По ту сторону уже обыскивали заключенных, и пангины действовали своими штырями виртуозней зубочисток.
Но Он успел потереть записку о пол и, не привлекая внимания, спихнул ее через сетку на этаж ниже. Потом внизу прибежит такой же Джо, слизнет ее своей штуковиной, и никто не докопается, как они держали связь. А если и докопаются, то это будет неважно, - по крайней мере, для всех них, даже если их поймают, потому что исход такого мероприятия, как побег, всегда один - смерть.
Еще привычные полчаса. Привычные, если бы не Мексиканец, от страха вращающий белками, и Хуго-немец вдруг успокоившийся и уснувший, как лошадь, стоя. Он наступил ему на пятку, чтобы он проснулся, и дернул Мексиканца за цепь, чтобы перестал дрожать, как осиновый лист. Не хватало засыпаться в самом начале. У Мексиканца слишком ответственная роль, чтобы сейчас свалять дурака - пангины не любят шуток.
Пангины, желтолицые - даже здесь под землей, скуластые, с невозмутимыми азиатскими лицами и налетом сладострастия. Форма висит на них, как с чужого плеча. Злопамятны и ухватисты, но ключ, спрятанный под кожей на ноге, вряд ли найдут. Один упирается короткой заостренной дубинкой в поясницу, другой бегло ощупывают, словно обезьянка, детскими ручками. Толчок посильнее - следующий.
Пронесло. Похоже, Джо, и правда, друг Пайса, подумал Он.
В столовую они вошли раскованными. На ужин стакан кофейного напитка, сандвич с соевой пастой, иллирийские улитки, политые горчичным соусом, и кусок пластилинового эрзац-хлеба, похожего на асфальт.
Когда Он был готов двинуться с подносом к своим, из толпы уголовников тенью вынырнул Бар-Кохба и положил руку на плечо.
Поговаривают, что он попался на том, что продавал беженцам конфискованные таможней консервы и однажды возомнил себя таким всемогущим, что презрел подельщиков. Поговаривают также, что прежде чем его спустили под землю, он кое с кем из них успел разделаться.
- Я все знаю… - шепотом произнес он, нагло упираясь взглядом. - Капитан, возьми меня с собой…
Лицо у Бар-Кохба жесткое, в оспинах, словно по нему прошлись напильником или выстрелили пекапсином в упор, узкое, острое, как лезвие ножа, и похож он больше на червя, но пользовался у пангинов странным послаблением - носил длинные сальные волосы. За ним и его дружками числилось несколько темных дел, и держали их обособленно в отдельной камере, а на работу водили исключительно по кухонным нарядам.
- Если с моим другом что-то произошло, ты же знаешь?.. - сказал Он и подумал, Господи, ну почему я такой смелый?
- Не волнуйся… - произнес Бар-Кохба. - Иногда мусорщик тоже на что-то годится…
- Он выпросил у меня жвачку, - произнес Он равнодушно, наблюдая, как капли воды поблескивают в лучах прожекторов и подхватываются вентиляторами над ржавой арматурой, чтобы осесть на стены. Ему не было никакого дела до этого негра.
- Зря, - сказал Бар-Кохба. - Один раз ему уже заплатили…
Но ясно было, что ему наплевать на уборщика так же, как и всем остальным на заводах Мангун-Кале.
Клешня на плече неотрывно преследовала до лотка с хлебом.
- Убери лапу! - сказал Он.
Бар-Кохба промедлил.
Сейчас я его ударю, подумал Он, чувствуя, как начинает звенеть в голове, и Пайс будет ждать меня вечность, потому что Пайс есть Пайс, потому что предан, как собака, и один ни за что не пойдет в побег.
- Ничего, - ответил Бар-Кохба, - мне в отличие от тебя, спешить некуда. Ты же знаешь!? - Но лапу убрал.
Единственное, чего им обоим не хотелось - это привлекать внимания охраны.
- Я даже знаю тебя больше, чем себя! - веско произнес Он и посмотрел в холодные глаза Бар-Кохба.
Ничего в них не было хорошего - ни человечности, ни понимания, жесткость одна, холодный расчет и дремавшее звериное бешенство.
Пусть… пусть… идет, решил Он.
- Не будем ссориться, - зловеще возразил Бар-Кохба, яростно скребя под мышкой. - От этого никто не выиграет…
Бил он без предупреждения одним и тем же приемом - словно бы потягиваясь, вдруг наносил страшный режущий удар в шею или поперек лица, норовя попасть в глаза, или в сустав плеча, под ключицу, норовя отрубить руку, и Он знал, что в правом рукаве на веревке у него спрятан длинный, узкий стилет, который пангины намеренно не замечают.
- Боюсь, что косматый начальник узнает о твоих планах раньше, чем ты их осуществишь, - зловеще предупредил Бар-Кохба.
- Плохо! - заметил Он, играя желваками. - Очень плохо! Я даже не знаю, что делать?! Предательства твои дружки не простят.
- Солнышко бы увидеть, - мечтательно произнес Бар-Кохба, - а потом умереть, - и вырвал из-под мышки клеща-кожереза.
- У меня нет лишнего места, - ответил Он, потому что не верил Бар-Кохбе ни на грош, не тот он был человек, которому можно было верить.
- Где толпа, там и еще один. Ну?
Есть сотни приемов избавиться от непрошеного попутчика еще здесь, в боксе. Можно ненароком получить удар заточенной ложкой под лопатку или быть удавленным в тот момент, когда вся масса заключенных по команде придет в движение, или внезапно поскользнуться и разбить голову об угол лавки, тебя могут заставить проглотить горсть извести и металлических опилок или убить одним из тех таинственных способов - даже для самих исполнителей, над котором потом петралоны будут только ломать голову. Можно придумать множество хитростей, можно, но только не накануне побега. И поэтому Он ответил:
- Ладно, будь поблизости…
- Смотри, не выкинь какой-нибудь шутки.
- Не суетись и не зевай.
- За мной не заржавеет, ты же знаешь…
Катись ты! подумал Он и пошел к своим.
- Что он от тебя хотел? - Скосился на него Поп, когда Он сел рядом.
Поговаривают, что среди пангинов есть специалист, читающий по губам.
- Джо… - ответил Он, - просто Джо…
Они уже ничего не могли поделать. Дело вертелось само по себе. И разбираться с кем-либо у них просто не было времени. Ясно было, что уборщик заработал дважды, а это было нарушением негласного кодекса заводов горы Мангун-Кале, но наказать хитреца негра они просто не успели бы.
- Все, хана, - не разжимая губ, заговорщически шепнул Толстяк-Мексиканец, - третья смена тю-тю. - И сделал жест, устремленный к невидимому потолку. А затем громко: - Обещали овощей и настоящего мяса. - Это уже предназначалось другим ушам - тем, кто расселся за соседними столами, и фискалу Клипсе.
- Я-я давно уже… - воодушевленно произнес Клипса, и с его губ как всегда полетела слюна.
- Стаканчик саке бы… - сказал Ван-Вэй и выразительно покрутил сплющенным носом.
Костяшки кулаков у него были разбиты и превратились в безобразные мозоли, а единственное ухо выглядело так, словно над ним экспериментировала толпа пангинов.
- Я бы и от шнапса не отказался. - Хуго-немец демонстративно сплюнул и стал насвистывать бравурный марш сквозь дырку на месте переднего зуба.
- Благодарите его… - Мексиканец показывал пальцем на Клипсу.
Он входил в роль. Даже через пять месяцев пребывания под землей он остался таким же шоколадным и блестящим, как свежий батончик
- Известные фокусы, - подтвердил Хуго. - Тары только нет.
Клипса соображал туго, только вертел головой:
- Я-я-я… не-не-не… пью вина…
- Ша! - Поп-викарий даже постучал ложкой по краю тарелки. Тоже спектакль. - Ша!
Разговоры о еде и женщинах если не поощрялись, то и не пресекались - на усмотрение охраны. Но вот за все остальное можно было загреметь в третий блок, а оттуда? Как повезет. Могут и в пусковую шахту на залив, - а это верная смерть через десяток смен, потому что работа выполнялась даже без респираторов. А могут сразу здесь же, отстегнув ошейник, вывести в коридор и ткнуть штырем под ребро.
- Я в предвкушении, - прошептал, закрываясь рукой, Поп и прикрыл глаза нежными, как у курицы, веками. - Нервы мои… нервы… - тряпки!
Хуго успокоился и уткнулся в тарелку, а Мексиканец наконец проглотил свою порцию улиток и выразительно посмотрел на Клипсу по кличке Мясо. Иногда он его защищал от товарищей по бригаде, потому что был самым доверчивым и спокойным.
- Хо-хо-хочешь, я тебе морковку принесу? - осторожно спросил Клипса, подобострастно заглядывая в глаза, - завтра утром, или даже яблоко, оттуда… - Он осторожно показал пальцем наверх и жалко улыбнулся.
За яблоко или иной фрукт можно было купить жизнь любого из них, и они всегда помнили об этом.
- А мне? - спросил Хуго. - Чем я хуже?!
- И я бы не отказался, - вежливо напомнил о себе Ван-Вэй и улыбнулся всем остальным, так что если кто-то и наблюдал за ними, то со стороны это выглядело невинным трепом.
- Потом принесет… всем нам, - многозначительно заметил Поп. - После…
И Он понял, что Поп не хочет шума и думает только о поверхности.
Насчет поверхности они практически не знали ничего, а только слышали то, что происходило наверху, от новичков и из разговоров, которые иногда вспыхивали в столовой. Даже обо всем остальном ходили самые противоречивые легенды: от зеленых марсианах на паучьих ножках и страшноголовых, до ледяных застывших пустынь.
"Не верю я всему этому, - говорил Поп. - Какая, к дьяволу, оккупация, кому мы нужны. Треп Совета Спасения, чтобы сидели тихо, как мыши, до поры до времени, а потом, "жик…", как коров на бойне. - И проводил большим пальцем по горлу". Действовало это неотразимо: болтун Мексиканец затыкался и еще неистовее молился, безобидный изветчик - Клипса по кличке Мясо, начинал тихо проливать слезы, Ван-Вэй осуждающе качал головой и шептал: "Еще чего… еще чего… похуже Лун-бо…*" (* Водяной дух.), даже Хуго-немец из Ганновера работал вяло, хотя уж он-то повидал больше любого их них, потому что был кадровым сержантом, хотя и разжалованным, и на прусских равнинах, залитых силиконом, ловил неизвестно кого и дрался непонятно с кем, пока в один прекрасный день кто-то из начальства не решил, что на военных заводах Мангун-Кале он принесет больше пользы.
Правда, в последнее время пронесся слух, будто наверху никого не ловят. Даже по новичкам видно. Не то чтобы не могут, а просто будто бы всех переловили. А может, там что-нибудь случилось? Недавно в бригаду то ли малайца, то ли мальдивца подкинули, совершенно языка не знал. Протянул четыре смены и умер с непривычки. Так ничего и не успел рассказать. Воздух не тот, что ли? Пространство замкнутое? Одни ржавые балки пересекаются под невидимым куполом. И уйти по ним тоже нельзя. Об этом специально объявляют и показывают. Задерут прожектор - и на тебе, над головой глыбы висят, подпертые железом. Не верили. Лазили тайком. Возвращались усталые и ошалевшие. Шептались, что, вроде бы, уйти все же можно, но страшно, жутко, да и без веревок не переберешься через чего-то там. Прыгать надо, да еще в полной темноте. Мечтали расковаться, да с помощью этих цепей и уйти. Паклю на факелы собирали. Если бы не Последняя Транспортировка, пускай даже в грузовом отсеке, даже с запредельными перегрузками. Так и говорили, и думали с большой буквы - Последняя Транспортировка, как последняя надежда. Так и обещали - одна ракета, ребятки, ваша. Так что ведите себя тихо и делайте, что вам положено. Нам ведь и там работяги нужны. Только последний уборщик знает, что в ракете от силы человек восемьдесят поместятся и рассчитывать не на что, разве что протянешь ноги прямо в цехе и тебя выволокут, зацепив крюками, а тюремный доктор прикажет вскрыть яремную вену, чтобы, не дай бог, ты не уполз неведомыми коридорами и трещинами наверх.
- Скоро у нас у всех будет все, что душе угодно… - похвастался Клипса по кличке Мясо и многозначительно замолчал.
- Дай лучше сигарету, - покосившись на Бригадира, и как обычно робко с Клипсой, попросил Ван-Вэй.
- Врешь, - тихо процедил Хуго-немец из Ганновера Клипсе. - Скажи, что ты врешь.
- Отпустят нас, - заверил его Мясо, - вывезут и отпустят! Ей богу!
Этого еще не хватало, подумал Он, ибо такая новость в корне меняло дело и люди теперь будут думать о чем угодно, но только не о побеге. Нельзя было верить Клипсе, нельзя. Это Он знал точно.
- Бобов хочу, жаркое и авокадо, - напомнил Кенто-Мексиканец для отвлечения. - Святая мадонна… - И поцеловал ноготь большого пальца: - "…воздастся нищим…"
- Точно, правда… - Оглядываясь, зашлепал губами Клипса по кличке Мясо, - сам от Клямке слышал… Ей богу…
Рад был услужить. Он почти не скрывает своего пристрастия доносить. Но иногда и бригаде перепадало от щедрот охраны.
- Клямке? - переспросил Поп. - Что-то не верится…
- Точно! - доверительно наклонился к нему Клипса. - Точно!..
Поп невольно отстранился и поморщился. Клямке - это дело серьезное. Это почти точно так же верно, как и регулярная побудка через каждые десять часов.
Клямке - это бог, царь, судья.
Клямке - это главный смотритель на кухне. Главнее только петралоны, это все знают, ну, может быть, еще Совет Спасения, которого никто никогда не видел.
Поп посмотрел на него, и они встретились взглядами. Он покачал головой:
- Следи за ним, - одними губами прошептал Он и показал глазами на стол Бар-Кохбы.
Они давно научились понимать друг друга по жестам. Он еще подумал, что Сержант тоже ненадежен - слишком много в нем злости и цинизма.
- Врешь ты все! - Хуго-немец никак не обращал внимания на Попа. - Пуска двадцать три смены не было!
- А сегодня будет, - упрямо заявил Клипса по кличке Мясо, - Клямке…
- Плевать я хотел на твоего Клямке!
- Вот это ты ему и скажешь, - наставил на него палец Бригадир, - скажешь, а потом нам расскажешь!
- Ну и спрошу, - заерепенился Хуго-немец и засмеялся в лицо Клипсе по кличке Мясо, - уж он-то мне все расскажет, все!
- Ничего ты не понимаешь, - добродушно возразил Кенто-Мексиканец, - они старым способом запустили…
- Конечно, старым, - вмешался Ван-Вэй, - как еще? - И заткнулся, потому что чуть-чуть сторонился Сержанта на свой азиатский манер - до поры до времени, и еще потому что китайцы слишком почтительный народ, когда они соблюдают Основы Трех уз*. (* Три главных вида отношений между людьми по правилам конфуцианской морали.)
- Ну да, - вроде бы согласился Хуго-немец, - потащат за двадцать миль, в Байдарские ворота, чтобы закинуть третью смену на Луну!
- Клямке не врет, - брызгая слюной от натуги, зашептал Клипса-Мясо и покрутил мордой цвета свежёванной говядины.
Он всегда встревал в разговоры, а по ночам таскался к пангинам и доносил на всех.
- Заткнитесь! - предупредил Поп.
Между столами прошел пангин. Сапоги на нем походили на кукольные, но "стек-зубочистка", которым он похлопывал себя по ноге, был самый настоящий, заточенный на станке в мастерской.
- Значит, третьей смене хана… - риторически заметил Он, когда пангин прошел.
- Откуда ты-ты-ты… знаешь? - спросил Мясо.
- Сорока на хвосте принесла.
- Кто такой сорока? - уточнил на всякий случай Мясо.
Хуго-немец засмеялся:
- Друг из пятого котла…
- Сорока? - Клипса-Мясо обиделся. - Первый раз такую кличку слышу.
- Ты слишком мал и слишком глуп, - наставительно сказал Хуго-немец, - а Клямке из тебя делает осведомителя. Что ты ему о нас рассказываешь?
Хуго-немец из Ганновера единственный, кто безнаказанно мог дразнить Клипсу.
Мясо, бесконечно-глупый Мясо, в крайней стадии отупения, отвислые жирные губы, руки с прогнутыми, оттопыренными пальцами, ничтожество, ходячий манекен, холуй с пангинами и тряпка со Сципионом, который его вряд ли даже замечает. Мясо, который даже толком не может объяснить, откуда он родом и как здесь оказался.
- Как бы у твоей пассии не нашелся другой любовник, - медленно и зловеще, как только один он умел в бригаде, произнес Хуго.
Но сегодня у Мяса ответственная роль, и его надо беречь.
- Хватит! - оборвал их Поп-викарий. - Хватит молоть. Мясо ты ведь наш?
- Я пошутил… - произнес Хуго, ухмыляясь, - но…
- А чего я? А чего?! - затравленно огрызнулся Мясо. - Я ничего плохого не сделал…
Глаза у него всегда пустые и глупые, как у вяленого леща, а лицо рыхлое, как у скопца.
- Все! - сказал Бригадир. - Тему закрыли! Все знают, что Клипса наш парень. - И подмигнул остальным: - Правда, ведь, Клипса?
- К-кк-конечно… - Кивнул Клипса, и с его губ полетела слюна. - Я, как все… Я не подведу…
- Конечно, не подведешь, - произнес Хуго-немец и хлопнул его по плечу. - Только попробуй!
Снова раздался свисток - на этот раз главного викария. Все встали и выстроились к дверям.
По плану - Он за Хуго.
За прутьями в глубине бокового коридора в черном уже стояли петралоны и сам генерал-викарий - Сципион-Квазимода, похожий на гориллу с тяжелым черепом и руками, смахивающими на грабли, - громоздился, как валун на дороге. Стриженый затылок обработан специальной мазью против клещей-кожерезов. Кого-то он ему все время напоминал, но Он никак не мог вспомнить, где они встречались, - год, два назад, разве сообразишь.
- Все, как договорились?! - напомнил Поп.
Прекрасный Поп! Прекрасный образец для подражания, только один он уловил, как Хуго-немец незаметно подмигнул мелькнувшему в соседней шеренге Бар-Кохбе. Подметил и намотал на ус.
- Боже, дай мне силы совершить задуманное, ведь я не могу изменить мир! - Услышал Он слова Кенто-Мексиканца.
Впереди проверяли Ван-Вэйя. У него отстреляно ухо, и от этого его голова с жесткими черными волосами, торчащими во все стороны, кажется несимметричный. Потом идут Мексиканец и - Клипса-Мясо, толстый до неприличия, колышущийся, как студень. Даже Мексиканец по сравнению с ним выглядит юношей. Мясо боится щекотки и хихикает, как женщина.
- Ну что ты?.. ну что ты?.. - уговаривал его охранник по кличке Деций-Император. - Попросись сегодня в лазарет, я всю ночь дежурю…
Клипса согласно кивает. По его лицу бегут слезы. Он боится всех: пангинов, петралонов, но больше всего - страшилища Сципиона.
- Хватит, Деций! - кричит Сципион-Квазимода, не сводя взгляда с бригады, - потом налапаешься…
Только бы Мексиканец не испугался! Только бы Ван-Вэй не отступил.
- Ясное дело, начальник, - торопливо соглашается Деций-Император и отпускает Мясо.
- Вот ты! - вдруг произнес Сципион и ткнул пальцем.
- Я? - переспросил Он.
- Да, - сказал Сципион-Квазимода, - ты!
- Наш старый знакомый, - оскалился Деций-Император. - Иди сюда… иди…
Он встал, как положено, упираясь руками в стену и расставив ноги. Теперь у него другая роль - роль подопытного кролика.
- Кличка? Срок? - спросил Квазимода.