Таким образом, три из них нашли, что ваши ответы в основном последовательны, и почувствовали, что подробности в них достоверны. Это значит, что ничего из вами сказанного не противоречило тому, что они знали. Но так как за пределами своей профессии они мало что знают, они решили, что тут есть много другого, во что трудно и невозможно поверить. Поэтому попросили сделать это меня, имеющую для этого средства.
Она замолчала и задумчиво оглядела меня.
- Я также думаю, - добавила она, - что за всю мою довольно долгую жизнь это будет самое интересное, что со мной случалось. Ваш бокал пуст, моя дорогая.
- Переселение душ, - недоуменно повторила я, протягивая бокал. - Но, если бы это было возможно.
- О, в этом нет сомнения. Те упомянутые мной три случая совершенно достоверные.
- Мажет быть и - так… почти, - допустила я. - По крайней мере, с одной стороны да, но с другой - нет. Ведь есть приметы ночного кошмара. Вы кажетесь мне совершенно нормальной, но взгляните на меня - и на вашу крохотную горничную! Это же несомненно часть галлюцинаций. Мне кажется, что я здесь говорю с вами, но в действительности этого не может быть, тогда где же я?
- Думаю, что я больше чем кто-нибудь другой могу понять, каким далеким от реальности должно казаться это вам. Я сама провела за книгами так много лет, что иногда оно и мне кажется ненастоящим, будто я живу не совсем здесь. А теперь скажите мне, дорогая моя, когда вы родились?
Я сказала ей. С минуту она размышляла.
- Хм! - произнесла она, - Георг VI - но вы же не помните второй большой войны?
- Нет, - подтвердила я.
- Но вы, может быть, помните коронацию следующего монарха? Кто он был?
- Елизавета… Елизавета Вторая. Моя мама водила меня посмотреть шествие, - сообщила я ей.
- Вы что-нибудь помните?
- Не так уж много, только то, что шел дождь, почти целый день, - призналась я.
Некоторое время мы продолжали в том же духе, потом она успокоенно улыбнулась.
- Ну, я думаю, этого достаточно, чтобы обосновать свое мнение. До этого я уже слышала о коронации, из вторых рук. Должно быть, была замечательная сцена, в аббатстве, - она задумалась на мгновение и вздрогнула слегка. - Вы были так терпеливы со мной, моя дорогая, если вы вернетесь, это будет только справедливо, но, боюсь, вам придется приготовить себя к нескольким потрясениям.
- Думаю, что уже приучила себя к этому за последние 36 часов - или то, что кажется 36-ю часами, - сказала я ей.
- Сомневаюсь, - ответила леди, серьезно глядя на меня.
- Объясните, - попросила я, - пожалуйста, объясните, если можете.
- Ваш бокал, моя дорогая. Потом я вам расскажу, в чем суть дела Налив нам обеим, она спросила:
- Какая черта произошедшего вас больше всего поразила до сих пор?
Я подумала:
- Так много всего…
- Не то ли, что вы не видели ни единого мужчины? - подсказала она
Я мысленно вернулась назад. Вспомнила недоуменную интонацию в голосе одной из Матерей, спросившей: "Что такое мужчина?"
- Да, конечно, это одна из них, - согласилась я. - А где они?
Она покачала головой, в упор глядя на меня.
- Их больше нет, моя дорогая. Совсем нет. Ни единого.
Я уставилась на нее, ничего не понимая. Выражение ее лица было совершенно серьезным и сочувственным. Ни следа хитрости или коварства, в то время как я содрогнулась от подобной мысли. Под конец я выдавила:
- Но… но это невероятно! Должны же быть хоть где-нибудь?.. Не могли же вы… то есть, каким образом? То есть, - я запуталась в выражениях и смолкла
Леди покачала головой.
- Я знаю, что это должно казаться тебе невероятным, Джейн. Можно, я буду звать тебя Джейн? Но это так. Я теперь старуха, мне почти 80, и за всю свою долгую жизнь я никогда не видела мужчины, кроме как на старинных картинах и на фотографиях. Допей херес, моя дорогая. Тебе станет лучше, - Она помолчала - Боюсь, что это огорчает тебя.
Я подчинилась, слишком изумленная в тот момент, чтобы возразить, но протестуя внутренне. Вместе с тем я не могла не верить, потому что действительно не видела ни единого мужчины до сих пор, даже намека на его присутствие. Леди тихо заговорила, давая мне время собраться с мыслями:
- В некоторой степени я могу понять, что ты чувствуешь. Всю мою историю я изучала не только по книгам. Когда я была девочкой, лет 16 или 17, я частенько слушала мою бабушку. Она была такой же старой, как и я теперь, но память о ее молодости была в ней сильна. Я даже почти видела те места, о которых она рассказывала, но они были частью настолько чуждого мне мира, что я с трудом представляла, что она чувствовала. Когда она говорила о молодом человеке, с которым была помолвлена, из ее глаз катились слезы - не только по нему, конечно, но по всему тому миру, который она знала девушкой. Мне было жаль ее, хотя на самом деле я не могла понять, что она чувствовала. Да и как я могла? Но теперь я, постарев и прочитав много книг, лучше понимаю ее чувства - Она с любопытством поглядела на меня.
- А вы, моя дорогая. Вы, наверное, тоже были помолвлены, чтобы выйти замуж?
- Я была замужем, немножко, - сказала я ей. Несколько минут она размышляла.
- Должно быть очень странное ощущение иметь над собой хозяина, - задумчиво заметила она.
- Хозяина? - изумленно воскликнула я.
- Быть управляемой мужем, - пояснила она сочувственно. Я уставилась на нее.
- Но… все не так было… - но я смолкла, потому что еще немного и расплакалась бы. Чтобы отвлечься, я спросила:
- Но что случилось? Что вообще случилось с мужчинами?
- Все умерли, - сообщила мне леди, - заболели. И никто не мог сделать ничего, вот они и умерли. Меньше чем через год уже никого не осталось, кроме очень немногих.
- Но ведь тогда, тогда бы все разрушилось?
- О, да. И очень сильно. Настали плохие времена. Жуткое количество умерло от голода. Наиболее пострадали промышленные районы. В наиболее отсталых странах и сельских районах женщины смогли заняться земледелием и пахать, чтобы выжить самим и их детям, но почти вся огромная цивилизация полностью развалилась. Вскоре исчез транспорт: бензин кончился, а уголь уже не добывали. Состояние дел было ужасное, потому что, хотя и было очень много женщин и по числу они превосходили мужчин, все, чем они в основном занимались до этого, было потребление и трата денег. Вот почему, когда пришел кризис, едва ли одна из них знала, как делать все самой, потому что почти всеми ими владели мужчины и им приходилось вести жизнь домашних животных и паразитов.
Я хотела было возразить, но ее тонкая ручка предостерегающе взметнулась вверх.
- Это не их вина - не совсем, - пояснила она. - Катастрофа застигла их на полпути, все как будто сговорилось мешать их освобождению. А процесс его был очень долог, уходя корнями еще в XI столетие, в Южную Францию. Там, в виде элегантной и развлекательной моды праздных слоев общества и берет свое начало романтическая концепция. Постепенно, со временем, она проникла почти во все слои общества, но только в последней четверти 19 столетия по-настоящему разумно были оценены ее коммерческие возможности, и только в 20-м их стали использовать.
В начале 20-го столетия женщине впервые предоставили шанс вести собственную полезную, творческую интересную жизнь. Но это не устраивало коммерцию: ей больше подходили женщины в виде массового потребителя, чем производителя, за исключением самого что ни есть бытового уровня. Таким образом, появилась и совершенствовалась Романтика, как оружие против дальнейшего развития женщин, чтобы обеспечить бесперебойное потребление и его усердно использовали.
Женщине ни на мгновение не дозволялось забыть свой пол и на равных конкурировать с мужчиной. Все должно было иметь "женскую точку зрения", отличную от "мужской", о которой кричали не прекращая на каждом углу. Конечно, если бы заводовладельцы открыто объявили лозунг: "Назад на кухню" - это не принесло бы им популярности, но ведь были и другие способы. Была приобретена безличная профессия, названная "домохозяйка". Кухню возвеличивали и делали все более дорогой, заставляли мечтать об этой кухне и давали понять, что достичь ее можно только через замужество. В это вмешивалась пресса, по сотне тысяч экземпляров еженедельно, непрестанно и настойчиво, журналы, сосредотачивающие внимание женщин на необходимости продать себя какому-нибудь мужчине, чтобы получить маленькую неэкономичную единицу жилья, на которую можно было бы изводить деньги.
Романтическую атрибутику усвоили целые отрасли торговли, романтический ореол все заметнее и заметнее пробивался в рекламе. Романтика находила себе место во всем, что могла бы купить женщина, от нижнего белья до мотоциклов, от "здоровой" пищи до кухонных плит, от дезодорантов до заграничных путешествий, пока вскоре это не начало их смущать, а не развлекать.
Повсюду раздавались бесполезные жалобы. Бессвязно бормоча перед микрофонами, женщины существуют только потому, чтобы "подчиняться" и "отдавать себя", обожать и быть обожаемыми. Больше всего этой пропаганды нес кинематограф, убеждая свою основную и важную часть аудитории, состоявшую из женщин, что ничто в жизни не может быть лучше, чем беспомощно лежать в сильных руках рыцаря с увлажнившимися от страсти глазами. Давление выросло до такой степени, что большинство молодых женщин все свое свободное время проводили в романтических мечтах и средствах их достижения. Их довели до состояния искренней веры в то, что принадлежать мужчине и обосноваться в собственной крошечной кирпичной коробке, чтобы пощупать то, что предлагают заводовладельцы, и есть высшая форма блаженства, которую может дать жизнь.
- Но, - снова хотела я возразить. Но пожилая леди уже завелась и ничего не замечала вокруг.
- Все это, конечно, не могло сдержать извращенности общества. Процент разводов увеличился. Настоящая жизнь не могла и близко подойти к той степени романтического ореола, которым она была окружена в воображении каждой девушки. В общей сумме, разочарования, неудовлетворенности и утраченных иллюзий среди женщин стало больше, чем когда либо раньше.
Что же оставалось делать любой сознательной идеалистке с ее смешными и вычурными идеалами, почерпнутыми из бесконечной рекламной шумихи, как не решиться на разрыв необдуманного брака и пуститься на поиски идеала, по праву, по ее понятию, ей принадлежащего?
Это жуткое положение дел родилось из умышленно подогреваемой неудовлетворенности, что-то вроде мышиной возни с соблазнительно сияющим где-то в недосягаемой высоте романтическим идеалом. Наверное для нескольких исключений он действительно осуществился, но для других это оставалось жестоким бессердечным обманом, на который они бесполезно растрачивали себя и свои деньги.
На сей раз мне удалось вмешаться.
- Но это было не так. Кое-что из сказанного вами, может быть, и правда, но остальное - искусственно надуманное. Все шло не так, как вы утверждаете. Я там жила. Я знаю.
Она осуждающе покачала головой.
- Вы были слишком тесно связаны с вашим временем, чтобы сделать правильную оценку. Нам же с расстояния видно лучше. Мы воспринимаем его так, как оно и было - жуткой, бессердечной эксплуатацией слабовольного большинства. Некоторые образованные и решительные женщины смогли устоять против него, но какой ценой! Выдерживать натиск большинства всегда обходится недешево - и даже тогда им не всегда удавалось избежать чувства, что они ошибаются и что участникам мышиной возни жить интереснее.
Вот так великие надежды женщин на эмансипацию, с которых начался 20 век, были вытеснены на второй план. Покупательная способность была предоставлена малообразованной и легко-убеждаемой части общества. Жажда Романа - в основном эгоистическое желание, а когда ему дают волю превозобладать над всеми остальными - оно разрушает любой женский коллектив. Женщина была отделена, таким образом, и в то же время вовлечена в состязание со всеми другими женщинами, что делало ее совершенно беспомощной; она становилась добычей всеобщего внушения. Если ей представляли, будто отсутствие определенных товаров или услуг нанесет непоправимый ущерб Роману, она начинала беспокоиться, что делало возможным эксплуатировать ее сверх меры. Она могла верить только в то, что ей говорили, и большую часть времени проводила в хлопотах, все ли она правильно делает, чтобы приблизить Роман. Таким образом, эксплуатация ее повышалась, по-новому и утонченнее, а она более теряла независимость, активность и способность к творчеству, чем когда-либо.
- Ну, знаете, - сказала я. - Такой до смешного неузнаваемой истории моего мира мне еще не приходилось слышать. Будто кто-то что-то списал, а все пропорции спутал. Что насчет творчества - да, наверное, семьи стали меньше, но женщины все еще продолжали рожать детей. Насилие все так же росло.
Взгляд пожилой леди задержался на мне.
- Вы, несомненно, дитя своего века в каком-то смысле, - заключила она. - Почему вы считаете, что в рождении детей есть что-то творческое? Разве в гормоне есть что-то от творчества, потому что в нем прорастают семена? Это механическое действие и, как все они, в основном, так же легко воспроизводится менее разумными существами. А вот воспитать ребенка, выучить его, помочь стать личностью - это творчество. Но, к несчастью, в то время, о котором мы говорим, женщины были, в основном, поставлены в такие условия, что могли воспитать из своих дочерей только себе подобных - невежественных потребительниц.
- Но, - сказала я беспомощно, - я знаю это время. Это моя эпоха. А у вас все искажено. - Но это ее не впечатлило.
- Историческая перспектива всегда правдивее, - снова заявила она и продолжила. - Но если тому, что произошло, было суждено произойти, то время было самое подходящее. Случись это на сто или пятьдесят лет раньше, это скорее всего означало бы вымирание. 50-ю годами позже вполне могло бы быть поздно, потому что катастрофа произошла бы в мире, где все женщины выгодно бы ограничились домашней жизнью и потребительством. Но на удачу в середине века некоторые женщины продолжали получать различные профессии и в огромном числе их можно было найти в рядах медицины - где только, кстати, они и были многочисленны и опытны, а это ведь та профессия, которая жизненно необходима для выживания. Я почти не разбираюсь в медицине, поэтому не могу подробно рассказать, что было предпринято. Все, что я могу вам сказать - это то, что начались интенсивные исследования, которые скорее будут понятны вам, чем мне. Биологический вид, даже наш вид, обладает огромной волей к выживанию, и врачи увидели, что и у нее есть средства самовыражения. Несмотря на всеобщий голод, хаос и другие лишения, дети каким-то образом продолжали появляться на свет. Да так и должно было быть. Восстановление могло и подождать. На повестке дня стояло новое поколение, которое смогло бы помочь восстанавливать и потом наследовать восстановленное. Поэтому продолжали рожать: девочки выживали, мальчики умирали. Это было ужасно да и бесполезно, поэтому вскоре стали рожать только девочек - опять же, средства достижения этого скорее поймете вы, чем я.
Как мне сказали, это не так уж здорово, как кажется на первый взгляд. Саранча, кажется, при отсутствии мужских особей будет продолжать производить женские особи, так же в одиночестве может размножаться и тля, но на 8 поколений, вряд ли больше. Так неужели мы с помощью знаний и исследовательских возможностей не можем превзойти в этой области саранчу или тлю?
Она замолчала, насмешливо ожидая отклика с моей стороны. Наверное, она надеялась, что я буду недоверчиво изумлена и даже потрясена. Если так, то я ее разочаровала: технические достижения перестали вызывать простодушное удивление с тех пор, как физики-атомщики продемонстрировали, что перед хорошей мозговой атакой любое препятствие - ничто. Но не следует думать, что возможно почти все: совершенно разные вещи - желаемое и нужное, и это было единственное, что казалось мне уместным ответить ей.
Я спросила:
- И чего же вы достигли?
- Выживания, - просто ответила она.
- Фактически, да, - согласилась я, - достигли. Но если оно стоило всего остального, если во имя существования в жертву были принесены любовь, искусство, поэзия, наслаждение и физическое удовольствие, что осталось, кроме бездушных отбросов? В чем остался смысл для выживания?
- Насчет смысла не знаю, если не считать, что это желание, общее для всех видов. Уверена, что не лучше понимали эту причину и в 20-м веке. Но остальное, почему вы считаете, что оно исчезло? Разве Сафо не писала стихи? Ваше утверждение, что наличие души зависит от двуполой системы, удивляет меня: так часто утверждалось, что оба пола пребывают в своего рода конфликте, ведь так?
- Как историк, изучавший мужчин, женщин и их побуждения, вы могли бы лучше понять, что я имела в виду! - сказала я ей.
Она осуждающе покачала головой.
- Вы настолько являетесь продуктом своей эпохи, моя дорогая. Вам внушали на всех уровнях, начиная с работ Фрейда и кончая пустячным женским журнальчиком, что возвышенный до романтической любви секс движет миром, а вы им верили. Но мир продолжает двигаться и для других: для насекомых, для птиц и рыб, животных. Как вы думаете, много знают они о романтической любви, пусть даже за короткие сезоны спаривания? Вас ввели в заблуждение, моя дорогая. Договорившись между собой, они направили ваши интересы и тщеславие по тому пути, который наиболее подходил социально, был выгоден и почти безвреден.
Я покачала головой.
- Я этому просто не верю. О да, кое-что о моем мире вы знаете - со стороны. Но вы не понимаете его, не чувствуете.
- Это вы так считаете, моя дорогая, - спокойно ответила она.
Ее повторяющееся утверждение разозлило меня. Я спросила:
- Предположим, я вам верю, что же тогда заставляет мир вертеться?
- Это же просто, моя дорогая. Это воля к власти. В нас это заложено еще с детства, сохраняется это и в старости. Она есть равно и в мужчинах, и в женщинах. Это основа сильнее и желаннее, чем секс. Говорю вам, вас ввели в заблуждение - эксплуатировали, подавляли во имя экономического удобства. После того, как разразилась болезнь, женщины впервые в истории перестали быть эксплуатируемыми. Как только правители-мужчины перестали путать и отвлекать их, они начали понимать, что вся истинная власть принадлежит женскому началу. Самец служит только одной краткой цели, а остальную часть своей жизни он оставался болезненным и дорогостоящим паразитом.
Осознав свою власть, ее захватили врачи. Через 20 лет весь контроль был в их руках. С ними было несколько женщин из инженеров, архитекторов, юристов, администраторов, несколько учителей и так далее, но только врачи держали в руках нити жизни и смерти. Будущее зависело от них, и по ходу того, как все постепенно оживало, они, вместе с другими профессионалами, остались Главенствующим классом и стали известны как Докторат. Он получил власть, он установил законы, он ввел их в действие. Была, конечно, и оппозиция. Ни память о старине, ни 20 лет беззакония так легко не проходят, но перевес был на стороне врачей. Каждая женщина, которая хотела родить, должна была идти к ним. А они уже заботились, чтобы ее должным образом устроили в общине. Постепенно банды разбойниц выродились, и был восстановлен порядок.