В принципе, в деньгах он не нуждался – в Казахстане жил его дядя, который был руководителем, а фактически – владельцем сельхозкооператива.
Ежемесячно дядя присылал Анатолию сто евро. Вместе с зарплатой (а теперь – пенсией) Анатолий Васильевич Монасюк финансово был обеспечен достаточно – потребности у него, в общем-то, были минимальными: квартплата, питание и лекарства. Одну и ту же одежду и обувь Анатолий мог носить подолгу – иногда более 10 лет. А вот ездить куда-то далеко – на это деньги приходилось копить.
Анатолий принялся за стряпню. Готовить еду он умел, и любил это делать.
Предвкушая встречу с другом, он отбил мясо молотком для отбивных и принялся нарезать помидоры для салата.
Они выпьют, закусят, потом закурят по сигарете. Кто начнет разговор – пока неизвестно. Но как бы то ни было, время они проведут хорошо.
Кстати, курил Анатолий Васильевич только на таких вот дружеских попойках. В обычное время он не курил вообще.
Да и спиртного почти не употреблял.
На острове Рождества стояла послеполуденная жара.
Застыли неподвижно кроны пальм. Свернули листья кустарники и деревья подлеска, который начинался сразу за городом. Далее, выше в горах, лиственные деревья стояли стеной.
Жители города отдыхали в прохладных комнатах своих домов. Город был небольшим, лишь центральная часть его была застроена многоэтажными каменными домами, далее шли домики, укрытые в тени пальм, которые здесь росли везде.
Кокосы, вызревавшие на этих пальмах, и давали копру, служившую сырьем для производств местных бизнесменов.
В жару жизнь в городе замирала, все оживится лишь вечером, когда спадет полуденный зной и с океана подует прохладный ветерок.
Но сейчас не все прятались от солнца.
Агенты Тахиро Сото вели активную розыскную работу.
Вообще будничная работа по розыску какого-либо лица одинакова в любой точке мира.
Все зависит от первичных данных и от умения розыскников.
О Каладжи Неру было известно, что он прибыл недавно на остров и что занимается оптовой торговлей копры.
От этого и отталкивались агенты Тахиро.
На таможенных пунктах аэропорта и морского порта были опрошены служащие. Агенты не имели фото Каладжи, но они знали точные фамилию и имя разыскиваемого и предположили, что он не изменил их – зачем бизнесмену, торговцу копрой, фальшивый паспорт?
Поскольку агенты платили щедро, выглядели респектабельно и разговаривали интеллигентно, служащие таможни быстро нашли в компьютерном банке данных все необходимое.
Да, человек по имени Каладжи Неру прилетел из Джакарты несколько недель назад. Нет, у них данных о том, резервировал ли он номер в каком-либо из городских отелей, нет – им не нужна такая информацию – они фиксируют лишь таможенную проверку въезжающих и выезжающих.
Ах, и выезжающих? В таком случае, не выехал ли с острова Каладжи Неру? Еще несколько купюр крупного достоинства перешли из одних рук и другие, и ответ гласил: "Нет, из аэропорта Неру не убывал".
Но есть еще морской порт! Наемный автокар быстро понес по раскаленному асфальту розыскников Тахиро в сторону морпорта.
Таможенник, сидящий у экрана компьютера, быстро проверил информацию об отъезжающих с числа, интересующего вежливых (и денежных) людей. Нет, данных о пассажире Каладжи Неру, который отплывал бы в Индонезию, нет.
А вот данные о таком человеке, который отплыл примерно в то же время на местном пароме на архипелаг Того-Паго, есть…
Таким образом, искать следовало в городке Робертсвиле – единственном крупном населенном пункте Того-Паго.
Тут же была получена информация о том, что в Робертсвиль можно добраться также самолетом – регулярные рейсы осуществлялись один раз ежедневно.
Вечером состоялся второй телефонный разговор между Токио и островом Рождества.
Сейдзе Сото внимательно выслушал информацию, которую добыл Тахиро. И сказал:
– Пусть бывший полицейский летит в Индонезию и разузнает все о Мио Неру и последних перед отъездом на Того-Паго днях Каладжи Неру. Дай ему трубку!
Тахиро передал трубку бывшему полицейскому – невысокому худощавому пожилому японцу с умным взглядом.
– Здесь Тогу Накаяма. Я слушаю вас, Сото-сан.
Почтение, которое отразилось в интонациях Накаямы, говорило об уважении, питаемом бывшим полицейским к одному из могущественнейших людей Японии. Он внимательно выслушал инструкции и сказал:
– Я все сделаю, как вы хотите.
– Передай трубку моему племяннику!
Накаяма передал трубку телефона Тахиро Сото.
– Я слушаю, дядя.
– Племянник, все инструкции получил Накаяма. Снабдишь его деньгами. И деньги не экономь!
Не забудь – звонить в Токио тебе необходимо ежедневно.
В Женеве было раннее утро, когда в аэропорту приземлился заокеанский Боинг. В зале ожидания аэропорта Бейтс издалека увидел Джанни Абрахамса.
Впрочем, не увидеть Джанни было мудрено. Высокий негр, с внешностью голливудского актера Дэнзила Вашингтона, он отличался от своего знаменитого двойника только возрастом – курчавые волосы, которые Абрахамс стриг коротко, были совершенно седыми.
Кроме того, Джанни, чтобы еще меньше походить на Вашингтона, носил тщательно подстриженные усы, также седые.
Джанни не любил официальных одежд – он был сторонником молодежного стиля – костюмам он предпочитал синие джинсы, кожаную куртку, под которой на нем неизменно была надета белоснежная водолазка; зимой ее заменял белый шерстяной свитер.
А вот обувь Джанни Абрахамс носил только дорогую. Неизменно черной кожи сверкающие глянцем туфли покупались им только в фирменных магазинах.
Они крепко пожали друг другу руки, и Бейтс спросил:
– Ну, Джанни, что у нас случилось такого уж необычного?
Улыбаясь таинственной улыбкой, Абрахамс ответил:
– Сначала – к тебе домой. Мыться, бриться, завтракать. А потом, по дороге, я все тебе расскажу.
Гил Бейтс и Джанни Абрахамс рука об руку создавали промышленно-финансовую империю Бейтса. Бейтс искрил идеями, на первых порах сумел заработать первоначальный капитал на бирже.
Абрахамс был по образованию специалистом по ЭВМ, затем получил финансовое образование.
Гил Бейтс намечал стратегию и определял конкретные задачи. Он также находил деньги на их осуществление. Джанни Абрахамс претворял идеи в жизнь, определяя тактику действий и осуществляя разумное расходование денег.
Гил Бейтс мог ошибиться – его могло, что называется, "занести не туда".
Джанни Абрахамс ни разу в жизни не ошибся по-крупному. А поэтому всегда в нужных случаях помогал Гилу "вернуться к реалиям на землю".
Поэтому Джанни Абрахамс был не только помощником Бейтса и его правой рукой. Он давно был совладельцем Бейтс Индастриз – ему принадлежали примерно четверть акций компании.
И при этом Абрахамс всегда считал себя (и соответственно действовал) всего лишь ближайшим помощником Гилмори Бейтса.
Они давно были "на ты". Давно знали друг друга досконально. И давно безоговорочно доверяли друг другу.
Поэтому Бейтс знал – если бы случилось что-то действительно важное, Джанни рассказал бы ему все сразу. Еще в аэропорту.
Но уж коли он решил поиграть в загадочность… Значит, ничего не скажет раньше, чем посчитает нужным это сделать. А следовательно, произошло что-то скорее уж курьезное, чем по-настоящему таинственное.
Бейтс принял душ с дороги, побрился, затем сменил одежду – надел чистую рубашку, подобрал галстук под серый в еле заметную полоску костюм. В столовую вышел уже не дорожный путешественник, а чисто выбритый истинно американский джентльмен старой школы – аккуратная прическа, тщательно расчесанные усы.
Абрахамс все это время просматривал утренние газеты, которые ему принес старый слуга Бейтса – старина Хью, как называл его Джанни.
На столе стоял завтрак – гренки, поджаренный бекон с яйцом, в кофейнике исходил паром свежесваренный кофе.
А посредине возвышался кувшин с апельсиновым соком – Бейтс иного не признавал.
– Ты только посмотри, – сказал Джанни, складывая очередную газету, аккуратно уложив ее на пачку других, уже просмотренных и отодвигая стопу газет в сторону. – Ни она газета даже строчки не написала о землетрясении в Изумрудной долине.
И, подмигнув Бейтсу, он принялся намазывать на гренок масло.
– Ты побеспокоился? – спросил Бейтс, также протянув руку с ножом в ней к масленке.
– Ну да. Знаешь, тебе решать, нужно журналистам и телевизионщикам знать о том, что делается сейчас в Изумрудной долине.
– А что там такого особенного делается?
– Ага! – Джанни принялся за яичницу. – Вот по дороге все и расскажу. Не нарушая нашего правила – за едой о делах – ни слова!
Так что завтрак заканчивали в молчании.
Когда мощный Вольво представительского класса вырвался за пределы города, Абрахамс нажал кнопку, и толстое звуконепроницаемое стекло отделило салон с пассажирами от водителя.
– Ну, слушай.
Когда начались подземные толчки, никто даже не побеспокоился – силой всего в пару баллов, не больше, да и толком никто здесь, в Альпах, о землетрясениях и не знает, и не помнит. У нас ведь сейсмически-устойчивая зона.
Но когда несколько крупных камней свалились вниз на северном склоне, все, конечно, выскочили наружу. Увидели эти обломки, и тогда стали действовать в соответствии с инструкцией о чрезвычайном положении. Позвонили, куда нужно…
– Кому нужно… – хмыкнул Бейтс.
– Точно. И мне в первую очередь.
Но не перебивай. Они сказали мне, что с пятой выкуумной камерой что-то неладно. Она в этот день отдыхала – ну, ты знаешь, были отключены манипуляторы, внутри не было вакуума, но внутренняя подсветка была включена. После того, как подземные толчки прекратились и все стали возвращаться по своим местам, один из инженеров вдруг увидел, что внутри отключенной камеры что-то происходит.
Парень оказался смышленым. Он догадался тут же включить всю фиксирующую аппаратуру соседней камеры – видеоаппаратуру, метрические приборы, и вывел изображение на центральный дисплей.
Ну, все, конечно, тут же работать бросили. Точнее, никто еще и не начинал – роботы, которые собирают в камерах платы из выращенных кристаллов, включены еще не были, кое-кто из техников только руки успел протянуть к пульту управления, а сборку процессоров ни один начать не успел.
Короче говоря, все смотрят на центральный экран, а на нем – внутренность пятой камеры, поверху экрана бегут цифры – степень разряженности, уровень магнитного и электрического полей, в общем – стандартные показатели.
И в какой-то момент приборы как-будто с ума сошли – полный разнобой в показателях, цифры принялись показывать вообще что-то несусветное. А в центре камеры стало как бы проявляться что-то. Как-то с трудом, то заискрит внутри камеры, то вроде темного какого-то куска – Гил, мне слова трудно подбирать. В общем, в конце-концов приборы зафиксировали вот это…
С этими словами Абрахамс достал из кармана большой прямоугольник фотобумаги и передал Бейтсу.
На фотографии было нечто странное. Больше всего это напоминало голову какого-то существа: можно было разглядеть некие подобия глаз, щель рта, но остальное… Края "головы" были размыты, да и на самой голове больше рассмотреть ничего было невозможно. Даже предположить, какому животному может принадлежать эта часть туловища, было крайне затруднительно.
Если, конечно, это вообще была часть туловища.
– Ну, ладно, – рассмотрев внимательно снимок, сказал Бейтс. – А что сейчас с пятой вакуумной?
– А давай позвоним ребятам, – сказал Абрахамс.
Гил смотрел в окно. Как-то незаметно они пролетели полторы сотни километров, которые отделяли их от предгорий. Дорога начала петлять, и дальше их путь проходил чуть ли не по серпантину, поэтому водитель автомобиля снизил скорость.
Между тем Абрахамс вполголоса долго говорил по телефону. Потом выключил трубку, сунул аппарат в боковой карман куртки, и сказал:
– Ребята говорят, что, мол, внутри камеры искрит. Что-то происходит, но что – непонятно. Показания приборов упорядочились – внутри частичный вакуум, температура равна температуре окружающего воздуха, магнитные и электрические поля не меняются.
И это, Гил, самое странное. Как могут появляться искры, если не меняются ни магнитное, ни электромагнитное поля? В любом случае, там возле камеры – Ульрих, и он говорит, что, судя по-всему, опасности никакой нет. Но на всякий случай Ульрих прекратил все работы в лаборатории и удалил людей из помещения.
Ульрих Клаузих был руководителем лаборатории вакуумной сборки плат процессоров.
Между тем автомобиль ехал по центральной улице деревни, вскоре свернул на дорогу, ведущую к въезду в Изумрудную долину. Здесь Бейтс и Абрахамс пересели в электромобиль, а водитель повел Вольво на автостоянку.
Электромобиль неторопливо ехал по дороге, огибающей скалу. Вскоре открылся вид на долину. Слева, у подножия северных скал, виднелись несколько крупных обломков, которых раньше не было. А впереди темнели корпуса.
Второй из них и был корпусом, где размещалась лаборатория с вакуумными камерами.
У входа их встречали. Несколько охранников поздоровались и, открыв дверь, впустили своих боссов внутрь.
Поднявшись на второй этаж, Бейтс и Абрахамс вошли в огромное помещение с высокими потолками, без окон, а потому с многочисленными светильниками на стенах и потолке.
Светильники горели. Перед Бейтсом предстали три ряда вакуумных камер – стеклянных параллелипипедов с манипуляторами внутри.
Освещена изнутри была лишь одна из них. На противоположной от двери стене был размещен огромный дисплей – жидкокристаллический экран, на котором увеличенно виднелась внутренность вакуумной камеры.
К вошедшим поспешил невысокий, с копной волос, как у Эйнштейна, мужчина средних лет в спецовке. Это и был Ульрих Клаузих.
У камеры возились с какими-то приборами в руках еще несколько инженеров в спецовках.
– Все пропало несколько минут назад, – вполголоса доложил Клаузих. – Но так уже было несколько раз. Подождем.
Ждать пришлось недолго. Внезапно внутри камеры (Бейтс предпочитал наблюдать все происходящее на огромном экране) загорелась что-то вроде точки, она стала быстро разбухать, разрастаться, как бы обрастать плотью и все увидели – человеческую голову.
Да-да-да, короткостриженную голову белого человека с прикрытыми глазами. Его шея как бы расплывалась, уходя в никуда, поэтому впечатление было, что голова существует сама по себе – без продолжения.
В огромном помещении лаборатории воцарила тишина. И в этой тишине голова открыла глаза, нашла взглядом стоявших у дверей Бейтса с Абрахамсом и беззвучно зашевелила губами, НЕСОМНЕННО ПЫТАЯСЬ СКАЗАТЬ НЕЧТО ОСМЫСЛЕННОЕ…
Глава 4-я
Сейдзе Сото с криком проснулся и вскочил с постели, обеими руками держась за пах. То, что только что ему приснилось, вызвало не просто страх – это было нечто большим.
Во сне Сейдзе Сото, абсолютно голый, был распят на пыточном столе. Это было ясно ему, так как на стенах висели устрашающего вида приспособления, рядом стоял столик, накрытый белым, на котором были разложены различные медицинские инструменты, да и сам стол – оцинкованный, в каких-то грязных омерзительных потеках, наводил именно на мысль о пытках. Или о морге.
Но не это было самым ужасным.
Приподняв голову, он увидел нечто, что приближалось к нему со стороны распятых ног. Именно к тому обнаженному месту, которое называют мужским естеством.
Нечто было огромными ножницами. Кто держал их в руках – Сейдзе Сото было не видно, но вот сверкающий на свету инструмент, который медленно приближался к нему, иногда щелкая лезвиями длиной чуть ли не в полметра, был виден во всех деталях.
Вот он приблизился к паху вплотную, вот какая-то сила еще больше раздвинула его ноги, вот что-то коснулось яичек, и тогда Сото закричал. Даже не закричал – заверещал тоненьким голосом, забился на столе – и проснулся, уже стоя на ногах, крепко прижимая руками к телу то, чего только что чуть не лишился во сне…
На дрожащих, подгибающихся ногах он добрел до ванной комнаты, открыл кран с холодной водой и долго мыл потное лицо.
Потом еще раз внимательно осмотрел свое естество, как будто желал убедиться, что все на месте.
А потом японец заплакал.
Он, жесткий выдержанный человек, привыкший контролировать свои чувства, заплакал, как маленький ребенок.
Потому что в глубине души осознавал, хоть и не хотел, что все происходящее с ним – заслуженная кара.
Анатолий Васильевич Монасюк, человек с недавнего времени не связанный какими-либо определенными обязательствами и обязанностями, валялся, что называется, на диване в большой комнате.
Это был человек самой обычной внешности. Среднего роста, светлоглазый, с редеющими на макушке головы волосами с сильной проседью. От сверстников его отличала разве что некоторая моложавость – выглядел он на десяток лет моложе своих шестидесяти. И взгляд светлых глаз был пытливым и умным, что выдавало человека незаурядного и, возможно, необычного.
У противоположной стены на экране телевизора мелькали картинки, что-то бубнили голоса, но это был так, фон.
Здесь необходимо отвлечься и дать пояснения. Квартира Анатолия Васильевича была двухкомнатной, вторая, меньшая по размерам, комната была одновременно кабинетом и спальней.
Здесь на столе стоял компьютер, а у стенки – диван, превращенный в удобную постель, которая почти не застилалась – зачем, считал Анатолий, делать столько ненужного – утром заправлять, вечером – опять разбирать… Чтобы утром опять застилать, и так далее.
Проснулся, встал – набросил простыню (зимой – одеяло) поверху – и до вечера. Удобно и необременительно.
Удобство, необременительность и функциональность – вот то, что, в частности. ценил и исповедовал в повседневной жизни Анатолий.
Одним словом, именно в силу такого отношения к жизни Монасюк в кабинете/спальне либо сидел перед компьютером, когда работал над очередной книжкой, либо спал на диване.
А всю остальная, дневная жизнь, проходила в большой комнате (когда-то их называли "залом"),либо на кухне, когда нужно было приготовить еду.
В описываемый момент Анатолий лежал в зале на тахте и листал свои книжки.
Несколько лет назад Анатолий Васильевич Монасюк написал и издал их на свои деньги. Все они были посвящены им же разработанной философской теории, которую он назвал философией биполярности.
Согласно этой философской теории, высшая цель существования и изменения в процессе существования Вселенной и вообще всего Сущего – достижения тройственного мира, состоящего из двух полюсов, каждый из которых концентрировал вокруг себя все особенности мира, свойственные лишь ему, и третьей части, в качестве которой выступала среда – почвообразующая основа разделения, как называл ее Монасюк.
Согласно его теории, достижение полной гармонии – то есть образования такой вселенской конструкции – невозможно. Но именно стремление к ней порождает движение, постоянное изменение окружающего мира, то есть – все, что происходит вокруг нас.