Герои повести одержим идеей выяснить как мы, современные люди относимся к проблеме существования внеземных цивилизации. Казалось бы, хрупкий и странный сюжетный стержень. Но не так уж абстрактна эта проблема. Ныне с ней связаны вопрос существования нашей собственной цивилизации и судьбы разума и самой жизни на Земле.
Содержание:
Олег Мороз - ПРОБЛЕМА SETI 1
ГЛАВА I - ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ? 1
ГЛАВА II - РАДИ НЕСКОЛЬКИХ СТРОЧЕК В ГАЗЕТЕ 8
ГЛАВА III - ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ 18
ГЛАВА IV - ПРИШЕЛЕЦ С ПРОКСИМЫ ЦЕНТАВРА 35
ЭПИЛОГ 44
Олег Мороз
ПРОБЛЕМА SETI
Человек одинокий, и другого нет;
ни сына, ни брата нет у него,
а всем трудам его нет конца…
"Для кого же я тружусь?.."
Экклезиаст
У нас очень любят употреблять иностранные слова. И я люблю. Почему? Сие неизвестно. Тут какая-то психологическая загадка. Отчасти, может быть, потому, что иностранное слово, будучи непонятным, кажется более значительным и даже несколько загадочным. Вот, например, SETI. Это английское сокращение, означающее "поиск внеземного разума" (какие именно английские слова это сокращение образуют, читателю, наверное, знать не обязательно).
Итак, "проблема SETI" - значит, проблема этого самого поиска. В общем-то вместо "проблема SETI" вполне можно было бы сказать "проблема ВЦ" (используя наше отечественное "внеземные цивилизации"). В дальнейшем в тексте я в основном и буду так писать - ВЦ, а не SETI. Однако в название повести, подумав, я все же решил поставить SETI: все-таки название как раз должно быть значительным и отчасти загадочным. К, тому же и в научном обиходе "проблема SETI" успешно вытесняет "проблему ВЦ", опираясь на горячую любовь научных работников (впрочем, как и других граждан) к иностранным терминам.
Итак, проблема SETI (читается: "эс - и - ти - ай" или, ближе к русскому, - "сети"). Проблема поиска внеземного разума.
Повествование в этом произведении попеременно ведется от лица нескольких героев. От чьего именно - читатель будет всякий раз своевременно уведомляться.
ГЛАВА I
ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ?
Тут как-то я прочел в одном научно-популярном журнале, что в общем-то разумная жизнь - штука маловероятная, что, может быть, кроме как на Земле, нигде ее больше нет.
Не скажу, чтобы известие это меня поразило, - сначала я даже и не уловил как следует, о чем идет речь, - но вскоре после того я почувствовал, во мне началась какая-то подспудная работа, засело и стало расти какое-то смутное беспокойство. В конце концов я понял, в чем тут дело: как большинство людей, я привык считать само собой разумеющимся, что таких планет, как Земля - населенных разумными существами, - во Вселенной бесчисленное множество; пусть эти существа безумно далеко, пусть они совсем не похожи на нас, но они все-таки есть - вот что главное. Это как в коммунальном доме: вы живете в своей квартире (отдельной, изолированной), время от времени сталкиваетесь возле лифта с соседями по площадке, а кто живет выше или ниже, этажом, можете вовсе не знать, но вы все-таки знаете, что они существуют, и коли вам уж приспичит, вы можете вступить с ними в контакт.
Попробовал было потолковать кое с кем из знакомых - как они относятся к такой новости - о нашем вселенском одиночестве. Никакого впечатления. Пожимают плечами иронически. Реакция в духе известной кинокомедии. Помните, на новогоднем вечере чудаковатый лектор выходит на сцену, чтобы прочесть лекцию о жизни на Марсе? Прежде чем он успевает сказать хотя бы слово, с ним происходят разные забавные приключения, подстроенные веселыми молодыми людьми, которые, конечно же, совсем не жаждут в ночь под Новый год слушать глубокомысленные речи об инопланетной жизни. В конце концов, после нескольких рюмок коньяка, лектор произносит такую необыкновенно содержательную тираду: "Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке это неизвестно", - после чего пускается плясать лезгинку.
Тогда, в годы моей юности, комедия эта пользовалась колоссальным успехом, а фраза насчет жизни на Марсе прямо-таки стала фольклором. Действительно, как говорится, не в бровь, а в глаз: с одной стороны, черт знает чем занимаются эти умники (жизнь на Марсе!), а с другой - ничего ведь путного и сказать-то об этой жизни не могут - уж лучше бы честно, как этот подвыпивший лектор, признались, что ничего о ней не знают.
Так вот, и мне мои знакомые отвечали все в таком же духе: мол, есть ли жизнь во Вселенной, нет ли жизни во Вселенной - науке это неизвестно. Дескать, охота тебе всякой мурой заниматься!
Читатель, может, думает, будто я пытался переубедить их, высказывал свое недоумение: "Как же можно быть равнодушным к таким вещам! Как можно спокойно относиться к мысли о космическом одиночестве! Абсолютном одиночестве! Как можно жить с этой мыслью!" В общем-то я действительно так думал - искренне недоумевал про себя. Но вслух ничего такого, естественно, не говорил. Не настолько я наивен. Да и вообще подобные разговоры происходят обычно в легком ироническом ключе (и с твоей стороны тоже). Этакий светский треп. Подходишь к приятелю, заводишь речь о том о сем. После: "Да, старикан, ты слышал, что написал профессор такой-то в таком-то журнале? Будто разумная жизнь скорее всего существует "в единственном экземпляре" - на Земле…" Ну, и видишь это насмешливое пожимание плечами, и слышишь в который раз эту фразу - насчет жизни на Марсе.
В конце концов я задумался: а действительно ли я так уж всерьез отношусь к этому вопросу? Может быть, на самом деле мне, как и моим друзьям, наплевать?.. Просто что-то вбил себе в голову? У меня так бывает. Я человек книжный. Прочту о ком-то или о чем-то и невольно начинаю этому кому-то и чему-то подражать, да так, что и сам об этом подражании не всегда догадываюсь. Начинаю думать таким же образом, как какой-то литературный герой, собственные жизненные ситуации отождествлять с теми, в которых он оказывался… Будто не живу, а роман пишу. Казалось бы, хорошо: задатки литературного таланта, Ан, нет: "роман"-то - подражательный, эпигонский. Не литература, а литературщина. Таким, как я, вредно много читать. Сейчас я, правда, и не читаю много - так, кое-что из нового, текущего. Это в юности я книгу за книгой проглатывал. А сейчас нет - некогда. И подражаю литературным героям меньше, чем в былые годы. Впрочем, не потому, что меньше читаю… Хотя отчасти и поэтому. Но главное тут в другом: в конце концов, наверное, даже человек, по складу своего характера склонный к инфантильности, с годами становится в какой-то мере зрелым.
Стоп! Вот они, нужные слова. Нашлись. Возможно, все дело в том, что мои друзья более зрелы, чем я. Я - инфантилен. От этого-то меня так и удручает мысль, что мы, люди, одиноки во Вселенной. А они относятся к ней совершенно спокойно. Но над этим надо еще подумать…
Сперва все же - вопрос о книжности. Нет, вряд ли это книжность. Вряд ли мое волнение по поводу космического безлюдья - отраженный свет чьих-то литературных переживаний. Ничего такого я не читал в последнее время. Не говоря уже о том, что такого рода переживания могли бы встретиться разве что у кого-нибудь из фантастов, а фантастику я вообще не читаю, за исключением двух-трех авторов. Нет, это, пожалуй, исключено.
Что касается инфантильности, детскости - ну что ж, в конце концов, при желании многое в человеке можно посчитать инфантильностью. Честность, искренность, например. Доброту. Но что из того? Разве эти качества плохи? Или, может быть, они становятся хуже оттого, что мы называем их как-то не так, как они на самом деле называются, - каким-то другим словом?
В итоге всех этих размышлений я пришел к выводу, что все дело в каких-то особенностях того круга людей, которые составляют круг моих знакомых. Ведь это мы только так думаем, что круг знакомых подбирается более или менее случайно. На самом деле тут действует закономерность. Мои приятели всё люди трезвомыслящие, практического, даже скорее прагматического склада ума. Сам же я, как уже мог убедиться читатель, по-видимому, не такой уж трезво- и здравомыслящий, не в такой мере нацеленный на "дело", чтобы хотя бы время от времени не отрывать взор от земли (в буквальном смысле) и не помышлять о вещах далеких и туманных. Возможно, здесь действовал принцип притяжения полюсов. Я люблю людей деловых, твердо, обеими ногами стоящих на земле.
Казалось бы, мне должно быть трудно найти с ними общий язык. На самом же деле - ничуть не бывало. Мне всегда нравится разговор о вещах общепонятных и практически важных. Он наполняет душу ощущением спокойствия и равновесия. Свое я держу при себе. Я отдаю себе отчет: если я заговорю о своем, все сразу станет зыбким и ненадежным.
Впрочем, что такое это мое? Я затруднился бы это определить. Сегодня одно, а завтра другое. Легче всего мое можно было бы определить через отрицание: мое - это не относящееся прямо к насущности, не составляющее предмета практической важности.
До сих пор, как я уже сказал, у меня не было повода досадовать, что я не могу всерьез, не иронически, поговорить с приятелями о своем. Это первый такой случай выдался. Как бы то ни было, мне вдруг действительно стало ужасно досадно, что не с кем перекинуться словом о том, что меня взволновало. И ужасно захотелось расширить круг людей, из числа которых я мог бы выбрать собеседника.
У меня в голове созрел некий план. В общем-то план довольно утопический, нереальный. Но когда нас осеняет какая-либо идея, мы редко бываем в состоянии оценить ее реальность. Таково свойство вдохновения. По-видимому, природа специально позаботилась, чтобы в момент озарения человек не одергивал себя - иначе никогда ничего путного он не придумает и не создаст.
* * *
Я набрал номер:
- Алло, это редакция?
- Редакция.
- Отдел науки?
- Отдел науки.
- Моя фамилия Борисов. Я ваш читатель. Вы меня не знаете…
- Я вас слушаю, товарищ Борисов.
- Видите ли, я хотел бы поговорить с вами. У меня есть к вам одно предложение.
- Гм… А не могли бы вы изложить его в письме?
От мысли, что моя затея близка к провалу, мне становится не по себе. "В письме". Знаю я эти письма. В редакцию идет поток таких писем. Мой листок утонет в этом море без следа.
- Видите ли, - говорю я волнуясь, - я хотел бы лично, если можно… У меня к вам очень интересное предложение. Оно вас непременно заинтересует.
- Гм… - Человек раздумывает. - Ну, хорошо. Давайте в среду или в четверг. После обеда. Только позвоните, пожалуйста, перед тем как ехать. На всякий случай. Вдруг меня не будет на месте.
Ура! Полдела сделано. Согласился. Это самое главное. Уж убедить-то его я сумею.
В среду я звонить, естественно, не стал (а ну как передумает!) - поехал в редакцию сразу. На четвертом этаже на одной из дверей табличка: "Ю. А. Рыбников, зав. отделом науки". Навстречу мне поднимается человек в серой водолазке и дымчатых очках. На вид ему лет тридцать пять (позже выясняется - за сорок):
- Рыбников. Слушаю вас.
- Борисов…
Волнение мое все нарастает. Прежде мне не случалось бывать в редакциях. Все вокруг кажется мне исполненным какой-то особой значительности и таинства. Куча телефонов и селекторов на столе… Оттиски газетных страниц на стенке, на гвоздиках (насколько я понимаю - из не вышедшего еще номера). И как только я осмелился припереться сюда со своим идиотским предложением? Отвлекать занятых людей от дела…
- Видите ли… - мямлю я. - У меня к вам предложение…
- Это я уже слышал, - нетерпеливо говорит Рыбников. - Что за предложение? Слушаю вас. Только покороче, пожалуйста. Самую суть. Некогда, знаете ли. Должен бежать к начальству. - И добавляет несколько раздраженно: - Мы ведь с вами договаривались, что вы позвоните мне предварительно.
Я что-то бормочу виновато: дескать, я звонил, но, понимаете, автомат… - однако он прерывает меня:
- Пожалуйста - к делу.
Я чувствую, что вряд ли из-за волнения толком сумею ему что-нибудь объяснить. Поэтому я просто достаю из портфеля листок, который загодя приготовил, и протягиваю Рыбникову:
- Вот… Посмотрите…
- Что это? - Рыбников вертит бумажку в руках.
- Анкета.
Чтобы читатель понял, о чем речь, скажу несколько слов о придуманном мной плане. План заключался в следующем. Я составляю несколько вопросов насчет так называемых внеземных цивилизаций - мол, есть ли они или их нет, где и как их искать? Одним словом - анкету. Газета ее публикует. Читатели присылают ответы. Я с ними разбираюсь - сортирую, анализирую. Газета получает материал для публикации, а я - возможность поговорить с людьми, которых волнует то же, что и меня.
Вопросы я придумал такие:
1. Интересует ли вас проблема существования внеземного разума? Проявляют ли к ней интерес окружающие вас люди?
2. Как вы полагаете, есть ли разумная жизнь где-либо за пределами Земли?
3. Когда, по вашему мнению, будет установлена связь с какой-либо внеземной цивилизацией?
4. На каком примерно расстоянии находится ближайшая к нам внеземная цивилизация?
5. Какими вы представляете себе инопланетных разумных существ? Обязательно ли они должны быть похожи на нас?
6. Существуют ли где-либо во Вселенной цивилизации искусственных разумных существ?
7. Ограничен ли срок жизни космических цивилизаций или, возникнув однажды, они существуют вечно?
8. Какую пользу, на ваш взгляд, могут принести людям контакты с внеземными цивилизациями?
Эту-то бумажку вот с такими вопросами и держал теперь Рыбников.
- Видите ли, - сказал он (почему-то почти все наши с ним реплики в этом разговоре начинались с "видите ли"). - Видите ли, вопрос о внеземных цивилизациях, безусловно, интересен… Но… Как бы это вам сказать… Мы ведь газета, а не научно-популярный журнал. Мы пишем о вещах насущных, злободневных… Вот, например, проблема диссертаций. Больной вопрос. Защищают всякую муру, вплоть до плагиата. Получают степени, звания. Засоряют науку. Как этому поставить заслон? Это наш вопрос. Или возьмите другое - вопрос об оплате (я имею в виду, конечно, об оплате научных работников: мы ведь отдел науки). Сейчас как: защитил один раз диссертацию - и получай всю жизнь надбавку. Правильно ли это? Тут надо подумать, обсудить. Ведь у нас принцип "каждому - по труду". По труду, а не по степени. Одним словом, и это наш вопрос. А внеземные цивилизации - это так, для общего развития. Просветительство. Этим научно-популярные издания должны заниматься…
Очень он старался объяснить мне подоходчивей, почему внеземные цивилизации не их дело. Я послушно кивал ему, боясь показаться непонятливым. Что ж тут было не понять - ребенку ясно: не газетная это тема - как я сразу о том не подумал? Впрочем, если полистать подшивки, печатают и газеты статьи по поводу всяких научных проблем. Популярные статьи. Но тут уж, как говорится, дело хозяйское - что печатать, что не печатать. Со своим уставом в чужой монастырь нечего лезть.
Из газеты я направился в научно-популярный журнал.
- Что? ВЦ? - с комическим ужасом закричал сотрудник, ведающий физико-математическими науками (фамилия его, кажется, была Корень). - По ВЦ мы уже выполнили пятилетний план. В три года. В позапрошлом году дали интервью с академиком Анисимовым, в прошлом году - статью, и в этом… Вот, только что вышла. В последнем номере. - Он резко раскрыл журнал на нужной странице, так что тот хрустнул у корешка. Показал мне статью, словно опасаясь, что я ему не поверю.
Мы еще поговорили с ним немного, причем он по-прежнему именовал внеземные цивилизации сокращенно - ВЦ - как бы в знак того, что у него с ними короткие отношения. На прощание он записал мой телефон. На всякий случай.
- А что? - кричал он мне все в том же шутейном тоне, когда я был уже в дверях. - Чем черт не шутит - может, начальству захочется перевыполнить план. Начальство у нас любит ходить в передовиках. Тогда и двинем вашу анкету. Я вам позвоню. А нет, так в следующей пятилетке. ВЦ - это дело такое, не горит.
Он захохотал.
"Как же, позвонишь ты", - думал я тоскливо, видя, как бумажка с моим телефоном бесследно исчезла в груде других бумаг на столе у Корня.