С минуту Он сидел, тупо уставившись в приборную доску, потом завел двигатель и, закрыв глаза, вслушивался, как он разогревается. Он надеялся, что еще не все проиграно и суеверно скрестил пальцы, в глубине души зная, что все напрасно.
Из осторожности они сделали крюк через Пискаревку и Гражданку. Даже в выборе пути Он боялся ошибиться и не поехал по набережной, как делал обычно - в центре бродили грабители, а за Черной речкой выскочил на трассу. В прежние времена здесь они покупали грибы и ягоды, потому что здесь все было дешевле, чем в городе. Правда, Он не помнил, этим ли путем они выбирались из города в первый раз.
Утро застало их в Выборге. Он специально поехал по знакомой трассе, чтобы запастись бензином. Здесь тоже была пустыня - великая, жуткая, к которой они еще не привыкли, - исход человечества. И вдруг понял, что им владеют старые-старые чувства, такие знакомые, привычные, словно Он заново переживал их. Он даже притормозил. Лысые покрышки никуда не годились. Машину повело юзом, и они почти уткнулись в ограду городского парка. Он оторвал взгляд от руля. Предопределенность, из которой никто не мог вырваться. Жалкие потуги мотылька в паутине. Словно все, что происходит, было лишь предысторией. Посмотрел направо, увидел крышу старого рынка, набережную, свинцовое море и невольно зажмурил глаза.
- Черта-с два… - пробормотал Он.
- Ты все еще боишься? - спросила она терпеливо, словно у больного.
Она думала, что Он разговаривает еще с кем-то. Она не понимала его тревоги.
- Нет, - ответил односложно Он.
- Ты все еще боишься… - заключила она.
Он не мог ей ничего рассказать. Она все равно бы не поверила. Лишний повод считать его слабым. Его чувства и так были обострены до предела.
- Ну что ты, - пожалела она, - мы начали новую жизнь…
Он не помнил, говорил ли она когда-то эти слова. Да это было и не важно. Прошлое кажется тайной, лихорадочно думал Он, но не из-за того, что в нем было лучше или хуже, а потому что нам хочется заново прожить его, но когда мы возвращаемся, оно становится мукой. Теперь Он понял Андреа. Надо было что-то изменить в последовательности событий, чтобы обоим жить в будущем, но Он не знал, как это сделать.
- Мне всегда было хорошо с тобой, - призналась она совсем некстати.
Тот, кто познает, вступает на горький путь, подумал Он обреченно.
Африканец радостно сунул морду между ними и завилял хвостом.
- И мне тоже… - ответил Он, словно эти слова были прощанием, и, чувствуя, как на него накатывает волна страха, вдруг увидел стоянку и тот самый злополучный "гранд-чироки" - джип с мощностью грузовика и просторным салоном, на котором они исколесили всю Италию. Надавил на акселератор, и они пронеслись мимо, и только на перекрестке, не смея оглянуться, перевел дыхание.
Он невольно ждал - что-то должно было произойти с этим пространством и небом, сосновым лесом и блестящей водой залива. Но ничего не случилось, и Он вжал педаль в пол еще сильнее, и даже подумал, что перехитрил, но кого, или что, не понял до того самого момента, когда из-за поворота вынырнул, как тень, злополучный "гранд-чироки", и прежде, чем перекресток озарила вспышка, Он увидел самого себя там, за стеклом другой машины, вцепившегося в руль, бледного, с перекошенным лицом. И его последней мыслью было: "Я умер", и очень-очень тихо: "Я умер…"
***
Они с Африканцем стояли на углу Рубинштейна в том месте, где Невский сужается до размеров игольного ушка. Наискосок виднелись кони Росси, набережная Фонтанки и дом с осыпающимися эркерами на фасаде. Он обнаружил, что лицо мокрое от слез, а на сердце тяжело и пусто. Это был не сон - слишком реалистично, чтобы не поверить. Благо хоть карабин оказался в руках. Он поправил ремень и в этот момент увидел в переулке знакомую пару: Молли и синего Трика.
- Привет! Привет! - кричал Трик, словно они были давними знакомыми.
- Мы здесь! Мы здесь! - Эйфорично подпрыгивала Молли.
Теперь его нельзя было ничем удивить, но они удивили почти родственным участием в его судьбе.
- Подожди нас! - просила Молли. - У нас райд-парри…
- Стой! - кричал Трик.
Он повернулся к ним спиной не из-за страха. Бросился прочь через Невский и тут же обнаружил, что делает это, как пьяный, - шатаясь от стены к стене. Африканец вприпрыжку несся следом, с удивлением косясь на него.
Они сразу нагнали их. Он приготовился к худшему - насколько было в его силах, но даже не смог перезарядить карабин. Стиснув зубы, повернулся к ним лицом. Африканец зарычал, шерсть на его загривке стала дыбом.
- Пойдем выпьем, - запыхавшись, предложил Трик, не рискуя приблизиться.
Его синее лицо в полоску излучало миролюбие.
- Милый, не бойся, - радостно уговаривала Молли, отдуваясь и подталкивая в зад своего дружка. Жеманно куталась в вульгарную лисью горжетку, подобранную на какой-то свалке.
- Я не пью конский пот, - ответил Он им с достоинством.
- Что же ты пьешь? - удивились они. - Жидкий кислород? Но ты ведь не из созвездия Пегаса.
С минуту Он соображал.
- Да хотя бы вот это, - ткнул пальцем в мутную витрину напротив.
На их лицах промелькнуло презрение ко всему варварскому. Но у него был правильный инстинкт к спасению - Он выбрал немировскую перцовку. Трик зря храбрился:
- Я и после трех рюмок, как стеклышко…
Его все еще мутило - весь мир, как через подзорную трубу. Хватило сил свернуть крышку и сделать два глотка. Прислушался, как алкоголь разбегается по жилам. А когда открыл глаза, обнаружил, что Трик и Молли завороженно смотрят на него.
- Чин-чин?.. - спросила "она" с опаской, забывая прикрыть рот.
Они были доверчивы, как все люди. Не скрывая превосходства знатока над дилетантами, отыскал под прилавком мутные стаканы и плеснул каждому на донышко. Чокаться они тоже не умели, а пили перцовку, как мозольную жидкость. Но Трику понравилось.
- Божественный нектар… - чмокая толстыми губами и оглядывая витрины, оторопело шептал он, - божественный нектар…
"Она" же, загадочно улыбаясь, достала сигарету. Он обратил внимание, что теперь "она" была брюнеткой с зелеными глазами.
- Последнее время мы промышляем старт-трэками и бустерами… - призналась "она".
- Это не заработок, - посетовал Трик. - Кому теперь нужен космический лом?
Даже сигарета у нее была не настоящая, а горела, как бикфордов шнур. Трик выбрал цветастую наклейку. Это была ошибка - вино давно превратилось в уксус.
- Возьми прозрачную… - посоветовал Он, допивая перцовку, которая вмиг привела его в чувства.
Но было поздно. После вина Трик пришел в возбуждение.
- Я хочу попробовать все-все! - Задался он целью.
Цветастые этикетки гипнотизировали его воображение. Главный порок человечества проснулся в нем в одно мгновение.
Молли мило выпятила челюсть. Должно быть, это означало доверительность. Для большей убедительности выставила и бюст.
- Многие люди боятся худшего, - очаровательно поведала "она", поигрывая лисьим хвостом. - А ты?..
Его не тронули ее хриплые нотки. По мне, так лучше б этого не было, чуть не сообщил Он ей.
"Она" сразу все поняла и призналась:
- Я много терпела… ты поможешь мне разбогатеть?..
Он едва не спросил, как? В голову ударил хмель. Он снова никого не боялся, хотелось куда-то идти и что-то делать. Он даже поймал себя на мысли, что "она" начинает ему нравиться.
Трика потянуло на откровение:
- Моя мама всегда говорила…
- Не ври, у тебя не было матери, - перебила Молли. - У нас нет матерей, - сообщила она с мрачной откровенностью.
Трик помешал ей предаваться воспоминаниям:
- Это у тебя не было, а у меня была!
- Откуда?
Ее тщательно накрашенные губы скривились в усмешке.
- Откуда-откуда… от верблюда!
- Он нормальный? - спросил Он у нее.
- Не в себе. Живет по космическим законам…
"Она" поняла его юмор буквально.
- Я уволен в запас по причинам, не подлежащим огласке! - заявил Трик.
- Он был каботажником, - пояснила "она" с презрением.
- Вот почему он не чесанный. - Понял Он.
Но Трик был явно простоват, чтобы почувствовать пренебрежение. Третью бутылку он выбрал с чешским ромом, карамельный запах которого сбил его с толка. Пить из горлышка ему тоже нравилось.
- Почетно освободился от службы… - сообщил он задумчиво, с изумлением разглядывая опорожненную бутылку. Покачнулся и рухнул на пол с мокрыми штанами. Полы зеленой шубы разлетелись в стороны.
"Она" брезгливо потрогала его туфелькой.
- Никогда не видела его таким. Ну что, поможешь?
- Помогу, - беспечно согласился Он, и Африканец снова с укором взглянул на него.
- Ну тогда идем? - протянула руку. - Будешь моим мачо.
"Она" действовала, как любая другая женщина, и Он стал привыкать к ней.
- Идем, - позвал Он Африканца, который прекрасно понимал язык жестов и не одобрял хозяина.
В этот момент что-то ухнуло, и дома зашатались так, что посыпались стекла. Завыли сирены. Вначале на Литейном, в районе Владимирской, потом на площади Восстания.
- Сигнал тревоги! - крикнула "она". - Когда слышишь такие звуки, надо бежать в другую сторону.
Они выскочили из винного магазина. Но побежали за всеми следом. Уже мелькали - спереди и сзади - торопились, как на пожар, изо всех подворотен и дверей - с ведрами, лопатами и баграми. Все-все - в одну сторону. В воздухе висела пыль. И где-то перед Литейным присоединились к усердно работающей толпе, которая собирала разбрызганные фиолетовые "лепешки" и разгребала на площади студенистую, колышущуюся, как студень, массу, пахнущую сырой печенью. Разгребала и растаскивала с такой поспешностью, словно в этом крылся залог жизни. В толпе среди взрослых мелькали старообразные дети. Потом спрошу у Молли, подумал Он.
- Ну что же ты! - крикнула "она" ему, растаптывая "лепешку", - ну что же!..
Он тоже стал топтать ближайшую из "лепешек", которая, как на дрожжах, пенилась и росла - зрела. Но Он не дал ей созреть, безжалостно размазал по асфальту и щелям между камней. Африканец усердно помогал, крутясь под ногами. Потом Он принялся за другую "лепешку". А когда бросил взгляд в сторону, оказалось, что стоит, со всех сторон окруженный этой фиолетовой массой, которая растекается, как блин на сковородке. Ему удалось перескочить на тротуар. А усевшийся было Африканец вдруг подскочил, огрызнулся на свой зад, и они вдвоем принялись за крохотную щупальцу, выползающую из-под двери магазина. Вдруг из ближайшего двора вывалился огромный, пузырящийся фиолетовый язык и в одно мгновение отвоевал сотню метров улицы и заставил толпу отступить. В следующие полчаса язык был дружно ликвидирован.
Он старался не глядеть в сторону вздымающейся, шевелящейся фиолетовой массы, откуда периодически изливались потоки пенящейся жидкости, густеющей по мере продвижения вниз.
В этот момент со стороны Шпалерной из переулка выскочила машина, резко затормозила, и из нее стали выпрыгивать люди с лопатами, тяпками и граблями, и кто-то крикнул:
- Получай инструменты!
Он тоже подбежал, и ему сунули "грабарку". Силы были явно неравными, потому что, когда Он в очередной раз нагрузил чью-то тачку и выпрямился, чтобы стереть пот, оказалось, что стоит уже не в середине квартала, а почти в самом его начале, напротив здания в стиле Гиллида, откуда начинал вместе со всеми. На набережной творилось нечто невообразимое. Он увидел, что фиолетовая масса, стала ярко-красного цвета и приобрела форму бутона. Потом кто-то крикнул:
- Поберегись!
Толпа шарахнулась в стороны. Бутон раскрылся.
- Бежим!? - предложил какой-то "аршин", но застыл, как загипнотизированный.
Он словно уже понял, что произойдет. Внутри бутона что-то шевелилось. Потом раздался звук болотного выдоха, пахнуло сырым мясом. Бутон раскрылся, и длинный "язык", вынырнувший изнутри стремительно, как змея, скользнув по склону, описав дугу над толпой, сорвал крышу с ближайшего дома, и все побежали. Он тоже побежал, а когда оглянулся, язык уже убирался в бутон, а в его объятьях барахтались и кричали люди. И тогда Он вспомнил о своем карабине. Сорвал с плеча, прицелился и с колена два раза выстрелил в основание бутона и сразу понял, что дело это, в общем-то, бессмысленное, потому что бутон был настолько массивным, что эти выстрелы были для него, как для слона дробинка. Тогда Он подождал, когда "язык" высунется снова, всадил в него оставшиеся в обойме три патрона. И понял, что попал, потому что "язык" спрятался внутрь, а рядом радостно и самозабвенно закричали, показывая куда-то вверх. Он поднял голову и увидел пару вертолетов, заходящих со стороны Дворцовой площади. Еще не долетев до поворота реки, первый выпустил из брюха оранжевую струю, и все заулюлюкали, обрадовались. Потом и второй залил бутон и всю фиолетовую массу этой оранжевой жидкостью. Бутон на глазах съежился, стал чернеть, как трава на морозе, а фиолетовая масса вокруг него стала оседлать и крошиться.
- Вот тебе и протос! - сказал кто-то облегченно.
Он оглянулся на уже знакомого "аршина", который с серьезным видом охлаждался порцией жидкого кислорода и как-то одобрительно и дружески поглядывал на него. И словно очнулся: толпа устало и радостно гудела, разбредаясь по подвалам. С машин раздавали конский напиток и розовые таблетки. Африканцу в виде исключения достался брикет сушеного мяса.
- Повезло нам, - рассуждал все тот же "аршин", - упади он не в воду, легли бы мы здесь все костьми. А ты кто?
- Он пришедший из Зоны! - гордо заявила Молли.
Толпа, редея, запела на четыре такта, не понимая смысла: "На улице Шпалерной стоит веселый дом, войдешь туда ребенком, а выйдешь стариком…"
- То-то я смотрю… - начал было "аршин", туго соображая.
Но Молли вдруг ревниво взяла его под руку:
- Идем ко мне, что ли?!
И потащила прочь от изумленного "аршина", счищая на ходу с юбки остатки фиолетовой слизи.
"Она" повела его в Михайловский сад перед Русским музеем, где жила в черном вагончике в форме рубки подводной лодки - с тремя окнами, обведенными белой краской. Он помнил, - когда выпадало жаркое лето, они с женой загорали здесь на лужайках среди такой же праздной публики. Последнее лето было особенно жарким, и трава в центре пожелтела. Когда живешь очень долго, думал Он, то помнишь слишком многое, и поэтому настоящее для тебя не существует.
Внутри была комната "ребенка цвета розы", стилизованная под "хиппи 1969 года", а на стенах - рисунки в традициях японской ориентальной каллиграфии.
- Что мы будем есть?
Отвлекла его от воспоминаний. Болтала, беспечно, как ребенок. Ее рассуждения были сложны, как китайская математика: об одиночестве и безысходности существования. Оказывается, они были несчастны и там, в своем космосе, и всех, буквально всех, замучила ностальгия. "Она" не знала предыстории человечества, а просто рефлексировала:
- Мы жили в трубах, как муравьи… С тех пор я не люблю больших помещений… Мы не имели много пространства… Мы умели мало есть… Я тебе надоела?.. - "Она" высунулась, потому что Он долго молчал.
Он ответил: "Нет".
И спросил:
- Зачем ты вернулась?
- На… - "она" сунула ему что-то в руку. - Не спрашивай, все равно не знаю. Думаю, от неустроенности. Все-все страшно надоело.
- Что это? - спросил Он, решив, что она делится с ним розовыми таблетками.
- "Синапс", - "она" стыдливо переодевалась за ширмой.
- Что? - удивился Он.
- Глушитель мыслей. Правда, с маленьким радиусом. Наденешь на шею и можешь забыть о ком угодно, словно у тебя свой угол.
- Он мне не нужен, - пояснил Он, понимая, как "она" великодушна.
- Почему? - "она" с любопытством смотрела на него.
- Не знаю, - Он пожал плечами, - я нормальный человек.
- У меня так не бывает, - призналась "она", - если я о чем-то думаю, то думаю вечно. Но болтовню Трика можно не слышать, правда ведь?
- Так ты угадываешь мысли? - Он был удивлен не меньше, чем когда на город упал протос.
- Без глушителя жить нельзя, - произнесла "она" скороговоркой, - можно сойти с ума. Нам их вживляют. - И вышла: теперь "она" была не "она", а женщина в строгом деловом костюме. Однако все та же горжетка, траченная молью, красовалась на ее плечах. Всклокоченная прическа черного цвета сменилась рыжими вихрами, уложенными в кольца. Даже выражение лица поменялось, словно "она" нацепила маску. Он уже не удивлялся ее метаморфозам.
- Будем есть, - сообщила "она", запивая розовую таблетку и заметно веселея.
- Зачем вы это глотаете? - спросил Он.
- Я уже привыкла, - ответила "она" беспечно, - так положено, без таблеток жизнь кажется очень сложной…
И питались они какой-то дрожжевой массой - безвкусной, как пробка. Он сумел проглотить одну ложку. Даже Африканец предпочел понюхать свой хвост. "Она" нисколько не смутилась:
- Все остальное - пища для мертвецов…
На большее ее не хватило. Он даже подумал, что у нее короткий ум, но потом вспомнил о ее просьбе разбогатеть.
- Я приготовлю настоящую отбивную, - пообещал Он ей и Африканцу.
Они покинули вагончик, похожий на рубку подводной лодки. Старые деревья, как и на всех других развалинах, торчали и сквозь стены, и сквозь осевшие крыши домов. Разноцветные купола Спаса-на-Крови едва виднелись в густой листве.
На Трика они наткнулись в магазине на Невском, где он примеривал новые брюки.
- Вы бросили меня! - заявил он, не попадая ногой в штанину.
- Дыши в другую сторону, - посоветовал Он ему, роясь в куче одежды.
А Молли злорадно произнесла:
- Пить надо меньше!
- У меня есть план… - многозначительно поведал Трик.
- Как лучше напиться? - ехидно спросила Молли.
- Ты нечего не понимаешь, - заверил он ее, подмигнув ему с намеком на мужскую солидарность и с тайными помыслами о божественных свойствах местного алкоголя. - Идем к моему псевдо-дяде.
- Он дорого возьмет, - возразила "она".
- У него постоянный процент, - заверил Трик нетерпеливо.
- Твой псевдо-дядя алчный старик!
Они заспорили с горячностью южных народов. "Она" почему-то апеллировала к его мнению и твердила, поглядывая: "Так нельзя! Так нельзя, надо быть умнее!"
И еще:
- Просто ты бесишься оттого, что другие живут лучше…
Этот древний земной аргумент удивил его больше всего. Выходит, подумал Он, они не совсем пропащие, и выбрал себе черные джинсы и пояс с массивной пряжкой.
Когда они вышли из магазина, солнце присело над горизонтом, и дома, и набережная, и река были залиты теплым, желтым светом. Пухлые, кучевые облака - снизу темные, а сверху цвета горчичного меда, плыли в сторону залива. Ангел на Петропавловке цеплялся за их подбрюшье и указывал вдаль. Африканец поливал розовый гранит набережной и гонял местных кошек. Он был столь красив и мужественен, что из подвальных окон на него заглядывались прекрасные суперманиалки.