Интересно, что думали женщины Берлина, когда он был взят? Неужели лучше? Или он стоял на грани нового варварства?
- Но если от зла вы можете избавиться, только выбросив на свалку и хорошее, что останется?
- Очень многое. От мужчины польза была только в одном. Он был нужен для зачатия ребенка. Всю остальную энергию он тратил на разрушение мира Без него мы стали куда лучше.
- И вы действительно думаете, что усовершенствовали природу, - усмехнулась я.
- Довольно, - сказала она, взбешенная моим тоном, - цивилизация - вот усовершенствование природы. Или вы предпочли бы жить в пещере и видеть, как многие из ваших детей умирают в младенчестве?
- Но есть же нечто… нечто главное… - начала я, но она остановила меня жестом, требуя тишины.
В вечерней тишине, издалека, неслось пение женских голосов. С минуту мы вслушивались в него, пока песня не закончилась.
- Как прекрасно! - сказала пожилая леди, - даже сами ангелы смогли бы разве спеть сладостней? В этом слышится счастье, не правда ли? Наши милые дети - среди них две мои внучки. Они счастливы и у них есть причина быть счастливыми: они растут в мире, где им не приходится, чтобы выжить, отдаваться на милость какого-то мужчины, им никогда не придется раболепствовать перед их хозяином и господином, им не придется столкнуться с опасностью быть изнасилованными или убитыми из-за ревности. Прислушайтесь!
Послышалась следующая песня, весело зажурчала к нам из темноты сумерек.
- Почему вы плачете? - спросила меня пожилая леди, когда песня закончилась.
- Я знаю, что это глупо… Я не могу поверить всему, что вижу…поэтому, наверное, я плачу, по всему тому, что вы потеряли, если это правда, - ответила я. - Под этими деревьями могли бы стоять влюбленные, они могли слушать эту песню, держась за руки, и любоваться восходящей луней. Но влюбленных теперь не бывает и не будет больше… - Я взглянула на нее. - Слышали ли вы когда-нибудь строки:
Как много роз невидимо цветет,
Даря свой сладкий аромат пустыне.
Разве вы не чувствуете все одиночество созданного вами мира? Неужели вы действительно не понимаете? - спросила я.
- Я знаю, что вы у нас видели очень мало, но неужели вам так и не стало ясно, как это великолепно, когда женщине уже не приходится сражаться с другими за милость мужчины? - ответила она вопросом на вопрос.
Мы беседовали, пока сумерки не перешли в ночь и между деревьями замерцали огоньки других домов. Она была очень начитана. К некоторым периодам истории у нее было даже что-то вроде привязанности, но ничто не могло поколебать ее одобрения собственной эпохи. В ней она не замечала никакой сухости. Вечно мои "условности" мешали мне понять, что золотой век женщины, наконец-то, наступил.
- Зачем, вы цепляетесь за все эти выдумки, - говорила мне пожилая леди. - Вы рассказываете о полноте жизни, а пример ваш - какая-то несчастная женщина, не расстающаяся со своими цепями даже на загородной вилле. Полнота жизни, чепуха! Но вот для торговцев было удобным, чтобы она так думала. А по-настоящему полноценная жизнь в любом обществе была бы чрезвычайно короткой.
И так далее…
Под конец вновь появилась малютка горничная и доложила, что мои провожатые готовы к отъезду, как только понадобится. Но перед тем как покинуть пожилую леди, мне хотелось задать ей еще один вопрос.
- Скажите, пожалуйста, как это… как это могло случиться? - спросила я ее.
- Несчастный случай, моя дорогая. Хотя несчастный случай такого рода был исключительно продуктом своего времени. Какие-то исследования, вызвавшие неожиданные вторичные последствия.
- Но как?
- Довольно любопытно, так сказать, мимоходом. Вы когда-нибудь слышали о человеке по фамилии Перриган?
- Перриган? - повторила я. - Не думаю, это нераспространенная фамилия.
- О, он получил позже большую известность, - заверила она меня. - Доктор Перриган был биологом и занимался уничтожением крыс, в частности бурых крыс - вредителей, которые обходятся довольно дорого. Его метод состоял в том, чтобы найти болезнь, которая бы поражала их насмерть. Для этого он взял за основу вирусную инфекцию, обычно губительную для кроликов, или скорее группу вирусов с повышенно избирательным действием и изменчивостью, потому что они легко подвергались мутации. Вирусы были до того разнообразны, что когда инфекцию испытывали на австралийских кроликах, успешной оказалась лишь шестая попытка, все предыдущие вирусы погибали из-за иммунитета, выработанного кроликами. В других странах тоже проводились такие исследования, хотя и с переменным успехом, пока во Франции не вывели вирусную инфекцию, которой переболело все поголовье европейских кроликов.
Взяв за основу несколько таких вирусов, Перриган при помощи излучения и других средств вызвал в них новые мутации и успешно вывел разновидность, поражавшую крыс. Однако этого было недостаточно, и он продолжил работу до тех пор пока наследственная избирательность вируса не обрушилась со всей яростью на бурых крыс. Этим он избавил мир от выносливого вредителя, потому что после этого бурые крысы перевелись полностью. Но что-то вышло неладно. До сих пор вопрос открыт - произошла ли новая мутация крысиного вируса или инфекцию вынесли из лаборатории сбежавшие крысы-носители, зараженные в предшествующих опытах, практического значения это уже не имеет. Важно то, что произошла утечка вируса, способного поражать людей, и прежде, чем его обнаружили, он успел широко распространиться, до к тому же проделывал он это с ошеломляющей скоростью, слишком огромной, чтобы сдержать его любыми мерами.
У большинства женщин против новой болезни нашли иммунитет, а из тех 10 процентов, что все-таки заболевали, выздоравливали около 80 процентов. У мужчин же наоборот, не оказалось никакого иммунитета, выздоравливали единицы, да и то частично. Благодаря тщательным предосторожностям некоторым удалось избежать заражения, но невозможно вечно сидеть взаперти, и под конец вирус, обладавший невероятным растяжимым инкубационным периодом, настигал и их.
Во время рассказа мне в голову пришло несколько существенных вопросов, но вместо ответа пожилая леди покачала головой.
- Боюсь, я не смогу вам помочь. Может быть, врачи согласятся объяснить, - сказала она, но на лице ее было написано сомнение.
Я перевела себя в сидячее положение, скинув ноги с тахты.
- Понятно, - сказала я, - просто несчастный случай… да, думаю, едва ли кто ожидал, что такое может случиться.
- А почему бы… - заметила она, - почему бы не взглянуть на это, как на вмешательство свыше?
- Не пахнет ли это ересью?
- Я имела в виду Смерть Перворожденного, - задумчиво произнесла она.
Я не нашлась, что ответить на это. Тогда я спросила:
- Ответьте мне по совести, неужели у вас никогда не бывает ощущения, что вы живете в каком-то тоскливом кошмаре?
- Никогда, - ответила она. - Кошмаром был ваш мир, но теперь он исчез. Прислушайтесь!
Звучание голосов, усиленное игрою оркестра, плыло к нам из темноты парка. Нет, в них не было тоски, в них слышалось почти что ликование, но как же объяснить им, беднягам…?
Прибыли мои сопровождающие и помогли мне встать с тахты. Я поблагодарила пожилую леди за терпение ко мне и доброту, но она покачала головой.
- Моя дорогая, это я в долгу перед вами. За короткое время я узнала о воспитании женщин в смешанном обществе больше, чем могли бы дать мне все мои книги. Я надеюсь, моя дорогая, что врачи сделают возможным для вас забыть эти ужасы и жить счастливо с нами, здесь.
В дверях я остановилась и обернулась к ней, заботливо поддерживаемая моими сопровождающими.
- Лаура! - впервые назвала я ее по имени. - Так многие из приведенных вами аргументов верны, и все же в целом вы не правы. Ох, как не правы. Неужели вы ничего не читали про истинную любовь? Девушкой не вздыхали по Ромео, который сказал бы: "И здесь есть свет, а ты, Лаура, солнце".
- Не думаю, хотя пьесу читала. Миленькая идеализированная басня. Интересно, скольким будущим Джульетам стоила она разбитого сердца? Но на ваш вопрос я отвечу своим, моя дорогая Джейн. Неужели вы никогда не видели цикла рисунков Гойи "Ужасы войны"?