- Соображает, тварь, - гнилозубый постучал костяшками пальцев по башке карлика. - Давай сюда руку, здоровяк.
- Что это? - Сворден даже не пошевелился - шприц выглядел на редкость грязным, а толстая игла скрывалась под коростой засохшей крови.
Гнилозубый прищурился, разглядывая плескавшуюся внутри дрянь, пощелкал по стеклянному цилиндру:
- Тебе-то какая разница? Говорю - надо, значит, надо.
Карлик за спиной гнилозубого покачал головой, затряс рукой.
- Не надо, - сказал Сворден.
- Кехертфлакш! Вот почему я не люблю здоровяков, - гнилозубый обернулся к карлику, который тотчас замер. - Им все приходится объяснять. То ли дело вон те, - кивок в сторону трупов, - лежат смирно, не говорят, не сопротивляются, глупых вопросов не задают. Прелесть!
Гнилозубый, не отворачиваясь от карлика, невероятно ловко сцапал Свордена за запястье. Игла почти вошла в кожу, но Сворден перехватил его руку и крепко стиснул ее. Гнилозубый вскрикнул.
- Из плеча вырву, - предупредил Сворден.
- Что же такое делается! - плаксиво заскрипел гнилозубый. - Хочешь по-хорошему, по-хорошему, а тут…
Сворден ударил, гнилозубый обмяк. Шприц покатился по полу и остановился, наткнувшись на таз с ворохом окровавленных бинтов, затем, подчиняясь качке, начал обратный путь. Карлик схватил его и поковылял к себе в логово.
Пол оказался ледяным. Его покрывала какая-то липкая дрянь и казалось, что при каждом шаге за ступней тянутся тонкие нити клея, отчего хотелось выше поднимать колени.
Нормальной одежды Сворден не нашел и пришлось перепоясаться грязным халатом. Он выбрал из груды инструментов парочку поострее и засунул за импровизированный пояс.
Среди ведер и тазов обнаружился люк. Еще одна дверь вела в пустой коридор. Куда лучше направиться и вообще - как себя вести - Сворден пока не понимал.
Судя по запахам и звукам, катамаран являлся чудовищно древней посудиной - воздух густо пропитался ржавчиной, скрипом и, вдобавок, имел резкий привкус работающего на пределе реактора - радиация вблизи котла должна зашкаливать за все мыслимые нормы не то что безопасности, а просто выживания. Людьми тоже ощутимо попахивало, но сколько их находилось на корабле Сворден определить пока не мог - слишком уж воняло мертвечиной.
Тем временем гнилозубый зашевелился. Сворден стянул ему руки грязными бинтами и уложил на стол. Из торчащих проводов на лице сочилось нечто густое. Гнилозубый неумело притворялся все еще потерявшим сознание.
- Отрежу веки, - мрачно пообещал Сворден. - Сколько человек на борту?
Гнилозубый открыл глаза. Сворден уперся локтем ему в грудную клетку.
- Де… де… десять…
Сворден подцепил веко гнилозубого, резанул скальпелем. Глаз начал затекать кровью. Гнилозубый заскрипел.
- Проясним наши с тобой отношения, - сказал Сворден. - Наши с тобой отношения начались на этом столе, и на этом же столе и закончатся. Как произойдет расставание - зависит не от меня. У тебя есть два пути. Первый - быстро и точно отвечать на мои вопросы. Второй - быстро и точно отвечать на мои вопросы после того, как за каждую попытку обмануть или что-то утаить некоторые части твоего организма перестанут тебе принадлежать. Какой путь по душе?
- Первый, - прохрипел гнилозубый.
- Разумный выбор, - одобрил Сворден. - Кто вы такие?
- Рыбари.
- Рыбари - это которые не ловят рыб?
- Не ловят.
- Чем вы тогда занимаетесь?
- Ловлей.
- Рыб?
- Нет.
- А чего?
- Людей.
- Ловцы человеков, значит?
- Да.
- Так, внимание, трудный вопрос - сколько человек на борту?
- Десять.
Гнилозубый не врал. По крайней мере, Сворден не ощущал в его ответе отчетливой терпкости лжи, которую не скрыть никакими ухищрениями. Да и не походил гнилозубый на мастера скрадывания. Но все равно, нечто в нем и в его ответах настораживало.
- Что в шприце?
- Яд, - прохрипел гнилозубый. Глазница полностью затекла кровью.
Неприятное чувство нарастало. Где-то Сворден ошибся. Прокололся. Просчитался.
- Куда деваете мертвецов?
- В трюм, - шевельнул головой гнилозубый, и кровь из глазницы потекла по виску. - Там - люк.
В шлюз-тамбур постучали. Чем-то тяжелым, возможно даже кувалдой, но как-то вежливо, можно сказать - робко.
- Лежи спокойно, - предупредил Сворден гнилозубого. - Спроси, что надо.
- Что надо? - послушно повторил гнилозубый. Скрипучий голос легко прошел сквозь густой шум, наполняющий корабль.
- Капитана на мостик! - проорали из-за переборки. - Срочно!
- Капитана на мостик. Срочно, - передал Свордену гнилозубый.
- И кто же из нас двоих капитан? - спросил Сворден. Ощущение легкого безумия происходящего перерастало в смрад тяжкого бреда.
- Вы… Вы - капитан… - гнилозубый с ужасом смотрел на Свордена оставшимся глазом.
- Действительно, - пробурчал Сворден, - как я мог забыть. Так ты уверен, что капитан этой лохани - я?
- Да, капитан, - прохрипел гнилозубый. - И как меня зовут?
- Сворден. Капитан Сворден.
В переборку застучали уже нетерпеливо.
Сворден распахнул тамбур-шлюз, схватил вестового за грудки и прорычал:
- Кехертфлакш!
- Капитан… Срочно на мостик… - запричитал вестовой. - Дасбут… Срочно на мостик…
Сворден оглянулся - ряды столов с препарированными телами, яркий свет операционной, лежащий гнилозубый, зыркающий из кучи окровавленного тряпья многоглазый карлик. Позвякивали, стукаясь друг о друга, тазы и ведра. За плечом вестового тоже ничего необычного - все тот же пустой корабельный коридор с обшарпанными металлическими стенами, низким потолком, по которому тянулись провисшие провода и ржавые трубы.
- Пошли, - Сворден двинулся по коридору, но вестовой смущенно кашлянул:
- Капитан, ваша одежда… Вот…
В свертке оказались штаны, свитер грубой вязки с растянутым воротом и тяжелые ботинки на толстой ребристой подошве - все по размеру Свордена.
Он переоделся, повесив грязный халат на кремальеру тамбур-шлюза. Только теперь Сворден понял как же ему было холодно. От соприкосновения кожи и ткани по всему телу разлилось расслабляющее тепло. Захотелось закрыть глаза, задержать дыхание и нырнуть в эфемерную непроницаемость мира, пробить стальные переборки, толщу океана, гноище, бездну, геометрическую бесконечность вывернутой поверхности и оказаться в плотной темноте вины, жалости, страха, сожаления, что опять не успел…
Звонок. Надоедливый звонок, обессиливающий порыв отчаяния, хватающий за ноги при попытке к бегству, чтобы вернуть в кокон зацикленного кошмара:
- Капитан, мостик, - вестовой протянул трубку циркуляра.
- Что на мостике? - Свордену вдруг почудилось, будто смысл слов начал ускользать от него, а фразы, которыми он говорил, внезапно стали чужими - грубыми, неповоротливыми, неспособными на тот безостановочный внутренний монолог, что поддерживает силы собственного Я творить привычный ему мир. Остался лишь хаос заученных выражений, которые натренированная память услужливо извлекает на кончик языка.
- Капитан, дасбут в зоне прямой видимости. Идет параллельным курсом. Никаких сигналов не подает, на связь не выходит.
- Понял. Сейчас буду на мостике. Ничего не предпринимать, оставаться на курсе.
- Слушаюсь.
Узкое хищное тело грязновато-белого цвета с двумя горбами рубок резало волны. Плотные шапки тумана разлетались в клочья, когда дасбут тяжелым тараном врезался в них. Лодка совершала небольшие циркуляции, то сближаясь с катамараном, то удаляясь от него, и тогда высокие стены волн обрушивались на палубу дасбута, перекатывались через него, расползались неопрятными кружевами по люкам шахт.
- Связи нет, - доложил радист.
- Такие твари по одиночке не ходят, - процедил старший помощник. - Еще парочка под водой рыщет.
Сворден опустил бинокль и принялся рассматривать отражение в стекле мостика. Кроме него в рубке находились старший помощник, истово чешущий неопрятную бороду, которой он зарос почти до глаз, радист, худобой смахивающий на изголодавшееся хищное насекомое, и рулевой - достойный образец пиратской команды, опухший от возлияний, с чудовищно набрякшими мешками под выцветшими глазами. При каждом движении штурвала рулевой мучительно морщился и кренился.
- Говорил же, что нам нужен акустик, - помощник поскреб щеку. - Положили бы всех на кракена глубинными бомбами.
- Самый полный вперед, - приказал Сворден.
- Самый полный! - рявкнул помощник и щелкнул телеграфом.
- Бесполезно, - зевнул рулевой и поморщился. - На нашей лоханке с ними не посоревнуешься.
Крупная лихорадочная дрожь прокатилась по кораблю. Гул усилился. В него вплетались визгливые ноты расшатанных шпангоутов, дребезжание плохо подогнанных броневых плит радиационной защиты, скрип такелажа. За катамараном потянулась белесая полоска взбитого винтами океана.
Дасбут отстал на полкорпуса, видимо не ожидая подобной прыти от гнилой лоханки, но затем расстояние вновь сократилось, и даже более того - дасбут начал вырастать из туманной пелены, предприняв очередную циркуляцию.
Только теперь Сворден и его команда могли в полной мере оценить чудовищные размеры подводного корабля, который навис над катамараном горой цвета нечистого снега.
- Нас сносит к дасбуту, капитан, - доложил старший помощник.
- Лево руля.
- Есть лево руля, - вяло сплюнул рулевой и повернул штурвал.
Дасбут походил на могучего пловца, который упрямо раздвигал, разбивал в мелкие клочья стылую плоть океана, но тот с не меньшим упрямством и силой накатывал на корабль, бил в его покатый нос увесистыми кулаками волн, внезапно отступал, откатывал, расходился глубокой западней между пенными гребнями, отчего титаническое тело бессильно кренилось, ухало вниз, подставляя спину и башни рубок ударам шуги - полупереваренным останкам ледяных гор, что имели неосторожность сползти с материка и отправится в бесконечное путешествие.
Каскады отброшенных от корпуса дасбута волн, перемешанных с мелкими льдинами, округлыми и почти прозрачными, разлетались во все стороны осколками от мощного взрыва. Они накрывали катамаран с регулярностью и меткостью тщательно выверенной артподготовки. Град ледяных снарядов вонзился в смотровое стекло мостика, наполнив рубку мучительным гулом вибрации, от которой хотелось зажать уши ладонями. Бронестекло покрылось звездчатыми студенистыми пятнами.
Туман уплотнялся, нависая над ревущим океаном ячеистым телом. Оба корабля словно оказались в запутанном лабиринте ледяных пещер, чьи своды мерцали отраженными вспышками гигантских молний Стромданга.
Резко похолодало, что сразу стало заметно по растущему обледенению такелажа - прямо на глазах ванты, перила обрастали неопрятными клочьями, а вода, которая разбегались по палубе при каждом нырке в волну, застывала слоистыми натеками.
- Кехертфлакш! Скоро куском льда станем! - старший помощник извлек из недр куртки фляжку и глотнул.
- С метеоустановок идет кодированный сигнал, - сообщил радист. - Хотите послушать, капитан?
Сворден взял наушники. Механический голос произнес:
- Внимание всем подводным лодкам, чье местоположение попадает в квадраты с девяносто восьмого по сотый включительно! В связи с проводимой калибровкой метеорологического оборудования ожидаются значительные отклонения погодной обстановки. Требуем срочно покинуть предписанные коридоры…
- Дасбут погружается! - сообщил старший помощник. - Надоело развлекаться мертвякам!
Бледный колосс быстро уходил под воду. Волны цеплялись за его обшивку, пытаясь вырвать из океанской толщи стальную занозу, но она все глубже вонзалась в зеленоватую плоть.
- Лево руля! Держать самый полный! - скомандовал Сворден.
Катамаран резко накренился. Правый корпус почти выпрыгнул из воды, взрезая поверхность острым длинным килем, а левый глубоко ушел вниз, точно идущий на глубину дасбут. Высокая стена воды обрушилась на корабль. Катамаран просел еще глубже.
- Круто взяли, кехертфлакш, - пробормотал старший помощник.
Звякнул циркуляр:
- Капитан, кехертфлакш, что у вас там происходит, кехертфлакш?! Сейчас, кехертфлакш, взлетим, кехертфлакш и тысячу раз кехертфлакш! Реактор на пределе, кехертфлакш! Турбины на пределе, кехертфлакш! Взорвемся!
Старший помощник зло хохотнул:
- Дальше Флакша не взлетим!
- Машинное отделение, так держать, - приказал Сворден.
И тут что-то с огромной силой ударило по днищу левого корпуса, словно катамаран напоролся на мель. Все, кто находился в рубке, полетели на пол. Корабль застонал. Штурвал медленно поворачивался из стороны в сторону, самостоятельно выбирая новый курс в отсутствие рулевого, а затем бешено закрутился, так что спицы слились в серый круг.
- Держать штурвал! - проревел Сворден, поднявшись на ноги и отчаянно пытаясь сохранить равновесие.
Палуба ходила ходуном. Рулевой сделал героическое усилие дотянуться до штурвала, но ручки с хрустом ударили ему по пальцам. Рулевой взвыл.
Катамаран закручивало вокруг оси. Фермы крепления корпусов деформировались. Сетчатую платформу разорвало, и стальные кулаки волн довершали ее разрушение.
Сворден, ухитрившись вцепиться за штурвал, пытался выправить движение корабля, однако тот не слушался руля.
Старший помощник что-то кричал в циркуляр, но рев ветра и гудение изогнутых до предела ферм наполнял рубку непроницаемой шумовой завесой. Радист, растопырившись, налег на тревожно мигающую аппаратуру.
А волны под судном внезапно расступились, откатились назад, расталкиваемые гигантским белесым телом, встречную отвесную стену разбили вдребезги, точно хрупкое стекло, высокие рубки, плотно сидящие во вздутиях ледового подкрепления, и катамаран нелепо застрял в межрубочном промежутке всплывающего дасбута.
С высоты мостика Сворден увидел как разошлась диафрагма люка, и на площадке носовой рубки появились люди в длинных черных плащах.
Низкий полог свинцовых облаков разорвался, просыпал крупный снег, в его пелене закрутился, налился серой металлической весомостью вихрь и застыл невероятной трубой, собранной из грубо, даже неряшливо склепанных пластин, покрытых плотной патиной. Один конец трубы терялся в облаках, а другой завис мрачно зияющим отверстием над катамараном.
Мир остановился. Стих безостановочный скрежет титанических механизмов, взгоняющих океан по бесконечной поверхности вывернутой наизнанку бутылки. Встал вечный двигатель кошмара, и тело уже готовилось провалиться сквозь поредевшую пелену сна, упасть в объятия скомканных простыней и одеял, дурно пахнущих потом совести, охваченной лихорадкой отчаяния. Но черный гипнотизирующий зрачок не выпускал из своей цепкой хватки.
Что-то исчезло в ощущениях, растворилось в потоках бессилия. Оплавились нити, которые опутывали корабль и людей, соединяя их в единое целое, что двигалось волей, желанием, бредом одного лишь человека.
Сворден вновь остро ощутил муку потери, так, наверное, продолжают ныть давно ампутированные конечности - память тела об утраченной целостности.
И тут люди закричали.
Глава шестая. КРЕПОСТЬ
Ночью воммербют надоело сидеть в бочке, и она залезла к господину Ферцу под одеяло. От соседства холодного и мокрого тела крюс каферу снились исключительные по мерзости сны.
Открыв глаза, когда в проемы уже проникал мировой свет, он долго лежал, пытаясь вспомнить хоть один из кошмаров. Но те, как назло, не желали всплывать из отвратительной тьмы забвения, и лишь какие-то отрывочные, смутные картины мелькали перед внутренним взором. Привычной злости и бодрящего раздражения они не вызывали. Напротив, тело переполнилось тоскливым ощущением, которое не смогла изгнать даже податливая воммербют.
Отцепив от себя ее пальцы, господин Ферц уперся прилипчивой твари в живот и спихнул с кровати, предусмотрительно удерживая одеяло. Та звучно шлепнулась на пол, но и от этого в душе не шевельнулось ни единого волоска злорадства.
День, судя по всему, предстоял омерзительный.
Поджимая пальцы, крюс кафер прошелся до проема и поднял заиндевевший экран. Точно всю ночь дожидаясь именно этого, ледяной ветер ворвался внутрь, и снежные вихри закрутились по комнате.
Воммербют взвизгнула, попыталась залезть в бочку, но вода уже давно остыла и покрылась льдом. Тогда она скорчилась, обхватила плечи руками и умоляюще посмотрела на господина Ферца, который, не поведя и бровью, выполнял комплекс рекомендованной к выполнению физзарядки.
Температура снижалась, дотоле мокрая простыня обрела звонкую твердость под стылым дыханием океана, и воммербют ничего не оставалось как упереться ладонями в ледяную корку, продавить ее, отогнать кусочки льда к краю и проскользнуть в полынью.
Размахивая руками и ногами, господин Ферц признался себе, что на морозе воммербют двигалась особенно грациозно, но никакого особого желания не возникло - ощущения от разгоряченных мышц, проступающего пота возбуждали больше, нежели созерцание тощей задницы домашней грелки.
Повернувшись к проему, господин Ферц уперся кулаками в каменное основание и принялся отжиматься, щурясь от снежных шлепков сквозняка.
Океан походил на расплавленный свинец, почти полностью покрытый застывающей пленкой. Под ней перекатывались тяжелые валы, кое где прорывая тусклую пелену шуги, отблескивая под случайными ударами маяков цитаделей, как стадо дервалей, подставивших серебристые бока мировому свету.
Отсюда, из узкого проема, виднелись три цитадели внешнего круга - гладкие полосатые камешки, воткнутые в бескрайнюю лужу расплава. Две из них светились множеством точек проемов жилых и служебных палуб, соединенных линиями внешних галерей, а у самого края воды через равные промежутки багровели метки доков.
Еще одна цитадель была мертва, погребенная почти до самого верха снегом и льдом. Ее облюбовали для гнездовья громовые птицы, мрачными тенями кружась над сожранными стужей останками человеческого пристанища.
Господин Ферц лег грудью на широкое основание проема так, чтобы подбородок упирался в край, уцепился за внутренний выступ, напрягся и медленно задрал ноги вверх, стараясь коснуться кончиками пальцев затылка. Взгляд скользил по внешней стене цитадели со сложным такелажем быстрых переходов с палубы на палубу, где уже осторожно двигались люди, придерживаясь одной рукой за страховочные канаты, а другой за шапки, которые ветер сдирал с их голов.
Поза скорпиона требует особой сосредоточенности, если балансируешь на краю пропасти. Достаточно случайного порыва, пальцы соскользнут с камня, отполированного до блеска ветрами, и полетишь вниз нелепой загогулиной, сшибая такелаж и времянки, пока не наткнешься на что-то попрочнее и не повиснешь хорошо отбитым куском мяса с кровью.