Улыбка у Гаранина красивая, очень уж она нравится женщинам, хотя мужскую половину это обстоятельство часто раздражает: "Чего это наш Мойша разлыбился?!" Втихаря, конечно, говорят, а то и по роже схлопотать недолго!
А, когда Сергей хохочет, открывается частокол крепких белых зубов, еще не тронутых бормашиной. Глядя на эту эмалированную плотину, можно с уверенностью сказать: при желании ими можно перекусить доску-сороковку.
Гаранин приехал в Арктику не для того, чтобы сторожить объекты, будь они хоть трижды нужные! Но мест в автобазе не оказалось, - "наведайтесь через месячишко, авось, небось и как-нибудь, как что, так сразу!"
Если бы Сергею сказали, что ему в жизни придется быть и охранником, точнее, стрелком военизированной охраны, он бы не поверил. За свою двадцатилетнюю деятельность "Трудовая книжка" Гаранина распухла от перемены мест, и в ней появился вкладыш. Но в графе "специальность" запись была одна - шофер.
Когда Гаранин предстал перед представительным мужчиной - начальником автобазы "Зеленый Мыс" Иваном Ивановичем Грудиным, тот только вздохнул:
- Шоферня будто взбесилась на материке, едут и едут! А работы у меня на всех нет. Штаты полные и прочные.
- Я подожду, - сказал Гаранин, - может в ближайшее время что проклюнется?
- Вряд ли, - вздохнул Грудин.
- Но у вас же все вербованные! Временно работают!
- Это ты точно подметил, - заглянул в "Трудовую книжку", - товарищ Серега Ефимович. Год работают - временно! Два - временно! Двадцать лет работают и тоже считают временно. Вот только на том свете спохватываются и начинают понимать, что от Колымы не убежишь! И у нас в автобазе тоже работают вре-ме-н-но… Наведывайтесь, через месячишко обещали подкинуть новые "Уралы", - буду тебя иметь в виду. А пока… Советую куда-нибудь пристроиться. Временно! Чтобы стаж не прерывать…
Гаранин подался в охрану. Охрана - единственное место в Черском и на Зеленом мысу, куда люди требовались постоянно. Не охрана, а перевалочный пункт…
Рот в щербатом не льстящем зеркале повторил изгиб губ, Гаранин показал язык анти-Гаранину и анти-Гаранин проделал тоже самое. Сергей расхохотался, нахлобучил шапку и вышел из будки.
Доски сторожевой будки "выстрелили" под ним: деревянный настил, поднятый над землей чуть ли не на десяток метров, перила, - двойные лестницы! - за долгую и суровую зиму промерзают так, что покряхтывают, как старики прокуренными насквозь легкими, и, отдавая морозные заряды, стреляют время от времени, и звуки, напоминающие одиночные винтовочные выстрелы, раздаются над застывшей рекой Колымой.
Сергей Гаранин в общем - то без осложнений вписался в охранную службу. И спать ночами ему не хотелось. Он даже не пытался "на минуточку" прикрыть глаза. И вовсе не от осознания момента, просто за полмесяца, что он торчит на этой вышке, он еще не акклиматизировался - все-таки между Крымом и этой частью Арктики восьмичасовая разница во времени!
Гаранин вдыхал свежий воздух, - нехватка кислорода все-таки ощущалась! - и думал: эти морозные минусы, случись они в Крыму, заставили бы скрючиться все живое, а здесь устрашающие полярные градусы были даже приятны, - к разгоряченному телу, сквозь мохнатый свитер, сквозь ватные штаны, полушубок и валенки с двойной подшитой подошвой, они пробраться не могли.
Сергей Гаранин, может быть, так и полночи простоял бы на морозе, пряча мокнувший нос в воротник полушубка, но ему было немножко жутковато вне будки - вокруг сплошная темь да посверкивание глаз невидимых зверушек. И хоть карабин обладает свойством успокаивать мужчин, но все же…
Сергею карабин пришлось держать только в армии, а поди ж ты, сразу нашел с ним общий язык - сказалась армейская выучка!
Гаранин улыбнулся, вспомнив, как молоденькая инструктор - младший лейтенант! - вывела его на стрельбы, измучив перед тем теорией. Устройство карабина она знала превосходно и добивалась того, чтобы все так знали.
Сергей давно перезабыл все эти "стебли, гребни с рукояткой", а устройство ревнагана - он не представлял себе, что существует такое оружие образца одна тысяча восемьсот давно прошедших лет! - даже не старался запомнить, чем страшно злил молоденькую инструкторшу, перед тем кокетничавшую с ним.
Стрельбище находилось в глубине тундры, закрытое со всех сторон лысыми сопками. Было здесь тихо и ветер, если он случался, не мог помешать прицельной стрельбе. Но мороз и здесь давал себя знать! Мерзли руки и курок под негнущимися пальцами почти не ощущался.
Из ревнагана Сергей стрелял впервые в жизни, но не промахнулся - выбил зачетные невеликие очки.
Но первой, - надо же показать, как держать правильную стойку! - стреляла инструктор. Три выстрела - и все пули, минуя мишень, затерялись в сопках.
Оправдываясь, младший лейтенант сказала:
- Давно не стреляла, а оружие, оно пристрелки требует и постоянной тренировки.
Верно, требует.
Потом стреляли тремя патронами из карабина. Инструктор не стала испытывать судьбу.
- А ну, Сергей…
- Ефимович, - подсказал Гаранин.
- Сергей Ефимович, покажете класс и по теории я вам поставлю отлично!
Гаранин и на сей раз не промахнулся: три выстрела - три попадания. И все три - " в грудь".
Младший лейтенант вздохнула:
- С мужчинами легче. А к нам все больше женщины идут. Старухи. За сороковник всем! Намучаешься с ними. Тренировались часто?
Гаранин улыбнулся, ответил уклончиво:
- Изредка.
- Тренировки все же сказываются, - одарила улыбкой младший лейтенант. - А мне редко приходиться стрелять. Не больше двух-трех раз в месяц.
- Ну, а я значительно чаще, - подумал и дипломатично соврал Гаранин, - а иногда и чаще того!
Знала бы инструктор, что после службы в Советской армии, Сергей Гаранин держал в руках только ложку с вилкой, а, если приходилось стрелять, то - сигарету. Это, когда курил!..
Раздался телефонный звонок, - это ночью-то! - и Гаранин, перемахивая сразу через две ступеньки, ворвался в будку. Схватил телефонную трубку.
- Стрелок Гаранин слушает! - вот она железная выучка младшего лейтенанта службы ВОХРа.
- Доброй ночи, стрелок Гаранин.
- Доброй ночи.
- Чего это ты, стрелок Гаранин, в разговоры не включаешься?
- Это в какие такие разговоры? Инструктор сказала, что…
- А ты бы пообещал ей… Ну, насчет картошки дров поджарить! И враз бы спеклась твоя инструктор. Слушай только нас, стрелок Гаранин! А наши разговоры - интимные. Или мы не единая семья!?..Мозги у тебя, стрелок Гаранин, обхезанные учебой и их не мешало бы провентилировать! Живо включайся в работу!..
И узнал Сергей Гаранин, что телефоны всех постов соединены между собою и, когда начальник караула на первом посту приподнимает все тумблеры, можно общаться между собою.
- Ты представился бы массам, стрелок Гаранин! - голос женский, ехидный. Сразу и не поймешь, кому он принадлежит: старухе или молодухе? - Ты бы, Серый, рассказал бы о себе, прояснил свои жизненные позиции.
- Что о себе рассказывать? - Сергей не любил знакомств по телефону, не видишь лица - не знаешь как себя вести. Еще ляпнешь не то! - Если кто заинтересуется моей персоной, советую обратиться в отдел кадров - там в анкете все о себе написал.
Нам до феньки твоя анкета. Мы на тебя свою сейчас заполним! Отвечай без утайки: холостой? - это уже другой женский голос зазвучал в трубке.
Гаранин не успевает ответить, отвечают за него. По-видимому, все стрельчихи вышли на связь!
- Нашла, Верка, о чем спрашивать! Конечно, холостой! Как улетят с материка, сразу холостыми становятся.
- А от Дуськи мужик ушел…пристроим стрелка Гаранина к Дуське?..
- Лучше - к Маньке! У нее сиськи богатые!..
- Что вы, девочки, кому нужна эта корова! Пристроим Серого к Бриджит Бардо! Бриджит замужем была девять раз, надо ее к четной юбилейной цифре подогнать.
- Но Бриджидиха не любит холостых!..
- Ну разболтались! - раздался властный голос начальницы караула. - Новый человек, а они сразу - женить!
Но хоть в голосе начальницы и ощущалась строгость, но напугать этот голос никого не мог.
- Так мы, товарищ начальник караула, кадры пытаемся к месту привязать. Он, если его не подженить, мигом лыжи навострит! Убежите от нас, дорогой товарищ Гаранин?
В трубке - сопение многих стрельчих. Все, охраняющие в эту минуту, объекты, жгуче интересна дальнейшая судьба Сергея Гаранина. Родственники сплошные!
- Я тут у вас временно, - ответил Сергей, - водителем обещали устроить.
В трубке - всеобщий вздох.
- Значит, только до зимника?
- Наверное, - неуверенно ответил Гаранин, - как только откроют зимнюю дорогу через тундру…Грудин, начальник автобазы, обещал пристроить.
- Ну, раз сам Грудин, то оно, конешно… Всегда так, только нам понравится мужчина… Но на Бриджидихе мы тебя все равно подженим!
- Согласен, - ответил Гаранин, - с меня бутыльброт!
Гаранин и сам был мастером подначек, но сейчас, под утро и под давлением в мочевом пузыре, не хотелось чесать языком, и он официально обратился к начальнику караула:
- Товарищ начальник! А спуститься вниз и походить по объекту можно?
- Разрешается! - ответила начальник. - По мере накопленной надобности.
И снова голос, окрашенный наивностью и скрытой иронии, посоветовал:
- Не надо спускаться: песец - зверь хищный, еще чего-нибудь дорогое для нас откусит… Там в углу ведерко стоит, в него и разряжайся. А утром вынесешь, - это товар по смене не передается…
Гаранин положил трубку. Спустился. Окропил белый снег желтыми точками, спугнув при этом, мышей. Поднялся по стонущей от мороза и стреляющей лестнице. А, когда под самое-самое утро поднял телефонную трубку, о нем уже не вспоминали. Шли самые что ни есть, обыкновенные толковища:
- Пятьдесят человек открытки получили на ковры.
- Большие ковры?
- На всю стену!
- Это хорошо, маленьких уже и девать некуда!
- Ой, девочки, а в "Овощи" привезли яблоки китайского происхождения. С запахом яблок! Сумка вся яблочнывм духом пропиталась.
- Дай сумку понюхать!
- Так она ж - дома!
- Сучка ты и скупердяйка! Сумку специально дома оставила! А я взяла вчера пару кило, так никакого запаха. Аж есть не хочется.
Гаранин решил подать голос, чтобы показать, что и он слушает, а то чего доброго, сморозят еще чего:
- Слыхал, запах от яблок будут продавать отдельно.
- А-а, новенький появился на проводе.
- Появился - не запылился!
- Молодец, Серега Гаранин, службу усваиваешь!
- Девочки! - вмешалась в разговор начальница караула. - Хватит болтать! Живо подметайте помещения, - скоро смена…
Сергей Гаранин положил трубку, взглянул в оконце, затянутое морозными узорами, но из него ничего не было видно. Приоткрыл дверь и вместе с клубами пара, ворвалось утро наступающего дня, - из-за лысых сопок показалось багровое солнце.
И ВНОВЬ - КУРИЛОВ
- Так на чём мы с тобою остановились, брат Максимайло, ах да, привирать я малость любил…А, если по-честному, то в пределах нормы. А Мюнхгауен - объясняется просто: в третьем классе моей тетрадкой по арифметике была книга " Приключения барона Мюнхгаузена" - всю долгую зиму я решал задачки между печатных строк этой книжки. Отсюда и кличка. Но я не только выводил в книжке цифири, но и читал её. Читал я, насколько себя помню, всегда. Даже тогда, когда пастушил. Великий грех совершал - читал!
- Грех?
- Пастухи выговаривали мне: "Хочешь читать - езжай в Черский. Оленевод должен читать оленьи следы, а не книги. По следам оленевод должен определить: голодные или сытые олени! Куда путь держат олешки-дикари!.. Книги приходилось читать тайком. Зато, брат, писал много!
Максим Кучаев обрадовался, словно обнаружил истоки куриловского мастерства - вот, оказывается откуда всё пошло!
- С чего начинал, коллега, - в Кучаеве проснулся журналист, - с маленьких рассказов, со стихов или сразу к крупному жанру потянуло?
Курилов расхохотался. До чего же красивым становится лицо, когда он так заразительно смеётся! И это румяное чудо природы прикидывается больным?..Или Семён на мне проигрывает жизнь своего будущего героя?
- К крупному жанру!? Отчёты я писал, как человек грамотный! В те годы отчётность была совершенно дикая! Какая-то неведомая бюрократическая машина требовала от полуграмотных оленеводов Колымы столько бессмысленной писанины, что диву даёшься.
- Бюрократии и сейчас навалом!
- Это ты верно подметил, Максим. Но вернёмся к нашим баранам, то бишь - к олешкам! Так вот, волк задрал оленя - составляется акт. Подробнейший акт.
- В общем, это правильно, - заметил Кучаев, - а ты бы хотел вообще без бумажек обходится? Социализм - это учёт,! - как заметил великий человек. Просто, Семён, в тебе всегда жил писатель, который сожалеет, что отчёты да акты в литературных журналах не напечатают и собрание сочинений из них не составишь!
- Однако, ты не прав: акт акту - рознь. Некоторые сами просятся в литературу. В большую! Акт составлялся так: указывалось, что у оленя имеется четыре ноги, одна шкура, две почки, одна печень, один язык…Если забивали сотню оленей, то в приёмном акте фиксировалось: четыреста ног, сто шкур, двести почек, сто языков…
- Абсурд!
- Не знаю, не знаю, что-то о таком течении в литературе я тогда не слыхал!
- Абсурду всегда есть место в литературе!
- Может ты и прав, коллега… Так вот, насчёт ног и языков! Олени-то ещё живёхонькие стоят на своих четырёх ногах, внутри их сердца, печени и почки жизнь перетирают, а тут…Боялись, а вдруг какой-нибудь чудак у живого оленя изымет сердце и когда всё стадо прибудет на место отстрела, одного сердца будет недоставать!?. Или - тридцати пяти ног!?.А если десяток олешек поменяет слепую кишку на зрячую!? Как это отразишь заранее в акте!?
- Действительно - как?
- А очень просто. При сдаче непосредственно, перед, прости господи, убиением, пишешь второй акт и прикрепляешь его скрепочкой к первому.
- Начинаю понимать, что я ничего не понимаю!
- То-то же! Это тебе не ананасы с рябчиками жевать, тут думать надо, Максим!..Олень, допустим, захромал в дороге и камус подпортился, так эта нога сразу становится третьесортной, другая, менее повреждённая - второго сорта, и лишь две идут первым!.. Из оборотной ведомости исключаешь вторые и третьи сортные ноги и в итоге пишешь акт: "Сто оленей. Триста восемьдеся три ноги…"…Да, я ещё забыл тебе сообщить, что прокушенные языки вообще вычёркивались из акта, будто их и в природе не существовало! На сто оленей иногда только пятьдесят языков приходилось!
- Так что ж ты, Семён Николаевич, не напишешь об этом!?
Курилов внимательно посмотрел на Кучаева, произнёс жёстко, как о давно решённом:
- Об этом напишешь ты, у меня другие задачи.
- Поэтому ты и затеял со мною этот разговор?
- Не только об этом. Скорее, вовсе не об этом веду с тобою ночные беседы, наберись терпения - поймёшь… Так на чём я остановился? Привычка у тебя, Максим, перебивать начальство! - усмехнулся Курилов.
- Есть такое.
- В пылу деловитости некоторые бригадиры даже в мелких актах умудрялись указывать даже место проишествия, дату, часы, минуты и… - не поверишь, Максим! - секунды.
- Зачем?
- Вот и я спрашивал - "зачем?" Отвечали: " А мы почём знаем! Нынче все так пишут!" Верно, все так писали, - указание же шло от полуграмотных партийных работников! - и я так писал. Понял главное: мой почерк - моё спасение, моя грамота - моя жизнь. Грамота и почерк делали меня более высоким в своих собственных глазах. Но высокое начальство плохо разбиралось в моём юкагирском или якутском языках, и я мал-по-малу, стал приобщаться к русскому.
Семён неожиданно расхохотался, вспомнив что-то весёлое.
- Что ты ржёшь, мой конь ретивый?
- Осёл приветливо спросил, - подхватил шутку Семён, - недавно в бумагах матери обнаружил акт о гибели больного взрослого оленя и одиннадцати истощённых телят, написанный мною по-русски - читать смешно! Общее количество поначалу указано цифрой "12", а потом та же цифра повторена прописью, но уже по схеме якутского языка "десять два"…А ведь бюрократизм, Максим, хорошая штука! Когда-нибудь, - мечтательно произнёс Курилов, - я напишу оду бюрократизму. Тому самому, который мы с тобой, Максимушка сейчас освистали.
- Ну, Сэмэн, за твоей мыслью не угонишься! Парадоксально!
- Ни каких парадоксов! Бюрократизм научил меня усидчивости, возне с тысячами бумажек, а это так необходимо, когда пишешь крупную историческую вещь! Считай, Максим, от эти бюрократических бумажек и берёт начало моя писательская работа. Бюрократия плюс почерк.
- У всех писателей - почерк барахлянский, - сказал Кучаев, - лично я пишу так, что через пару дней сам себя разобрать не могу.
И в мыслях не держал Кучаев, что через много, много лет он очутится в Израиле и, разбирая письма Семёна Курилова, написанные от руки юкагирским писателем, - да и свои каракули тоже! - перенесёт их на компьютер, стерилизующий все почерки.
- И у меня таким же становится. Но в молодые годы почерк у меня был мировой. Каллиграфический! И мой уникальный почерк требовал: стань писателем! Стань писателем! Стань!
Шутит или на полном серьёзе говорит Курилов - ничего нельзя прочесть на его беспристрастном лице.
- По снежной целине, - этот нестандартный белый лист ни в какую пишмашинку не вставишь! - я выводил буковка к буковке целые возвания. Лозунги писал разные.
- Широкой плакатной кистью?
- Тальником по снегу писал!..
Светилась настольная лампа на редакторском столе, освещая допитые коньячные бутылки, пепельницу, доверху наполненную серебристым пеплом и окурками, ломти хлеба и оленьей колбасы билибинского изготовления… За окном завывал ветер, напоминая Максиму, что за окном не просто мороз, а арктический мороз!..Постанывала лестница, ведущая на второй этаж, вдали выли собаки и по небу блуждала желтоватая луна.
Семён подошёл к окну и запел. Тихо, протяжно, тоскливо. Кучаев вслушивался в непонятные слова, пытаясь проникнуть за языковой барьер.
- О чём плачешь, Семён?
- Это хорошая песня, Максим. Она и по-русски поётся. Её перевёл мой тульский друг Саша Лаврик.
С горных круч, где льды сверкают,
На цветущие поляны
Мчатся волны Ярхаданы.
С горных круч, где льды сверкают.
Я сравнил бы облик милой не с холодной Ярхаданой
С тёплым солнцем над поляной
Я сравнил бы облик милый…
Кучаев знал: одну из трех дочерей Курилов назвал Ярхаданой. Три дочери - два цветка и жаворонок: Окся, Ярхадана и Чэнди. Мал-мал а-меньше! Как он только управляется с ними - матери-то нет!
Кучаев подумал: "Уместно ли спросить о жене?" Знал он о семейной жизни Семена Курилова немногое: бывшая жена - русская. Завербовалась на Север. Встретились. Полюбили друг друга. Полюбили ли? Поженились. Нажили троих детей. Разлюбила. Любила ли? Уехала на материк - мало кто из русских женщин выносит. испытание Севером. Тут уж должна быть большая любовь. Двухсторонняя. Но любви у этой пришлой женщины не было. Ни к мужу, ни к детям.