Как я ни иронизировал над случившимся, стараясь задавить возникшее в душе щемящее чувство тревоги, оно росло. Кто-то явно заинтересовался моими неординарными способностями, и визитом Ремишевского мне намекали, что я не один такой на Земле - возможно, существует хорошо законспирированное анонимное общество таких же уникумов, и они ищут себе подобных.
От такого умозаключения нехорошо засосало под ложечкой и появилось двойственное ощущение, будто я всю жизнь ждал подобного визита; ждал, но надеялся, что эта встреча никогда не произойдет.
Чтобы упорядочить мысли и провести аналитический разбор ситуации, я сел за столик, сложил аккуратной стопкой деньги, поискал визитную карточку Ремишевского. Карточки нигде не было - ни на столике, ни под купюрами, ни на полу. Испарилась, хотя я мог дать голову на отсечение, что Ремишевский ее не забирал. Память, как уже говорил, у меня фотографическая, поэтому я "прокрутил" в голове все события и лишний раз убедился, что гость ее не брал. Но, странное дело, после того, как Ремишевский положил визитку на. столик, я ее больше не видел. И интуиция, часто помогавшая разыскать потерянную вещь, в этот раз молчала. Будто такой карточки не существовало в природе. В наведенную галлюцинацию я не верил - психологические тесты медицинского обследования в спецподразделении "Аз" показывали, что степень моей внушаемости равна нулю, поэтому, будь даже Ремишевский великим гипнотизером, ему никогда не удалось бы убедить мое сознание в реальности несуществующей визитки или в том, что он, находясь на балконе, для меня невидим. Карточка действительно испарилась, а Ремишевский на балконе отсутствовал. Каким образом это происходило, я вряд ли когда-нибудь узнаю, а вот зачем все это нужно, кажется, начинал понимать. Кто-то хотел показать, что он догадывается о моих способностях, и визит Ремишевского должен был вывести меня из состояния душевного спокойствия, заставить нервничать и, само собой, начать активно проявлять эти самые способности. Вряд ли мной снова заинтересовалась государственная служба - в ФСБ знали только о моих необычных физиомоторных качествах, и если бы там надумали возрождать группу быстрого реагирования "Аз", моя повторная вербовка прошла бы совсем по-другому. Так что этот вариант отпадал…
Достав из кармана сотовый телефон; я набрал справочную, узнал номер коммутатора банка "Абсолют" и позвонил.
- Холмовский филиал банка "Абсолют", - сообщил приятный женский голос. Судя по голосу, отвечала молоденькая, симпатичная девушка, что лишний раз подчеркивало солидность банка, где блюдут свое реноме.
- Добрый день.
- Здравствуйте, чем могу помочь?
- Соедините, пожалуйста, с заместителем директора по связям с общественностью Ремишевским Викентием Павловичем.
- Кто его спрашивает?
- Директор фирмы "Сигма" Исидор Бубуладзе, - брякнул я первое пришедшее в голову.
- Минутку…
Минутка растянулась на все три, затем тот же грудной воркующий голос сообщил:
- К сожалению, в данный момент Викентий Павлович отсутствует. Будет через час. Вы можете оставить сообщение…
- Нет. Позвоню позже, - буркнул я и отключился.
Разговор ничего не прояснил. Были большие сомнения, что меня посетил настоящий заместитель директора холмовского отделения банка "Абсолют", и почему-то думалось, что, соедини девушка с Ремишевским, я услышу незнакомый голос.
А вообще, сотворил глупость. Если за мной действительно началась охота, то сотовый телефон могли прослушивать или же в банке вести запись телефонных разговоров. Идентифицировать голос - пара пустяков, кем ни называйся… По всему понятно, что игра со мной началась, ждут ответного хода, который я в растерянности совершу. Поэтому лучше всего сохранять спокойствие и вести себя так, будто ничего не произошло.
Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза и минут пять обстоятельно осмысливал ситуацию. Да, пожалуй, ничего не предпринимать - это лучший выход из положения. Посмотрим, что против меня предпримут.
И все же кое-что я сделал. Сел за компьютер, вошел в Интернет и попытался выяснить, что это за язык такой - йорокский и правильно ли мой гость перевел с него слово "ауфлемэ", которое столь странным образом подействовало на меня. Языка я такого не обнаружил, самым близким по звучанию к его названию было слово йоркширы. Английская порода свиней, отличающихся особой плодовитостью. В общем, свинячий язык. А вот слову "ауфлемэ" и близко ничего по созвучию не было. Конечно, написание слова и его произношение, например в английском, понятия разные, и я попытался, по аналогии с Ремишевским, переиначившим наркоманов в маркоманнов, составить нечто подобное. Получилась полная чушь. Аутофлегма - посторонняя плесень. Хотя, возможно, на свинячьем языке так и называют хозяина…
Чертыхнувшись из-за бесполезно потраченного времени, я вышел из Интернета и вычистил из памяти компьютера все файлы, до которым можно проследить, чем занимался. Если кто-то пожалует в квартиру в мое отсутствие, незачем ему. знать о моих лингвистических изысканиях.
Выключив компьютер, я заварил кофе и вышел с чашечкой на балкон. Панорама города не подняла настроение, наоборот, навеяла грусть. Точно так я стоял на балконе пять лет назад, когда приехал в краткосрочный отпуск из спецшколы ФСБ на похороны родителей, погибших в автомобильной катастрофе, и испытывал почти аналогичное чувство. Почему-то появилось стойкое убеждение, что Холмовск придется скоро покинуть. Быть может, навсегда. Своей интуиции я верил.
Глава 2
Холмовск был молодым городом, основанным в пятидесятые годы двадцатого века на месте разведанных залежей бокситов. Неизвестно, кто руководил строительством нового города, но поступил он разумно. Рядом с рудником поставили ТЭЦ, затем возвели алюминиевый завод, и замкнутая система производства позволила горожанам гораздо легче перенести социальные потрясения, обрушившиеся на Россию, поскольку спрос на алюминий как внутри страны, так и за рубежом никогда не падал. Несколько позже был построен номерной авиационный завод, в просторечии шутливо именуемый "КБ Мокрого", так как штурмовиков серии "Су" (КБ Сухого) здесь никогда не производили. В период жесточайшей стагнации экономики "КБ Мокрого" переквалифицировалось на выпуск алюминиевых кастрюль, но в настоящее время вновь появились военные заказы, и жизнь потихоньку наладилась. Конечно, не как в столице, но вымирать город не собирался, в отличие от многих других городов, построенных во времена социализма в угаре комсомольских ударных строек.
Мне нравился Холмовск, тихий, спокойный, хотя родным город не был - сразу после окончания десятилетки я вместе с родителями, спасавшимися от нищеты и безработицы, перебрался сюда из беспросветно бесперспективного Лебединска, где, кроме химерически громадного котлована на месте некогда знаменитой Курской магнитной аномалии да заброшенного из-за отсутствия сырья горно-обогатительного комбината, ничего примечательного не было. Из Холмовска я ушел в армию, здесь похоронил родителей и жил один уже почти пять лет. Скорее всего, прожил бы и оставшуюся жизнь, да, видимо, не судьба.
Охваченный ностальгической грустью, я медленно проехал по центральной улице, бросая тоскливые взгляды на дома, витрины магазинов, прохожих, будто прощался с ними навсегда. Рановато, конечно, - пару недель, а то и месяцев здесь еще поживу, пока более-менее не обрисуется ситуация, но, боюсь, когда придет пора уносить ноги, будет не до прощания и ностальгии.
Свернув к алюминиевому заводу, я доехал до моста через речку Лузьму и, оставив "Жигули" на платной стоянке, направился в ресторан "Chicago", некогда называвшийся "Вильнюсом", но теперь (то ли в пику отделившейся от России Литве, то ли в честь политического курса правительства) получивший название всемирно известной гангстерской столицы. Пройдя через полупустой зал, я вышел на открытую террасу, где почти никого не было - все-таки весна, прохладно, и солнце, едва миновав зенит, только-только начало прогревать край террасы. Не хотелось сидеть в душном прокуренном зале и, против воли, слушать чужие разговоры за соседними столиками.
Усевшись за единственный освещаемый солнцем столик у самого парапета, я окинул взглядом террасу. В дальнем конце расположились двое кавказцев в одинаковых черных кожаных куртках. Судя по тому, как быстро они ели, и отсутствию спиртного на их столике, к криминалитету, вопреки устоявшемуся мнению о кавказцах, они не имели никакого отношения. Мелкие торговцы, доставившие в город ранние овощи и теперь по-быстрому перекусывавшие перед обратной дальней дорогой. А справа от меня, через столик, сидела Верунчик - симпатичная молоденькая проститутка, представлявшаяся клиентам как Инга. На столике перед ней стоял бокал с пепси-колой, она жадно курила, зябко кутаясь в курточку, и то и дело бросала на кавказцев призывные взгляды. "Призывность" получалась плохо - в глазах Верунчика-Инги было больше тоски и понимания того, что все ее старания напрасны. Это не клиенты - это полный облом.
Я невольно пожалел Верунчика. Ее сутенер Афанасий заставлял девушку торчать, в ресторане с утра до ночи, хотя в "дневную смену" подцепить клиента шансов практически нет. Спрос на "ночных бабочек" начинается поздним вечером, да и то ближе к закрытию ресторана.
- Привет! - махнул я рукой.
Она кисло улыбнулась, кивнула. Знала, что я не из разряда клиентов.
Внезапно я понял, что одно дело - сидеть в одиночестве в зале ресторана и слушать чужие разговоры, но совсем другое - просто поболтать со знакомым человеком. Разрядиться в пустопорожнем разговоре, чтобы снять душевный дискомфорт, вызванный визитом Ремишевского, сейчас просто необходимо.
- Есть хочешь? - спросил я.
Она одарила меня все еще недовольным взглядом, но тут же расцвела в благодарной улыбке. - Ага!
Верунчик подхватилась из-за столика и быстренько перебралась ко мне.
- Ух ты! - обрадовано сказала она, усаживаясь в пластиковое кресло. - У тебя здесь тепло, солнышко греет, а я, дура, сидела в тени…
Появился официант. Валера. Что хорошего переняли у Запада в "Chicago", так то, что за завсегдатаями закрепляли конкретных официантов. Где бы я ни сел, меня обслуживал только Валера.
- Добрый день, - поздоровался он.
- Здравствуй, Валера. Значит, закусочку как всегда, но на двоих.
Валера кивнул.
- Салатики из свежих, надеюсь, грунтовых, овощей? - Я выразительно покосился на двух кавказцев.
- Да.
- Хорошо… Икорку красную, не на бутербродах, а просто так, в блюдечке.
- Масло отдельно? - уточнил Валера. - Да.
- А как же селедка в красном вине? - с некоторым сомнением спросил он. Мои вкусы он знал, и это блюдо практически всегда стояло на столе.
- Какие разговоры? Неси.
Валера неодобрительно покрутил головой, но кивнул.
Согласен с ним, селедка и красная икра - блюда несовместимые, но малосольная селедка, вымоченная в красном вине, имеет настолько специфический вкус, что это блюдо трудно отнести к рыбным.
- Может, тебе черную икру? - обратился я к Верунчику.
- Коньячку бы… - просительно протянула она, заглядывая мне в глаза.
- Обойдешься. Я - за рулем, а ты - на работе.
Валера сдержанно улыбнулся, но тут же спрятал улыбку.
- Грейпфрутовый сок, натуральный, а не напиток из него, - сказал я, покосился на Верунчика и спросил Валеру: - Что из горячего порекомендуешь?
- Шурпу из свежей баранины в горшочке, - теперь уже Валера кивнул в сторону кавказцев.
- Уговорил. Верунчику горячее - в первую очередь, а мне попозже.
Официант развернулся, чтобы уйти, ноя его остановил.
- Послушай, Валера, я часто слышу от тебя: свежее это, свежее то… Скажи честно: у вас что, никогда не готовят блюда из залежалых продуктов?
Валера расслабился, улыбнулся и, наклонившись ко мне, доверительно сказал:
- Случается, Артем. - В его глазах играли смешинки. - Но лично тебе я никогда такие блюда не-ре-ко-мен-ду-ю.
- Спасибо.
- Не за что. Валера развернулся и ушел. Нет, все-таки приятно быть завсегдатаем.
- Коньячку замерзшей женщине пожалел… - обиженно пробурчала Верунчик.
Я глянул на нее - скукожившуюся, до сих пор не отогревшуюся на солнце - и рассмеялся.
- Именно пожалел, но не коньяку, а тебя. Тебя от трех капель развозит - какой клиент клюнет на пьяную женщину? Мне, конечно, все равно - хоть упейся, но Афанасий за это тебе таких фингалов наставит, что никакой косметикой не замажешь.
Словно услышав свое имя, из зала на веранду выглянул сутенер Верунчика, чтобы проверить, с кем она сидит. Узнав меня, он помрачнел и быстро ретировался.
Правильно сделал, был прецедент, когда я в первый раз угощал Верунчика обедом. Обедали мы где-то около часа, затем я попрощался и собрался уходить. Тогда Афанасий и пристал ко мне, чтобы оплатил "простой", так сказать, в "работе". Ну, я и… В общем, с тех пор Афанасий обходит меня десятой дорогой.
Появился Валера с подносом и принялся выставлять на стол тарелки и судочки с закусками. Последним он поставил перед Верунчиком исходящий паром объемистый горшочек с шурпой.
- Приятного аппетита.
- Спасибо.
Валера с достоинством кивнул и удалился - знал, не люблю, когда за столом прислуживают. В России все-таки воспитывался, где тезис "все люди - братья" хоть и потускнел, но все еще в цене, а не в среде западных аристократов, для которых лакейство - само собой разумеющееся явление. Да и чего, в общем-то, прислуживать? Обычный обед, за исключением красной икры. Шиковать я себе не позволял, быть может, поэтому и заслужил у Валеры особое уважение.
Первым делом Верунчик охватила озябшими ладонями горшочек, заглянула внутрь.
- Ого! Здесь троим не съесть…
Я только улыбнулся, накладывая икру на гренок. Сливочное масло я не люблю и согласился на него только потому, что обедал не один.
Согрев руки, Верунчик взяла ложку, зачерпнула густое варево, попробовала.
- А неплохо! Хоть наемся… А то клиент сейчас такой пошел… Пирожным угостит - и в койку… Это чье блюдо? Кавказское?
- Нет. То ли казахское, то ли киргизское… А может, туркменское или узбекское… Точно не знаю. Короче, среднеазиатское.
Съев пару ложек, Верунчик согрелась, и тут-то язык у нее развязался. Как всегда, на фривольные темы.
- Слушай, Артем, - начала она, кокетливо стреляя глазками, - а ты, случайно, не "голубой"?
- С чего ты взяла? Что не первый раз угощаю, а в постель не тащу?
- Ага.
- А в простое бескорыстие не веришь?
- Да ну тебя! Придумал тоже… Слово такое в школе слышала, да что-то в жизни бескорыстных людей не видела.
"Бедная девочка, с твоей жизнью разве увидишь?" - подумал я с горечью. Хотя, по большому счету, в чем-то она права. Я в своей жизни тоже бескорыстных людей не встречал. Родители не в счет, их отношение к детям совсем по-другому называется.
- Считай, что сейчас видишь. Верунчик хихикнула.
- Ты мне только лапшу на уши не вешай, ладно? - сказала она.
- Почему лапшу? - пожал я плечами. Верунчик захихикала громче и погрозила пальцем.
- Хорошо. Допустим, я "голубой". Тогда объясни, с какой такой стати мне тебя обедом угощать?
- С какой? - все еще хихикая, переспросила Верунчик и изумленно запнулась. - А действительно, с какой? - Но тут же, применив женскую лотку, быстро нашлась: - Может, клиентов моих переманить хочешь!
От ее неожиданного умозаключения я поперхнулся соком, закашлялся, и она постучала меня по спине.
- Что, в точку попала?!
- Ух… - сипло выдавил я. - Если насчет ошеломления, то в самую что ни на есть… Огорошила… Ничего тебе больше объяснять не собираюсь, а то еще раз подавлюсь. Нормальный я мужик, веришь ты мне или не веришь. И на этом мы поставим точку.
Минуту Верунчику удалось помолчать, пока она намазывала гренок маслом, а затем накладывала толстый слой икры. Но стоило ей надкусить бутерброд, как ее снова прорвало. И все на ту же тему.
- А если ты нормальный мужик, то давай проверим. Со мной.
- Ишь, размечталась!
- Слабо? - попыталась подзадорить она.
- Можешь и так считать, - равнодушно пожал я плечами. - Ничего у нас с тобой не получится.
- Так ты импотент? - У Верунчика опять сработала женская логика. - Такой молодой, а уже… Жаль… В ракетных войсках служил? Или с рождения?
- Ни то ни другое. Я принципиально не приемлю секс за деньги.
- За деньги! - оскорбленно фыркнула Верунчик. - Принципиально, видите ли, он не приемлет! Да твой обед не менее сотни баксов стоит, а я всего полтинник в час беру… - Она окинула меня взглядом с головы до ног. Профессиональным взглядом, оценивающим. И неожиданно смягчилась. - Впрочем, если для тебя это столь принципиально, могу и бесплатно обслужить. Ради интереса. Или, как ты говоришь, бескорыстно. Попробую, что это такое, может, понравится?
Ломимо воли я рассмеялся.
- Мой обед не стоит и тридцати зеленых. Но не в деньгах дело. А в том, что ничего ты, глупенькая, не понимаешь. Я не приемлю секс в его голом, так сказать, виде: траханье ради траханья, физиологический акт как технологический процесс. Если между мной и женщиной не возникло взаимное влечение, или, говоря высокопарно, наши отношения не окутывает некий романтический флер, то незачем падать в кровать. Но такие отношения называются несколько иначе.
Верунчик смотрела на меня вовсе глаза. В расширенных черных зрачках читалось то ли изумление, то ли восхищение, то ли…
- Блядство - вот как это называется, - безапелляционно брякнула она. В свои юные годы Верунчик была прагматична до мозга костей.
- Все, закрыли тему! - раздраженно поморщился я. Тоже нашел, кому лекции о морали читать.
Но Верунчик на этом не успокоилась. Видимо, зацепили мои слова до крайней степени.
- Флер ему подавай… - бурчала она, не глядя на меня и усиленно налегая на шурпу. - Романтику… Экзотику… Это, надо понимать, чтоб у нее поперек была… И сама с тремя сиськами…
- Успокойся, - примирительно сказал я и положил ей ладонь на плечо.
- Да ну тебя!
Она стряхнула мою ладонь, отвернулась, смахнула с ресниц слезы.
- Честное слово, не хотел обидеть. Хочешь, коньячку закажу? А Афанасию морду набью и освобожу тебя на сегодня от работы?
Верунчик замерла в кресле, немного подумала.
- Нет, - рассудительно сказала она… - Не надо. Афоне сегодня деньги очень нужны, а кто меня защищать будет, если ты его выключишь, как в прошлый раз?
Она снова взяла ложку, доела шурпу, отодвинула горшочек в сторону.
- Вот, а говорила, что порция на троих, - хмыкнул я. - Пополнеть не боишься? Клиенты разбегутся.
- Калорий с клиентами знаешь сколько расходуется? - бесхитростно ответила она. - Говорят, что трахнуться один раз, это как вагон дров разгрузить. А у меня за смену иногда три-четыре таких вагона… Не до жиру, быть бы живу. - Она пододвинула к себе судочек с селедкой в винном соусе, попробовала. - Это что - селедка? Совсем непохожа…
И тут я понял, что полезного могу выведать у Верунчика.
- Слушай, Верунчик, а ты всех своих клиентов помнишь?
Она посмотрела на меня, как на дефективного. - Ты чего, смеешься? Еще у токаря поинтересуйся, все ли он болты и гайки помнит, которые за смену выточил.
- Что, совсем никого не помнишь?
- Нет, почему же… - Глаза у Верунчика подернулись томной поволокой, и она даже перестала есть. - Некоторых помню…