– Ты можешь не успеть дойти до дворца, солнце почти село. Давай-ка, оставайся на эту ночь у меня. Здесь, может, не так уютно, как в королевских покоях, но почти так же безопасно, и поесть-выпить найдется, – и Вайд сделал гостеприимный жест. Ларго не стал отказываться, и оба зашагали в сторону занимаемого Вайдом дома – крепить только что зародившуюся дружбу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Дайана внесла в спальню хозяина ужин – бобовую кашу с кусочками мяса, лепешки и немного вина – и привычно опустилась на маленькую скамеечку у двери, ожидая, когда можно будет убрать посуду.
Бен-Аззарат сильно изменился за последние месяцы. Из дородного, благообразного и степенного пожилого господина, уверенно глядящего на любого собеседника, он превратился в нервного, исхудавшего старика, лицо которого было изборождено глубокими морщинами, а глаза сухо и лихорадочно блестели. Теперь Дайана понимала, что это – не следствие скудной и однообразной пищи. Таинственная магия, которой Бен-Аззарат отдавал теперь все свое время, выпила его силы и отняла несколько лет жизни.
Хозяин Дайаны молча ел, невидящим взглядом уставившись перед собой. Рука его, державшая серебряную ложку, мелко подрагивала. Кусочки бобов неопрятно застревали в его совсем поседевшей бороде, но маг и не подумал воспользоваться салфеткой. Глядя на него, девушка на миг ощутила жалость – но, вспомнив рассказы Вайда о том, во что превратилась столица Аквилонии благодаря демонам, Дайана нахмурилась и отвела глаза.
Когда хозяин поел, девушка подала ему фаянсовое блюдо с теплой водой и полотенце. Омыв руки, Бен-Аззарат с трудом встал из-за стола и направился в свой кабинет.
– Мне… нужно работать, – сказал он старческим дребезжащим голосом, не глядя на девушку. – Скажи Юшале, чтоб никого ко мне не пускал. Даже Зарину.
Зарина была его старшая и любимая жена, оставшаяся в Асгалуне. Бен-Аззарат в последнее время плохо понимал, где он находится и кто его окружает. Частенько он звал Дайану именами других жен и наложниц, приказывал Юшале привести его старшего сына, умершего два года назад, или осведомлялся о здоровье асгалунского правителя. Юшала лишь озабоченно качал головой, с собачьей тоской глядя на господина, а Шеки предпочитал вообще не показываться ему на глаза, отсыпаясь в своем закутке внизу или играя сам с собой в кости.
Дверь за Бен-Аззаратом закрылась, и Дайана замерла посреди спальни, напряженно размышляя. Быть может, подождать немного и войти в кабинет хозяина? Вряд ли он заметит ее в таком состоянии. К чему откладывать то, что все равно необходимо сделать? Представив, как обрадуется новостям Вайд, девушка улыбнулась и, прикоснувшись к аметистовой подвеске, висящей на ее груди, решительно кивнула сама себе для поддержания бодрости.
Убрав посуду, Дайана на цыпочках подошла к запретной двери и прислушалась. Там было тихо. Девушка опустилась на колени и приникла глазом к замочной скважине. Но в кабинете было слишком темно, и она увидела лишь отблески горящей свечи на противоположной от двери стене. Дайана встала, сделала глубокий вдох, как перед погружением в холодную воду, и осторожно толкнула дверь. Та отворилась, даже не заскрипев. Девушка перевела дух – она боялась, что Бен-Аззарат закроется на ключ. Но то ли маг стал слишком рассеян, то ли целиком полагался на послушание своих слуг и не воспользовался замком.
Бесшумно ступая, Дайана вошла в кабинет хозяина и притворила за собой дверь. Вставленная в простой медный подсвечник свечка едва рассеивала темноту комнаты. Бен-Аззарат лежал, вытянувшись, на узком ложе, глаза его были закрыты. Маг тяжело дышал. Рядом с ложем дымилась глиняная плошка с благовониями, от которых у Дайаны закружилась голова. На столике тускло поблескивало большое серебряное зеркало, прислоненное к завешанной ковром стене. Рядом лежал шар из голубого дымчатого стекла, который Дайана не раз видела в руках хозяина. В середине шара тлел яркий белый огонек. На большом столе у окна громоздились привычные глазу девушки сосуды, реторты, колбы, используемые магом в его алхимических опытах. Даже в полутьме было видно, что они покрыты толстым слоем пыли – видимо, Бен-Аззарат давно не прикасался к ним. Лежали в беспорядке и манускрипты, куда маг раньше заносил свои наблюдения. Дайана начала приходить к мысли, что Вайд прав, и ее хозяин, забросив привычные занятия, отдался целиком общению с чем-то могучим и неведомым.
Внимание Дайаны привлекла вещица, которую бесчувственный Бен-Аззарат сжимал в руке. Подойдя поближе, девушка наклонилась, чтобы получше рассмотреть ее. Это оказался огромный перстень, используемый не для ношения на пальце, а для совершения ритуалов. Он был сделан из незнакомого Дайане металла, и сейчас светился, словно раскаленный, хотя на держащей его руке Бен-Аззарата девушка не заметила ожогов. На большом черном камне перстня было вырезано изображение черного змея, и хотя это была всего лишь гемма, по коже Дайаны прошел озноб.
Перстень покрывали какие-то знаки, смысл которых был неизвестен девушке. Бен-Аззарат шевельнулся, и Дайана испуганно отпрянула. Лицо мага было мокрым от пота, на лбу вздулись жилы, рот судорожно приоткрылся, словно шемит тащил непосильную тяжесть. Перстень в его руке светился как уголь, и змей на камне казался почти живым. Зеркало на столике посветлело, в глубине его словно начали свиваться клубы тумана, на них заиграли багровые сполохи – и внезапно туман разорвался, явив изображение огромных черных ворот, казавшихся высеченными из цельной глыбы базальта. Вокруг полыхали зарницы, а вход в ворота словно был заткан голубоватыми молниями. Казалось, они надвигаются на девушку, готовясь поглотить ее, а за ними скрывается все самое страшное, что только может присниться в кошмарном сне. Не выдержав, Дайана с трудом подавила готовый сорваться крик и выбежала из комнаты.
Ночью девушка спала очень плохо – как только она закрывала глаза, зловещее сооружение снова представало прямо перед ней, притягивая неведомой силой и в то же время пугая. Рано утром, усталая и не выспавшаяся, Дайана побрела на кухню, где Юшала, кряхтя, разжигал очаг. Девушка замесила муку, чтобы испечь хлеб – как вдруг наверху хлопнула дверь и раздался визгливый крик хозяина:
– Где эта ведьма, забери ее Нергал?!
Юшала испуганно взглянул на Дайану, и даже Шеки высунул встрепанную со сна голову из своего закутка. По лестнице зашлепали старческие шаги – и Бен-Аззарат ворвался в кухню. Лицо его было перекошено от злобы.
– Что ты делала в моей комнате, дрянь, мерзавка? – закричал маг, брызгая слюной и не обращая внимания на оторопевших Юшалу и Шеки. – Зачем ты входила? Отвечай, змея! – и он схватил Дайану за руку, больно сжав ей запястье.
– Я хотела прибраться, господин, – голос Дайаны невольно дрогнул – она никогда не видела хозяина в такой ярости. – Мы живем здесь уже больше двух месяцев, а в твоем кабинете ни разу даже пыль не вытирали…
– Лжешь, девка! – голос мага сорвался на визг. – Я запретил всем входить ко мне! И ты даже не собиралась вытирать пыль – ты подглядывала и вынюхивала, тварь! А вы думали, Бен-Аззарат такой глупец, что не оставит в комнате своих глаз? – маг захихикал, как безумный. – Я все видел! Мой шар показал мне, как ты вошла и что делала… Кто подучил тебя, ведьма?! – снова завизжал шемит. – Что им нужно? Я выбью из тебя правду, потаскуха! – и маг толкнул девушку с силой, которую трудно было заподозрить в его изможденном теле. Дайана не удержалась на ногах и упала, больно ударившись о чугунный котел. – Стерегите эту дочь гиены! – крикнул он в сторону Юшалы и, не глядя больше на своих слуг, ссутулился и, тяжело ступая, ушел наверх.
* * *
Когда Вайд разомкнул замок и открыл перед Ларго дверь своего убежища, первое, что он увидел – разъяренные глаза Тао.
– Ты зачем меня тут запер? – завыл маленький демон, яростно хлеща себя хвостом-метелочкой по бокам. – Куда-то ушел, меня с собой не взял – и сразу влез в неприятности, да? Я же всегда знаю, когда ты в опасности! Я чуть рог себе не расколол, пытаясь выбраться отсюда тебе на помощь!
Вайд оглядел трещины на закрывающих окна досках и глубокие царапины на входной двери, и сочувственно покачал головой.
– Клянусь бородой Митры – говорящая собака! – в совершенном восторге воскликнул Ларго, не замеченный Тао в пылу праведного гнева. Маленький демон попятился, смущенно облизнулся и виновато взглянул на своего друга.
– Это… Это вовсе не собака, – поспешил объяснить Вайд. – Я привез его из путешествия по джунглям Дарфара. Симпатичный зверек, не правда ли? – и Вайд ухмыльнулся Тао в ответ на сердитый взгляд "симпатичного зверька". Ларго, который в жизни не покидал пределов Аквилонии и смутно представлял себе, где находится этот самый Дарфар, с готовностью поверил, что далекие джунгли и впрямь кишат говорящими разумными животными, и по достоинству оценил истинный облик Тао.
Неравнодушный к вниманию маленький демон отнесся к Ларго благосклонно, и вскоре они вели себя как старые приятели.
Новый знакомый Вайда оказался веселым и свойским парнем. С юношеской живостью он мог говорить о чем угодно. К полуночи Вайд знал нехитрое жизнеописание Ларго, казарменный распорядок гвардейцев, чем кормили солдат раньше и как плохо стало теперь, последние скудные дворцовые сплетни и особенности характера офицера Эсканобы. О себе Вайд рассказал немного, объяснив, что приехал в Тарантию по торговым делам еще в спокойные времена и не имеет теперь возможности покинуть город. Ларго не стал интересоваться подробностями – видимо, он не солгал, сказав, что не любит совать нос в чужие дела.
Узнав, что юноша был вместе с королевским отрядом в Руазеле, Вайд жадно бросился выведывать детали – и увидел совсем другого Ларго, мигом утратившего свою непосредственность и беззаботность. Зрелище страшной гибели своих товарищей глубоко врезалось в память Ларго, нередко возвращаясь в кошмарных снах, и его жизнерадостная болтовня была лишь попыткой отвлечься от воспоминаний и от тяжелой атмосферы, царившей сейчас в королевском дворце. Даже назначение Ларго офицером Черных Драконов, не замедлившее последовать после Руазеля, не доставило ему той радости, которой он ожидал. Ларго в полной мере познал тяжелую солдатскую вину оставшегося в живых перед теми, кто не вернулся вместе с ним. Его товарищи-гвардейцы, не бывшие в Руазеле, молча давали ему понять, что не верят, будто он уцелел лишь благодаря везению и хорошему владению оружием. Прямо его ни в чем не обвиняли, но Ларго как-то вдруг остался в полном одиночестве, и даже его прежние приятели сторонились его. И теперь, со всей тоской почти мальчишеской души, лишенной общения, Ларго стремился к спасенному им человеку, надеясь обрести так нужного ему сейчас друга.
От Руазеля разговор постепенно перешел на положение в королевском дворце. Ларго поведал, что Конан действительно забросил государственные дела и уединился в своих покоях. Одни говорят, что он пьет, другие – что король болен, кто-то даже предполагает, что Конан давно покинул дворец и бежал из страны. Но Ларго на днях, неся во дворце дежурство, мельком видел аквилонского правителя.
– Никуда он не сбежал, не такой человек, – говорил Ларго так, словно был близко знаком с королем не один десяток лет. – И вряд ли он болен. Скорее, он… он похож на льва, запертого в клетке с полчищами крыс, – юноша наморщил лоб, пытаясь объяснить свою мысль: – Ну, понимаешь, лев может сразиться с другим львом, или с тигром, но что делать с крысами – он не представляет. Он их давит – а лезут все новые, – Ларго слегка смущенно взглянул на Вайда. – Надо знать нашего короля, чтоб понять, о чем я толкую. Просто вокруг все так плохо, и все против него – и горожане, и бароны. Даже дворцовые слуги разбежались, а кто остался – шепчут всякие гадости. Кругом предательство и трусость, наш король остался совсем один, только принц Просперо верен ему, да Паллантид с Драконами. Все точно позабыли, как расцвела Аквилония под рукой Конана, вспоминают лишь убийство Нумедидеса да воют по старым временам, – Ларго сокрушенно вздохнул. – Я бы тоже опустил руки, если б понял, что все мои заслуги люди тут же вычеркнут из памяти, стоит делам пойти чуть хуже. Бросил бы все и подался куда-нибудь подальше от этих неблагодарных подданных, ну их к Нергалу. И пусть сами с демонами разбираются!
Вайд понимающе кивал и думал, что Ларго, похоже, верно понял причины бездействия короля Конана. Киммерийцу нужна реальная, хорошо видимая опасность, с которой можно сразиться. Если ее нет – вся ловкость, сила и хитрость Конана оказываются ни к чему. А думать и делать выводы, чтобы отыскать истоки этой опасности, северянин всегда предоставлял кому-нибудь другому.
"Похоже, настал черед Крысенка помочь своему капитану," – подумалось Вайду, и он ощутил, что рад этому.
Свеча, пристроенная в горлышке пустой бутыли, почти догорела, и мутно-зеленое стекло было залито густыми наплывами воска. Гость Вайда сладко спал на хозяйской перине, Тао притулился рядом, согревая спину нового друга. Вайд бросил рассеянный взгляд на лицо Ларго, и в который раз за сегодняшнюю ночь поймал себя на странном ощущении, что он где-то уже видел эти прямые резкие черты, упрямо сжатые губы и темные широкие брови. Юноша говорил, что его мать родом из Шема… Но ни в одной полуденной стране не рождаются такие богатыри со светлыми глазами.
Вайд прикинул, что рассвет уже наступил, и, не в силах больше выносить сырость и затхлую темень подвала, выбрался наружу. Сквозь щели в досках в комнату просачивался жидкий утренний свет. Вайд ощутил жгучую ненависть к тем, кто загнал людей в стылые подвалы и лишил их возможности радостно встретить восход солнца. Не думая об опасности, он снял тяжелый засов с двери, открыл ее и уселся на пороге. Свежий прохладный воздух наполнил его легкие, чистая утренняя лазурь распростерлась над головой. Напротив грозной громадой возвышался дом шемитского мага, затеняя собой всю улицу.
– Ничего, недолго тебе осталось, – погрозил дому кулаком Вайд. – Скоро мы разберемся и с тобой, и с твоими демонами!
Вайд вспомнил о Дайане – и по сердцу пробежала сладкая волна. Отчаянно захотелось, чтобы она сидела сейчас рядом с ним, глядя на рассветное небо, и улыбалась мягко и светло, как умеет лишь она одна. И не обязательно при этом сжимать ее руку, обнимать за талию или целовать в губы – просто пусть она будет рядом.
Вздымает ветер серую волну,
В разрывах туч мелькает бирюза.
Лишь на такое море я взгляну -
Твои мне вспоминаются глаза,
Твоих волос мерцающий узор,
Перед которым отступает тьма…
В твоих глазах прочел я приговор,
Которого не ведаешь сама.
Вайд сам не заметил, как произнес это про себя. Откуда пришли такие слова? Может, это одна из песен Вьяны? Или Вайд сам сочинил их, впервые в жизни срифмовав строки не для увеселения хохочущих моряков, а потому, что того требовала его душа?
Из-за крыши дома шемита брызнули первые лучи солнца, щедро залив кипящим золотом улицу и сделав краски яркими и праздничными. Тень мрачного дома съежилась, потемнела и боязливо поползла к обиталищу мага, уступая дорогу новому дню.