Это был Элсмир, самая северная оконечность Северной Америки. Летнее солнце никогда не заходило - оно просто описывало по небу круги, оставаясь всегда над горизонтом, и широкие хвоинки хвойных деревьев с жадностью впитывали свет. Это было место, где тени всегда были долгими, даже в разгар лета. Лес, окружавший полюс Земли, создавал ощущение просторного лесного храма, словно его листья были фрагментами витражей.
И всюду эхом звучали голоса адапид.
Ободрённые, адапиды стали карабкаться по веткам вниз, к земле.
Нот питался главным образом плодами. Но он наткнулся на жирную златку. Её красивый панцирь, зелёный с синим металлическим блеском, хрустнул, когда он надкусил его. Во время движения он следовал по запаховым меткам своего вида: "Я шёл этой дорогой. Она безопасна… Здесь я заметил опасность. Зубы! Зубы! … Я из этой группы. Родня, ступайте здесь. Остальные, убирайтесь прочь… Я самка. Следуйте по этим меткам, и найдёте меня…". Последнее из сообщений заставило Нота испытать неудобное тягучее ощущение в паху. У него были запаховые железы на запястьях и в подмышках. Сейчас он протёр запястья в подмышках, а потом провёл передними лапами по стволу, используя костные шпоры на запястьях, чтобы втереть запах и прорезать хорошо заметную царапину на коре. Метка самки была старой; короткий брачный сезон уже давно кончился. Но инстинкт побудил его поставить поверх её отметины собственную виртуальную подпись, чтобы она больше не привлекла внимания ни одного самца.
Даже сейчас, через целых четырнадцать миллионов лет после падения кометы, тело Нота всё ещё сохраняло признаки длинного ряда ночных предков его вида - такие, как железы для запаховых меток. Пальцы на его ногах заканчивались не ногтями, как у обезьян, а когтями, предназначенными для ухода за шерстью, как у лемуров. Его зоркие глаза были огромного размера, и он, подобно Пурге, обладал вибриссами, которые помогали ему ощущать дорогу впереди себя. Он сохранил острые слух и обоняние; у него были подвижные уши-локаторы. Но глаза Нота, пусть даже крупные и способные хорошо видеть ночью, не обладали основной адаптацией ночных существ - в них не было тапетума, жёлтого отражающего слоя. Его нос, хотя и чувствительный, был сухим. Верхняя губа была покрытой шерстью и подвижной, что делало его лицо более выразительным, чем у более ранних видов адапид. Его зубы были похожи на обезьяньи: у него не было зубного гребешка - специального зуба, используемого для чистки шерсти, каким обладали его предки.
Как и любой другой вид в длинной эволюционной линии, которая вела от Пурги в будущее, которое трудно даже представить, Нот был переходным видом, отягощённым пережитками прошлого, и с ослепительным многообещающим будущим.
Но его тело и ум были здоровы и полны энергии, превосходно приспособлены к миру, в котором он жил. И сегодня он был так счастлив, как только возможно для него.
Наверху, в пологе леса мать Нота ухаживала за своими детёнышами.
Она мысленно называла двух своих оставшихся дочерей как-то вроде Левой и Правой, потому что одна предпочитала молоко из ряда сосков на левой стороне её тела, а другая - она была мельче и быстрее уставала - должна была довольствоваться правой стороной. Нотарктусы обычно приносили большой выводок - и у матерей было несколько пар сосков, чтобы выкормить такой выводок. Мать Нота изначально родила четверню. Но одного из младенцев утащила птица; другой, заморыш, быстро заразился какой-то инфекцией и умер. Мать вскоре забыла их.
Теперь она подняла Правую и посадила её на ствол дерева, в который детёныш сразу же вцепился. Когда она сидела в такой позе, её буроватый мех не выделялся на фоне коры дерева, и Правая оставалась бы здесь до тех пор, пока её мать не вернётся, чтобы покормить её. Она умела сохранять неподвижность целыми часами.
Это была форма защиты. Нотарктусы жили достаточно глубоко в чаще леса, чтобы чувствовать себя в безопасности от каких-то хищных птиц, нападающих с неба, но детёныш был уязвим для местных наземных хищников, особенно для миацид. Миациды, уродливые животные размером с хорька, некогда грабители чужих нор, питавшиеся мертвечиной, остатками добычи других хищников, были группой внешне непривлекательных существ, но, тем не менее, они были предками могучих кошек, волков и медведей более поздних эпох. И они могли лазить по деревьям.
Теперь заботливая мать прошла по ветке, отыскивая столь же безопасное место, чтобы оставить там Левую. Но более сильный детёныш был счастлив, оставаясь там, где был - прицепившись к шерсти на животе своей матери. После того, как нежное подталкивание не возымело действия, мать сдалась. Отягощённая тёплым весом своей дочери, она стала спускаться по лестнице из ветвей к земле.
Нот на всех четырёх лапах шёл по толстому покрову из опавших листьев.
Здесь росли листопадные деревья; каждую осень они сбрасывали свои широкие жилковатые листья, которые покрывали землю толстым слоем разлагающейся растительной массы. Значительную часть покрова, по которому шагал Нот, составляли листья, опавшие прошлой осенью и замороженные жестоким зимним холодом до того, как успели сгнить; теперь листья быстро перегнивали, и в туманном воздухе назойливо жужжали крохотные мушки. Здесь были ещё и бабочки; их броско расцвеченные крылья оживляли тусклую палитру лесной подстилки трепещущими всплесками ярких красок.
Нот медленно двигался, разыскивая пищу, всегда начеку на случай опасности. Он был здесь не один.
Два жирных тениодонта прокапывали себе дорожку в земле - их морды были погружены в гниющую листву. Они напоминали вомбатов с тяжёлыми челюстями и пользовались своими сильными передними лапами, чтобы копаться в земле, разыскивая корни и клубни. За ними следовал детёныш - неуклюжий здоровяк, тычущийся в лапы своих родителей, разгребающие толстый слой листьев. Палеанодонт шаркал лапами по земле, собирая муравьёв и жуков своим рылом, длинным, словно у муравьеда. И ещё была одинокая барилямбда, неуклюжее существо, напоминающее наземного ленивца, с сильными мускулистыми лапами и коротким прямым хвостом. Это существо, уныло волочившее лапы по земле, было размером с немецкого дога - но некоторые из её кузенов, живущих в более открытых местностях, дорастали до размеров бизона и были одними из самых крупных животных своего времени.
На одной стороне поляны Нот заметил медленное движение примата, оказавшегося другим видом адапид. Но он весьма сильно отличался от самого Нота. Словно лори последующих эпох, это медлительное существо, обитающее на земле, выглядело похожим скорее на ленивого медвежонка, чем на кого-то из приматов. Он медленно двигался по месиву из листьев, не издавая ни звука, и лишь его нос обнюхивал землю. Этот адапид придерживался главным образом лесной чащи, где его медлительность не была так невыгодна, как на более открытой земле. Здесь медленные и тихие движения делали его почти невидимым и для хищников, и для добычи - насекомых, которых он очень умело вынюхивал.
Нот наморщил нос. Этот адапид пользовался собственной мочой в качестве материала для запаховых меток; каждый раз, бродя по своей территории, он тщательно мочился на ладони и ступни, чтобы оставить запаховый след. В результате для чувствительного носа Нота он вонял просто ужасно.
Нот нашёл упавшее с дерева пчелиное гнездо. Он осмотрел его со смесью любопытства и опасения. Общественные пчёлы были относительно новыми существами, частью взрывного процесса видообразования среди бабочек, жуков и других насекомых. Гнездо было брошено, но внутри него оставались целые пригоршни восхитительного меда.
Однако, прежде чем завладеть мёдом, Нот тщательно прислушался, нюхая воздух. Чувствительный нос подсказал ему, что другие сородичи были всё ещё далеко - на деревьях над ним. Ему следовало слопать эту еду до того, как они приблизятся к нему. Но он не должен был этого делать. Нужно было действовать с расчётом.
У Нота был низкий ранг среди самцов его группы. Что требовалось сделать Ноту, так это издать сигнал, который даст знать остальным, что он нашёл еду. Тогда сюда пришли бы другие самцы и самки, взяли бы столько мёда, сколько им хочется, и, если Ноту повезёт, оставили бы немножко и ему. Если бы он вёл себя тихо и был пойман с мёдом, его бы сильно побили и забрали бы все остатки еды, не оставив ему вообще ничего. Но, с другой стороны, если он унесёт его отсюда, он сможет съесть весь мёд и избежать наказания…
Выбор был сделан. Вскоре он черпал мёд своими маленькими ладонями и облизывал его так быстро, как мог, а его глаза бегали из стороны в сторону, следя за появлением остальных. Он прикончил весь мёд и стёр его следы на своей морде как раз в тот момент, когда его мать спустилась на землю.
Левая, её детёныш, всё ещё цеплялась за её живот. Она начала скрести лесную подстилку, вытянув свой тяжёлый от жира хвост; чётким силуэтом она выделялась в ярких лучах света, пробившегося сквозь верхние ярусы леса. Она быстро обнаружила много кусков упавшего пчелиного гнезда. Нот изобразил желание забрать часть мёда, но мать отпихнула его резким толчком и сама налегла на еду.
Затем присоединиться к пиршеству попробовал отец Нота, но его самка повернулась к нему спиной. Потом пришли две тётки Нота, сёстры его матери. Они немедленно бросились на помощь своей сестре и, визжа, скаля зубы и бросая горсти листьев, прогнали отца Нота. Одна из них даже выхватила кусок сот из его пальцев. Отец Нота сопротивлялся, но, как и большинство взрослых самцов, он уступал по размеру любой из самок, и его усилия были напрасны.
Всё так всегда и было. В сообществе нотарктусов центром были самки. Мощные кланы сестёр, матерей, тёток и племянниц, которые были вместе всю жизнь, не включали в себя самцов. Всё это было своего рода окаменелостями в поведении: господство самок над самцами и тенденции к сохранению пар самцов и самок после спаривания были больше распространены у ночных видов, нежели у тех, кто жил на свету. Этот сильный матриархат гарантировал, что сёстры получат лучшую пищу первыми - раньше, чем кто-либо из самцов.
Нот спокойно принял своё изгнание. В конце концов, вкус добытого запретным путём мёда по-прежнему оставался у него во рту. Он поскакал дальше - искать другую еду.
Пурга и Плези вели изолированную жизнь - обычно как самка с потомством или как половина размножающейся пары. Поиск пищи в одиночку был лучшей стратегией для ночных существ; если не быть частью шумной группы, можно было легче скрыться от ночных охотников, которые ожидали свою добычу, тихо засев в засаде.
Но животным, которые активны днём, лучше было держаться группами - тогда за появлением хищника следит больше глаз и ушей, остающихся начеку. В процессе эволюции у нотарктуса даже появились сигналы тревоги и запахи, позволяющие предупредить друг друга о хищниках различного класса - о хищных птицах, наземных хищниках, змеях - на каждый из которых нужно было отвечать своим защитным приёмом. И если ты - часть группы, всегда остаётся шанс, что хищник схватит твоего соседа, а не тебя. Это была жестокая лотерея, которая оправдывала себя достаточно часто, чтобы стать приспособлением, заслуживающим внимания.
Но в жизни группой были и неудобства: как правило, если вас много, то конкуренция за еду усиливается. И неизбежным результатом этого состязания была социальная сложность - но, поскольку размер мозга у адапид увеличился, они сумели справиться с этой сложностью. Затем, конечно же, они вынуждены были ещё больше усилить эффективность поиска пищи, чтобы обеспечить питанием эти большие мозги.
Это был путь будущего. По мере того, как сообщества приматов становились ещё сложнее, продолжилась своего рода познавательная гонка вооружений, усиливая умственные способности, подпитываемые увеличивающейся сложностью социальных отношений.
Но Нот не был настолько умён. Обнаружив мёд, Нот применил простое поведенческое правило: "Зови, если большие поблизости. Если нет - не зови". Правило дало Ноту хороший шанс выкрутиться, получив максимум пищи и минимум наказания. Это срабатывало не всегда, но достаточно часто, чтобы стоило пробовать так поступать.
Всё выглядело так, словно он солгал про мёд. Но Нот не умел лгать по-настоящему, то есть сеять ложную веру в чужой голове, потому что в действительности он совершенно не понимал, что другие вообще могут чему-то поверить, не говоря уже о том, что их вера могла отличаться от его собственной, или о том, что его действия могли оказать влияние на эту веру. Игра "ку-ку", в которую играют человеческие дети - если хочешь спрятаться, просто закрой глаза; если ты не видишь кого-то, то и он тебя тоже не видит - обманывала бы его каждый раз.
Нот был одним из самых умных существ на планете. Но его интеллект были специализирован. Он вёл себя очень умно, когда речь шла о проблемах, касающихся других представителей своего вида - где они были, их потенциал в качестве угрозы или поддержки, какую иерархию они образуют - чем кто-либо другой в его окружении. Но он не мог, например, связать след змеи с вероятностью наткнуться на змею. И хотя его поведение выглядело сложным и умным, он повиновался правилам так жёстко, словно принадлежал к запрограммированному племени роботов.
Но всё равно нотарктусы проводили значительную часть своей жизни, разыскивая корм в одиночку, как поступала Пурга. Это было заметно по тому, как они передвигались: они знали друг друга, избегали друг друга, сбивались вместе для защиты, но двигались не вместе. Они напоминали одиночек по природе, принуждённых сотрудничать, скованных неудобством необходимости быть вместе с другими.
Когда Нот обследовал подлесок, мимо нервно прошмыгнула группа тёмных мелких существ. У них были резцы вроде крысиных, и невзыскательная неприятная внешность в сравнении с Нотом и его семьёй; их чёрно-белый мех был клочковатый и грязный. Эти мелкие приматы были из числа плезиадапид: они выглядели почти как Пурга, хотя она умерла больше чем за четырнадцать миллионов лет до них. Они были реликтами минувших времён.
Один плезиадапид подошёл слишком близко, сопя и подслеповато щурясь; Нот соизволил плюнуть в него семечком; семечко попало удирающему существу в глаз, и оно вздрогнуло.
Гибкое, приземистое и тонкое тело бросилось из тени деревьев. Существо напоминало гиену, но это был мезонихид.
Нот и его семья быстро покинули землю.
Плезиадапид замер. Но он оказался безнадёжно беззащитным на голой земле под деревьями.
Мезонихид бросился вперёд. Плезиадапид скорчился и покатился, шипя. Но зубы мезонихида уже выхватили кусок из его задней лапы. И другие члены стаи мезонихид, ощутив запах крови, выбежали, толкаясь, к месту нападения.
Мезонихиды были представителями кондилартров, разнообразной группы животных, родственной предкам копытных. Мезонихид не был опытным убийцей или специализированным едоком мяса, но, подобно медведю или росомахе, он питался мясом, если предоставлялась такая возможность. Все кондилартры были обречены вымереть за десять миллионов лет до появления человечества. Но пока они существовали во всём своём великолепии - верховные хищники всемирного леса.
Другие жители подлеска отреагировали на это событие по-разному и по-своему. Напоминающий лори адапид обладал растущим поверх костистых бугров на спине щитом из утолщённой кожи, под которой он теперь подгибал голову. Большая глупая барилямбда заключила, что ей ничего не угрожает даже от стаи этих маленьких охотников; подобно гиенам более поздних эпох, мезонихиды были главным образом падальщиками и редко нападали на животное значительно крупнее самих себя. Тениодонт, однако, решил, что следует поостеречься; он напыщенно удалился, разевая рот и показывая свои длинные зубы.
Тем временем плезиадапид сражался, нанося своим противникам шрамы и укусы. Один из мезонихид, заскулив, отступил: сухожилия на его правой задней ноге были сильно разорваны, и из порванной плоти сочилась кровь. Но в итоге плезиадапид уступил их зубам и весу. Мезонихиды окружили свою жертву, их тонкие тела и машущие хвосты сгрудились вокруг добычи, словно личинки мух вокруг раны. Распространяющийся вокруг запах крови и ещё более отвратительное зловоние изверженных в страхе испражнений и содержимого желудка нанесли удар по чувствительному обонянию Нота.
Хотя некоторые из древних плезиадапид пошли по пути специализации, научившись вышелушивать семена, как опоссумы, или питаться камедью деревьев, они остались главным образом охотниками на насекомых. Но сейчас они столкнулись с конкуренцией со стороны других насекомоядных существ, предков ежей и землероек, и ещё со стороны своих собственных потомков вроде нотарктусов. Ранние формы плезиадапид уже вымерли во многих районах Северной Америки, выживая только в пограничных областях вроде этого едва пригодного для жизни полярного леса, где бесконечные дни не соответствовали телам и повадкам, которые формировались во время ночей мелового периода. Уже скоро последние из них исчезнут.
Сидя высоко в спокойствии древесного храма, Нот видел членов своей семьи, когда они поднимались к нему, плавно работая своими гибкими конечностями. Но что-то его тревожило: изменения в освещённости, внезапное похолодание. Когда сгустившиеся облака закрыли солнце, огромные снопы света, пронизывающие лес, потускнели. Нот почувствовал холод и распушил мех. Закапал дождь: тяжёлые бесформенные капли забарабанили по широким листьям деревьев и полетели в грязь внизу, словно артиллерийские снаряды.
Из-за начавшегося дождя и омерзительных запахов кровавой смерти внизу Нот не заметил приближения Соло.
Соло видел группу нотарктусов, спешащих в укрытие; сам он скрывался в тенистом уголке, а его запах ветер уносил в другую сторону.
И он видел мать Нота с её детёнышем.
Она была плодовитой и здоровой самкой: именно это сказало ему о ней присутствие детёныша. Но с ней был брачный партнёр, а поскольку у неё уже был детёныш, вряд ли у неё в этом сезоне ещё раз будет течка. Но ни одно из этих обстоятельств не было препятствием для Соло. Он ждал, пока семья Нота займёт ветку и успокоится, не ощущая непосредственной угрозы.
В свои три года Соло был зрелым и сильным самцом нотарктуса. И он был немного со странностями.
Большинство самцов бродило по лесам маленькими группами, разыскивая большие и более оседлые стаи самок, где они могли получить возможность спариться. Но не Соло. Соло предпочитал путешествовать в одиночку. Он был крупнее и сильнее, чем почти все самки, с которыми он сталкивался в своих странствиях по этому полярном лесу. И в этом Соло тоже был необычен; в среднем взрослый самец был мельче, чем средняя самка.
И он научился использовать свою силу, чтобы получить то, что хотел.
Изящно качнувшись, Соло соскочил на ветку и встал на задние лапы перед матерью Нота. Он выглядел нескладным, потому что его задние лапы были довольно массивными, а передние - короткими и тонкими; он держал свой длинный хвост поднятым вверх, поэтому его конец загибался у него над головой. Но он был высоким, очень гибким и очень пугающим.
Мать Нота могла понюхать запах этого огромного незнакомца: это не родственник. Она сразу же запаниковала. Зашипев, она отпихнула Левую себе за спину.