Последний разбитый лагерь блистал красками и формами. Мать словно постепенно сохранила весь этот отряд в своей голове, в своём прочерченном молниями воображении - и в каком-то смысле так оно и было. Очертания животных, людей, копий, топоров, а также странных существ, которые были смесью людей, животных, деревьев и оружия, виднелись на каждой поверхности - на камнях, выбранных за их гладкую, пригодную для работы поверхность, и на обработанных шкурах, которыми было покрыт каждый из шалашей. И с этими образами переплетались абстрактные орнаменты, которые всегда обозначали владения Матери - спирали, лучистые фигуры, решётки и зигзаги. В эти символы вкладывалось множественное значение. Изображение канны могло представлять само животное, или знание людьми его поведения, или оно могло означать деятельность, связанную с охотой - всё, что нужно было для того, чтобы убить её, сделать инструменты, спланировать охоту и преследовать зверя, или же что-то более неуловимое, вроде красоты животного или изобилия и радости самой жизни.
Древние преграды, разделяющие разные области мышления в уме Матери и тех, кто следовал за ней, наконец, рухнули. Её сознание в целом больше не было ограничено отношениями с другими людьми, когда руки, ноги и рты работали независимо от мыслей; сознание больше не было ограничено своей старой функцией - моделированием чужих намерений. Теперь она могла думать о животном, как будто о личности, и об инструменте как о человеке, с которым нужно было договариваться. Мир словно оказался населённым новыми видами людей - как будто инструменты, реки и животные, и даже Солнце и Луна были людьми, с которыми можно было договариваться, и кого можно было понять, как любого из людей.
После тысячелетий застоя сознание стало мощным многоцелевым инструментом, что выразилось во множестве уровней и значений произведений искусства, словно отражавших новый тип мышления. Для высоколобых людей наступило время интеллектуального брожения умов.
И Мать была не единственным катализатором этого процесса. Многие другие люди, подобные ей, были рассеяны по всей области распространения людей. Каждый из этих гениев-пророков, если подозрительные соплеменники не убивали его сразу, схожим образом становился центральной фигурой в новом типе мышления, новом образе жизни, новом вдохновении. Это было началом резких изменений в характере взаимодействия людей с окружающим миром.
К развитию этого нового типа мышления привела нестабильность климата. Окружающая среда этой эпохи плейстоцена, резко меняющаяся из крайности в крайность, не имея в этом аналогов в более поздние времена, была безжалостным фильтром: исключительно суровые условия пережили лишь обладающие исключительными качествами индивиды, которые передали потомкам своё генетическое наследие. И помимо того, что среднестатистический ум улучшался, индивидуумы с исключительными способностями вроде Матери становились всё более обычным явлением - и в равной мере распространялись опережающие своё время технологи, которые дали речному народу передовой инструментарий. С точки зрения вида в целом, способность производить случайных гениев была полезной для ума. Они могли зачахнуть в безвестности, но могли изобрести нечто, способное оказать влияние на судьбу людей.
А когда такое новшество появлялось, обширный ум их соплеменников был готов его принять. Всё выглядело так, словно они хотели этого. На протяжении семидесяти тысяч лет люди обладали необходимым аппаратным обеспечением. И сейчас Мать, и другие люди, подобные ей, снабжали их программным обеспечением.
Этот новый путь осознания мира уже приносил людям Матери небывалую пользу. Лагерная стоянка, если не принимать во внимание украшения, была обычным беспорядочным скоплением тентов. Но этот последний лагерь был огромным; здесь жило вдвое больше людей по сравнению со временем перед пробуждением сознания Матери. И уже прошло очень много времени с тех пор, как у кого-либо были впалые щёки и распухший от голода живот. Пути Матери вели к успеху.
Мать видела, что девочка Пальчик сидела в одиночестве тени гигантского баобаба. Пальчик, лишь четырнадцати лет от роду, тщательно работала над какой-то новой скульптурой, аккуратно срезая ножом кусочки слоновой кости. Она сидела, скрестив ноги и постелив на колени кусок кожи; глаза Матери, по-прежнему зоркие, различали отблеск стружек слоновой кости на земле вокруг неё. Именно она украсила изящной резьбой в виде головы слона ракушку, которую Проросток отдал речному народу.
Пальчик носила на щеке татуировку - спиральный рисунок, который превратился в знак тех привилегированных людей, которые были ближе всех к Матери: знак отличия её духовенства. Но Пальчик была уже вторым поколением. Она была дочерью Глазастой - которая уже давно умерла, убитая инфекцией от той первой грубой татуировки. Пальчик была отмечена спиральными знаками отличия, пока была ещё младенцем; по тому, насколько эта татуировка исказилась и выцвела, пока она росла, можно было понять, что это была отметка, носить которую было особой честью.
Но девочка быстро росла. Мать знала, что вскоре она должна будет найти ей партнёра - так же, как она выбрала партнёра для её матери, Глазастой. На примете у Матери было несколько кандидатов - мальчиков и молодых мужчин из числа её духовенства; когда придёт время, она доверится своим инстинктам, чтобы сделать правильный выбор.
На неё упала тень. К Матери нерешительно приблизилась женщина, опустив глаза к пыльной земле. Она была молода, но ходила, наклонившись. Она принесла мясо с бедра оленя и положила этот символический дар на землю перед Матерью. "Болеть, - тихо произнесла женщина, опустив голову. - Спина болеть. Идти, голову поднять, спина болеть. Поднять ребёнка, спина болеть".
Мать знала, что ей недавно исполнилось лишь двадцать, но проблемы со спиной мучали эту девушку после того, как несколько лет назад она по глупости ввязалась в состязание по борьбе со своим братом, который был намного старше и тяжелее её.
Мать отказывала почти во всех таких просьбах. Было бы очень плохо, если бы все видели, что она просит о чудесах по требованию - и неважно, работало это, или нет. Но сегодня, наблюдая, как работает маленький гений Пальчик, и согревшись на солнце, она была в экспансивном настроении. Она схватила её за пальцы и жестами показала, чтобы девушка сняла свою повязку из кожи и встала на колени, повернувшись к ней спиной.
Девушка беспрекословно подчинилась, склонившись голой перед Матерью.
Из очага за спиной Мать взяла горстку холодной золы. Она поплевала в неё, сделав жидкую пасту из пыли, и подняла её к пристально глядящим глазницам Молчаливого, чтобы он смог увидеть её. Затем она растёрла золой спину девушки, что-то беззвучно бормоча. Когда зола коснулась её тела, девушка вздрогнула, как будто она всё ещё была горячей.
Закончив работу, Мать шлёпнула девушку по спине и позволила ей встать. Мать погрозила пальцем: "Будь сильной. Не думай о плохом. Не говори ничего плохого". Если бы лечение сработало, Мать подкрепила бы свою репутацию. Если бы не сработало, девушка обвинила бы себя в том, что оказалась не достойной. В любом случае, Мать заработала бы себе ещё немного хорошей репутации.
Девушка нервно кивнула. Удовлетворённая, Мать позволила девушке идти. Она взяла мясо и задвинула его вглубь хижины. Позже кто-нибудь приготовит его и прибережёт для неё.
Обычные дневные заботы.
Примитивное лечение Матери дало её пациентке реальное ощущение облегчения от боли в нездоровой спине. Это было всего лишь то, что однажды назовут эффектом плацебо: поверив в силу лечения, девушка почувствовала себя лучше. Но тот факт, что эффект плацебо воздействовал скорее на ум девушки, чем на её тело, не делал его менее реальным, или менее полезным. Теперь она могла лучше заботиться о своих детях - у которых появится лучший шанс на выживание по сравнению с семьёй матери, которая не верила, и чьи симптомы нельзя было исцелить при помощи плацебо - и в дальнейшем эти дети с большей степенью вероятности обзаведутся собственными детьми, которые унаследуют внутреннюю склонность к вере от своей бабушки.
То же самое получалось и с охотниками. Они начали рисовать изображения животных, на которых охотились, на камнях и стенах своих шалашей, сделанных из шкур. Они преследовали эти образы, поражали их копьём в сердце или в голову, и даже беседовали с животными о том, почему они должны отдавать свою жизнь на пользу людям. С помощью таких ритуалов охотники заглушали свой страх. Они часто получали ранения или гибли из-за собственной неосторожности, но процент их успеха был высоким - выше, чем у тех, кто не верил, что можно каким-то образом разговаривать со своей добычей.
В процессе своего становления люди всё ещё оставались животными, всё ещё подчинялись законам природы. Ни одно новшество в образе их жизни не закрепилось бы, если бы не давало им адаптивного преимущества в бесконечной борьбе за выживание. Способность верить в вещи, которые не были правдой, была мощным средством выживания.
И Мать полусознательно, но наилучшим образом способствовала поддержанию и распространению этой склонности к вере. Выбирая пары для продолжения рода среди своих последователей в вере, Мать создавала репродуктивную изоляцию нового плана. Благодаря ей расхождение между двумя разными группами людей - сторонниками веры и неспособными верить - происходило на удивление быстро и приводило к ощутимым различиям химических особенностей и организации мозга уже за дюжину поколений. Это было началом эпидемии мышления, которая быстро охватит всю популяцию.
Но в остальном мире, за границами области распространения этих людей, в северной Европе и на Дальнем Востоке, люди более древнего типа, могучие костебровые и долговязые ходоки, по-прежнему делали свои более простые инструменты и даже древние ручные топоры, служившие им для тех же целей, что и хитроумные постройки птицам-шалашникам, и жили своей примитивной жизнью, как делали испокон веков.
Позже Мать ещё раз видела ту девушку. Она ходила значительно легче, меньше наклоняя тело. Она улыбнулась и даже помахала Матери, которая позволила себе улыбнуться в ответ.
В конце дня пыльный, измученный жарой и жаждой Проросток вернулся из своей экспедиции на реку. Среди всех изделий, которые он принёс с собой, он выбрал для показа Матери лишь одно. Это была лампа, сделанная из загадочным образом спечённой глины. Он зажёг фитиль, сделанный из коры, и поставил её внутри хижины Матери, осветив тёмное помещение, потому что дневной свет уже померк. Мать кивнула. Это должно у нас быть. Она начала строить планы, обрисовывая их краткими предложениями.
Но Мать заметила странность в поведении Проростка. Став после смерти Глазастой её ближайшим помощником, он проявлял к ней такое же почтение, как и прежде. Однако в его манерах скользило какое-то нетерпение. Но искрящийся свет небольшой лампы вытеснил эти мысли из её головы.
В разведывательные вылазки в окрестности стоянки речного народа Проросток брал своих лучших охотников.
Он объяснял, как хотел осуществить нападение. Он рисовал схематичные карты в пыли и выставлял камни, которые служили моделями строений и людей. Способность к символическому отображению вещей использовалась во многих целях. Социальные охотники всегда должны были координировать своё нападение. Так делали волки, большие кошки и динозавры-рапторы минувших эпох. Но никогда прежде планирование нападения не было столь тщательным и всеобъемлющим, как у этих умных гоминид.
На пути к постоянному месту жительства речного народа атакующая партия встретила очень мало животных. Добыча уже научилась бояться этих новых умных охотников с их дальнобойным оружием и ошеломляющим интеллектом.
А некоторые животные - некоторые виды свиней и лесных антилоп - уже стали редкостью в этих местах: их истребили люди.
Конечно же, это было нечто вроде предвестников положения дел в будущем.
Но сейчас Проросток и его соратники охотились не на животных, а на людей.
Когда началось нападение, у речного народа не было ни единого шанса. Нападавшим давало преимущество не оружие и не количество, а их отношение к делу.
Люди Матери сражались, охваченные своего рода освободительным безумием. Они продолжали сражаться, когда их товарищи падали вокруг них, страдая от ран, которые должны были вывести их из строя, и даже когда казалось, что их всех неизбежно убьют. Они сражались, словно веря, что не могли умереть - и что, в действительности, было похоже на правду. Разве ребёнок Матери не пережил смерть, наполнив собою камни и землю, воду и небо, чтобы жить с невидимыми людьми, которые управляли погодой, животными и травой?
И, поскольку они смогли поверить в то, что вещи, оружие, животные или небо были своего рода людьми, им не пришлось прикладывать много усилий, чтобы поверить в то, что некоторые люди были не больше, чем просто вещами. Старые понятия были сломлены. Во время нападения на речной народ они убивали не существ из рода человеческого, не людей вроде их самих. Они убивали вещи, животных, нечто, стоящее ниже их самих. Речной народ, при всей своей технической смекалке в обращении с огнём и глиной, не имел такой веры. Это было оружие, которому они не могли противостоять. И этот небольшой, но жестокий конфликт заложил порядок, которому люди будут следовать вновь и вновь в долгие и кровавые эпохи, которым ещё предстояло наступить.
Когда всё было кончено, Проросток обошёл остатки стоянки. Он обнаружил, что многие из мужчин речного народа были вырезаны - молодые и старые, слабые и сильные. Он попробовал сберечь некоторых из детей и молодых женщин. Дети были бы отмечены знаком и обучены почитать Мать и её помощников. Женщин отдали бы его людям, принимавшим участие в битве. Если бы они были беременны, им бы не позволили сохранить ребёнка, пока они сами не станут помощниками Матери. Он также узнал некоторых людей, умевших обращаться с печами, лампами и другими искусно сделанными вещами, которые были здесь - их тоже нужно было бы сохранить, если бы они согласились сотрудничать. Он подумал, что его людям стоит изучить секреты работы речного народа.
Это была ещё одна успешная операция, часть долговременного роста сообщества Матери.
Когда ей показывали деревню речного народа, Мать была довольна и принимала от Проростка знаки почтения в виде поклонов. Но она вновь увидела хмурящееся лицо Проростка. Она подумала, что он, возможно, проявлял всё большее недовольство, вынужденный повиноваться её указаниям. Возможно, он хотел для себя большего. Ей следовало задуматься над этим и что-то решить по этому поводу.
Но для такого заговора было уже слишком поздно. Даже когда она осматривала это последнее завоевание её племени, она уже начала умирать.
Мать так и не поняла, что у неё был рак, пожиравший её изнутри. Но она могла ощущать его - ком в своём животе. Иногда она представляла себе, что это был Молчаливый, вернувшийся из мира мёртвых, готовящийся к новому рождению. Боль вернулась в её голову - такая же сильная, как когда-то. Эти сияющие огни вновь вспыхнули у неё перед глазами, а зигзаги, решётки и звёзды взрывались, словно раны, полные гноя. Дошло до того, что могла лишь лежать в своём шалаше с зажжённой лампой, коптящей из-за горения животного жира, и слушать голоса, которые эхом отзывались в её объёмистом черепе.
Наконец, к ней пришёл Проросток. Она едва смогла разглядеть его среди ослепительного сияния узоров, но ей было очень нужно сказать ему кое-что. Она схватила его руку своими пальцами, словно когтями. "Слушать", - сказала она.
Он напевал мягко, как ребёнку: "Ты спи!"
"Нет, нет, - настояла она скрежещущим голосом. - Не ты. Не я". Она подняла палец и коснулась им своей головы, своей груди: "Я, я. Мать". На её языке это было мягкое слово: "Яа-анн".
Замкнулась ещё одна связь. Теперь у неё был символ даже для самой себя: Мать. Она была первым человеком во всей истории человечества, у которого появилось имя. И, хотя она умирала, не оставив после себя ни одного живого ребёнка, она думала, что была матерью для них всех.
"Яа-анн, - прошептал Проросток. - Яа-анн". Он понимающе улыбнулся ей. Он склонился над нею, прильнув к её рту своими губами. А потом он плотно зажал ей нос.
Пока длился этот ужасный поцелуй, пока её ослабленные лёгкие пытались втянуть воздуха, быстро сгущалась тьма.
Она подозревала каждого человека в группе, в тот или иной момент времени, в намерениях причинить ей вред. Каждого, за исключением Проростка, её первого помощника среди всех. Как странно, подумала она.
Растущая вера в то, что за каждым событием лежит намерение - будь то злая мысль в чужой голове, или доброжелательная прихоть бога в небе - была, возможно, неизбежным явлением для существ, обладавших врождённым пониманием причинно-следственных связей. Если ты обладаешь достаточным умом для изготовления инструментов из нескольких составных частей, то, в конечном счёте, ты придёшь к вере в богов - конец всех причинно-следственных цепочек. Конечно, у этого была своя цена. В будущем, чтобы служить своим новым богам и шаманам, людям придётся жертвовать многим: временем, богатством, и даже правом иметь детей. Иногда они должны были даже жертвовать своей жизнью. Но воздаянием за это было то, что они больше не должны были бояться смерти.
Поэтому сейчас Мать не боялась. Огни в её голове, наконец, погасли, образы исчезли, и даже боль успокоилась.
ГЛАВА 12
Плывущий континент
I
Индонезийский полуостров, Юго-Восточная Азия. Примерно 52 000 лет до настоящего времени
Двое братьев столкнули каноэ с берега реки. "Осторожно, осторожно - бери левее. Хорошо, мы на воде. Теперь, если мы возьмём правее, думаю, мы сможем пройти по тому руслу". Эйан сидел на носу каноэ, сделанного из коры, а его брат Торр - на корме. Им было двадцать и двадцать два года соответственно, и они были невысокими, худощавыми жилистыми людьми с кожей тёмно-орехового оттенка и с курчавыми чёрными волосами.
Они вели свою лодку по воде, поверхность которой была усеяна тростником, переплетённым мусором, оставшимся после наводнения, и прибитыми к берегу стволами. Среди деревьев, которыми поросли речные берега, были питтоспорум, тик, шорея, стеркулия и высокие мангровые деревья. Над лесом раскинулся прозрачный покров из паучьих сетей, пропускавших сквозь себя свет и приглушавших яркость зелени внизу. Жаркий воздух, пронизанный ярким солнечным светом, висел над рекой, словно огромная крышка. Эйан уже успел сильно вспотеть; в лёгких он ощущал густоту плотного влажного воздуха.
Как ни трудно в это поверить, но стояла середина самой поздней волны оледенения, и в северном полушарии в тени ледяных пластов километровой толщины бродили большерогие олени.
Наконец, они добрались до открытой воды. Но они пришли в смятение, увидев, сколько там было народу.