И вдруг я узнал их. Именно эти двое спорили вчера за стойкой пивного ларька, решая извечную застольную проблему в России - под каким барином-губернатором будет легче жить. Они разительно изменились - нездоровая бледность одного превратилась в аристократическую, с лица другого ушла краснота алкоголика, оба напрочь лишились седины. Но главным, пожалуй, было другое - не вполне пристойная одежда, не явно привычная опрятность, не раскрепощенные манеры, а глубина ума, читающаяся в глазах. Вчера в них не наблюдалось и проблеска разума. Сегодня же передо мной сидели благообразные научные мужи, а не пьянь подзаборная. Как сказал Бескровный - новообращенные самаритяне.
Кровь ударила мне в лицо, в глазах потемнело. Опрокинув пластиковое кресло, я вскочил, подхватил писателя под руку.
- Идемте отсюда, Валентин Сергеевич, - сдавленным горлом прохрипел я, увлекая писателя прочь. - Здесь нам делать нечего.
- Зачем, Артем? - попытался урезонить меня писатель. - А как же пиво? Разговор к тому же интересный намечается…
- Нечего жалеть пиво, коль оно везде бесплатное, - отрезал я, насильно ведя его к гастроному. - В таком деле без коньяка не разберешься. А собеседника я вам такого предоставлю, что век помнить будете.
Но ничего путного из моей затеи не получилось, хотя вначале все шло по намеченному плану.
В гастрономе, не обращая ни на кого внимания, я загрузил в тележку для самообслуживания четыре бутылки коньяка и начал бросать в нее пакеты с нарезками колбас, копченой рыбы, сыра, лимоны…
- Куда мы направляемся? - спросил Валентин Сергеевич.
- Ко мне домой.
- Пить?
- И пить тоже. Но больше - говорить.
- Зачем? На свежем воздухе лучше…
На этот вопрос я не ответил. Загрузил тележку продуктами доверху и покатил к выходу.
- Неудобно как-то… - заметил Валентин Сергеевич. - Тележку бы надо в магазине оставить.
- Неудобно писать в форточку, - отрезал я. - Высоко, стекла забрызгиваются.
Контраргументов у писателя не нашлось, и он замолчал.
Мы обогнули липовый сквер, вышли к проезжей части, и здесь с Валентином Сергеевичем чуть не приключился инфаркт. Ожидая на переходе зеленый свет, мы вдруг увидели, как по дороге мчится странная машина. Обтекаемая форма, прозрачная полусферическая кабина не имели ничего общего с обычными автомобилями. Но главное - у машины не было колес, она передвигалась по полотну дороги на шести быстро мельтешащих суставчатых лапах.
- Что это?! - обомлев, просипел Валентин Сергеевич.
- Стопоход, - буркнул я, догадавшись, но сердце у меня тоже екнуло.
С почти неслышным шорохом машина промчалась мимо, обдав нас потоком воздуха со слабым, надоевшим до одури запахом весенней фиалки. В машине сидела девушка и управляла ею рычагом, чем-то похожим на джойстик.
- А вы откуда знаете?! - сдавленно прошептал писатель, с недоверием уставившись на меня.
- Одни тип рассказал, - раздраженно буркнул я. - Сейчас придем домой, познакомлю. Впрочем, вы уже знакомы.
Больше он меня ни о чем не спрашивал и молчал всю дорогу, пока мы не пришли ко мне домой.
- Сэр Лис, - с порога позвал я надтреснутым голосом, - гостей принимаете?
Не доставляло мне удовольствия встречаться с ним еще раз, тем более сосуществовать в одной квартире. Но деваться некуда - куда денешься в замкнутом пространстве, под колпаком? Даже если этот колпак накрывает весь город.
Пес не отозвался, возможно, игнорировал "Лиса" - говорил ведь, что не нравятся ему намеки на рыжий цвет.
Заглянув на кухню, я проверил прочие подсобные помещения, вошел в комнату. Пса нигде не было. На всякий случай, хотя дверь была заперта на шпингалет, вышел на балкон. Что ему стоило, как Ремишевскому, левитировать с балкона? С него станется… Впрочем, вполне мог уйти и через двери - лапы у него вон какие, как ладони, и пальцы хорошо разработаны. А мой старенький замок "с секретом" для таких, как он, не помеха.
Кого вы ищете? - спросил Валентин Сергеевич. - Пса?
- Какой он пес… - с тоской протянул я. - Из него такой же пес, как из вас - верблюд.
Не знаю, с какой стати у меня вырвалось подобное сравнение, но Валентин Сергеевич не обиделся. Фантаст, как понимаю, привык нестандартно мыслить.
- Знакомство отменяется, - мрачно сказал я. - Помогите накрыть на стол.
Стол мы накрыли на кухне, чтобы Валентин Сергеевич мог спокойно курить, сели, выпили, и тогда я начал рассказывать. Все, что знал. Как на духу, О своих необычных способностях, о Ремишевском, о "попутчике-налетчике", о Сэре Лисе, о розовом куполе, накрывшем город и окрестности.
Писатель не перебивал. Слушал, курил, недоверчиво улыбаясь. Пили мы часто и без тостов - какие к черту тосты, когда за окном такое? Поэтому потребляли коньяк как лекарство, чтобы унять смуту в голове и тяжесть на сердце. Но пили не каплями, а большими дозами. То есть не чайными ложками, а чайными стаканами.
Когда мой рассказ подошел к концу и я поведал о том, как разбил машину о купол, Валентин Сергеевич встал, нетвердой походкой подошел к окну и посмотрел на небо.
- М-да, действительно, если купол розовый, то небо должно быть зеленым… - пробормотал он. - Ох, ну и накурил я тут…
Он распахнул форточку, но не отпустил ее, а стал внимательно осматривать, держась за шпингалет.
- Что вы там обнаружили? - спросил я.
- Проверяю… - пробормотал он себе под нос. - Похоже, вы правы…
- В чем?
- Мочиться в форточку действительно неудобно… Мы рассмеялись, но смех получился невеселым. Отнюдь.
- Послушайте, Артем, - сказал Валентин Сергеевич, - если изменения в накрытом куполом городе столь глобальны, но в масштабах страны все-таки локальны, то следует ожидать заявление российского правительства. Давайте включим телевизор.
Он посмотрел на экран переносного телевизора, стоявшего в углу кухни на подвесной консоли.
Голова у писателя работала. Я как-то о телевизоре и не подумал.
- Насчет заявления правительства вы, пожалуй, размечтались, - сказал я. - Пока министры чесаться будут, можно оккупировать всю страну. Но репортажи средств массовой информации с места событий должны быть.
Достав из ящика стола дистанционный пульт управления, я включил телевизор.
Около получаса мы смотрели телевизор, перепрыгивая с программы на программу, но новостей нигде не обнаружили. Да и программы были какие-то не такие. С экрана напрочь исчезла атрибутика каналов, отсутствовала реклама, ни по одному из них не транслировали новости. Крутили художественные фильмы, постановки спектаклей, видовые фильмы, научно-популярные из жизни животных и растений, спорт… И мне почему-то подумалось, что все эти программы транслируются не из столицы, а идут откуда-то из другого места. Не зря Холмовск накрыли куполом - не везде "розовая революция" победила: По всей стране как ни в чем не бывало продолжается прежняя жизнь, и только у нас, под колпаком, началась вот такая, экспериментальная…
Смотрели мы молча, с напряжением ожидая новостей, и единственное, что делали во время просмотра, так это пили. Если первую бутылку коньяка, пока я рассказывал о своих злоключениях, мы оприходовали за час, то вторую "приговорили" за полчаса.
- Не будет новостей… - наконец подвел итог нашему просмотру Валентин Сергеевич. - Кстати, Артем, вы обратили внимание, какие фильмы крутят?
- Какие?
- Исключительно высокохудожественные, ни одного низкопробного. Будто ввели цензуру и отсекли порнографию и насилие.
- Вы уверены? - удивился я.
На содержание фильмов я не обратил внимания, ждал новостей, и страстное желание услышать их отсекло аналитические способности.
- Абсолютно уверен. Это у меня профессиональное - оценка качества произведений… Чуть ли не на подсознательном уровне. Дайте-ка мне пульт.
Он взял пульт, защелкал каналами и установил программу, по которой транслировался классический балет.
- Во-от… - протянул он. - Так лучше. По крайней мере, напоминает время оно.
- Простите, что?
- Я так называю дни переворота в Советском Союзе. Тогда по всем каналам - их всего три или четыре было - крутили "Лебединое озеро".
- Да ну вас к черту с вашими аналогиями! - выругался я, отобрал у него пульт и выключил телевизор. - Идемте в комнату, по Интернету посмотрим.
- Вы думаете, Интернет работает? А если работает, то там цензура не покопалась?
- Не знаю. Но попробовать надо. В противном случае, остается только одно - завернуться в простыню и ползти на кладбище.
- Убедили, - кивнул Валентин Сергеевич. - Идемте. Но… Но вначале выпьем.
От выпить я не отказался. Мы выпили по сто граммов, будто перед атакой на вражеские редуты, и направились в комнату.
С замиранием сердца я включил компьютер, нажал на иконку Интернета. Интернет загрузился неожиданно быстро, но Валентин Сергеевич оказался прав. Сайты новостей исчезли как по мановению волшебной палочки. Сохранились лишь сайты образовательных программ, научные, сайты библиотек художественной литературы… В отчаянии я вошел на развлекательный сайт, посмотрел игры. Ни "стрелялок" с морями крови, ни остросюжетных "ходилок" не было, Одни интеллектуальные игры. Порносайтов я тоже не нашел - все вычистила неведомая цензура.
- Выключайте, - махнул рукой Валентин Сергеевич, - . идемте пить.
Я выключил компьютер и поплелся за ним на кухню пить коньяк. А что нам еще оставалось делать в розовом мире? Судя по постовому на околице города, механику автосервиса Толику Вахрушеву, двум, вчерашним пьянчугам? из кафе у липового сквера, всем горожанам нашлось место под циклопическим колпаком. Только мы с Валентином Сергеевичем оказались изгоями и бродили в розовом тумане как неприкаянные.
- Ничего, Артем, бывали времена и похуже, - сказал Валентин Сергеевич, закуривая. - Чего, собственно, расстраиваться? Еда, одежда, выпивка - все задарма, на халяву. Живи и радуйся. Правда, сигареты скоро кончатся, но, быть может, и к лучшему. Давно мечтал бросить, силы воли не хватало.
Я выпил, но радоваться почему-то не хотелось. Ни я, ни писатель не знали, что будет завтра.
- А вы заметили, что они все непьющие? - сказал я. - Как бы и спиртное скоро не кончилось.
Мое предположение писателя огорчило.
М-да, - сказал он. - Это хуже… Но тоже пережить можно. Другое беспокоит: чем тогда заниматься? Кому я как писатель здесь нужен? Вы обратили внимание, что все изменились, кроме нас? Похоже, в эксперименте нам отведена какая-то особая роль.
В данном случае он был абсолютно прав, и это беспокоило меня больше всего.
- Либо мы просто лишние в эксперименте, - высказал я надежду, хотя сам в это не верил.
- Да? - Валентин Сергеевич заломил бровь, подумал. - Тогда нам совсем плохо. Человек - существо общественное, жить вне общества не может. Превращается в животное. Надеюсь, вы ошибаетесь.
Я глянул на него исподлобья, но ничего не сказал. Здесь наши точки зрения полярны. Ничего на свете я не желал больше, чем быть независимым ни от кого. И в первую очередь - от общества.
Валентин Сергеевич вновь наполнил стаканы.
- Давайте выпьем, - сказал он.
Мы снова выпили.
- Интересный расклад получается, - выдохнул Валентин Сергеевич, закусывая долькой лимона. - Всю жизнь писал фантастику, не веря в то, что пишу, и - на тебе - очутился на месте своих героев. - Он пьяно хихикнул. - Вляпался, называется, мордой в собственную блевотину…
Я снова промолчал, а Валентина Сергеевича; что называется, понесло. Говорил он много, но, в отличие от вчерашнего вечера, бессвязно перескакивая с одной темы на другую. Чувствовалось, что сегодняшние события выбили его из привычного образа жизни ион находится в полной растерянности. Да и выпили мы сегодня порядочно, и я уже не был прилежным слушателем - свои мысли заедали.
Мы опять засиделись до позднего вечера. Когда стемнело, Валентин Сергеевич стал собираться домой. Ноги его уже не держали, язык заплетался, и я предложил переночевать у меня. Однако писатель категорически отказался, пьяно мотивируя отказ тем, что дома остался некормленый кот. Он вскочил со стула, но при первом же шаге споткнулся на ровном месте и растянулся на полу, расквасив нос. Тогда я поднял его и, несмотря на активное сопротивление, потащил в комнату, где уложил на диван. Стоило ему оказаться на диване, как он тут же перестал сопротивляться и мгновенно уснул,
В общем, как я уже говорил, ничего хорошего из моей затеи обсудить создавшееся положение не получилось. Тривиальная пьянка.
Глава 11
Проснулся я с тяжелой головой и онемевшей шеей - непросто спать в кресле, подставив под ноги стул, да еще и одетым. Открыв глаза, я увидел, что из-за штор пробивается розовый свет, и застонал. Отнюдь не бредовым сном оказался вчерашний день. А жаль.
Писателя в квартире уже не было - как понимаю, ушел кормить кота. Мне бы его заботы… Я вспомнил Сэра Лиса, как кормил его утром яичницей, и меня передернуло. Нет уж, увольте!
С минуту я стоял перед входной дверью, тупо уставившись на замок "с секретом" - как Валентину Сергеевичу удалось его открыть? Но потом махнул рукой - удалось и удалось. После вчерашнего в то, что писатель пришелец, я не верил еще больше, чем раньше. Чего ему таиться, тем более теперь?
В ванной комнате я долго стоял, упершись руками в умывальник и глядя на себя в зеркало. Опухшее синюшное лицо с темными мешками под глазами, красные белки, унылый взгляд… Отвратительное зрелище.
В противовес холеным лицам недавних алкоголиков, превратившихся вчера за столиком кафе в ученых мужей, я выглядел большим пришельцем, чем они..
Содрав с себя одежду, я почистил зубы, побрился, затем забрался под душ и долго плескался под холодной водой. Полегчало, но ненамного.
Растираясь до красноты полотенцем, вышел на кухню, где увидел на заваленном объедками столе записку.
Извините, что ухожу, не прощаясь, а также за то, что допил коньяк. Если не похмелюсь - я не человек. Понадоблюсь - мой телефон 58-02-87.
В. Бескровный
"Все-таки человек, - удовлетворенно подумал я. - Сам признался. Пришелец так бы не написал…"
Насчет похмелиться - это писатель хорошо придумал. А насчет того, что допил весь коньяк, - ошибался. Никогда раньше не пил столько, как вчера, и никогда не похмелялся. Но тут почувствовал - надо. Вернулся в комнату, достал из бара бутылку, налил полстакана и выпил залпом.
Минуты три меня корежило, как на электрическом стуле, настолько активно организм сопротивлялся насилию, и я метался из угла в угол комнаты, пытаясь не допустить отторжения "лекарства". Но наконец организм утихомирился, тело охватила истома, кожа покрылась потом. Ничего себе метод! Варварский, прямо сказать… Но помогает.
Я вытер пот полотенцем и направился на кухню. Заварил кофе, выпил. Стало совсем неплохо, и розовый мир за окном уже не казался таким отталкивающим. При любом режиме можно жить - главное, приспособиться. Вон писатель и при коммунистах жил, и при демократах… Попробуем при пришельцах.
Есть не хотелось, да и вид продуктов на столе, которые вчера не удосужился убрать в холодильник, не вызывал доверия. Взяв пластиковый мешок для мусора, я сгреб в него со стола объедки вместе с посудой (а чего церемониться, когда на дворе коммунизм и новая посуда ничего не стоит?) и на том посчитал уборку законченной. Затем оделся, прихватил мешок с мусором и вышел из квартиры. Хочешь не хочешь, а новый мир обживать надо.
Выйдя из подъезда, я выбросил мешок в мусорный бак и огляделся. С бледно-зеленого неба светило оранжевое солнце, и розовый мир вокруг призывал веселиться. Но мне веселиться не хотелось.
Во дворе никого не была, и не ждал меня возле крыльца рыжий пес. Вот бы кого сейчас взять за шкирку и откровенно поговорить. Так нет же, когда надо - не дозовешься…
Странные метаморфозы происходят с человеческой психикой - стоит вокруг чему-то кардинально измениться, как тут же меняются и личные ориентиры. То, что еще вчера казалось пресным и неинтересным, вдруг приобрело первостепенное значение. Захотелось вдруг созвониться со Славкой и Лешкой, встретиться, выпить сухого вина, сыграть в преферанс, рассказать несколько анекдотов, послушать новые…
Рука потянулась за сотовым телефоном, но я вовремя спохватился. Нет у меня больше друзей. То есть Славка, Лешка, Наташка, Ленка никуда не делись, но, боюсь, им теперь со мной будет неинтересно. Видел я вчера лица бывших пьянчуг, и узреть в таком виде друзей не хотел. Не напрасно, в конце концов, никто из них мне вчера не звонил. Один товарищ в этом мире у меня остался - писатель Валентин Сергеевич Бескровный. Товарищ по несчастью.
В желудке забурчало, и я почувствовал, что хочу есть. Видимо, организм окончательно пришел в себя после потрясения алкоголем. Я с тоской посмотрел на вывеску Кафе напротив и направился к Нюре. Как-то она меня встретит? В последнее время Я старался избегать Нюру из-за ее матримониальных поползновений, но сейчас ноги сами несли в кафе "Наш двор". Ближе, чем родственная душа, была для меня сейчас Нюра. Та Нюра, которую я знал.
Против обыкновения, все столики были заняты: кафе наполнял Приглушенный гул голосов, перестукивание столовых приборов, негромко играла умиротворяющая музыка. Нюра металась за стойкой, стараясь быстрее всех обслужить, выставляла на поднос блюда, которые тут же подхватывал невесть откуда взявшийся официант и разносил по столикам.
- Здравствуй, Нюра, - тихо сказал я, усаживаясь у краешка стойки, как бедный родственник. Не по себе стало от наплыва посетителей, и я уже жалел, что зашел.
- Привет, Артемушка! - отозвалась Нюра. - Погоди пару минут, освобожусь и тебя обслужу.
- Мне как всегда, - сказал я и от нечего делать начал рассматривать посетителей.
В основном в кафе обедали молодые люди, но за одним столиком сидела пара постарше, лет сорока. Что-то знакомое показалось мне в лице моложавой женщины, я вгляделся, и мурашки пробежали по спине. Переведя взгляд на сидевшего рядом с ней мужчину, я узнали его. Это была чета пенсионеров Моргачевых, моих соседей по лестничной площадке. Николай Александрович и Софья Ивановна. Но, бог ты мой, как изменились оба! Тучные старики, вечно чем-то недовольные, постоянно брюзжащие, они сбросили каждый килограммов по тридцать, помолодели, посвежели, и я впервые видел их улыбки. Ни сединки не серебрилось в ранее белых волосах - Софья Ивановна неожиданно оказалась русой симпатичной женщиной с замысловатой прической, а лысую голову Николая Александровича покрывал бобрик каштановых волос. И это был и не парики - настоящие волосы.
Что-то тревожное шевельнулось в сознании, и я вспомнил, как "ученый муж" в кафе на месте пивного ларька сказал, что занимается проблемой продления жизни таким, как я. Это что же он имел в виду?
- Вот я и свободна, - сказала над ухом Нюра.
Я повернулся. Нюра изменилась. Изменилась, как все и всё вокруг. Не было в ее взгляде былой тоски по замужеству, а была ставшая уже привычной затаенная жалость. Уж не за мою ли жизнь, продление которой до сих пор не решено, они все меня жалеют?! Чушь какая-то. Парень я молодой, мне еще жить и жить…
- Извини, - сказала она, - щпикачек сегодня не завезли. Попробуй это - тебе понравится.
Она поставила передо мной тарелку, на которой лежали толстые белые стебли.
- Что это?
- Бакамарсту, обжаренные в масле. Можно есть и сырыми, но так вкуснее.