* * *
- Вить, а Вить!
- А?
- Ну, что ты опять задумал?
- В каком смысле?
- Ну, с этими… Цивилизациями.
- А-а! - догадываюсь я наконец. - Так, ничего особенного. Интересуюсь.
- Интересуется он! - Лида злобно всхлипывает. - А обо мне ты подумал? А о Вовке?
Ну вот, началось…
Лида - это моя жена, Есть, правда, у нее еще одно имя - Аида. Когда-то в юности, а точнее, лет двенадцать назад (мы с ней тогда еще не были знакомы), захотелось ей вдруг имени звучного, необычного, красивого. Тем более что и сама она красива. Как говорится, грех роптать. Чтобы не утруждать себя долгими хлопотами, Лида взяла да и подставила в паспорте черточку. Вместо "Лидия" получилось "Аидия". В общем-то имя вышло дурацкое - Аидия Сергеевна, но в ту пору никто еще полным именем ее не называл. Аида да Аида. Это теперь она начинает ощущать последствия своей затеи. "Аидия Сергеевна, составьте, пожалуйста, справку о новых поступлениях!" Или: "Аидия Сергеевна, перекодируйте, будьте добры, академического Блока!" (Лида работает библиографом в одной крупной библиотеке). Смешно. А "Аида" - ничего, действительно красиво, хотя и несколько помпезно, оперно. Для близких Лида, разумеется, осталась Лидой…
…- В чем, собственно, дело? - говорю я примирительно и как бы непонимающе. - Что за слезы?
В ответ раздаются рыдания. Лида плачет, уткнувшись в подушку.
- Говорили же мне, дуре; не связывайся с этим юродивым! Мать говорила… Чужие люди говорили… Нет, не послушала! Поделом тебе, дуре!
Я начинаю тревожиться, как бы она не разбудила сына. Он спит в другой комнате, но дверь туда открыта: Вовка часто потеет, когда спит, и Лиде то и дело приходится менять ему рубашки.
- Ты только подумай своей головой, - продолжает между тем Лида, - тебе уже тридцать шесть - а чего ты добился? Старший инженер, полторы сотни зарплата. Диссертацию забросил… Хотя бы учеников брал! А у него все, видите ли, увлечения. То эта чертова древняя философия, то теперь эти внеземные….. (Лида упорно не хочет два слова - "внеземные цивилизации" - произнести вместе). Увлечения хороши в восемнадцать, а в тридцать шесть давно пора взяться за голову!
Что ж, по существу она права. Ошибка ее лишь в одном: она думает, что мои увлечения - блажь, которую нетрудно преодолеть. Между тем в этих увлечениях, наверное, мой характер, моя человеческая суть, По-видимому, рано или поздно я в самом деле расстанусь с ними. Как она требует. Как жизнь требует. Но это будет моим концом. Я знаю.
* * *
- Простите, можно вас на минутку?
- Да, пожалуйста. А в чем дело?
Невысокий плотный мужчина с густой седой бородой пытливо вглядывается в меня, видимо, теряясь в догадках, кем бы я мог быть и для чего он мне понадобился.
- Я корреспондент журнала "Наука и общество". Наш журнал проводит опрос в связи с проблемой внеземных цивилизаций.
- В связи с какой проблемой?
- Внеземных цивилизаций.
- Извините, это меня не интересует.
Мужчина удаляется с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах.
- Простите… Наша редакция… Проводит опрос…
На этот раз передо мной интеллигентный юноша. В очках. Должно быть, умница. Вундеркинд.
- Да, конечно, - говорит он мне с извиняющейся улыбкой, - я читаю много фантастики, но вряд ли мое мнение о внеземных цивилизациях может быть вам интересно. Я специально не думал над этим.
Приходится и его отпустить. Конечно, можно было бы собирать всякие ответы - в том числе и такие вот. Для статистики. Но мне статистика не нужна. Мне нужны люди, родственные души.
Возможно, читатель уже догадывается, в чем дело. Потерпев неудачу в двух редакциях, я тем не менее не отказался от своего плана. Я решил предпринять опрос самостоятельно, на свой страх и риск. Правда, для этого мне пришлось пойти на некоторую авантюру - действовать от имени журнала, который на самом деле такого поручения мне не давал. Но в общем-то, как мне представлялось, авантюра эта была довольно безобидная. Ну, что такое внеземные цивилизации? Какая-то абстрактная проблема. Вот если бы дело касалось скандальной, конфликтной ситуации, тогда, чего доброго, и удостоверение могли бы потребовать. А так кому какое дело - ну, опрос и опрос. Да если на то пошло, ведь пообещал же мне Корень, что в будущем, может быть, журнал вернется к этой теме. И меня к этому привлечь обещал. Правда, весьма туманно. Не исключил такую возможность. Но все равно - не такой уж я самозванец.
Тут проблема в другом. Если бы анкета была напечатана, интересующиеся люди сами дали бы о себе знать, всплыли бы, словно опилки в воде. Оставалось бы выбрать из них самых интересных, с самыми интересными суждениями. А так из десятков и сотен приходится выискивать, кто хотя бы слышал об этих, как говорит Лида, "внеземных"…
Но тут уж ничего не поделаешь. Таковы правила игры. Не мы их устанавливаем.
…Все-таки совестно приставать к людям на улице с вопросами, к которым они совсем не готовы. Я всегда внутренне краснею, когда вижу это по телевизору. Допустим, идет человек по своим делам, ничего не подозревает. И вдруг подскакивает к нему этакий добрый молодец (или красна девица) с микрофоном: "Что такое счастье?" Или: "Любите ли вы поэзию (музыку)? Кто ваш любимый поэт (композитор)?" Прохожий мнется, наскоро соображает, что в таких обстоятельствах нужно говорить, с трудом выдавливает из себя какие-то банальные слова… Нет, это надо как-то иначе. Надо, чтоб хоть повод был какой-то. Чтоб разговор сам собой, естественным образом подошел к тому, о чем ты хочешь спросить человека.
…Мартовский вечер. Я провожаю своих с дачи в Москву. Сам поеду утром. Такое счастье - побыть здесь еще вечер и еще ночь (и начало утра!) среди шумящих деревьев, под весенним звездным небом. На платформе почти никого (наша станция вообще безлюдная, хотя до Москвы рукой подать). Лишь двое, мужчина и женщина, вместе с нами ждут электричку. Вовка ни секунды не стоит на месте, вертится, как юла, заставляет меня играть с ним в салочки. Лида на него сердится: "Опять ведь рубашка, наверное, намокла? Где я тебя переодевать буду?" Вдали показался прожектор электрички. Мы прощаемся. Нет, оказывается, это не электричка. Поезд дальнего следования. За ним проходит товарный. Мы начинаем нервничать, но Вовка все обращает в игру: завидев очередной состав, он бросается ко мне прощаться, при этом хохочет заливисто. Смеемся и мы. За товарным следуют две проходные электрички, хотя давно уже время подойти нашей. Дорога работает ни к черту. Наконец подошла. Я остаюсь на перроне один, только вдали, у схода с платформы, виднеется фигура давешнего мужчины. Тоже, значит, провожал…
Отгрохотали последние вагоны. Станция погружается в тишину. Иду по хрустящему мартовскому снегу. В такие минуты заставляешь себя: "Насладись всем этим - тишиной, воздухом, звездами, весной. В полной мере насладись. На целую жизнь". Умом понимаешь: может быть, не так уж много таких весен осталось, вот еще одна проходит. Но чтобы ощутить счастье этого вечера, надо ведь сделать над собой колоссальное усилие, отрешиться от той суеты, которая сидит и гудит в тебе.
Мужчина, идущий впереди, остановился, прикуривает. Я нагоняю его. Оказывается, сосед. Неблизкий, правда: живем на одной улице, знаем друг друга в лицо. Одним словом - шапочное знакомство. Здороваемся. Дальше идем вместе.
- Что, не торопитесь в город? - спрашивает мой попутчик.
- Не тороплюсь. Куда торопиться?
Вспомнил еще: его зовут Владимир Кириллович. Литератор, кажется. Впрочем, может быть, и нет.
- Я вот тоже каждую минуту у города отвоевываю.
- Что ж совсем в село не переедете?
- Шутить изволите, - смеется Владимир Кириллович.
В самом деле - куда же нам из города?
Разговор идет о преимуществах сельской жизни, то бишь жизни около земли. В наших условиях - дачной.
Чудеса на свете творятся: я вот рос в Подмосковье, в пригороде; в детстве мы смертельно завидовали московским ребятам: этакие счастливчики, все у них под боком - и кино, и цирк; теперь мой сын так же, если не сильнее завидует своим сельским сверстникам. Не удивительно, что тянет к земле взрослого - я сам, когда переехал жить в Москву, понял, что я потерял, - но чтоб такую сильную тягу мог ощущать ребенок…
- Что вы хотите, - говорит Владимир Кириллович, - это и есть то, что мы называем деурбанизацией. Раньше человечество завороженно смотрело из села в город, а теперь оно свой взор обратно поворачивает. И то, что даже дети чувствуют это веяние, как раз и свидетельствует: процесс этот не поверхностный - глубинный.
Мы подходим к нашей даче, но мне хочется еще поговорить с ним. Я приглашаю его зайти.
- Давайте лучше погуляем, подышим. Смотрите, ночь-то какая… Звезды какие… - Владимир Кириллович делает широкий жест в сторону неба. Впрочем, только небольшой его клочок виден нам среди деревьев.
Я думаю: сколько раз за историю Земли один землянин вот так вот приглашал другого полюбоваться звездным небосводом. Миллионы? Миллиарды? Отчего же это не стало банальностью? Оттого, по-видимому, что банальность рождается не из простого повторения давно известного. Что-то еще для этого необходимо, более существенное…
Звезды - это уже по моей части. Разговор как раз подошел к той точке, когда его можно перевести на интересующий меня предмет. Это ведь совсем не то, что пытать случайного прохожего, поймав его за пуговицу где-нибудь на Новом Арбате.
- Как вы думаете, есть там кто-нибудь, среди звезд?
Перепрыгивание с одного на другое, как известно, русских людей не смущает. Для них в разговоре важно не единство темы, а единство настроения.
- Вы знаете, - говорит Владимир Кириллович, - может быть, потому, что я гуманитарий - причем не только по профессии, но и по складу характера, - я верю, что существует множество таких вот планет, как Земля, - населенных разумными обитателями. И существа эти, мне кажется, весьма похожи на людей. Ну, есть, наверное, какая-нибудь там разница, ведь и на Земле люди не все одинаковые - есть белые, есть черные, есть повыше, есть пониже… Конечно, вы с научной точки зрения можете меня опровергнуть (почему-то он считает меня ученым; должно быть, потому, что я работаю в институте - ему это, видимо, известно)… Наверное, уже имеются какие-то более точные данные на этот счет - я специально не интересовался. Но я вот так считаю. У меня никогда не было сомнений в том, что "они" есть. Есть повсюду. В каждом уголке этого вот неба. И, если говорить откровенно, что бы я в жизни ни делал, я всегда ощущал каким-то краешком даже не сознания, а подсознания их незримое присутствие - там, в отдалении, на огромном расстоянии, но тем не менее присутствие. Должно быть, сходное чувство испытывает актер, играющий на сцене: пусть даже зрители ему не видны (допустим, в зале полумрак, или другое - некоторые актеры вообще "не видят зрителей"), но он знает: они есть, они присутствуют…
Так, разговаривая, мы шли по стекленеющей мартовской улице мимо заснеженных, еще не очнувшихся от зимней спячки дач (у большинства из них окна закрыты ставнями, лишь кое-где виднеются огоньки). Попавшаяся нам навстречу дворняга облаяла было нас, но тут же завиляла хвостом, как бы говоря: "Ничего, ничего, это я так, для порядка. Не обращайте, пожалуйста, внимания. Следуйте своей дорогой".
- Видите ли, - сказал я, - то, что вы верите в "их" существование, это… - Я запнулся, подбирая выражение. - Это естественно. Все мы в это верим. Ну, не все, так большинство. Вселенная огромна, а Земля ничем особенным вроде бы не примечательна. Но не это главное. Главное в другом: что бы вы сказали, если бы выяснилось, что нигде больше такой вот Земли нет? Понимаете - нигде. Нигде больше нет разумных существ.
Он засмеялся:
- А что, наука уже к этому подошла?
- Не подошла, но некоторые утверждают… Некоторые ученые, я имею в виду.
- Знаете, - сказал Владимир Кириллович, улыбаясь, - может быть, это покажется странным, но я, человек ненаучный - будем говорить так, - имею некоторые преимущества перед вами, человеком сугубо научным. В частности, я совсем не обязан верить всему, что утверждает наука. Или отдельные ее представители. Я, конечно, понимаю, что в век НТР это звучит как крамола, как ересь, но (он развел руками и вобрал голову в плечи) ничего с собой поделать не могу. Так вот, сколько бы мне ни говорили, что разумных существ, кроме как на Земле, нигде больше нет, - я этому никогда не поверю. Вот ведь какой собеседник вам попался необразованный, - он снова засмеялся.
Мы уперлись в конец улицы. Дальше был лес. Прямо перед нами высилась огромная металлическая ферма водонапорной башни. Башню давно забросили: воду в поселок подает насос. Так она и стоит здесь бесполезным монументом. Памятником этой самой НТР. Несколько лет назад ее вроде бы облюбовали какие-то хулиганы. Говорят, пили там, наверху, водку, играли в карты… Хулиганов забрали. Но с тех пор эта башня наводит на местных ребят, в том числе и на моего Вовку, священный трепет: как же, разбойничий притон!
У подножия башни валялась какая-то металлическая штуковина. Я взял ее и постучал по основанию фермы. Башня отозвалась каким-то неземным не то звоном, не то стоном.
- Мне кажется, вы со мной хитрите, - сказал я. - Вы прекрасно знаете, что пока у науки нет каких-либо решающих аргументов за или против внеземных цивилизаций.
Он засмеялся, по-видимому, очень довольный: дескать, вот ведь и ярым технократам, завзятым приверженцам науки случается признавать ее бессилие в некоторых вопросах.
- Но допустим, вам выложили бы на блюдечке неоспоримое доказательство, - продолжал я между тем, - что бы вы почувствовали в этом случае?
Он задумался.
- Вы знаете, - сказал он наконец, - вы заставляете меня мысленно пережить такую ситуацию, которую я до сих пор не переживал. Которую человек переживает, может быть, раз в жизни. Смерть отца, например. Или матери Я должен представить, что это в самом деле свершилось, почувствовать нечто от сознания, что это свершилось, и затем точно описать свои ощущения. Задали же вы мне задачу!
Некоторое время мы шли молча. Он, должно быть, напрягал свое воображение, а я не хотел ему в этом мешать.
- Нет, не могу, - рассмеялся он наконец. - Хоть убейте. Что другое могу, тьфу, тьфу, тьфу (он шутливо сплюнул три раза), а это нет. Ненаучный я человек!
Мы переменили тему разговора.
По домам мы с ним разошлись во втором часу ночи. А в шесть я уже поднялся, побежал на электричку. Кажется, много ли четыре-пять часов сна, но на даче, на воздухе, этого вполне достаточно. Мне, во всяком случае.
* * *
Нет, все-таки неэффективный это способ "анкетирования": за целый вечер - всего лишь один человек. Конечно, приятно познакомиться с собственным соседом, - а мы с Владимиром Кирилловичем только в тот вечер, по существу, и познакомились по настоящему, - но с точки зрения приближения к моей цели (известной читателю) больно уж накладно. Вот если бы все-таки в газете тиснуть вопросы… Впрочем, что ж мечтанье, - спиритизма вроде, как сказал поэт. Газета - это мечта, утопия. Придется и впредь обходиться домашними средствами.
…Я стою возле пропускных автоматов на станции метро "Сокольники". Мимо меня валит народ. Рядом со мной двое молоденьких милиционеров-лимитчиков, совсем подростки. Стоят скучают. Дежурят. Когда народу было поменьше, перебрасывались шуточками с девицей, обслуживающей автоматы. Такой же молоденькой. Теперь же, когда пошел сплошной поток, девице некогда: гляди в оба - не зевай.
Чтобы не скучать, милиционеры затеяли игру - кто раньше заметит пьяного. Сегодня день получки, и этого добра вдосталь. У ребят глаз наметанный, замечают еще у входа, метров за пятьдесят.
- Вон та шапка, чур, моя!
- Какая? Вон та, что ли, лохматая?
- Да нет, вот эта, пыжиковая. Чижик-пыжик, где ты был?..
"Шапка" идет, качается, не подозревая, что судьба ее на данном этапе предрешена.
Я ожидаю приятеля. Точнее говоря, коллегу. Из смежного института, кибернетического. Тут как-то мы сделали им чертежи одной штуки, и вот, в знак благодарности, он собирается, как он говорит, "поставить мне бутылку", то бишь сводить в ресторан. По правде говоря, бутылка его нужна мне, как рыбке зонтик. Я почти не пью. Так, пригубливаю. А рестораны вообще терпеть не могу. Но малый он вроде бы интересный. С головой. Стоит потолковать. К тому же отказ может быть неправильно истолкован: если бы не мы (когда бы не моя скромность, я сказал бы: "если бы не я", - тут в самом деле все от меня зависело), так вот, если бы не мы, чухались бы они с этими чертежами год, а то и больше; так что благодарность должна быть зафиксирована установленным ритуалом; пусть в полной мере ощутят, чем они нам обязаны, может быть, и они нам пригодятся. Надо укреплять неформальные связи.
Народу все прибавляется.
- Вон те очки - мои!
- А моя - борода!
"Очки" совсем уж плохи: не дойдя до автомата, они обхватывают рукой колонну и повисают на перилах. Одному из милиционеров, тому, который эти "очки" застолбил, приходится выйти навстречу. Другой хохочет: "Ну, ты себе отхватил очки!" "Борода", напротив, оказывается вполне в норме. Обмишурился сержант.
Я вглядываюсь и узнаю в "бороде" моего кибернетика. Он идет широкой матросской походкой, вперевалочку (оттого, должно быть, он и показался милиционеру пьяным), улыбается во весь рот. Протягивает мне широкую крестьянскую ладонь.
Вообще весь он похож на крестьянина. Коренастый. Ширококостый. Как уже говорилось, бородатый. И имя у него, которым он представляется, крестьянское - Егор (на самом деле его зовут Георгий, но Егор действительно больше ему идет). Только лицо под бородой - тонкое, интеллигентное. Не чертами тонкое - черты тоже довольно грубые, - выражением. Выражением глаз, губ.
В ресторане Егор сразу берет быка за рога.
- Водочки? - спрашивает он меня, потирая руки, как бы в предвкушении великого удовольствия.
Я мычу неопределенно. Егор делает распоряжения.
Мы выпиваем по рюмке, и он тут же наливает по второй. Я с опаской слежу за его активностью.
- Пустяки! - говорит он успокоительно. - Лишняя рюмка русскому человеку не повредит.
Однако вторую рюмку, я замечаю, Егор ставит, почти не отпив из нее. Внимательно наблюдает за танцующими (уже музыка играет). Вообще, мне кажется, он вовсе не такой рубаха-парень, за какого себя выдает. Просто прячет свою стеснительность под маской развязности. Такое сплошь и рядом бывает с застенчивыми людьми. Да и пьяница он, видно, небольшой. Вроде меня. Что ж, это мне на руку.
Своим чередом подходим мы в разговоре к "моей" теме.
- А, мура все это, - машет рукой Егор.
- То есть как мура?
- Так, мура. В принципе, конечно, возможно, что где-то они есть, эти ВЦ, но ведь далеко чертовски! - Егор жизнерадостно хохочет.
- Ну, и что из того?
- Послушай, Виктор, вот давай так рассуждать, - говорит Егор, держа перед собой недопитую рюмку, словно тост произнося. - И американцы, и мы ведь уже искали эти цивилизации возле ближайших звезд. Щупали радиотелескопами… Это около десятка световых лет от нас. Ничего не нашли. Стало быть, если они и есть, эти цивилизации, то где-то дальше. Допустим, в сотнях световых лет от Земли. Ты представляешь, что это такое? Чертовски огромное расстояние! - Егор уже поставил рюмку на стол и вертит в руках коробку спичек, рассматривает ее так и этак.