Хейвиг прибыл в Стамбул в район доков и пошел окружной дорогой, чтобы не навести шпионов. Дорога была почти пустой. В одной руке он нес хронолог, в другой - плоский чемоданчик, где заключалась жизнь Ксении. Дождь сыпал с серого неба, и вскоре вся его одежда промокла до нитки, холод подступил к телу. Звук его шагов по скользким камням гулко разносился по пустынным улицам. Он торопился. Ведь прошло уже больше пятнадцати минут с тех пор, как он покинул Ксению. Было три часа дня, а сумерки уже повисли над городом.
Дверь его дома была заперта, ставни опущены, а сквозь щели пробивался свет.
Он постучал, ожидая, что новая служанка, Зулалия, так, кажется, ее зовут, откроет дверь и впустит его. Она, конечно, удивится, увидев, что он так быстро вернулся, ну да и черт с нею.
Заскрипели петли, дверь открылась. В дверном проеме стоял бородатый человек в византийской одежде. Дуло пистолета в его руке показалось Хейвигу огромным.
- Не двигайся, Хейвиг, - сказал человек по-английски. - Не пытайся бежать. Помни, что женщина у нас.
Единственное, что напоминало о строгости византийских нравов в их спальне, была Икона Девы Марии. Свет, проникавший через щели в ставнях, освещал стены, разрисованные яркими цветами и веселыми зверушками. Ксения лежала в постели. Она была такая маленькая, такая худенькая в своей ночной рубашке. Кожа, обтягивающая ее хрупкие кости, была как свежевыпавший снег, слегка окрашенный розовым рассветом. Губы ее пересохли, потрескались. Густые волосы разметались по подушке, с бледного лица смотрели огромные испуганные глаза.
Человек в одежде римлянина, которого Хейвиг не знал, крепко и профессионально держал Джека за левую руку. Справа его держал Хуан Мендоза. Он был одет как римлянин с запада, точно так же, как и Вацлав Красицкий, стоявший у постели Ксении.
- Где слуги? - автоматически спросил Хейвиг.
- Мы пристрелили их, - сказал Мендоза.
- Что?..
- Они не знали, что такое пистолет, и поэтому смерть не испугала их. Мы не могли позволить, чтобы они своими криками предупредили тебя. Заткнись.
Мысль об убитых слугах, о том, что их дети станут сиротами, оглушила Хейвига. Его страдания усугубились тем, что он услышал кашель Ксении.
- Хаук… - прохрипела она. - Нет, нет, Джон…
Она протянула к нему тонкие бессильные руки, но он не сдвинулся с места.
Широкое лицо Красицкого заметно постарело. Он сказал с холодным удовлетворением:
- Должно быть, тебе интересно узнать, что мы потратили большую часть своей жизни, чтобы выследить тебя. Ты много должен нам, Хейвиг.
- Но… к чему это вам?
- Не думал же ты, что мы оставим тебя в покое? И не только потому, что ты убил наших людей. Ты много знаешь, умен и поэтому опасен для нас. Мне поручили разыскать тебя.
"Они слишком меня переоценивают", - тупо подумал Хейвиг.
- Мы должны знать, что ты делал, - сказал Красицкий. - Прими мой совет и расскажи правду.
- Но как…
- Чисто детективная работа. Мы предположили, что эти греки дороги тебе, раз ты поступил так, и ты непременно вступишь с ними в контакт. Признаю, ты неплохо запутал следы. Но, тем не менее, мы сумели выследить тебя. Узнав от соседей, что твоя жена серьезно больна, мы стали ждать, когда ты выйдешь, зная, что ты скоро вернешься. - Красицкий посмотрел на Ксению.
Она содрогнулась и тихонько заскулила, как скулит собака, когда убивают ее хозяина.
- Ради Христа! - воскликнул Хейвиг. - Отпустите меня, дайте мне вылечить ее.
- Кто они, Джон? - спросила Ксения. - Что они хотят? Где твой святой?
- А кроме того, - сказал Мендоза и еще сильнее заломил руку Хейвига, - Пат Мориарти был моим другом.
Боль заполнила все сознание Хейвига, и он как будто издалека услышал голос Красицкого:
- Если ты будешь хорошо себя вести и пойдешь с нами без шума, мы оставим ее в покое. Я даже сделаю ей укол, ведь, насколько я понимаю, в чемоданчике шприц и лекарства?
- Этого… недостаточно… пожалуйста, пожалуйста.
- Хватит. Я тебе сказал, что мы истратили на тебя целый год жизни. Не заставляй нас терять еще больше. К тому же, мы рискуем. Слушай, ты хочешь, чтобы тебе сломали руку?
Хейвиг вздрогнул и заплакал.
Красицкий выполнил свое обещание и сделал укол Ксении, но сделал неумело, и она вскрикнула от боли.
- Все хорошо, моя дорогая, все хорошо. Святые будут хранить тебя… - сказал Хейвиг и повернулся к Красицкому. - Дайте мне попрощаться с нею. Я сделаю все, что вы требуете, только дайте попрощаться…
Красицкий пожал плечами:
- О’кей, если ты поторопишься.
Мендоза и другой человек держали Хейвига, когда он склонился над Ксенией.
- Я люблю тебя, - сказал он ей, не зная, слышит ли она его, охваченная болезнью и ужасом. Губы, которых он коснулся своими губами, были совсем не такими, какие сохранились в его памяти.
- Олл райт, - сказал Красицкий. - Идем.
Перемещаясь во времени, Хейвиг потерял ощущение людей, держащих его. Они как бы стали частью его самого. Только мелькание света в комнате стало реальностью. Он видел, как Ксения исчезла, слышал ее крик, в следующее мгновение он уже видел ее неподвижной, увидел, что кто-то вошел в комнату, затем в комнате толпились люди, плачущие, воздевающие руки к небу… и затем в комнате было пусто, в следующее мгновение в ней уже оказались другие люди, чужие люди…
Теперь при первой же остановке он мог начать сопротивляться, но должен был обуздать себя. Нельзя прибыть в Ээрию с искалеченными телом и душой, нужно быть готовым ко всему, что придумает для него Калеб Уоллис. Нужно сохранить способность мстить.
Но эти мысли мелькали у него в голове как нечто постороннее. Всю его душу заполнила смерть Ксении. Он уже едва видел, как их дом вспыхнул от пожара, когда турки взяли город, как затем город стал отстраиваться, как перед ним мелькали лица, лица, лица… до тех самых пор, когда город был стерт с лица земли гигантским взрывом. Они остановились среди радиоактивных развалин и полетели на самолете через океан, чтобы продолжить путешествие в будущее, где их ждал Сахэм. Но в Джеке не было ничего, кроме Ксении.
Он видел, как она осталась одна умирать в пустой комнате.
Хотя в Ээрии стояло жаркое лето, камера башни, куда поместили Хейвига, была сумрачная и холодная. В ней было пусто, если не считать умывальника, матраца и двух прямых стульев. Из единственного окна открывался вид на поля, где трудились крестьяне.
Металлический трос длиной в пять футов, закрепленный на ноге, был прикован к кольцу, вмурованному в стену. Да, это был единственный способ удержать в заключении путешественника во времени.
- Садись, - приказал Калеб Уоллис.
Он пристроил свой широкий зад на одном из стульев вне досягаемости Хейвига. Черная борода с эполетами, тщательно уложенные рыжие бакенбарды - все это подчеркивало превосходство Уоллиса над Хейвигом, который так и остался в древней одежде. На лице Хейвига были синяки, глаза обведены черными кругами.
Уоллис махнул сигарой.
- Я не очень зол на тебя, - сказал он. - Я даже восхищаюсь твоей энергией, умом. Мне бы хотелось, чтобы ты использовал их для меня. Именно поэтому я приказал своим мальчикам дать тебе отдохнуть перед этим интервью. Надеюсь, твои нервы пришли в норму. Садись.
Хейвиг повиновался. Он все еще был в подавленном состоянии духа. Всю ночь ему снилась Ксения. Он был с нею в огромном тримаране, который скользил по водной глади. А затем его паруса превратились в крылья, и он взмыл в небо к звездам.
- Мы здесь одни, - сказал Уоллис. Конвой ждал за дверью, тяжелой и закрытой. - Ты можешь говорить свободно.
- А если я не буду?
Глаза, устремленные на него, ударили, как пули.
- Ты будешь. Я человек терпеливый. И я не позволю тебе и дальше разрушать то, что я создаю. Я оставил тебе жизнь только потому, что надеюсь, что ты компенсируешь тот вред, который нанес нашему делу. Например, ты хорошо ориентируешься во второй половине двадцатого века. У тебя там есть деньги. Это может оказаться полезным для нас.
Хейвиг запустил руку под тунику и почесался. Он тупо подумал: "Драма превратилась в комедию. Я, потерявший жену, любимую жену, нахожусь в плену, ожидаю пытки. Мне даже не позволено вымыться, так что у меня чешется все тело, и от меня дурно пахнет".
Как-то он сказал Ксении, что ее любимые классические поэты весьма далеки от реальной жизни. И она, чтобы доказать ему обратное, прочла Гомера, греческие драмы, гимны… Голос ее звучал вдохновенно, палец бегал по строчкам, а среди роз гудели пчелы…
- Я слышал, что ты завел себе женщину в Константинополе, - сказал Уоллис. - Она заболела и умерла. Я сочувствую тебе. И все же, ты сам виноват во всем, - он качнул тяжелой лысой головой. - Да, да. Ты виноват в том, что случилось с нею. Я не говорю, что твой Бог наказал тебя. Природа сама делает с человеком но, чего он заслуживает. Белый человек не имеет права связываться с такими женщинами. Она же левантийка, а это значит, что в ней кровь азиатская, может, еврейская, может, и примесь негритянской. - Уоллис снова выразительно махнул сигарой. - Я ничего не имею против, когда мои мальчики развлекаются, - сказал он с игривой улыбкой. - Они имеют на это право, так как выполняют трудную работу. Но ты, Джек, ты женился на ней!
Хейвиг попытался не слушать его. Но слова Уоллиса проникали в его мозг.
- Это еще хуже, чем кажется на первый взгляд. Это символично. Ты опустился на низший уровень, ибо такая, как она, не могла подняться до тебя. И ты уронил достоинство целой расы, - его голос стал жестким. - Ты не понимаешь? Это всегда было проклятием белого человека. Он всегда более интеллигентен и чувствителен, и он всегда открывался тем, кто ненавидит его. Он впускал в свой дом лживых лицемерных людей, и проходило много времени, прежде чем он убеждался, что открылся врагам, хитрым и жестоким. О, да, я изучал твой век. Именно тогда произошло то, что готовилось десятилетиями, пришел в действие заговор, уничтоживший мир белого человека, открывший ворота монголам и Маури. Ты знаешь, что я считаю величайшей трагедией всех времен? Это когда два величайших гения, каких когда-либо создавала раса белых людей, возможные спасители от нашествия славян и китайцев, оказались в состоянии войны друг с другом. Дуглас Макартур и Адольф Гитлер.
Хейвиг сплюнул на пол в негодовании и ярости:
- Если бы генерал услышал это, я не дал бы и гроша за твою жизнь!
Странно, но Сахэм не выказал гнева.
- Ты как раз подтверждаешь мои слова. - В его тоне вдруг появилось что-то похожее на жалость к Хейвигу. - Джек, я хочу, чтобы ты понял всю перспективу. Я знаю, в тебе сильны инстинкты самосохранения. Они только погребены в тебе под грудой коварной лжи и лицемерия. Ты видел эту негритянскую империю будущего, и ты просто не видишь, что нужно сделать, что можно сделать, чтобы снова направить белую расу по дороге эволюции.
Уоллис раскурил сигару, ее кончик ярко засветился.
- Разумеется, сегодня ты не в себе. Ты потерял свою жену и скорбишь по ней. Я тебе очень сочувствую. К этому времени она все равно давно была бы мертва. Разве не так? - Голос его ужесточился. - Все умирают. Кроме нас. Я не верю, что мы, путешественники во времени, смертны. Ты можешь быть среди нас и будешь жить вечно.
Хейвиг очень хотел сказать, что он не желает входить в их число, пока там Уоллис, но сдержался. Он ждал продолжения.
- Да, в далеком будущем нас ждет награда. Мы найдем бессмертие, мы войдем в число богов…
Где-то вдали закаркала ворона. Трубные звуки угасли в голосе Уоллиса.
- Я надеюсь, ты будешь с нами, Джек. Надеюсь. Ты сделал много полезного для нас, до того как сошел с ума. Ты позволил нам широко внедриться в ту эпоху. Поверь мне, Калеб Уоллис помнит добро.
Разумеется, ты, подробнее узнав о нашей миссии, был шокирован. Но что ты скажешь о Хиросиме? Что ты скажешь о многих солдатах, твоих товарищах, Джек, которые были вынуждены умереть за американскую свободу? И ты противопоставил им эту гречанку, в которую ненароком влюбился.
Ты провел там несколько лет. И собрал много информации. Как насчет того, чтобы поделиться ею? И передать нам свои деньги? Этим ты заслужишь возвращение в наше братство.
Или ты хочешь раскаленное железо, щипцы для выдирания ногтей, свидание с теми, кто имеет огромный опыт заставлять людей тщетно мечтать о смерти? Я не позволю тебе быстро умереть…
Ночь сначала пришла в камеру, затем заглянула в окно. Хейвиг тупо смотрел на ужин, принесенный ему, пока тарелка не скрылась во тьме.
Он должен принять решение. Уоллис, возможно, врет о будущем Ээрии. Если Хейвиг не может сбежать отсюда, то должен присоединиться к ним в надежде, что добрый дух Ксении спасет его.
Ведь если, например, Уоллис узнал о психонаркотиках Маури и послал за ними людей…
Ну что же, Юлий Цезарь тоже отошел от своих принципов и заложил основы западной цивилизации, которая дала миру собор в Шартре, Франциска Ассизского, пенициллин, Баха, Билль о Правах, Рембрандта, астрономию, Шекспира, эмансипацию женщин, Джейн Адаме, следы человека на Луне, космос… и ядерную боеголовку, тоталитаризм, автомобили, Четвертый Крестовый поход… но в целом, с точки зрения бесконечности…
Может ли он, Джон Хейвиг, противостоять будущему во имя маленького обожаемого комочка праха?
Может ли он? Скоро придет слуга Уоллиса, чтобы просмотреть, записал ли что-нибудь Хейвиг на оставленный ему магнитофон.
Он, Хейвиг, должен помнить, что заслуживает бессмертия не больше, чем Дукас Манассис, Ксения или кто-нибудь другой…
И все же он не должен развязывать врагу руки, не должен давать ему возможности свободно ориентироваться в той эпохе. Пусть враги истратят на это хоть всю свою жизнь…
Чья-то рука коснулась его. Он с трудом вынырнул из объятий беспокойного сна. Мягкая ладонь зажала ему рот. И в темноте ночи послышался шепот Леонсы:
- Тихо, дурачок…
Вспыхнул луч фонарика. Он высветил металлический трос, затянутый на ноге Хейвига.
- Ах, - выдохнула она. - Вот как они тебя… Держи, - она протянула ему фонарик, но Хейвиг, сердце которого отчаянно колотилось, не мог держать его ровно. Леонса выругалась, взяла фонарик обратно и, зажав его в зубах, стала пилить трос напильником.
Глава 13
- Леонса, моя дорогая, ты не должна… - пробормотал он.
Она сердито проворчала что-то. Хейвиг покорно замолчал. Звезды смотрели в окно.
Когда трос был перепилен, он выпрямился. На ноге осталось металлическое кольцо. Она выключила фонарик, сунула его в карман: Джек успел заметить, что Леонса в джинсах, куртке, с ножом и пистолетом.
- Слушай, - прошептала она. - Ты переместишься вперед, в утро. Пусть они принесут тебе завтрак, а потом возвращайся сюда. Ты понял? Я хочу, чтобы они считали, что ты сбежал утром. Ты можешь перемещаться? Если нет, ты погиб.
- Я попытаюсь, - слабо сказал он.
- Хорошо, - она коротко поцеловала его. - Иди.
Хейвиг стал медленно перемещаться вперед во времени. Когда за окном стало совсем светло, он остановился, аккуратно поправил перерезанный трос, чтобы не был заметен разрез, и стал ждать. Никогда еще время не тянулось так медленно.
Вскоре пришел охранник с кофе и едой.
- Привет, - со сдержанным спокойствием поздоровался Хейвиг.
Охранник бросил на него суровый взгляд и предупредил:
- Ешь быстро. Тебя ждут для разговора.
Хейвиг с ужасом подумал, что охранник останется в камере. Но тот ушел. Когда дверь закрылась, Хейвиг в изнеможении сел. Ноги не держали его.
Леонса… Он глотнул кофе. Воля и силы вернулись к нему. Когда он вернулся в нормальное время, то услышал хриплый шепот:
- Ты можешь перемещаться? Если нет, ты погиб.
- Я попытаюсь.
- Хорошо, - пауза. - Иди.
Он услышал легкий шелест воздуха, заполняющего вакуум, где он только что был, и понял, что исчез.
- Где я? - тихо спросил он.
Она, вероятно, видела в темноте лучше, чем он, так как сразу подошла к нему.
- Все о’кей?
- Да. Вероятно.
- Не болтай, - сказала она. - Возможно, они решат проверить и это время. Держись за меня, и полетим в прошлое. Не торопись. Я буду приспосабливаться к тебе.
В тренировки людей Ээрии входило и совместное перемещение, когда партнер, ощущая скорость перемещения другого, увеличивал или уменьшал свою хронокинетическую энергию.
Прошло несколько суток. Дверь в камере не была заперта. Они спустились по лестнице, прошли через двор и вышли в ворота, которые в то время всегда были открыты. Вскоре они оказались в лесу и стали перемещаться в прошлое, останавливаясь для отдыха только по ночам.
Страдая от усталости и горя, Хейвиг едва поспевал за Леонсой. Она освободила его. Освободила ли?
Она действительно подарила ему свободу. Ему только требовалось время, чтобы поверить в это.
Они сидели в лесу. Было лето. Колумб еще не родился. Гигантские деревья сплетались друг с другом, образуя непроходимую чащу. Их густые запахи заполняли воздух. На земле лежала плотная тень. Где-то барабанил дятел. В очаге, сложенном из камней, горел огонь. На нем жарился глухарь, которого принесла Леонса.
- Я никогда не думала, - сказала она, - что мир был так чудесен до того, как люди испакостили его машинами. Я больше не мечтаю о Высоких Годах, когда люди летали в космос. Я там побывала, с меня достаточно.
Хейвиг, прислонившись к стволу дерева, испытывал странное ощущение "дежа вю" - уже виденного. И он сразу понял причину: через несколько тысячелетий он и она… Он посмотрел на нее более внимательно. Ярко-рыжие волосы, собранные в узел, померкший загар, мальчишеская одежда на сильном теле - она, казалось, появилась прямо из его времени. В ее английском совершенно исчез акцент родного языка. Но она и сейчас была всегда вооружена, и ее опасная кошачья грация осталась при ней.
- Сколько времени ты там была? - спросил он.
- После того, как ты бросил меня в Париже? Три года. - Она наклонилась и перевернула птицу на углях.
- Прости. Я поступил жестоко. Почему ты решила освободить меня?
Она нахмурилась.
- Я хотела, чтобы ты рассказал мне, что произошло.
- А ты не знаешь? - с удивлением воскликнул он. - Но если ты не знала, за что меня арестовали, как ты могла освободить меня?
- Ты расскажешь мне?
Он стал говорить без лишних подробностей. Ее раскосые глаза внимательно смотрели на него, хотя на лице ничего не отражалось. В конце концов она сказала:
- Ну что же, кажется, я поступила правильно.
Он подумал, почему? Вряд ли бы она протестовала против убийства и грабежей…
Она заговорила, как бы отвечая на его мысли:
- Если бы борьба была честной: сила против силы, ум против ума… Но эти шакалы… они напали на беспомощных. И больше для развлечения, чем для наживы, - она с хищным видом ткнула ножом птицу. Жир стал капать на раскаленные угли. Вспыхнули языки желтого пламени.