- Ты даже не представляешь себе, что ты со мной делаешь, Ред, - говорила она - Я думаю, что я в тебя влюбилась. Только я пока не понимаю, влюбилась я в тебя или в брата Солнце-героя. Ты для меня более чем мужчина, ты во многом - полубог. Ты родился восемьсот лет назад и побывал так далеко, что у меня голова кружится, как попытаюсь себе представить. Мне чудится вокруг тебя сияние, светящее даже днем. Но я порядочная девушка. Я не могу позволить себе - хотя видит Колумбия, как я хочу, - сейчас это с тобой. Пока я не буду точно знать. Но я понимаю твои чувства. Почему бы тебе не сходить завтра в Храм Готии?
Черчилль не знал, о чем она говорит. Его занимало единственное - не оскорбил ли он ее так сильно, что она не захочет больше его видеть. Не одно желание влекло его к ней. Он точно знал - он любил эту красивую девушку и хотел бы ее, даже если бы только что обработал дюжину баб.
- Вернемся, - сказала она. - Боюсь, я тебе испортила хороший вечер. Это я виновата. Не надо было мне тебя целовать. Но так хотелось!
- Так ты на меня не сердишься?
- За что бы это?
- Ни за что. Но я снова счастлив.
Когда они, привязав судно, поднимались по ступеням, он остановил ее:
- Робин, а через сколько времени ты будешь знать?
- Завтра я иду в храм. Когда вернусь, смогу тебе сказать.
- Ты будешь молиться о вразумлении? Или что-то вроде этого?
- Молиться? Буду. Но это не главное. Я хочу, чтобы жрица провела со мной тест.
- А после этого теста ты будешь знать, хочешь ты или нет пойти за меня замуж?
- О Боже, нет, конечно! - ответила она. - Чтобы даже подумать о браке с тобой, я должна тебя куда лучше узнать. Нет, я хочу пройти через этот тест и узнать, должна ли я лечь с тобой в постель.
- Что за тест?
- Если ты не знаешь, то и волноваться не будешь. Но завтра я буду знать точно.
- Что знать?
- Имею ли я право перестать вести себя как девственница.
Ее лицо озарилось экстазом:
- Я буду знать, понесла ли я дитя от Солнце-героя!
VII
В то утро, когда Стэгг должен был вести парад в Балтимору, шел дождь. Стэгг и Калторп сидели в палатке с поднятыми стенками и пили для согрева горячую белую молнию. Стэгг сидел неподвижно как манекен во время ежеутренней процедуры окраски гениталий, ягодиц, необходимой, поскольку за ночь краска стиралась. Он молчал и не обращал внимания на смешки и комплименты трех девиц, чьей единственной работой было раскрашивать Солнце-героя каждое утро. Калторп, который обычно говорил как заведенный, пытаясь поднять настроение Стэгга, был тоже мрачен.
Наконец Стэгг сказал:
- Док, ты знаешь, что мы уже десять дней как вышли из Фэр-Грейса? Десять дней и десять городов. За это время мы с тобой уже должны были бы придумать, как нам сбежать. На самом деле если бы мы были те, что раньше, так уже давно бы ушли за холмы и подальше отсюда. Но об этом я могу думать только утром, когда настолько разбит и выдохся, что ни на что конструктивное не способен. А в полдень мне на все наплевать. Мне начинает нравиться, каким я стал.
- А от меня тебе немного помощи, так? - спросил Калторп. - Я напиваюсь, как и ты, и наутро меня тоже тошнит, и единственное, на что я способен, - съесть волосок укусившей меня собаки.
- Что, черт побери, стряслось? - сказал Стэгг. - Ты понимаешь, что я даже не знаю, куда иду или что со мной будет, когда я туда попаду? Я даже не знаю, что такое на самом деле Солнце-герой!
- Тут в основном я виноват, - ответил Калторп. Он вздохнул и отпил из своего стакана. - Похоже, просто не могу собраться.
Стэгг посмотрел на одного из сторожей, стоящего у входа соседней палатки:
- Как ты думаешь, если я пообещаю свернуть ему шею, он мне расскажет, что я хочу знать?
- Можешь попробовать.
Стэгг поднялся со стула.
- Дай-ка мне вон тот плащ. Думаю, они не будут возражать, если я его надену в дождливый день.
Он намекал на инцидент, случившийся накануне, когда он, перед тем как пойти поговорить с девушкой в клетке, надел килт. Служанки были шокированы, а потом позвали сторожей. Те окружили Стэгга, и, раньше чем он понял, в чем дело, стоящий сзади сорвал с него килт и убежал с ним в лес.
Весь день он не появлялся, боясь, очевидно, гнева Стэгга, но урок был ясен. Солнце-герой должен был выставлять свою обнаженную славу напоказ своему обожающему народу.
Теперь Стэгг набросил плащ и пошел босиком по мокрой траве. Охранники вышли из своей палатки и следовали за ним, но не приближались.
Стэгг остановился перед клеткой. Сидящая в ней пленница взглянула и отвернулась снова.
- Тебе нечего стесняться на меня смотреть, - сказал он. - Я же одет.
Молчание.
- Да говори ж ты, Бога ради! Я ведь тоже пленник, понимаешь. Точно так же в клетке, как и ты.
Девушка схватилась за решетку и прижалась к ней лицом:
- Ты сказал: "Бога ради!" Что это значит? Ты тоже кейсилендер? Не может быть. Мои соотечественники говорят не так. Но ты говоришь и не так, как дисийцы, и вообще никто, кого я слыхала. Скажи, ты веришь в Колумбию?
- Если на секунду остановишься, я тебе все объясню, - вставил слово Стэгг - Слава Богу, ты все-таки заговорила.
- Вот опять, - сказала она. - Нет, ты не почитатель этой презренной суки-Богини Но если так, то почему ты - Двурогий Царь?
- Я думал, ты мне это расскажешь. Если не можешь, расскажешь мне кое-что другое, чего я не знаю.
Он протянул ей бутылку.
- Выпьешь?
- Я бы выпила, но не из рук врага. А я не уверена, что ты не враг.
Стэгг с трудом понимал ее речь. В ней было много слов, похожих на дисийские, так что общий смысл был понятен. Но она по-другому произносила гласные, и интонации были совсем не дисийские.
- Ты не могла бы говорить по-дисийски? - спросил он. - По-кейсилендски я не все понимаю.
- Я отлично говорю по-дисийски, - ответила она. - А какой язык для тебя родной?
- Американский двадцать первого века.
Она замерла, забыв выдохнуть воздух, и глаза у нее стали еще больше:
- Но как это может быть?
- Я родился в двадцать первом столетии. Тридцатого января 2030 года от Р. X… это будет..
- Мне не надо говорить, - перебила она на его родном языке. - Это… э-э… 1 год П. О это 2100 год от Р. X… значит, ты родился в 70 году Д. О. - до Опустошения. Но это неважно - у нас, кейсилендеров, принят старый стиль.
Стэгг усилием воли заставил себя перестать на нее пялиться и сказал:
- Но ты говоришь на американском двадцать первого столетия! Или очень на него похожем.
- Да. Вообще на нем говорят только священники, но у меня богатый отец. Он послал меня в Бостонский Университет, и там я выучила церковно-американский.
- Это что, язык богослужения?
- Да. После Опустошения латынь была забыта.
- Похоже, мне нужно выпить, - пробормотал Стэгг. - Ты первая?
Она улыбнулась и сказала.
- Я мало что поняла из того, что ты сказал, но выпить не откажусь.
Стэгг просунул через прутья бутылку.
- По крайней мере я знаю твое имя. Мэри Рай-Моя-Судьба Маленькая Кейси. Но это и все, что я вытянул из моих сторожей.
Мэри вернула бутылку:
- Это было прекрасно. Так давно уже живу всухую. Ты говоришь - сторожа? А зачем? Разве Солнце-герои - не добровольцы?
Стэгг начал рассказывать. У него не было времени пускаться в подробности, хотя он и видел по выражению лица Мэри, что она понимает только половину слов. И время от времени ему приходилось переходить на дисийский, поскольку было видно, что Мэри, хотя и изучала в колледже церковно-американский, свободно им не владела.
- Так что видишь, - заключил он, - я просто жертва этих рогов. Я не отвечаю за свои действия.
Мэри покраснела:
- Я не хочу об этом говорить. У меня от этого с души воротит.
- У меня тоже, - ответил Стэгг. - По утрам. А позже…
- А убежать ты не можешь?
- Очень даже просто. А потом еще быстрее прибежать обратно.
- О, эти дисийские слуги зла! Они заколдовали тебя, и только дьявол в твоих чреслах, которым ты одержим, может тебя заставить творить такие мерзости! Если бы мы смогли сбежать в Кейсиленд, священник бы изгнал его.
Стэгг огляделся:
- Начинают снимать лагерь. Скоро выступим. В Балтимору. Послушай! Я тебе рассказал о себе. Но я ничего не знаю о тебе. Откуда ты, как попала в плен. И еще - ты могла бы мне рассказать обо мне самом, что значит вся эта суета вокруг Солнце-героя.
- Но я не понимаю, почему Кал… - Она прижала ладонь к губам.
- Калторп? Ты его имела в виду? А при чем здесь он? Ты только не говори, что с ним разговаривала! Он мне сказал, что ничего не знает!
- Мы с ним говорили. Я думала, он тебе рассказал.
- Он мне ни слова не сказал! Говорил только, что знает обо всем об этом не больше моего. Значит, он…
Лишившись дара речи, Стэгг повернулся и побежал прочь от клетки.
Посреди поля он снова обрел возможность произносить слова и взревел, выкрикивая имя маленького антрополога.
Люди разбегались с его пути, решив, что Великий Лось снова охвачен амоком. Калторп вышел из палатки. Увидев, что на него летит Стэгг, он шмыгнул через дорогу. Не останавливаясь перед каменной оградой, он схватился за нее рукой и перескочил. Оказавшись на другой стороне, он со всей быстротой, на которую были способны его коротенькие ножки, перебежал через поле и свернул за угол фермы.
- Я тебя поймаю, Калторп, и все кости тебе переломаю! - орал вслед ему Стэгг. - Как ты мог такое сделать!
На секунду он остановился, тяжело дыша от ярости. Потом отвернулся, бормоча:
- А что? А что?
Тут дождь перестал. Еще через минуту разошлись облака и яростно засияло полуденное солнце.
Стэгг сорвал с себя плащ и швырнул его на землю:
- К чертовой матери Калторпа! Ни на хрен он мне не нужен и никогда не был! Предатель! Пропади он пропадом!
Он приказал Сильвии, прислужнице, принести еду и питье. Сначала он бросился жадно есть и пить, как всегда после полудня, а потом, насытившись, огляделся диким взглядом. Болтавшиеся при каждом движении головы панты встали и затвердели.
- Сколько до Балтиморы? - зарычал он.
- Два с половиной километра, сир. Прикажете подать экипаж?
- К чертям экипаж! Не желаю тащиться на колесах! Я пойду в Балтимору бегом! Возьму город внезапно! И окажусь там раньше, чем они узнают! Им покажется, что сам Прадед Всех Лосей обрушился на них! Я их всех размету, всех положу! Теперь мне не только маскоток подавай! Хватит с меня Мисс Америк! Сегодня - весь город!
Сильвия пришла в ужас:
- Но, сир, так… так просто не делают! С незапамятных времен…
- Солнце-герой я или нет? Я Двурогий Царь или нет? Я поступлю так, как пожелаю!
Он схватил у нее с подноса бутыль и побежал по дороге.
Сначала он бежал по бетону, но даже для его подошв, теперь твердых как железо, мостовая оказалась слишком шершавой, и он побежал по мягкой траве на обочине.
- Так-то оно лучше, - сказал он сам себе. - Чем ближе к Матери Земле, тем мне лучше и тем мне это больше нравится. Может быть, это суеверная чушь, что человека освежает прямое прикосновение к земле. Но я склонен верить дисийцам. Я чувствую, как вливается в меня сила из сердца Матери Земли, течет, как электрический ток, и заряжает мое тело. И силы этой столько, столько переполняющей меня силы, что уже тело мое не может ее вместить. И она прорывается через мою корону и возносится к небу языками пламени. Я чувствую.
Он на секунду остановился открыть бутылку и глотнуть. Оглянувшись, он увидел, что охранники бегут за ним, но отстают ярдов на двести. У них не было его силы и скорости. Ведь, кроме природной мускулатуры, ему дополнительную силу придавали панты. Он, быть может, был самым сильным и самым быстрым человеком за всю историю Земли.
Он глотнул еще. Охранники приближались, но замедляли ход, и по их лицам было видно, что они выдыхаются. Они наложили стрелы на тетиву, но он думал, что они не будут стрелять, пока он держится дороги в Балтимору. Отклоняться от нее у него не было желания. Он хотел все так же бежать по закругленной груди Земли и чувствовать, как вливается в него ее сила и возносятся мысли.
Он побежал быстрее, время от времени подскакивая в воздух и издавая странные крики. Это было острое наслаждение, избыток не имеющих названия стремлений и их исполнения. Их можно было назвать лишь на языке первого человека Земли - обрывками бормочущих слов, которыми встающие на задние ноги обезьяны пытались, произнося своим неповоротливым языком, назвать окружающие предметы. Он пытался дать названия чувствам. И преуспел так же мало, как его древние предки сотни тысяч лет назад.
Но он, как и они, ощущал радость в усилиях. И осознавал нечто, что никогда никто до того не испытывал, новое не только для его вида, но, быть может, для любой живой твари в мире.
Он нагонял идущих по дороге мужчину и женщину с ребенком. Они, увидев его, остановились, а потом, узнав, кто это, пали на колени.
Стэгг не остановился.
- Вы думаете, я один! - крикнул он на бегу. - Но я не один! Со мной Земля, ваша мать и моя! Она - невеста моя, и пойдет за мной, куда я пойду! Мне не уйти от Нее, и даже когда я летел среди звезд, таких далеких, что свет идет от них годами, со мною была Она И вот - я вернулся, и держу свое брачное обещание через восемьсот лет!
Когда он кончил говорить, они были уже далеко позади. Но ему было все равно, слышат его или нет. Он хотел говорить, говорить, говорить. Орать, орать, орать. Легкие разорвать, но выкрикнуть истину.
И вдруг он остановился. Взгляд его упал на большого рыжего лося, что пасся в загородке на лугу. Это был единственный самец в стаде одной масти. Как и у оленей, выращиваемых на мясо и молоко, у него была бычья стать - толстое тело, короткие ноги, мощная шея, тупые, но похотливые глаза. Да, явно высокопородный был самец, весьма ценимый как производитель.
Стэгг перелетел через изгородь, не касаясь ее, хотя она была сложена из гладкого камня высотой пять футов. Приземлившись на ноги, он побежал к лосю. Тот заревел и уперся в землю ногами. Лосихи кинулись к дальнему углу поля и там остановились посмотреть, что будет. Они лаяли, как переполошенные собаки, так что сам хозяин вышел из расположенного поблизости сарая посмотреть.
Стэгг подлетел к огромному самцу. Зверь ждал, пока человек не приблизился на двадцать ярдов. Тут он склонил рога, проревел вызов и бросился.
Стэгг радостно засмеялся и побежал навстречу. Четко рассчитав шаги, он взлетел в воздух как раз тогда, когда огромные ветвистые рога пронзили место, где он только что был. Подобрав ноги, чтобы рога их не зацепили, он тут же их вытянул и уселся как раз за основанием рогов на затылок зверя. Секундой позже лось махнул головой назад, рассчитывая зацепить человека рогами и сбросить со спины. Но он лишь сработал как трамплин, сбросив всадника себе на широкий круп.
И там Стэгг не спрыгнул на землю, а сделал обратное сальто, стараясь сесть лосю на шею. Но ноги соскользнули, и он скатился на землю возле лосиного бока.
Лось круто повернул, затрубил и снова, склонив рога, бросился. Но Стэгг уже был на ногах. Пропуская мчащуюся тушу, Стэгг отскочил в сторону и тут же, схватив лося за ухо, одним прыжком взлетел к нему на спину.
Следующие пять минут озадаченный фермер смотрел, как голый человек сидит верхом на встающем на дыбы, бьющем задом, хрипящем, мычащем, крутящемся на месте лосе, и тот никак не может его сбросить. Вдруг лось остановился. Глаза его были налиты кровью, слюна капала из открытой пасти, тяжело вздувались и опадали бока в такт хриплым звукам судорожных вдохов и выдохов.
- Открой ворота! - крикнул Стэгг фермеру. - Я въеду на этой твари в Балтимору, как подобает Двурогому Царю!
Фермер молча распахнул ворота. Он не собирался мешать Солнце-герою реквизировать своего призового производителя. Он отдал бы ему свой дом, жену, дочерей, самую свою жизнь без единого возражения.
Стэгг тронул зверя по дороге к Балтиморе. Далеко впереди в сторону города ехал экипаж. Даже отсюда он разглядел, что в нем сидит Сильвия, спеша предупредить жителей Балтиморы о преждевременном прибытии Двурогого Царя - и, конечно, передать его похвальбу изнасиловать весь город.
Стэгг хотел бы влететь в город по пятам за ней, но лось дышал все еще тяжело, и он пустил его шагом, давая отдохнуть.
За полкилометра до Балтиморы Стэгг ударил его пятками по ребрам и гаркнул в ухо. Тот двинулся рысью, а затем, подчиняясь понуждению всадника, перешел в галоп. Проскакав между двумя низкими холмами, Стэгг вдруг оказался на главной улице Балтиморы. Она шла прямо двенадцать кварталов и вела на центральную площадь, где в спешке собиралась толпа. Как только Стэгг пересек черту города, оркестр грянул "Колумбия, жемчужина океана", и в сторону Солнце-героя направилась группа жриц.
За ними по ранжиру плотно построились маскотки, удостоенные выбора в невесты Солнце-героя на эту ночь. Им очень шли белые юбки колоколом и белые же кружевные вуали; а на кончиках грудей у них поместились белые кружевные оборочки. Каждая маскотка держала букет белых роз.
Стэгг позволил большому лосю замедлить бег до рыси, экономя его силы для финального рывка. Стэгг помахал рукой толпе и поклонился, а потом крикнул девочке-подростку, спрятавшейся за спиной родителей - ей не удалось занять первое место на конкурсе "Мисс Америка":
- Не плачь, сегодня и на твою долю хватит!
Звуки фанфар, грохот барабанов, визг свирелей ударили в уши и наполнили улицы. Жрицы шли к нему. Они были облачены в светло-голубые платья - цвет богини Марии, божественной покровительницы Мериленда. Согласно мифу, Мария была внучкой Колумбии и дочерью Виргинии. Это она сжалилась над туземцами этих мест и взяла их под свою защиту.
Жрицы, пятьдесят сильнейших, шли к нему. Они пели, бросали цветы бархатца и время от времени испускали возбужденные крики.
Стэгг подпустил их примерно на пятьдесят метров. Тут он сдавил лося ногами и стукнул его кулаком по голове. Тот взревел и попятился, а потом пошел галопом прямо на жриц. Те прекратили петь и остановились в удивленном молчании. Вдруг, поняв, что Солнце-герой не собирается останавливать своего скакуна, что он не тормозит, а разгоняется, они завизжали и попытались отскочить в сторону. Но там уже непроницаемой массой стояла толпа. Тогда они повернулись и попытались удрать от галопирующего лося, сбивая друг друга, спотыкаясь об упавшие тела, загораживая друг другу дорогу.
И только одна жрица не стала убегать. Это была главная жрица, женщина пятидесяти лет, сохранившая девственность в честь своей патронессы-Богини. И она осталась на месте, будто пригвожденная к земле собственной храбростью. Одной рукой она бросила Стэггу навстречу букет ноготков, а другой, держащей золотой серп, начертила символ веры.
Букет упал под ноги лося, был растоптан, а вслед за ним была повержена наземь жрица, и летящее копыто раскроило ей череп.
Столкновение с телом жрицы ни на волос не уменьшило напор лося, весящего не меньше тонны. Он летел прямо на толпу мечущихся и извивающихся женщин.
Лось остановился, будто наехав на каменную стену, но Стэгг полетел дальше.