Странность заключалась в самом его наличии в указанном помещении, поскольку штатное расписание исследовательского центра "Башня - Флакш" недвусмысленно предписывало присутствие на соответствующем объекте 1 (одного) наблюдателя-исследователя, который и сидел рядом с Парсифалем на жесткой койке, в своем неизменном свитере, задрав ногу на ногу и сцепив пальцы на остром колене.
- Я не могу снять блокировку, - признался Парсифаль. Помолчал, размышляя над необходимостью дальнейших пояснений и все-таки продолжил. - Первый раз вижу столь глубоко кондиционированного специалиста. Тому, кто это сделал, надо или аплодировать или промывать память…
- Почему? - откликнулся Сердолик, расплетая пальцы и вновь сплетая их уже на затылке, потягиваясь и шевеля затекшими ногами.
У Парсифаля от взгляда на его телодвижения вдруг возникли малоприятные ассоциации с жуком, который только-только миновал личиночную стадию и теперь выбирался из разорванного кокона. Он отвел глаза от Сердолика и принялся разглядывать пациента. Однако большого облегчения это не принесло. Привкус отвращения чересчур медленно истаивал в горле. Парсифаль хлебнул ледяной воды.
- Они практически полностью изолировали реактивные блоки Высокой Теории Прививания, - объяснил он Корнеолу. Тот продолжал озадаченно молчать, а Парсифаль неожиданно для самого себя преисполнился восхищения перед неизвестными ему специалистами, подготовившими столь впечатляющий экземпляр. - Да что я говорю! Полностью! Я вообще не нахожу ее следов! Потрясающая работа! Если бы не расторможенный гипаталамус и УНБЛАФ-положительное, его ни за что не отличить от имперского офицера…
Внезапно Парсифалю пришла в голову настолько поразительная догадка, что он чуть не прикусил язык.
Если это так… Если это так… Нет, не может быть! С ним бы согласовали. Его бы предупредили. Он бы знал. Знал наверняка. Не согласовали, не предупредили, не знал. Впору самому чувствовать себя обманутым. Или, по крайней мере, разочарованным.
Сейчас же встать и, сославшись на необходимость срочной медицинской консультации, набрать номер только ему одному известного канала. И глядя на ненавистные блеклые старческие веснушки на огромном лысом черепе, ядовито сказать: "Вы меня разочаровываете", в точности воспроизводя все тончайшие обертоны самого руководителя Kontrollkomission, когда тот устраивал выволочки вытянувшемуся по швам Парсифалю…
Собственно говоря, вся выволочка заключалась единственно в этих самых трех словах, но они огненным тавром отпечатывались на совести их адресата, словно пресловутые "мене-чЮп, текел-ЙГэ, упарсин-уДХАыъ" на стене пиршественного зала царя Валтасара.
- А как же закон о Высокой Теории Прививании? - вывел Парсифаля из задумчивости Сердолик. - Насколько допустимы столь глубокие манипуляции с личностью?
- Ну… - потянул Парсифаль, лихорадочно пытаясь вернуть себе душевное равновесие, для чего софистические многомудрствования подходили как нельзя лучше. - Смотря что ты разумеешь под словом "личность". Автохтоны Флакша не обладают и зачатками Высокой Теории Прививания, однако это не мешает нам называть их людьми… в каком-то смысле…
- Если бы мы не считали их ущербными, то никогда бы не вмешались в их развитие, - ответил Сердолик. - Нельзя кого-то считать человеком наполовину. Либо он человек, либо не человек… еще не человек.
Считай мы их действительно людьми, никогда бы не посмели вмешаться в их развитие, - чуть не ляпнул Парсифаль.
Ужасающая наивность Сердолика в вопросах веры в человека потрясала. Наверное, он впрямь прирожденный Учитель, как о том в один голос талдычила квалификационная комиссия небожителей, рассматривая личное дело юного Корнеола, готового вырваться из под бдительного ока сотрудников специнтерната на простор разморенной полуднем Ойкумены, если бы не одно крошечное пятнышко, похожее на родимое пятно или расплывчатую татуировку.
Впору вспомнить бредни Ламарка, утверждавшего, что у мышки с отрезанным хвостом народиться столь же бесхвостое потомство, или с пониманием отнестись к юным созданиям, уверенных в тесной взаимосвязи между формой своего носика и судьбой, которую держит в руках пластический хирург.
Переизбыток меланина на небольшом участке кожи перекроил жизненный путь отпрыска неизвестного отца, строжайшим образом дисквалифицировав его педагогические дарования.
Конечно, новоиспеченного Учителя можно отправить в интернат на заштатный пыльный шарик вне видимости даже самых мощных телескопов, где бы он ковал из полудиких дебилов, ублюдков внутривидового спаривания (бич отдаленных колоний, лишенных притока новых переселенцев), если не полностью разумных и высокоморальных граждан, ведь в их генах и душах уже имелось физическое и нравственное повреждение, то хотя бы послушных и обуздавших часть своих патологических страстей.
Но кто мог гарантировать, что на фанатичного жреца Высокой Теории Прививания не обратят внимания в могущественной Академии Педагогики, посчитав - такой талант чересчур расточительно закапывать на Периферии? А там, как знать, талантливый Учитель и вовсе мог быть причислен к сонму небожителей, тем самым явив более чем весомое подтверждение кошмарам просвещенных о его истинном происхождении.
В случае Наваха Вандереру удалось словно тяжелому танку сравнять с землей любые сомнения о профпрегодности мальца махать мечами на мирах с излишне кривыми историческими путями, тем самым выставив на посмешище его несчастного Учителя, который за все годы обучения не добился от замкнутого воспитанника ни капли понимания, дружбы, уважения и решил хоть здесь взять реванш, во всех подробностях рассказывая небожителям о проклевке в мальце зоопсихолога.
Навах потом рассказывал Парсифалю как однажды, набравшись злобы и тоски, единственный раз в своей взрослой жизни посетил наивного чудака, лишь по недоразумению ставшего его Учителем, желая как можно желчнее поблагодарить того за старания убедить квалификационную комиссию направить абитуриента не в зоопсихологи, куда тот по детской глупости стремился, а в специалисты по спрямлению чужих исторических путей, куда длинноволосый и прыщавый юнец отнюдь не стремился все по той же глупости. Но указанная ему железной рукой стезя оказалась настолько интересной, открыла ему такие безграничные познания в человеческой мелочности, подлости, трусости, лживости, какие бы он ни за что не приобрел, общаясь с братьями нашими меньшими.
Однако тщательно подготовленный разлив ядовитой желчи, по-меккиавеливски упрятанный за хвалебными одами, Учитель резко пресек тяжелой пощечиной не в меру пылкому юнцу. Столь непедагогичным образом добившись молчания от бывшего воспитанника, Учитель, опять же не стесняясь в выражениях, разъяснил разъяренному Наваху истинное положение вещей, в том смысле, что он, старый осел, приложил все силы, дабы убедить комиссию в его, Наваха, зоопсихологических дарованиях, но ему, старому ослу, как дважды два доказали полную профнепрегодность абитуриента не то что к зоопсихологии, но и пастушескому делу, наличествуй подобная специальность в реестре Академии.
- И что ты? - поинтересовался тогда Парсифаль у Наваха.
- Поцеловал ему руку и убежал, - сказал Навах, заканчивая разговор.
Но с Сердоликом у могущественного главы Kontrollkomission произошла досадная осечка.
Осечка у Вандерера относительно будущего устройства жизни и карьеры Корнеола Сердолика случилась в виду наличия у того категорических противопоказаний к каким-либо специальностям, связанным с сильными эмоциональными нагрузками.
Если называть вещи своими именами, то к моменту решения судьбы Сердолика, выпорхнувшего из-под крыла специнтерната, Вандерер дьявольски устал сражаться с небожителями, которые, словно только вчера уверовав в гуманизм и торжество разума, с фанатизмом неофитов вели тяжелые позиционные бои против попыток Kontrollkomission ограничить права и свободы новоиспеченных граждан римской империи добра и справедливости.
Чем дальше квалификационная комиссия двигалась по списку чертовой дюжины, тем упорнее становилось ее сопротивление, несмотря на демонстративно вывешенный на стене "меморандум Вандерера", который украшался подписью каждого небожителя, и где один из пунктов категорически предписывал дать ублюдкам специальности, затрудняющие возвращение из Периферии.
Единственное, на что хватило пошедшей трещинами воли Вандерера, изнемогавшего от желания поскорее окунуться в кровавую баню Флакша, ибо ничто так не исцеляет от нравственной тоски тотально победившего добра с его искренней ложью о трех великих радостях жизни, как безнравственное буйство красок цветущих на поле той же жизни сорняков зла с разнообразием плевел, готовых удовлетворить любой порок, - дать Сердолику, склонному к ипохондрии, такую профессию, которая бы потакала стремлению юного Корнеола к созерцательному одиночеству.
В конце концов, рассудил Вандерер, если нет возможности запереть ублюдка в космосе внешнем, то почему бы не устроить ему бессрочное заключение в космосе внутреннем? Не окажется ли это еще более надежным решением, ведь истосковавшийся по родине отпрыск неизвестного отца может презреть профессиональные и нравственные обязанности человека воспитанного, сесть в звездолет и через короткое время уже разгуливать по планете, дальновидно наплевав на необходимость зарегистрировать свое прибытие в полуденный Рим? А какое транспортное средство требуется для пересечение пустоты собственной души? Изобретено ли оно вообще?!
Чем дольше Вандерер с помощью Парсифаля следил за жизненными перипетиями подопечного, тем больше убеждался - его мнимое поражение в схватке с квалификационной комиссией, размочившей ожидаемый счет с 13:0 в пользу Вандерера до 12:1, на поверку открывало такие перспективы, за которыми, чем черт не шутит, кехертфлакш, маячила вероятность окончательной и бесповоротной победы над неведомыми чудовищами, на заре человечества бросившими ему подлый вызов.
Корнеол Сердолик получил специальность Смотрителя - дьявольски востребованную на Периферии, ибо инфляционное расширение "хомосферы" оставляло позади тысячи и тысячи артефактов чужих миров, в лучшем случае кое-как описанных и учтенных в каталогах Института Внеземных Культур, а в худшем - помеченных лишь радиомаяком или торопливой надписью: "Здесь был имярек" на случай гипотетического выяснения научного приоритета.
- Уж не хочешь ли ты поставить эксперимент? - предположил Парсифаль. - Приютить дома нечеловека и доказать, что он человек?! Напоминаю, перед нами глубоко законспирированный специалист по спрямлению чужих исторических путей. Мы не вправе вмешиваться в операции Института.
Чья бы корова мычала, обычно в таких случаях ворчал Вандерер.
Сердолик поморщился.
- Вот так сплошь и рядом - правая рука не знает, что творит левая. Комиссия по контактам не в курсе операций Института, - помолчал, нахмурился, и все-таки съязвил:
- Может, не стоило его и спасать?
Ох как не стоило, мысленно согласился Парсифаль и решил зайти с другой стороны.
- Не хотел говорить… но я ведь врач… к тому же твой друг. Надеюсь медицинское содержание "синдрома домашнего питомца" тебе известно? Твое одиночество в Башне, отсутствие общения… Здесь не только мерзавцев, тараканов начнешь спасать и привечать, - хохотнул лучший друг Корнеола Сердолика. - В любом случае я обязан донести… доложить… черт побери, составить рапорт!
Да что со мной такое?! - тоскливо подумал Парсифаль. Язык мой - враг мой! Еще один такой прокол и можно уходить в журналистику… А может это то самое, что ему и нужно?! Разве он не устал жить двойной жизнью? Он же, все-таки, врач, а не функционер всяких там служб, не рыцарь плаща и кинжала. Ему положено тела и души врачевать, а не доносы строчить…
История болезни пациента стилистически хотя и близка установленной форме отчета о негласном наблюдении за испытуемом, но не приносит никакого морального удовлетворения, ибо не содержит и намека на возможное исцеление подопечного. Теперь-то он, Парсифаль, это понимает, хотя подобный довод о схожести, или даже идентичности задач и упований филера и лекаря сыграли не последнюю роль в убеждении собственной совести. Совести… ха…
Сердолик, как обычно, не обратил внимания на филологические затруднения Парсифаля. В нем вновь проклюнулся так и нереализованный Учитель:
- Мне нужно совсем немного времени. Дня два вполне достаточно. Придумай что-нибудь! - Корнеол посмотрел на Парсифаля.
- Ну, если угодно… В таком состоянии его все равно нельзя никуда отправлять. Думаю, за пару дней я его приведу в кондиционное состояние, по крайней мере физически.
- Буду премного благодарен, - Сердолик вскочил на ноги, шагнул к лежащему на койке и низко над ним склонился, словно пытаясь рассмотреть мельчайшие подробности его лица.
У Парсифаля немедленно возникло ощущение - имперский офицер сейчас откроет глаза, осклабится по-звериному и вцепится зубами в нос Корнеола. Доктора аж передернуло от воображаемой картины, поэтому он взял Сердолика за локоть и отодвинул от пациента.
- Держать его здесь опасно. Корнеол, пойми - он сейчас не человек. Он - офицер Дансельреха. Ты понимаешь, что это значит - "офицер Дансельреха"? Ему мать родную зарезать - раз плюнуть… - и на лучшего друга донос написать - глазом не моргнуть, уже персонально для себя мысленно закончил Парсифаль.
- Не преувеличивай, друг мой Парсифаль, - похлопал врача по плечу Сердолик. - Прежде всего, он - человек. Высокая Теория Прививания еще не все, что делает человека человеком.
- А что же еще делает человека человеком? - усмехнулся Парсифаль. - Но, вообще-то, ты - идеалист.
- То же самое сказала обо мне бывшая.
- До сих пор не пойму, почему у вас все так случилось, - признался Парсифаль. - Она еще больший идеалист, чем ты. Вспомни присно памятную опера…
- Перестань! - прервал его Сердолик. - И вспоминать не хочу. А так… как-то получилось… - он неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. Но тут же поспешил добавить:
- У нас хорошие отношения. Мы часто встречаемся.
Парсифаль наставительно произнес:
- Надо чаще встречаться. С учителем, женой, личным врачом… С личным врачом особенно! Тем более, есть вещи, которыми не с кем поделиться. Но с врачом можно.
- Ага. Первого, кого встречает человек, появляясь на свет, так это врача, - в тон Парсифалю добавил Сердолик.
- Тебе больше надо бывать дома, - посоветовал личный врач. - Одичал ты в своей Башне из слоновой кости.
Заодно и проверим тебя тщательно на предмет… гм… как бы поделикатнее сказать? На предмет того - остаешься ли ты человеком? Хотя, если вдуматься, как подобное можно проверить? За все время изучения отпрысков неизвестных родителей так и не выработаны критерии того, что они остаются безопасными для Человечества. Формулировка секретной инструкции гласила: "любые немотивированные поступки, представляющие угрозу для ухода от наблюдения".
Несуразность подобного определения давала широчайшие возможности для трагических ошибок. Приди в голову какому-нибудь отпрыску сорваться с предписанного ему места ссылки (естественно, о том, что его работа на Периферии - самая что ни на есть ссылка, а не героическое жертвование живота своего на алтарь науки, подопечный ни в коей мере не догадывался), дабы на месте решить некие личные проблемы, то данный проступок немедленно попадал под определение немотивированного, что тут же ставило на боевой взвод сложнейшую механику поиска, преследования и выдворения, а если последнее по каким-то форс-мажорным причинам не удавалось, то и ликвидации.
"Все мы люди, даже те, кто НЕ люди", однажды сформулировал Вандерер, давая очередной отбой бьющим копытами оперативникам, готовым силой пресечь матримониальные намерения очередного отпрыска.
- Как будто ты не знаешь, почему я не могу бывать чаще дома, - словно подслушал мысли Парсифаля Сердолик.
- М-м-м, откуда я это могу знать?! - у доктора вновь возникло нехорошее ощущение, что на самом деле Сердолик все знает, все прекрасно понимает и, к тому же, видит его, лучшего друга чертовой дюжины, насквозь.
Конечно, за воображаемой прозорливостью подопечного ничего не стояло, разве что собственный страх оказаться разоблаченным, лишиться привычного и, чего скрывать, приятстного положения конфидента милых, глуповатых и близоруких овечек, помеченных тавром чужого стада.
К кому обращается человек воспитанный в трудные минуты жизни, не требующие медикаментозного и уж тем более хирургического вмешательства, а исключительно теплой, расслабляющей обстановки, располагающей к рыданиям в жилетку? К Учителю? К маме? К Наставнику?
Парсифаль с заслуженной гордостью мог смело поставить во главе списка людей, обладающих жилетками с повышенной влаговпитываемостью, личного врача, а точнее - самого себя, ибо как там обстояло дело у остального Человечества за вычетом его тринадцати сомнительных членов он не знал, да и знать не желал.
Иногда он ощущал себя участником странной пьесы, где главные и второстепенные роли распределялись между его подопечными, а зрителями загадочного действа, сами того не подозревая, выступали все граждане Ойкумены.
Римлянам полуденного мира могло показаться, что никакой пьесы нет, и любые выходки тринадцати (а точнее уже одиннадцати) легкомысленно приписывало их врожденной эксцентричности, ибо чего еще ожидать от отпрысков неизвестных родителей, рожденных машиной, сооруженной неведомыми чудовищами?
И только он, Парсифаль, оказывался полноправным участником спектакля, которого внезапно озарила догадка о количестве его действий, сюжетной канве и, даже, о том, кем еще из героев неизвестный автор решил пожертвовать ради пущего драматизма.
Или это не догадка, а случайно услышанный и не ему предназначенный шепот из суфлерской?
- Не хочу своим появлением беспокоить бывшую. Дела у нее, кажется, пошли на лад, - сказал Сердолик. - Устроилась на работу в Институт Внеземных Культур. Наверное, нам следовало раньше развестись…
- Институт Внеземных Культур? - переспросил Парсифаль, почувствовав резкий озноб. И, забывшись, добавил - тихо, задумчиво, как-будто разъясняя самому себе:
- Сектор объектов невыясненного назначения…
- А, ты уже знаешь! Она тебе говорила?
- Да-да, - торопливо подтвердил Парсифаль, - говорила.
Липкий страх не отпускал, вцепившись в кожу мириадами щупалец, втягивая в свое ледяное и беспросветное нутро. Неужели ОНО?! Чего так ждали и чего так опасались? Ради чего пугали друг дружку страшилками на тему "что они могут сделать с Человечеством", а затем, устав и постарев, с не меньшим пылом принялись выдумать успокаивающие байки в стиле: "ну что они могут сделать с Человечеством?!"
Парсифаль ощутил почти неодолимое желание вскочить с жесткой койки, не задумываясь о благопристойном поводе, метнуться к себе и настучать дрожащими пальцами только ему известный номер экстренного канала.