- Мы ведь все делаем одно дело на благо Дансельреха, - терпеливо пояснила Серфида хорошо поставленным голосом профессионального экзекутора. - Мне было бы легче разобраться в той помойке, которую по твоей вине вывалили теперь на меня, если бы ты соизволил явиться ко мне лично и растолковать - что в этом запредельном хламе стоит хоть малейшего моего внимания.
На скверно сделанном снимке имело место нечто, похожее на огромную мину. Ее можно было принять за противотанковый "шнапс" с уже снятыми ручками для транспортировки, если бы не размеры устройства. Фон для "мины" расплывчался, и оставалось непонятным - где же это сняли. Но оценить масштаб помогал человек, небрежно привалившийся плечом к штуковине.
- Ну-с? - с ноткой нетерпения осведомилась Серфида.
Ферц достал из ящика лупу и с бьющимся сердцем принялся рассматривать попавшего в кадр. Несмотря на плохое качество снимка, сомнений у господина крюс кафера больше не имелось - рядом со странной штуковиной по-хозяйски лыбился Навах собственной персоной, как будто и впрямь только сейчас выбрался из ее открытого люка после долгого-предолгого путешествия.
Теперь уже твердой рукой Ферц положил недовольно взрыкивающую трубку, осторожно закрыл вместилище документов, плотно прижал его к себе, будто воммербют после долгого похода, затем встал и шагнул к двери.
Господин крюс кафер впервые с незапамятных времен улыбался. И действительно, пора нанести Стерфиде визит вежливости.
- На живца! - настаивал Флюгел. - На живца!
- Мертвяк! Мертвяк! - горячился Харссщилд.
Беггатунг внимательно разглядывал осевшие на ладонях капли воды и что-то неслышно шептал под нос.
Шенкел, как самый молодой и неопытный в таких делах, тоже предпочел отмалчиваться, с завидной методичностью отвешивая пинки лежащему на палубе мешку с торчащими из него голыми ногами.
Ферц и Краленгилд не принимали участия в споре, поскольку господин крюс кафер счел ниже своего достоинства обсуждать тонкости меню ледяных червей, а Краленгилд находился за штурвалом, удерживая несущийся шлюп на проложенной сквозь штормовой океан пенной трассе.
Волны вздымались стылыми горами вокруг крошечного суденышка, упирались могучими спинами в протянутую белесую полоску кипящей воды, пытаясь одним движением порвать ее в клочья, чтобы затем стиснуть потерявший путеводную нить шлюп ледяными челюстями шуги. Но трасса, соединившая Адмиралтейство с Цитаделью-21, раскаленным лезвием взрезала промороженные туши валов, и те с чмоканьем проседали вниз, подставляя усмиренные на мгновения тела стремительно несущемуся кораблю.
Несмотря на мастерство Краленгилда, шлюп мотало из стороны в сторону - казалось, еще толчок, и он вылетит за пределы трассы, но округлое днище скользило по градиенту температурных потоков, резко вздымалось, кренилось и тут же соскальзывало к центру, где бурлил крутой кипяток. Изредка упрямой волне все же удавалось сдвинуть трассу вверх, и тогда шлюп отрывался от поверхности воды, взлетал и плюхался обратно, взметая облака пара.
От непредсказуемых циркуляций и дифферентов команде приходилось крепко держаться за поручни. Скверно работающие охладители не справлялись с нагревом корпуса, отчего даже сквозь предохранительное покрытие пальцы и даже стопы ощущали покусывание горячего металла.
- На живцов мы таких червей ловили! - прокричал Флюгел. - Во! - неосторожно отпустив поручень, чтобы показать размер фантастической добычи, он тут же обрушился на палубу, сбитый с ног резким поворотом, и заскользил к корме, где и повис на страховочном лине.
Халссщилд вцепился в линь, стараясь подтянуть к себе Флюгела, так же неосторожно выпустив поручень, на что Беггатунг среагировал незамедлительно, отвесив новичку пинок под зад и отправляя его по уже проложенному маршруту к корме.
- Вот так оно и бывает, солдат, - пробормотал Беггатунг, разглядывая как двое бедолаг силятся быстрее встать на ноги, а из под них поднимается пар от мокрых комбинезонов.
Упакованное в мешок тело тоже задергалось, видимо окончательно придя в сознание и ощутив голой кожей нагретую словно утюг палубу.
- Кальдера! - показал Краленгилд.
Господин крюс кафер поднял запотевшие очки на лоб, оттер заливающий глаза пот и посмотрел туда, куда указывал рулевой.
Океан поделили на две неравные части. На большей царил вечный шторм, ходили высоченные волны, тяжелые точно расплавленный свинец, белели верхушки айсбергов, и серым налетом расплывались огромные поля шуги, издававшей шелест, похожий на трение друг о друга тел мириад вшей, который не могли заглушить ни рев ветра, ни грохот сталкивающихся валов.
Но вокруг кальдеры океан усмирялся, приобретал невероятно теплый лазоревый оттенок, удивительную прозрачность, которую узкими лучами прошивал мировой свет, сконцентрированный почти до жидкого состояния нависающими над отвесными скалами шевелящимися полупрозрачными трубками. В толще воды двигались огромные тени дервалей, поднимаясь из морской бездны, чтобы подставить обросшие водорослями и ракушками тела под водопады света.
- Кехертфлакш! - сплюнул Краленгилд. - Гадость!
Будь его воля, он бы резко положил руль в сторону от жуткого сияния кальдеры, но трасса шла на сближение с границей между двумя мирами.
Ферц посмотрел в бинокль. У подножия поросших чем-то зеленым утесов извивался золотистый пологий берег. В отвесных скалах виднелись высеченые углубления, похожие на шрамы, оставленные боевым лучеметом. Зеленоватая порода пучилась черными натеками, из них тянулись тончайшие нити.
Вид кальдеры угнетал, будто некто буравил Ферца тяжелым взглядом. Сердце господина крюс кафера застучало быстрее, во рту пересохло.
Вернувшиеся на свои места Хассщилд и Флюгел прекратили разборки и молча уставились на скалы. Шенкел разинув рот и пуская слюну смотрел на громаду, что вздымалась почти до Стромданга.
Вцепившись в штурвал, Краленгилд орал самые грозные проклятия, стараясь избавиться от ощущения присосавшегося к голове многонога, который, пробив ему череп, копался внутри прохладными щупальцами.
Но вот точка наибольшего сближения оказалась пройдена, и шлюп стал быстро удаляться от кальдеры, все глубже вбуравливаясь в привычную стылость штормового океана.
- Жуткое место, - покачал головой Флюгел. - Жутче, чем "дробилка".
- Ты еще скажи - пещер, - скривился Беггатунг.
- А что такое пещеры? - спросил Шенкел, вытирая подбородок.
- Есть такое местечко в нашем мире для особой падали, - сказал Беггатунг, чудом ухитрившись зажечь влажную сигарету и теперь пуская дым в ладонь. - Развлечение для мертвяков.
- Бросьте вы, - жалобно попросил Халссщилд.
- Это когда тебя с голой задницей оставляют еще с десятком таких же отморозков в расщелинах ледника, - продолжил Беггатунг. - Один на всех комплект одежды, но ни крошки еды, и бодрящая ат-мо-сфэ-ра, - непонятно добавил он.
- Ну и что? Убить всех, кехертфлакш.
- Убить всех, - передразнил Беггатунг. - А жрать что потом будешь? Строганину из трупов? На холоде долго не протянешь. Здесь "скотинка" нужна.
- Какая еще "скотинка"?
- Дойная! - ощерился Беггатунг. - Хочешь руки и ноги ему сломай, хочешь - спину перебей, но только чтоб жив был. Грей его своим теплом, строганинкой подкармливай, и соси, соси, соси…
- Чего? - не понял Шенкел. - Чего сосать-то?
- Кровушку, кровушку горячую, - пояснил Беггатунг. - Вот тогда у тебя появится шанс в мертвяки выбиться, Блошланг пройти и удобрить своим дерьмом материк во славу Дансельреха!
- Тьфу, - сплюнул Краленгилд. - Еще раз о мертвяках заикнешься, кехертфлакш…
- Долгоносики вы адмиралтейские, - примирительно сказал Флюгел. - Тыловые тараканы.
- Не спеклась? - озабоченно спросил Шенкел, снова пнув мешок. Ноги в ответ не дрыгнули.
- Умгекертфлакш! - Беггатунг распустил узел, а Халссщилд, ухватив тело за ногу, вытащил его из мешка.
- Ишь, глазами лупает, - нежно сказал Шенкел.
Серфида скорчилась на горячей палубе. По бледному телу с землистым оттенком расплывались пятна ожогов. Она мотала из стороны в сторону головой и мычала. Затем неожиданно ловко перевернулась на живот и извиваясь складчатым телом подползла к Ферцу. Перебитые руки не позволяли ей подняться, поэтому Серфида, вытянув шею, ткнулась губами в сапог господина крюс кафера.
- Милости просит, - почти расчувствовался Шенкел.
- Пощады, - поправил Флюгел.
Ферц уже собирался отвести ногу, чтобы отвесить хорошего пинка по слюнявому рту Серфиды, но неимоверная боль пронзила его тело. Ферц отчаянно взвыл, дернулся назад и рухнул на раскаленную палубу.
- Что это?! - заорал Флюгел, но оглушительный грохот шторма стиснул шлюп в мертвых объятиях.
Затем шлюп резко дернулся, сбивая с ног всех стоящих. Краленгилд почувствовал как ремни все глубже впиваются в тело, дыхание перехватило. Он из последних сил сжимал штурвал, не давая кораблю вылететь за пределы пенного следа, который внезапно стал стремительно сужаться, отчего шлюп заходил ходуном.
Превозмогая боль, Ферц попытался сбить свободной ногой впившуюся в ступню Серфиду. Тяжелая туша штормовой тучи разлеглась на почерневших гребнях волн, вздыбленных ветром почти до небес, но в мелькании мирового стробоскопа Ферц успел заметить, что тело истязающей его твари начало быстро распухать, обезображенное кровоподтеками лицо погрузилось в набухающие плечи, точно мягкое тело слизняка пряталось за створками раковины, а гнойные наросты на спине Серфиды беззвучно лопнули, выпуская на свободу множество отвратительно шевелящихся сочленений.
- Мерзостное ощущение, - сказал он самому себе, открыв глаза.
Одеяло соскользнуло на пол, а простынь сбилась, словно наморщила лоб, пытаясь осилить подсмотренные ею кошмары. Шевелиться не хотелось. Тело словно исчезло - растворилось в едкой слюне бесконечных сновидений, оставив по эту сторону ночи лишь призрачную память о себе.
Он ощупал пустоту вокруг. Пальцы наткнулись на что-то твердое, гладкое и холодное. Стакан? С водой? Можно ли ее пить? А если там притаилась вставная челюсть? Вставной глаз? Странные вопросы… Разве бывают вставные челюсти и вставные глаза? Зачем они в полдень торжества медицины и прививок "бактерий жизни"? Но ведь где-то он это видел? Это… Изуродованные лица, искалеченные тела. Костыли и протезы. Скрипучие тележки для все еще живых обрубков, точно жизнь из конечностей успела ускользнуть в тело, отдавая взрывам уже и так мертвую дань, тем самым гальванизируя мировую тоску воли к жизни в сократившемся вместилище из шагреневой кожи.
- Они и не ведали, что же оказалось в их руках, - бархатисто сказала тьма.
Расширив зрачки, он разглядел гостью, чертовски элегантно сидевшую в кресле. С тех пор она нисколько не изменилась - даже в свои года могла вскружить голову кому угодно. И кружила.
- А вы ведали? - спросил он только для того, чтобы не молчать.
- Интуиция, мой дорогой, интуиция. Природное чутье женщины, наследницы не той, что из ребра, а самой первой, которую чуть не покарал архангел на берегу Красного моря. Видите ли, когда горланящие младенцы появляются не из чрева матери, а из чрева машины, сооруженной неведомыми чудовищами бог весть сколько веков назад, в вас срабатывает дотоле не осознаваемый инстинкт. Я была его повитухой, восприимицей, крестной матерью… Черт его знает, как это лучше назвать.
- Тогда он - подопытным сыном?
Она рассмеялась.
- Вы умеете шутить. Почему-то только специалисты по спрямлению чужих исторических путей обладают самым лучшим чувством юмора. Откройте секрет.
- Нужно подойти к краю бездны и заглянуть в нее. Тот след, который останется, когда будешь от нее отползать, и называется юмором.
- Неужели? Любопытно, любопытно…
- Никогда так искренне не смеялся, вспоминая своего первого убитого. Ведь там нет времени разбираться кто прав. Прав всегда тот, кто остался жив.
В ее руках вспыхнул огонек, набросив на мгновение на лицо багровую вуаль, которая безжалостно извлекла из тайника истинное количество лет, прожитых дамой. Зажигалка погасла, оставив лишь тусклое пятнышко тлеющей сигареты. Сладковатый запах наполнил комнату.
- Могут быть у члена Мирового Совета мелкие слабости? - с капризной ноткой спросила она. - Я не могу вдыхать ту ужасную гадость, что завозил Вандерер с этого вашего Флакша. Обхожусь местными паллиативами, - хихикнула дама.
- Вы мне снились, - зачем-то признался он. От омерзительности тут же возникшей перед внутренним взором картины чудовищной трансформации искалеченного тела захотелось передернуться.
- Опасное признание, - скокетничала дама. - Но сомневаюсь, что я пригрезилась в эротико-романтическом виде.
- Да, - вынуждено подтвердил он. - Ни эротики, ни романтики… Как вы догадались?
- Слишком хорошо разбираюсь в мужчинах. Чересчур хорошо, можно даже так сказать. В этом-то вся и беда. Горе от ума, - сладковатый запах расползался по комнате дымными змейками. - Побочный эффект длительного изучения модифицированного поведения "казуса тринадцати".
- Как он только вам позволил…
- Мне никто и ничего не может позволить, - холодно отрезала дама. - Как влиятельный член Мирового Совета я сама выбираю - чем и как мне заниматься! - но тут тон ее слегка смягчился: - Видите ли, голубчик, педагогика, даже в эпоху расцвета Высокой Теории Прививания, не воспринимается как дисциплина, чреватая потенциальным ущербом для человечества. В общественном сознании это целиком и полностью позитивная наука. Ну, а мелкие шероховатости в виде загубленных судеб… Это целиком и полностью ответственность наших штатных сеятелей доброго и вечного. Лес рубят, щепки летят.
- К кому пошел бы человек в таком состоянии? - пробормотал он себе под нос.
- У вас чертовски хорошая интуиция, голубчик, - дама ловко выпустила изо рта идеально ровное дымное колечко. - Тривиальный ответ - Lehrmeister, правильный - школьный врач. Забавно, как повернулось бы дело, если бы вы все-таки переговорили со мной?
- Вы же сами не захотели… Сразу же обратились к Вандереру, чтобы он оградил вас…
- Оградил… защитил… - дама кивнула головой. - А вы так сразу и сдались! Такой большой, молодой, сильный, ореховоглазый… - Отставив в сторону сигарету, дама наклонилась вперед и прошептала: - Брюнеты, голубчик, - моя слабость! Ха-ха-ха! Как вы его назвали? Подопытный сын? У него всегда были длинные, шикарные волосы…
Дама откинулась на спинку кресла и как-то сразу размякла. Рука с тлеющей сигареткой свесилась к полу.
- Он был только мой, - тихо сказала она. - Только мой и больше ничей. Иногда мне кажется, что те чудовища не предусмотрели одной мелочи, из-за которой их план так и не удался… Одинокие монокосмы чересчур понадеялись на семью… Понимаете? Им казалось, что и через сорок тысяч лет в нас сохранится инстинкт материнства… Среди тех, кто принимал младенцев, ваша покорная слуга оказалась единственной женщиной. Может поэтому я это почувствовала, когда псевдовлагалище вытолкнуло мне в руки очередной плод… Мальчика. Крошечного, орущего мальчика. Самого обычного человеческого младенца… Тогда я и поняла, что происходит между квочкой и ее цыпленком. Таинство запечатления…
- Я предполагал корыстные мотивы, - сказал он с ноткой раскаяния.
- Ах, оставьте! Какая еще корысть у человека с моим положением. Тут все гораздо запущеннее. Гордыня - вот более подходящее слово. Кому-то не давали покоя лавры первого антрополога чистейших кроманьонских групп, мне же хотелось…
- Чего? - он не выдержал долгой паузы.
- Вечной молодости, успеха, внимания, силы… Хотелось стать ведьмой и летать над ночным городом, стуча в окна и гоняя птиц. Какое это теперь имеет значение, - горько сказала дама. - Показать вам фокус?
- Фокус? - ему показалось, что он ослышался. - Какой фокус?
Дама рассмеялась:
- Очень редкий и необычный. Не скоро вам выпадет шанс услышать его еще разок… Вот, смотрите! - она показала на стакан с водой.
Щелчок пальцами, и стакан исчез. Как будто выключили голограмму. Несмотря на какую-то удручающую банальность, больше подходившую затрапезному бродячему цирку, исчезновение предмета поразило его. Почудилась в этом проявление невероятной силы, которая издевательски вырядилась в одежды заурядной иллюзии, ловкости рук, гипноза - чего угодно, но только не нуль-транспортировки предмета одним лишь усилием воли.
- Где он?
- Вот же, - показала дама. - Вы разве не видите?
Переливчатый свист, стук, пахнуло леденящей стужей, и в воздухе возник покрытый изморозью стакан. Похоже, тот самый. Он попытался перехватить его, но пальцы обожгло космическим холодом. Стакан упал и разбился. Стылая волна взметнулась до небес и обрушилась на палубу шлюпа точно молот о наковальню.
- Господин крюс кафер! Господин крюс кафер! - отчаянно пытались докричаться издалека, а Ферц мучительно вспоминал искусство дыхания широко разинутым ртом. Казалось, в горло вбита непроницаемая пробка, не дающая легким набрать воздуха.
На пике асфиксии ему привиделась ужасающая картина - будто он превратился в несомую непонятными и могучими силами песчинку, вокруг простирается необъятная пустота, намного огромнее мира, и в этой пустоте пылают колоссальные огненные шары, как если бы некий безумец разом взорвал все имеющиеся ядерные заряды, выжигая жуткую беспредельность потоками смертельных излучений.
- Господин крюс кафер! - с противным чавканьем вспыхнул ближайший огненный шар. Взрыв разорвал сверкающую оболочку, смял окружающий его темный кокон, похожий на плотную взвесь планктона, ослепительные факелы пронзили пустоту, и вот уже на месте шара расплывается искристое пятно - лицо Флюгела.
Оно нависает над несомой неодолимыми силами Ферцем-песчинкой и громыхает так, словно армия материковых выродков решила провести ковровое бомбометание:
- Вставайте, крюс кафер! Вас ждут великие дела!
Но Ферц-песчинка продолжает плыть в пустоте выпущенной баллистической ракетой, внезапно подтвердившей сугубо теоретические модели тех умников, которые утверждали, что мир - не огромная полость, а даже наоборот - шар, повешенный в пустоте ни на чем.
Распухшее до колоссальных размеров лицо Флюгела, то там, то сям разрываемое изнутри огненными спиралями распадающегося на части шара, разевает рот, изготовившись прогромыхать что-то еще, однако Ферц больше не выдерживает, хватает пятерней нависшую над ним морду и что есть силы отшвыривает от себя - в темноту, в стужу, в шторм.
Темное пятно Стромданга, высвечиваемое молниями, висит над головой. Надир, вспоминает откуда-то Ферц. Надир Флакша. Кальдера где-то рядом. Тонкие нити климатических машин вьются над бесконечным ураганом, что спиралью ввинчивается в Блошланг, и отсюда даже не верится - какими огромными они видятся вблизи. Затем чернота смыкается, выжимая из тяжелых туч белесые потоки колкого снега. Кажется, что не снежинки, а мелкие кровососы впиваются в кожу.
- Поднимите меня, - потребовал господин крюс кафер.
Чьи-то руки вцепились в него и придали вертикальное положение. От внезапного головокружения Ферц пошатнулся, но те же руки заботливо поддержали его за ворот.
- Отпустите! - муть в глазах оседала, и сквозь снежную пелену стала проявляться какая-то нелепая, скособоченная громада.
Вцепившаяся в воротник бушлата рука все же разжалась. Без поддержки колени господина крюс кафера подогнулись, но он удержался на ногах.