Жизнь в группе требует достаточного уровня социальных знаний: осведомлённости о том, кто, кому и что делает, как этому соответствуют твои собственные действия, кого и когда тебе следует обыскивать, чтобы сделать твою собственную жизнь легче. Чем больше группа, тем больше количество отношений, которые тебе необходимо отслеживать, и из-за того, что отношения постоянно изменяются, тебе требуются более глубокие умственные способности, чтобы оставаться в курсе событий. Позволяя своей жизни в группе достигать такого высокого уровня сложности, приматы неуклонно продолжали становиться всё умнее и умнее.
Хотя не все приматы поступали так.
Пока разворачивались все эти события, крупная самка толстобрюха сидела на удобной ветке, которую ей удалось отыскать, и методично обрывала с неё листья. Её совершенно не интересовали видоспецифичные демонстрации и суета мохнатых антропоидов.
Даже окружённая представителями собственного вида, самка толстобрюха мало бывала в обществе других особей. Она игнорировала других самок и позволять себе обеспокоиться присутствием самцов, лишь когда чувствовала потребность спариваться - что, фактически, происходило с ней сейчас. Когда антропоиды вроде Заплатки и Странницы находились в состоянии готовности к спариванию, они демонстрировали сексуальные вздутия на своём заду. Но это было бы почти бесполезно для существа, которое проводит значительную часть своего времени, сидя на собственном заду, поэтому у самки толстобрюха на груди ярко вздувались розоватые пузыри, имеющие узнаваемую форму песочных часов. Однако, поскольку вокруг не было ни одного самца толстобрюха, никому до этого не было дела.
Самка толстобрюха мало о чём волновалась. Она понимала, где находится, и что с ней случилось, не больше, чем антропоиды, но это её не беспокоило. Она видела, что на этом упавшем дереве было ещё много листьев, чтобы поддержать её жизнь в течение дня. Она совершенно не имела представления о том, что может случиться так, что завтрашний день будет отличаться от сегодняшнего, что она может не очутиться в бесконечном лесу, полном питательных листьев.
Антропоиды уже почувствовали, что проголодались; их малопитательный корм быстро проходил по пищеварительному тракту. Они нарушили свои круги обыскивания и разбрелись по веткам упавшего дерева манго. Когда дерево упало с берега, оно растеряло многие плоды вместе с большинством своих обитателей. Но один из братьев, Хохолок, быстро разыскал гроздь плодов, которые оказались в углу между ветвью и стволом. Он закричал, призывая остальных.
Новое миниатюрное общество работало успешно. Хотя Хохолок сумел прихватить себе кусок плода, его быстро оттолкнул Белокровный. Но Белокровного, в свою очередь, оттеснила Заплатка. Хотя её собственный размер составлял не больше двух третей от размера Белокровного, младенец, цепляющийся за её грудь, был чем-то вроде знака особых привилегий. Белокровный взял один плод и попятился, ворча и уступая дорогу Заплатке.
Когда происходили эти события, Странница, как и братья, знала, что не подойдёт к плодам ни на шаг ближе до тех пор, пока доминирующие сородичи не возьмут всё, что хотят.
Совсем одна, она осторожно брела, хватаясь всеми четырьмя лапами, по краю плота, где сплетение ветвей было не таким плотным. Двое насмерть перепуганных представителей маленького народца, сбившихся в тесный клубок, бросились бежать, когда она приблизилась к ним. Сквозь листву ей была видна тёмная, бурая, вяло колышущаяся вода, усеянная кусочками древесины и листьев. Солнечный свет мерцал во многих местах, пробиваясь сквозь просветы в кроне упавшего дерева, и его танец был восхитительным и привлекал внимание.
Странница была голодна, но её также мучила жажда. Она осторожно опустила руку в воду, которая была прохладной, и зачерпнула на один глоток. Вода была слегка солоновата - не такой горькой, поскольку даже так далеко от суши мощный сток реки разбавлял солёную океанскую воду. Но пока она пила, вкус соли у неё во рту начал усиливаться, и она выплюнула последний глоток.
Пока она пила, пришли голодные и скучающие братья, чтобы посмотреть, как она это делает - голова опущена в листву, рука вытянута, а ягодицы подняты. Они с любопытством обнюхали её, но смогли понять по запаху, насколько она молода - слишком молода, чтобы с ней спариваться.
Когда старшие закончили, Странница и остальные накинулись на плод.
Когда их животы наполнились, антропоиды успокоились. Но случайно образовавшийся плот дрейфовал уже за пределами видимости с суши, и антропоиды успели съесть многие из плодов плывущего в воде дерева манго. А удовлетворённо жующая самка толстобрюха уже ободрала листву с половины веток.
И никто из них не видел бледно-серый треугольник, который тихо двигался по воде, лишь в нескольких метрах от них.
Акула кружилась около грубого, разваливающегося плота. Когда река несла утонувших жителей прибрежного леса прямо в ожидающие их пасти из океана, акула, всегда готовая к нападению благодаря "пищевому безумию", приплыла сюда, привлечённая запахом разлагающейся крови, которая сочилась из туши индрикотерия. Но сейчас она ощутила движение среди переплетённой листвы, которая плыла сверху. Она описывала круги, выжидая нужный момент и сохраняя терпение.
Акула была не так умна, как её аналоги на суше. Но она и сама по себе вообще не слишком напоминала зверей. Кости в её позвоночнике были не костями, а жёстким хрящом, благодаря которому акула обладала лучшей гибкостью, чем более продвинутые рыбы. Её челюсти тоже были хрящевыми, и в них непрочно сидели зубы, зазубренные по краю, как столовые ножи - совершенное приспособление для разрезания плоти. Её выступающая вперёд морда выглядела сделанной грубо, но она рассекала воду с точностью, достойной проектировщиков подводных лодок, и была снабжена ноздрями, способными обнаруживать незначительные следы крови. На нижней стороне рыла находился специальный орган с необычайно высокой чувствительностью к вибрации, позволяющий ей на огромном расстоянии ощущать биение тела испуганного животного. Позади небольшой головы всё тело акулы было сложено из мускулатуры и предназначено для мощного и стремительного движения вперёд. Она была похожа на таран.
Акулы были верховными хищниками океана уже на протяжении трёхсот миллионов лет. Они выдержали массовые вымирания, когда семейства наземных хищников появлялись и исчезали. Они участвовали в конкурентной борьбе с новыми классами животных; некоторые из них были значительно моложе них, например, настоящие рыбы. На протяжении этого огромного периода времени устройство тела акул едва изменилось - для этого не было никакой необходимости.
Акула не знала усталости, её нападения нельзя было избежать хитростью, она была готова продолжать нападение, пока органы чувств получали соответствующие стимулы. Она была машиной, созданной для убийства.
Акула чуяла огромную массу мёртвого мяса, дрейфующую в глубине этого плота, но она также могла слышать звуки от передвижения живых животных по его поверхности. Мертвечина могла и подождать.
Самое время нападать. Она атаковала, устремившись головой вперёд и распахнув челюсти. У акулы не было век. Но, чтобы защитить свои глаза, в последний момент перед ударом она поворачивала их назад так, что они становились белыми.
Заплатка была первой, кто увидел приближение плавника, кто взглянул на белое торпедообразное тело, скользящее под водой к плоту, кто взглянул в белые глаза. Раньше она никогда не видела таких существ, но её инстинкты вопили в полный голос: эта гладкая форма принесёт одни неприятности. Она перебежала через поредевшую листву на дальнюю сторону плота.
Другие антропоиды паниковали. Два зверька из маленького народца пронзительно пищали, словно крошечные птицы, бегая и прыгая туда-сюда. И только самка толстобрюха спокойно сидела на своей ветке, пережёвывая очередной пучок листьев.
Щепотка, отстав от своей матери, не отреагировала на это событие.
Заплатка была испугана. Она ожидала, что детёныш последует за ней на дальнюю сторону плота. Но детёныш не видел приближающейся опасности. Человеческая мать смогла бы мысленно представить себе поле зрения своего ребёнка, чтобы понять, что ребёнок мог бы и не увидеть всего, что было видно ей. Но такое умение смотреть на мир чужими глазами было недоступно Заплатке; в этом отношении она, в точности как Нот, сама была похожа на очень маленького человеческого ребёнка, полагая, что все живые существа в мире видели то же самое, что видела она, и верили в то же самое, во что верила она.
Акула протаранила редкую листву тупой мордой. Для Странницы это вторжение разверстого рта из преисподней было кошмарным видением. Она завопила и беспомощно побежала, но была не в силах убежать за пределы плота.
Детёнышу повезло. Когда плот задрожал от нападения акулы, она забралась в угол между веткой и стволом. Её мать бросилась через весь вертящийся плот, перескочила через зияющую брешь, которую пробила акула, и схватила детёныша.
Но акула вернулась. На сей раз, она просунула свой клиновидный нос между двумя большими стволами, которые составляли основу примитивного плота. Стволы разъединились, и между ними открылся большой просвет усыпанной листьями воды. Один из маленького народца, пискнув, упал в расширяющуюся щель.
Рот акулы был похож на пещеру, раскрывшуюся перед ним. Искорка ума зверька была задута за секунду. Акула едва почувствовала, что схватила крошечный тёплый кусочек. Её работа только началась.
Антропоиды закричали и отбежали на край плота, стараясь оказаться как можно дальше от щели, но отшатнулись от пустынного океана, окружающего их.
Белокровный видел, что жирная, удовлетворённая самка толстобрюха сидела там же, где обычно - на своей ветке, покрытой листвой, а на её груди выставлено напоказ смешное красное вздутие - и это при том, что погром, устроенный акулой, открыл ей вид на океан. В этот пиковый момент стресса в изобретательном уме Белокровного замкнулись новые контуры. Это была логическая цепочка, недоступная никому, кроме самых умных представителей его вида. Но тогда, в среднем, каждое новое поколение антропоидов было хотя бы чуть-чуть умнее, чем предыдущее.
Белокровный взвился в воздух в прыжке. Обе его ноги врезались в спину самки толстобрюха. Она рухнула в море.
Это жирное, барахтающееся в воде существо было как раз тем, что ждала акула. Она вцепилась в свою добычу - прямо в середину её туловища. Акула извивалась всем телом, встряхнув толстобрюха, и её зубы с пильчатыми краями вырвали кусок плоти несчастного существа. Затем, заплыв в облако растекающейся крови, она стала ждать, пока её жертва не умрёт от потери крови.
Самка толстобрюха была крайне изумлена, внезапно оказавшись в воде, и ошеломлена острой болью. Но химические вещества потоком хлынули в её мозг, центры её работающего сознания были подавлены, и на неё словно снизошёл мир в этой кровавой тьме.
Тяжело дыша, Белокровный сидел на месте своего нападения, где от толстобрюха не осталось ничего, кроме кучки тонких колбасок скверно пахнущего помёта и горстки смятых листьев. Постепенно просвет в плоту закрылся - он словно излечивал сам себя. Антропоиды съёжились, испытывая слишком сильный стресс даже для того, чтобы заняться обыскиванием.
А солнце ползло вниз по западному небу, в той стороне, куда они беспомощно дрейфовали.
III
Дни и ночи, ночи и дни. Ни звука, кроме скрипа ветвей и мягкого шума набегающих волн.
Ночи являли вид ужасающего неба, от которого Страннице хотелось сжаться.
Но свет дня, под сияющим солнцем или под серой крышей облаков, не показывал ничего, кроме пустого моря. Не было ни леса, ни земли, ни холмов. Она могла ощущать лишь запах соли, а до её ушей не доносилось никаких криков птиц или приматов, никакого мычания травоядных. Теперь сток реки растёкся по большому океану, и даже другие фрагменты мусора, смытые сильнейшей бурей, рассеялись, уплыв за горизонт навстречу своим собственным бессмысленным судьбам.
Плот уменьшался.
Трупы антракотериев, застрявшие в ветвях дерева манго, давно уже куда-то уплыли. Последний из маленького народца тоже пропал. Возможно, он свалился в море. Большая туша индрикотерия раздулась, когда бактерии в его огромном кишечнике проедали себе путь к свету. Но невидимые рты из моря работали над тушей индрикотерия, проедая его снизу. Его мясо постоянно отрывали по кусочкам, и однажды огромный труп лопнул и скрылся, наконец, под поверхностью моря.
Антропоиды давно съели все плоды.
Они пробовали есть листья дерева, и сначала были вознаграждены, по крайней мере, ощущением приятной влаги во рту, которая на какие-то мгновения ослабила их жажду. Но вырванное с корнями дерево было мертво, а его оставшиеся листья постепенно увядали. И ещё, в отличие от несчастного толстобрюха, антропоиды не умели переваривать такую грубую пищу, и они потеряли ещё больше влаги с водянистыми фекалиями, которые текли у них из зада.
Странница была маленьким животным, строение которого было приспособлено к жизни в ласковых объятиях леса, где всегда в изобилии были и пища, и вода. В отличие от человека, тело которого было приспособлено для того, чтобы подолгу выживать на открытой местности, её тело обладало очень малым количеством жира, главного запаса топлива у человека. Всё очень быстро изменилось в худшую сторону. Вскоре слюна Странницы стала густой и приобрела неприятный вкус. Её язык прилипал к нёбу. Голова и шея очень сильно болели, потому что её кожа сжималась, иссыхая. Голос её стал надтреснутым - казалось, что у неё в горле застрял твёрдый болезненный ком, который не двигался, сколько бы раз она не пробовала сглатывать. Она, а также другие антропоиды страдали бы ещё больше, если бы не пасмурное небо, которое большей частью защищало их от яркого солнца.
Иногда Странница видела сны. Мёртвое дерево манго внезапно вырастало, его корни тянулись, словно пальцы примата, пытаясь зарыться в суровую землю-океан, листья зеленеют и колышутся, словно заботливые руки, и вырастают плоды, огромные грозди плодов. Она тянулась к плоду, даже разламывала его и погружала лицо в прозрачную воду, которая загадочным образом наполняла каждую половинку кожуры. Затем появлялись её мать и сёстры, толстые и полные сил, готовые обыскивать её шерсть.
А потом вода испарялась, как будто высыхала под беспощадными лучами солнца, и она понимала, что всего лишь грызла кусочек коры или пучок мёртвых листьев.
У Заплатки началась течка.
Белокровный, как самый главный самец этого небольшого затерянного сообщества, быстро заявил о своих правах. Не имея возможностей делать что-то другое или куда-либо уйти отсюда, Белокровный и Заплатка часто спаривались - иногда даже слишком часто, и их встреча сводилась лишь к формальности в виде нескольких сдержанных движений.
В нормальные времена подчинённые особи вроде братьев-самцов, вероятно, могли бы спариться с Заплаткой в эти первые дни её течки. Белокровный, имея множество потенциальных брачных партнёрш на выбор, изгнал бы их лишь при наступлении пика фертильности Заплатки, когда увеличивалась вероятность оплодотворить её.
Это было бы также в интересах самой Заплатки. Её припухлости должны были рассказать о готовности Заплатки к размножению как можно большему количеству самцов. С одной стороны, возникающая в итоге конкуренция поддерживала бы высокое качество потенциальных партнёров без единого усилия с её стороны. И если все самцы в группе спаривались с ней в течение какого-то времени, ни один из них не мог точно знать, кто был отцом детёныша - поэтому любой самец, желающий убить детёныша, чтобы ускорить цикл размножения самки, рисковал убить своё собственное потомство. Таким образом, припухлости, очень заметное для окружающих проявление течки, были для Заплатки способом управлять окружающими её самцами с минимальными собственными затратами, и ещё это уменьшало риск детоубийства.
Но на этом крошечном плоту была только одна взрослая самка, и Белокровный не собирался делиться ею. Хохолок и Левый наблюдали за ним, сидя бок о бок и жуя листья, и из шерсти торчали их комичные эрегированные половые члены. Они могли глазеть на всё, что любили в блестящих припухлостях Заплатки. Но каждый раз, когда кто-либо из них приближался к Заплатке, не говоря уже о том, чтобы дотронуться до неё, делая лишь самый первый шаг в ухаживании за ней, Белокровный впадал в ярость, устраивая демонстрации и нападая на нарушителя.
Что касается Странницы, она всегда подчинялась Заплатке, всегда оставаясь чужой. Но в этих условиях открытости всех перед всеми она быстро стала близка Заплатке, словно одной из собственных сестёр.
Пока Белокровный и Заплатка спаривались, Странница часто брала к себе Щепотку. После первых нескольких дней Щепотка приняла Странницу как почётную тётушку. Крошечное лицо младенца было безволосым, а её шерсть была оливкового цвета, чем она сильно отличалась от матери; это был цвет, который стимулировал защитное поведение у Странницы, и даже у самцов. Иногда Щепотка играла в одиночку, неуклюже карабкаясь по сцепленным веткам, но гораздо чаще она хотела цепляться за грудь или спину Странницы, или чтобы Странница держала её на руках.
Делить друг с другом бремя выращивания детёныша было обычным делом среди антропоидов, хотя обычно ответственность за детёнышей возлагалась исключительно на членов семьи.
Потомство антропоидов росло гораздо медленнее, чем детёныши эпохи Нота из-за того, что для развития их крупного мозга требовалось больше времени. Хотя при рождении они были хорошо развиты по сравнению с человеческими младенцами, обладали открытыми глазами и способностью цепляться за шерсть своей матери, у детёнышей антропоидов отсутствовала координация движений, они были слабыми и крайне зависимыми от своих матерей в плане питания. Создавалось ощущение, что Щепотка родилась преждевременно и завершала свой рост уже вне матки своей матери.
Это накладывало на Заплатку значительную ответственность. На протяжении восемнадцати месяцев мать-антропоид должна была жонглировать ежедневными потребностями, связанными с выживанием, и потребностью заботиться о своём детёныше - и ещё она должна была уделять достаточное время обыскиванию своих сестёр, равных по рангу сородичей и потенциальных брачных партнёров. Даже до того, как она попала на этот плот, все эти действия вымотали Заплатку. Но общество самок вокруг неё предоставляло ей готовый запас потенциальных тётушек и нянек, которые могли взять у неё детёныша и дать ей перерыв. Проявляемое по собственной инициативе Странницы тётушкино поведение очень помогало Заплатке, и ещё приносило много удовольствия Страннице. Это было своего рода обучение, готовящее её саму к роли матери в будущем. Но оно также позволяло ей получать ещё больше удовольствия от обыскивания.
Они все стосковались по обыскиванию. Это было самым трудным моментом в этом заключении в океане. Теперь даже у Белокровного проявились признаки чрезмерного обыскивания двумя его помощниками: шерсть на некоторых участках его головы и шеи была выщипана догола. Так что Странница была счастлива посвятить младенцу долгие часы нежного потягивания шерсти, расчёсывания пальцами и щекотки.