Видимо, куда-то он все же перенесся, поскольку потолок стал значительно ниже, а под ногами опять плескалась грязная водица. Да и жужжание стало отчетливее: казалось, весь воздух вокруг состоит из него и мерзкий звук проникает в тело уже не только сквозь уши, но и сквозь поры.
- Наки! На-а-а-ки!!! Гоа!..
Он кричал, пока не охрип. Что же все-таки произошло?! Никогда не бывало такого, чтобы меловой круг переносил заключенных в нем в разные места. Это шуточки здешнего гнусного мира? Грязи, оставшейся от вонючей водицы, по которой прошел мел? Непонятного невыносимого звона?..
Дийк бродил по одинаковым сырым туннелям, пока не почувствовал, что не может больше ступить ни шагу. Он прислонился к стене и сполз по ней. Теперь ноги его целиком находились в воде. Подземный холод сковал их и побежал вверх по позвоночнику.
Он был прав, тот безумец в пещере. Вот и к нему подступает безумие. Он уже слышит его смрадное дыхание в своем мозгу, ощущает липкое давление внутри глазниц…
Все вокруг расплывалось - видимо, от усталости. Дийк сделал несколько глубоких вздохов, пытаясь навести хоть какой-то порядок в голове. Тщетно. Вместо стройности и порядка ворвался рой осколочных воспоминаний и закружил, вовлекая в хаотичные водовороты. Вот ладонь Наки с кровоточащей ссадиной на мизинце - она напоролось на сучок в том доисторическом лесу, где они встретили племя мохнатых существ, уже взявших в руки палку но еще не обзаведшихся речью… Вот Гоа поджимает переднюю лапу и жалобно скулит - его укусила змея. Два дня зверь метался между жизнью и смертью, а они сидели возле него в пещере, беспомощные и молчаливые, и не было в жизни промира более холодных дней… А вот щеки девочки, залитые неестественно ярким светом самого потрясающего восхода из всех, что он видел…
Что-то переменилось. Гнилостный запах сгустился - казалось, его можно было осязать. Звук достиг такой силы, что барабанные перепонки напряглись, словно струны, готовые лопнуть. А затем из-за поворота туннеля появилось нечто… Больше всего это походило на волну грязно-бурого тумана, из которого тянулись отростки - то ли конечности, то ли щупальца. Но страшны были не столько они, сколько вырвавшийся на свободу запах. Никогда прежде Дийку не могло бы придти в голову, что запахом можно свести с ума.
Туманообразная масса заполнила весь туннель и, медленно перетекая или ползя, надвигалась на него. Страх приковал промира к месту. Когда зловонная туша была уже шагах в десяти, каким-то чудом он сумел справиться с собой: вскочил на ноги и ринулся прочь. Это был инстинкт - думать он был не в состоянии. Ужас завладел остатками сознания. И еще в нем зрел дикий гнев на самого себя. Эти страсти, перемешиваясь и усиливая друг друга, придали ему энергию, позволившую развить немалую скорость.
Дийк не заметил, как споткнулся обо что-то и упал. Лишь когда рот его захлестнула вонючая вода, вызвав кашель, он немного пришел в себя. Поднявшись на дрожавшие от перенапряжения ноги, он уперся в тупик, которым заканчивался туннель. В тупике была дверь, в которую промир забился всем телом - не только кулаками, но ногами, грудью и подбородком…
Как дверь в конце концов отворилась, и он рухнул в проем - он уже не помнил.
Сознание умчалось прочь, ухватив напоследок лишь полуразмытые лица, руки, переносившие его куда-то, неразборчивые голоса, звучавшие словно из-за плотных штор или занавеса…
- Я должен туда вернуться.
- Это невозможно. То, что ты вышел к нам - чудо. У лабиринта всего два выхода, а площадь его огромна - можно блуждать месяцами.
Женщина говорила негромко, сухим и бесцветным голосом. Она была плоска, худа и напоминала усталое насекомое. Большие желтоватые глаза, столь же невыразительные, как и голос, слабо и тускло светились. Тяжелые коричневые веки то и дело надолго прикрывали их, словно уставая быть поднятыми. Тело облекала глухая темная одежда, а пергаментного цвета рука сжимала посох с масляным фонарем.
Ничто в ней не указывало на правительницу подземного народа - такая же одежда и посохи были принадлежностью всех обитателей окруженного лабиринтом города. Разве что - неестественно прямая осанка, да полное отсутствие мимики на худом треугольном лице.
- Вы не понимаете - там остались два самых дорогих мне существа! Единственные, кто у меня есть.
- И все-таки это невозможно, - она сомкнула узловатые пальцы с тихим тоскливым хрустом. - Они находятся там слишком долго - скорее всего, их уже нет в живых. Или, при самом лучшем раскладе, они стали безумны. Даже если ты их найдешь, они тебя не узнают - но набросятся, растерзают и съедят. Ведь они очень голодны - если еще живы.
С низкого потолка упала тяжелая капля. Разбилась на каменном столе…
В подземном помещении, куда привели промира, лишь только он пришел в себя, было на редкость гнетуще, темно и сыро.
- Там девочка, совсем ребенок! Я прошу вас дать мне в подмогу нескольких своих людей - вместе мы сумеем ее разыскать.
- Я что, похожа на безумную? Даже если я отдам такой приказ своим людям, каждый из них скорее застрелится, чем выйдет за пределы города. Я не ведаю, кто ты и откуда появился в лабиринте, но думаю - по твоим безумным речам, - или ты свалился с луны, или твой разум глубоко помрачен.
- Я свалился с луны, - Дийк кивнул с готовностью. - Мой разум не помрачен, я способен во всем разобраться и всё понять. Прошу тебя, поведай мне, отчего нельзя выйти за пределы города и отыскать заблудившихся в лабиринте.
Женщина пожевала сухими губами и, прикрыв глаза, на этот раз надолго, приступила к размеренному повествованию.
- Когда-то, несколько столетий назад, мой народ жил на поверхности земли. Люди любовались солнцем днем и луной и звездами ночью. Они разводили сады, осваивали пастбища, строили дворцы, храмы и хижины. А потом появилось Оно. И за пару месяцев поглотило всю землю. Нашему народу повезло больше других - среди простых смертных оказался мудрец и провидец, к которому все прислушивались. За год до несчастья он поведал, что нужно срочно строить под землей город и окружить его обширным лабиринтом - чтобы уберечься от большой беды. Люди послушались его и, когда все произошло, спустились вниз, в заранее приготовленные жилища. И сумели выжить. И вот так мы выживаем уже не одну сотню лет. После смерти мудреца править стал его сын, а потом его внук - и так далее. Этот великий человек был и моим предком, поэтому в настоящее время правлю я. Мы надежно защищены: хотя Оно просачивается и под землю, но лабиринт глушит звуки, а толстые пористые стены не пропускают запах.
- Выживаете не одну сотню лет… - Дийк пробормотал это с искренним ужасом. - Но как? Как вы живете - без солнца, без растений, без еды, наконец?!..
- Солнце нам заменяет это, - правительница шевельнула посохом с масляным фонарем. - Растения мы научились выращивать при слабом свете, а что до еды - мы питаемся очень разнообразно: корни и клубни растений, личинки жуков, крупные насекомые вроде медведок… Нам знакомо и настоящее мясо с кровью - ведь под землей обитают кроты и землеройки. Правда, в самом верхнем слое, до которого добираться смертельно опасно, но отдельные смельчаки отваживаются и на это.
- Да уж, поистине королевское разнообразие…
- Ты напрасно язвишь, чужеземец. Мы привыкли к такой еде и находим ее и питательной, и весьма вкусной. Окажись мы вдруг наверху и предложи нам блюда, которые вкушали предки, думаю, они вызвали бы у нас отвращение.
- Пожалуй, ты права: привычка - великая вещь, - покладисто заметил промир. - Правда, насчет питательности можно поспорить - глядя на твою фигуру и фигуры твоих достойных подданных. Но скажи: откуда тогда взялись те безумцы, что бродят по лабиринту? Ведь ты утверждаешь, вы надежно защищены.
- Глупцы и авантюристы - вроде тебя, смельчаки, переоценившие свою ловкость и удачливость… Мало ли по каким причинам человек покидает город? Важно, что ни один - заметь: ни один! - назад не вернулся. Надеюсь, ты понял теперь, насколько дико прозвучала твоя просьба?
- И да, и нет. Возможно, у меня и у вас по-разному устроены мозги, но неужели никому из твоего народа за сотни лет не пришла в голову свежая мысль попробовать уничтожить это самое Оно? Кстати, что оно есть такое и откуда взялось?
- Откуда взялось - мне неведомо. Есть замшелые легенды, в которых говорится что-то на этот счет, но я слышала их в детстве и давно позабыла. А что Оно есть такое… - Правительница помолчала, прикрыв веками тусклое свечение глаз и отчего-то задержав дыхание. - Тебе повезло, что ты не познал этого на собственном опыте. Те, к кому Оно прикоснулось, задело своими щупальцами или своим дыханием, вряд ли смогут рассказать о своих ощущениях. Они просто сошли с ума.
- Отчего же? Познал… - Промир усмехнулся с горечью. - И меня почти коснулось его дыхание. И я был близок к тому, чтобы потерять рассудок.
- Значит, ты знаешь об этом больше, чем я, - правительница подняла тяжелые веки и улыбнулась. Но улыбка вышла ущербной и безотрадной. - Впрочем, твои вопросы мало кого здесь занимают. Главное - не что и откуда, а как от него уберечься. Из близко соприкоснувшихся с неведомым злом лишь единицы сохраняли рассудок - те, кто был глух и при этом с рождения не воспринимал запахи. Некоторые, узнав о таком, протыкали себе барабанные перепонки и зажимали носы, но это не помогало - запах все равно проникал в мозг и сводил с ума.
- То есть все дело лишь в его жужжании и вони? И только-то? - переспросил Дийк. - Верится с трудом. Думаю, запахом и звуком эта мразь лишает сознания, а уж потом пожирает.
- Оно не пожирает и не убивает, недоверчивый чужеземец! Лишь сводит с ума. Разве ты только что не поведал о том же самом? О том, что был близок к безумию? Мой мудрый предок считал, что Оно питается не телами, не плотью, но ужасом и отчаяньем своих жертв. Множество безумцев блуждают по лабиринту, пока не умирают от голода. От голода - а не от его лап и зубов!
- У него нет лап… - рассеянно поправил промир. - Только щупальца. И зубов, как я мог рассмотреть, тоже.
- Тем более! Смерть от зубов и когтей несравненно легче и достойнее, чем кромешная тьма безумия и голод, от которого грызут кости и плоть своих близких. Надеюсь, ты уразумел, по какой причине я отказала тебе - не отправила своих людей на поиски девочки, давным-давно потерявшей человеческий облик?
- Уразумел, вполне. Но не вспомнишь ли ты все-таки, о чем говорится в ваших замшелых легендах? Возможно, если я пойму, что есть такое это вонючее Оно - у меня появиться шанс с ним справиться.
- Как ты смешон, чужеземец, - Правительница издала короткий смешок, больше похожий на икоту. - Но изволь. Вот то, что я помню: в легендах говорится, что Творец Мира разгневался на свое творение - людей. Губительное Оно - посланная Им кара.
- За что? Что они такое натворили, эти несчастные люди, твои предки?..
- Нарушали заповеди, плохо молились, мало размножались… да мало ли что! Оно, словно огромная метла, очистило поверхность земли, и теперь на ней живут иные создания, лучше и послушнее прежних. Они иначе устроены - без носов и ушей, поэтому им не грозит безумие.
- Добренький он, ваш Создатель, - усмехнулся промир.
- Не богохульствуй, чужеземец! - возвысила голос правительница. - Иначе не пришлось бы тебе пожалеть. Создатель справедлив: послав нам кару за грехи, он проявил и великую милость, наделив даром прозорливости моего мудрого предка, благодаря которому избранный им народ выжил.
- Прости! Не осмеливаюсь дальше спорить, - Дийк резко поднялся с холодного и жесткого каменного сидения. - Спасибо за беседу! Я бесконечно рад за твой народ, надежно защищенный лабиринтом и стенами, сытый, радостный и благополучный. Мне он представляется скопищем трусов, ну да какое вам дело до мнения чужеземца? Позвольте откланяться - мне пора!
- Нет! Мы не закончили разговор!
Правительница прокричала это так звонко и властно, что промир вздрогнул.
Ворох мелких камней осыпался с потолка.
- Прошу тебя, сядь, - попросила она мягче, и он, поколебавшись, сел. Протянув сухую ладонь, женщина стряхнула камушки с его плеча. - Мы надежно защищены здесь - да, это так. Но нас осталось всего три тысячи. А скоро станет еще меньше - потому что дети рождаются здесь все реже и реже. Люди отчего-то разучились влюбляться, разучились даже вожделеть.
- Еще бы… - пробормотал Дийк.
Но она не расслышала или не обратила внимания.
- Легко быть смелым на словах! Впрочем, допускаю, что ты отважен и в деле. Я прошу тебя остаться у нас. - Правительница вскинула на него глаза, обретшие прозрачность и живое чувство - мольбу. - Ты вольешься в число моих подданных и обретешь все те же права. Нет, больше: ты сможешь иметь столько жен, сколько захочешь. Ты полон жизни, молод и силен - у тебя может родиться много, много детей!
Промир расхохотался.
- Остаться здесь? Закусывать личинками жуков и сухими корнями?..
- Нет-нет! Для тебя специально будут доставлять мясо - я ведь говорила…
- Смаковать кротов и землероек?.. Предаваться плотским утехам с женщинами, похожими на мумий?.. Забыть, как выглядят солнце и звезды?.. И при этом еще трястись от страха, что когда-нибудь не выдержат стены, или Оно научится просачиваться сквозь камень?.. Каждую ночь просыпаться от кошмаров и чувства вины, что по собственной трусости загубил самых близких людей?.. Нет уж, увольте!
- Альтернатива этому - безумие и голодная смерть.
- В любом случае я предпочту смерть медленному гниению и попытку хоть что-то сделать полному бездействию.
- Глупец и гордец, - правительница саркастически усмехнулась. Лицо ее вновь обрело неподвижность, а глаза спрятались под грузом коричневых век. - Судя по всему, даже если Оно коснется тебя, это мало что изменит: ты уже безумен.
- Возможно. Я могу уйти? Я свободен?
- Думаю, ты вырвешься, даже если я прикажу тебя связать и бросить в подвал. Разве можно удержать лишенного разума? Я размечталась было о том, какие прекрасные младенцы могли бы от тебя родиться: сильные и подвижные. Но множества маленьких безумцев моему народу не нужно. Прочь, пустые мечты! Иди куда хочешь, путь открыт.
- Спасибо.
Прежде чем выйти из мрачного и стылого помещения, промир обернулся и бросил:
- Ты не была бы так спокойна и холодна, если бы твои дети находились там!
- Мои дети не родились. И никогда не родятся. Род великого мудреца и провидца заглох.
- И хорошо! - запальчиво выдал Дийк. - Не понимаю, зачем вы трудились продолжать свой род на протяжении сотен лет! Неужели не жалко было детей, с рождения оказавшихся во тьме, словно земляные черви?.. Следовало бы сразу перестать размножаться - не населять свой затхлый ад новыми и новыми несчастными существами. Он оказал плохую услугу своим потомкам, этот ваш хваленый мудрец!
- Уходи, пришелец. - Она сидела на вытесанном из рыхлого камня кубе, словно на троне, прямая и недвижная. Лицо ничего не выражало, лишь в насекомоподобных глазах застыла сухая бесслезная тоска. - Я не буду желать тебе удачи - это бессмыслено. У тебя нет шанса. Ни одного.
Страж, угрюмо сгорбившийся у дверей, ведущих в лабиринт, долго не мог понять, чего от него хочет странный чужеземец. Поняв же, слабо удивился - сильных чувств этот высохший и обреченно-заторможенный человек, как видно, испытывать уже не мог.
Он долго вслушивался, приложив ухо к массивной обитой железом двери, и только затем отворил ее.
- Оно сейчас далеко отсюда. Можешь продержаться часов пять, - такими словами напутствовал промира житель подземного города, прежде чем задвинуть засов.
Почти сразу голову Дийка заполнил знакомый отвратительный звук, а в ноздри ударил запах. Он почувствовал кислый привкус страха под языком. И удушье дикой тоски. Чтобы прогнать страх и хоть немного приглушить тоску, заговорил сам с собой. Речь получилась сбивчивой и не слишком оптимистичной:
- Ну что, приятель, допрыгался? Нигде не задерживаться, ни к кому не привязываться… и вот итог. В поисках девчонки и зверя бродишь сейчас в вонючей тьме, всей шкурой ощущая, что вот-вот появится нечто безмерно омерзительное и пожрет тебя с потрохами. И это вместо того чтобы в спокойной обстановке, под защитой каменных стен начертить круг, и - адью! В иное, не в пример более симпатичное место, так как хуже этого вряд ли что может быть в целом мироздании… Здорово, ничего не скажешь! Особенно этот проклятый звук, разъедающий мозг кислотой… Еще чуть-чуть - и серое вещество потечет из ушей и ноздрей. И что, скажи пожалуйста, ты станешь делать без мозгов? Биться головой об стены? Пускать пузыри из слюны?.. А интересно, должно быть, сойти с ума: вот он есть, и вдруг уже нету. И вообще, не очень понятно: сойти можно с того, на чем стоишь, а я вовсе не стою на собственном интеллекте. Скорей это нечто воздушное, и уж никак не тянущее на прочную опору… Интересно, когда я все-таки сойду (слезу, спрыгну, свержусь), мне тоже будут грезиться повсюду жуки и мыши или все же что-то более приятное для глаз? Я предпочел бы обнаженных девушек. Впрочем, если повсюду будут маячить голые розовые тела, это тоже скоро надоест. Лучше уж что-то нейтральное: цветочки, бабочки, золотые рыбки… Надеюсь, вместо отвратного запаха меня будет услаждать призрачное благоухание майских лугов. В голове же пусть звучат голоса - но разные, чтобы было с кем поболтать и развеять скуку. Желательно, чтобы они обладали хоть минимальным интеллектом… Наки, черт возьми! - ведь это ты во всем виновата. Ты и твои дурацкие мечты о несуществущем рае Алуно… Стоп. Прости меня, девочка. Я кривлю душой: ты сумела заразить меня своими мечтами, и они стали моими не в меньшей степени… Я устал, видишь ли. Дьявольски устал. Я хочу уютного тупичка (как говорил Привратник) с садиком, с резными наличниками, без амбициозных правителей, бессмысленных боен и крови - успел насмотреться на это за время долгого пути… Слабак, хватит ныть! Усталый трусливый заяц, прекрати трястись коленками! Что, надоело носить маску сильного мужчины? Лицо тебе натерла? А ты терпи!.. Хотя, с другой стороны, перед кем позерствовать? Один, абсолютно. Так уже было - полное и безбрежное одиночество. Так, да не так. Тогда ты был свободен, ни к кому и ни к чему не привязан. Одиночество не было в тягость, оно было символом этой свободы, ее стягом, которым ты бодро помахивал при ходьбе. А сейчас одиночество - пытка… Почему я не помню ни своих родителей, ни места, где родился и жил? Не мог же я возникнуть из ниоткуда. У меня нет прошлого - значит, не о чем будет вспомнить перед смертью. Какие картины увижу я в последний свой миг - когда перед глазами обычных людей проносятся лица любимых и близких? Снежные закаты? Бушущее море, грозы, болото, горы?.. Смешно.
Дийк очень устал. Он понимал, что Оно уже близко, но усталость и пришедшая с ней апатия приглушили все чувства. Промир опустился в мокрую грязь и закрыл глаза: лицезреть неотвратимо приближающееся не хотелось.
- Жаль, что я никогда больше не увижу Лелю. Милая девушка, как хотелось бы с ней поговорить, утешить… Впрочем, что я за дурак? О чем думаю в последние мгновения жизни? Полагалось бы о высоком, о вечном, а я о женщинах…
Звон стал совсем нестерпимым. Чтобы приглушить его, Дийк прижал к ушам ладони, но это не помогло. Тогда он забормотал стишок, слышанный когда-то в юности и въевшийся в память: