- Вы видели дядю Георгия? - нетерпеливо спросил Игорь. - Где он?..
- Я копал под скалой червей для наживки, а солнце еще не встало, - сказал Филипп и почесал мизинцем лохматую седую бровь. - Тут он и пришел. В руках у него было по чемодану, а в зубах травинка, "Филипп, я собираюсь уехать, могу я на время оставить у вас чемоданы?" - "Ну, если в них нет атомной бомбы, - так я ему сказал, - то поставьте их в тот уголок, под красавицей Гоффи". Мы сели и позавтракали помидорами и сыром. Он ел мало, а говорил еще меньше. - Филипп сделал паузу и долгим одобрительным взглядом посмотрел на Галину. - Сколько вам лет, спросил он меня, и я сказал - человеку не надо знать, сколько ему лет, потому что…
- Где он? - прервала его Галина. - Если вы знаете, то просто скажите: где он?
Филипп покачал головой.
- Слишком просто, красавица, - сказал он, - Но вы узнаете все, что знаю я. Человек, который вас так интересует, вынул из чемодана ботинки и подарил их мне. Они не знают износа, сказал он, и это лучшее, что я могу вам подарить как специалисту. Я взял ботинки и, поскольку я не верю в вечность подошвы…
- Боже мой, неужели нельзя по-человечески сказать: где он?
- По-человечески? Ага, по-человечески… Ну, так он попрощался со мной за руку и пошел по Трехмильному проезду вверх. Прогуляться, - так он сказал. Я начал работать и размышлять: что же такое было у него на лице. Оно мне показалось странным. И я решил пойти сюда и сказать вам то, что вы услышали. По-человечески… Принеси мне воды, сынок.
- Мама вам принесет! - Игорь уже сбегал с веранды. - Я знаю, где его искать! - донесся голос мальчика уже из-за деревьев. - Я найду!
Хлопнула калитка.
Филипп напился воды, посмотрел на Галину, кивнул и направился к калитке, и ракушки захрустели под его грузными шагами. Михаил пошел проводить старика.
- Доктор, я все хочу попросить вас, - сказал Филипп, берясь за щеколду: - Дайте мне что-нибудь, чтобы я меньше потел во сне.
Игорь бежал по шероховатым плитам Трехмильного проезда, жесткая трава, торчащая из щелей, царапала его босые ноги. Он выскочил из дому в одних трусах, даже панамы не успел надеть, и теперь солнце начинало припекать ему голову.
Он очень торопился.
Дорога становилась все круче, Игорь запыхался и перешел с бега на быстрый шаг. Он старался экономно и правильно регулировать дыхание - как учил его дядя Георгий. Четыре шага - вдох, четыре шага - выдох.
Игорь и сам не знал, что заставляло его так торопиться. До сих пор он жил в окружении вещей и явлений ясных и привычных, как свет дня. Но последние события - приезд незнакомой женщины, непонятное бегство дяди Георгия, визит Филиппа - сбили мальчика с толку. Ему хотелось одного: вцепиться в сильную руку дяди Георгия, и тогда снова все будет хорошо и привычно.
Трехмильный проезд кончился. Влево уходила лесная дорога в Халцедоновую бухту, но Игорь знал, что дядя не любил этой дороги: он всегда предпочитал держаться ближе к морю. И Игорь без колебаний пошел направо по узкой тропинке, зигзагами сбегавшей в ущелье. Некоторое время он шел а тени моста электрички, продирался сквозь кусты дикого граната, потом, лавируя между стволами орехов, поднялся по противоположному склону ущелья и вышел к крутому обрыву над морем.
Он чуточку передохнул и потер большой палец ноги, больно ушибленный о корень дерева.
Затем Игорь двинулся по узкому карнизу - однажды они с дядей Георгием проходили здесь. Он старался не смотреть вниз, где под обрывом синело море, он медленно шел, прикасаясь левым плечом к скале и осторожно перешагивая кустики ежевики, тут и там стелющиеся по карнизу. В одном месте он увидел примятый кустик и раздавленные ягоды - это окончательно утвердило его в мысли, что дядя Георгий недавно здесь прошел.
Да, он недалеко. Наверно, за тем выступом, за которым сразу открывается вид на пляжи Халцедоновой. Еще десяток метров…
Дикий грохот и вой возникли так неожиданно, что Игорь вздрогнул. Это электричка, перелетев по стальному мосту через ущелье, мчалась по дороге, прорубленной в скалах, выше карниза, прямо над головой мальчика. Игорь знал, что отсюда электричку не увидит, но невольно задрал голову - ив тот же миг его правая нога встретила пустоту.
Он сорвался…
Его рука отчаянно цеплялась за карниз, но соскользнула с гладкого закругленного камня, и тут Игорь почувствовал, что живот прижат к колючему кусту. Он успел вцепиться руками в куст и повис над обрывом, тщетно пытаясь нащупать ногами опору,
- Дядя Георги-и-и-ий!
- И-и-и… - откликнулось горное эхо.
Незадолго перед этим Георгий Платонов прошел по карнизу к тому месту за выступом скалы, откуда была видна Халцедоновая бухта.
Здесь он остановился, прижался спиной к теплому камню, сдвинул кепи на затылок.
Здесь никто его не видел, и ему не приходилось думать о выражении своего лица.
Он был один - наедине со своими мыслями.
Перед ним лежало огромное море, согретое южным солнцем. Он видел зеленые склоны гор, желтые пляжи и белые здания. В двух часах ходьбы его ждала прекрасная женщина…
Но он был уже бесконечно далек от всего этого.
Он знал, что напрасно тянет время, но никак не мог оторваться от своих мыслей о Галине.
"Пойми, я должен был бежать от тебя. Ты мешала мне. Я нуждался хоть в каком-нибудь душевном равновесии, чтобы закончить работу. Но ты мне мешала, и вот я тайком уехал - бежал от тебя. Так было лучше - лучше длянас обоих. А потом ты бы все поняла из моих записок, которые Михаил перешлет в Борки. И время залечило бы рану.
Но ты разыскала меня.
Ну как объяснить тебе, моя единственная, что я уже не принадлежу жизни? Да, я здоров и силен, несмотря на мои семьдесят четыре. Мои движения точны, мышцы налиты силой и сердце пульсирует ровно. Но через несколько часов… Через десять часов двадцать минут…
Бедняга Нейман, ему было лучше, ведь он не знал.
Открытий мною закон кратности обмена неотвратим и точен. Ничто не спасет меня. Ничто и никто - даже ты. Но все же."Безумный опыт, который я здесь проделал, дает какую-то воз" можность… Нет, не мне. Другим, кто будет после меня… Может быть, им удастся, следуя моим указаниям, нарушить кратность обмена, И значит, я не зря поработал здесь, в тишине и покое…
В тишине и покое?
Не надо обманывать себя. Покоя не было.
Но я не знал, что встречу здесь этого мальчика.
Если бы я знал…
Довольно тянуть".
Платонов смотрит на часы. Бежит по кругу секундная стрелка, исправно отсчитывая время.
Надо решаться.
Грохочет над головой электричка. Она везет к бархатным пляжам веселых, нарядных мужчин и женщин.
Ну, Георгий Платонов, может, ты оторвешь, наконец, спину от теплой скалы?
- Дядя Георги-и-ий! Игорь? Как он сюда попал?
Голос мальчика, зовущий на помощь, мгновенно возвращает Платонова к жизни. Торопливо он продвигается по карнизу, боком огибает выступ… Глаза его расширяются при виде мальчика, висящего над обрывом.
- Держись, Игорь! Я иду!
Корни куста давно тянулись. Теперь они не выдержали, поддались… Игорь, не выпуская из рук колючих веток, полетел вниз.
- А-а-а-а… - голос его замер.
В тот же миг Платонов резко оттолкнулся от карниза и бросил свое тело в воздух. Синее море надвигалось на него. Сведя вытянутые руки перед головой, он, как нож, без брызг вошел в Плотную воду, зашумевшую мимо ушей.
- Придется немного потерпеть, - сказал Михаил.
Мальчик кивнул. Пока отец промывал его ободранные грудь и живот, смазывал мазью и перевязывал, Игорь не издал ни звука. Он лежал, стиснув зубы и крепко держась левой рукой За руку дяди Георгия. Не вскрикнул, не застонал. Только в глазах у него были боль и крик.
- Ну, вот и все. - Михаил укрыл сына простыней. - Молодец, Игорь. Теперь постарайся уснуть.
Он приложил ладонь ко лбу мальчика, потом отошел от койки и сделал знак жене: пойдем, ему надо отдохнуть. Ася о вздохом поднялась.
- Легче тебе, сыночек?
- Да, мама, - шепнул Игорь,
Он все еще не отпускал руки дяди Георгия, неподвижно си девшего возле койки. Ася задернула штору и вышла вслед за Михаилом из комнаты.
Платонов поднял голову, взгляд его остановился на Галине. Он устало улыбнулся ей и подумал: "Она смотрит на меня почти враждебно".
Через некоторое время Игорь уснул. Но как только Плате нов осторожно попробовал высвободить руку, мальчик встрепенулся и сжал его пальцы еще сильнее.
И так было еще несколько раз.
Текло время, в комнате стало сумеречно: там, за окном, солнце клонилось к закату. Платонов украдкой взглянул на часы. Галина сидела напротив, лицом к лицу, и он встретил ее отчаянный взгляд и тихонько покачал головой.
Наконец ему удалось высвободить затекшую руку. Игорь ровно дышал во сне. Платонов обнял Галину за плечи, и они вышли на веранду.
Ася захлопотала, побежала в кухню, вернулась с подносов От запаха еды Платонов ощутил легкое головокружение.
- Не суетись, Ася, - сказал он. - Обед никуда не уйдет. Посиди спокойно… что пишут в газетах, Михаил?
- Не знаю. - Левицкий поднял брови. - Я не читал сегодня.
Вечерний ветерок зашелестел в листве деревьев. Снизу, из города, донеслось пение скрипок, сухой говорок барабана. Платонов выпрямился, скрипнуло плетеное кресло.
- Ну что вы уставились на меня? - сказал он грубовато. - Эка невидаль: старикан, который зажился на свете.
Никто ему не ответил. Только Ася несмело сказала:
- Георгий Ильич, вы, наверно, голодный…
- Если хочешь, налей мне компоту.
Он принялся пить компот.
Галина резко поднялась, ногой отшвырнула стул,
- Георгий…
- Сядь, Галя, - прервал он ее. - Прошу тебя, сядь, - мягко повторил он. - Знаю, что должен сказать вам… Я хотел опередить свой час, но Игорь помешал мне… Послушай, Михаил, ты хорошо знаешь стариков, знаешь эти проклятые возрастные изменения, старческие болезни, слабость. Этот постепенный и неотвратимый износ организма. Дряхлеющий человек - черт возьми, что может быть печальней! - Упрямый огонек, хорошо знакомый Галине, зажегся в его серых глазах. - Возня с кожей и другими материалами навела меня на мысль о переводе износа живого организма в ступенчатую категорию. Человек не должен изнашиваться постепенно, как башмак. Пусть он, достигнув зрелости, сохранит ее в состоянии полного расцвета - до последнего мгновения. До последнего вздоха!
Платонов встал и прошелся по веранде. Затем он снова опустился в кресло и продолжал уже спокойнее:
- Я многие годы бился, изучая мозг. Потом мы стали работать с Нейманом, Мы установили: чтобы стабилизировать организм в фазе зрелости, надо разгрузить некоторые группы клеток мозга. Чтобы они тратили не одну свою биоэлектрическую энергию, а получали бы часть энергии извне, в виде периодической зарядки… Впрочем, в моих записях вы найдете все - и теоретические посылки и описание нашей установки. Мне пришлось повторить первоначальные опыты с ботинками. Конечно, это скорее для душевного равновесия… Потом мне прислали приборы, и тогда… Ну, словом, я торопился закончить работу до двадцать третьего августа и я успел, как видите…, Михаил, передай мой пакет Галине, она увезет его в Борки.
- Значит вы… - начал Михаил глухим голосом.
- Да. Нам не оставалось ничего другого, как испытать на себе. И мы это сделали - Нейман и я. Была очень важна дозировка - мы собрали ее в виде одного заряда… Ты помнишь, Галя, в прошлом году мы повторили…
- Я помню! - вскричала она. - Да если бы я знала, что вы затеяли, я бы разбила магнитный модулятор!
Она зарыдала. Ася молча гладила ее по плечу.
- Ужасно… - прошептал Михаил.
- Ужасно? Нет, дорогой племянник, это прекрасно! - с силой сказал Платонов. - Похож я на твоих стариков? То-то же! Мне за семьдесят, а я здоров и полон сил. Ужасно другое… Мне удалось сформулировать одну задачу для электронно-счетной машины, и она… Совершенно неожиданно для меня она вывела закон кратности обмена. Она безжалостно, с точностью до минуты сообщила продолжительность эффекта… Я ничего не сказал Нейману: его час оказался ближе моего… Да, Нейман был счастлив: он не знал.
Платонов вдруг направился к двери и распахнул ее. За дверью, в коридорчике, стоял Игорь - белели бинты на его коричневом теле. В руке у него была зажата книга.
- Ты подслушивал? - тихо спросил Платонов.
Мальчик смотрел на него тревожными глазами. Словно кто-то подтолкнул его - он бросился к Платонову и судорожно вцепился в него.
- Не уезжайте!.. - кричал он. - Дядя Георгий, не уезжайте! Не уезжайте!!
Платонов гладил его по голове.
- Ну, ну, Игорь, с чего ты взял?.. Ну-ка успокойся. Будь мужчиной. Никуда я не уезжаю…
Он повел его в комнату и велел лечь.
- Ты давно проснулся?
- Нет, - прошептал Игорь. - Недавно… Я зажег свет, хотел почитать, а потом…
- Вот и хорошо. А теперь спи, дружок. Книжку дай сюда. Что это?
- Это ваша. Вы ее оставили… "Портрет Дориана Грея".
- Вот как! Ну, Игорь, покойной ночи.
- Покойной ночи, дядя Георгий.
Платонов вернулся на веранду. Задумчиво полистал истрепанные страницы, потом вынул авторучку и размашисто написал на титульном листе: "Будущему ученому Игорю Левицкому на память о нарушителе законов природы Георгии Платонове. Не бойся того, что здесь написано".
Он положил книгу на стол, взглянул на часы.
- Мне пора…
Он пожал трясущуюся руку Михаила. Ася с плачем кинулась ему на шею.
- Мы никогда… никогда… - Михаил пытался что-то сказать, язык его не слушался.
- Все-таки хорошо, что я повидал вас, - сказал Платонов. - Хорошо и плохо… Ну, прощайте. Пойдемте, Галина, проводи меня.
Они сидели на камне, еще хранящем тепло ушедшего дня. Море с шорохом набегало на крохотный пляжик, зажатый скалами. Справа виднелись городские огни, освещенный куб морского вокзала, цепочка огней на набережной.
- Мы часто купались здесь с Игорем.
Галина не ответила. Она, казалось, окаменела.
Платонов притянул ее к себе.
- Будь умницей, Галина… Продолжай работать. Продолжай работать, слышишь? Со старостью надо бороться, но только так, чтобы это не было противоестественно в круговороте природы. Ты слышишь меня?.. Ступенчатый износ - правильная идея. Но человек не должен знать своего часа. Это мешает жить… Ты слышишь? Поезжай в Ленинград к Зыбину, отдай ему запись последнего опыта, Там указан путь… Галя, очнись! Слушай! Я нащупал возможность нарушить кратность обмена. Ты с Зыбиным обязана довести это до конца.
Он встал, снял с руки часы, взглянул на них еще раз - и с силой ударил о камень. И отшвырнул в море.
- Я иду, Галя… Жизнь вышла из океана. Мы носим океан в своей соленой крови. Я хочу, чтобы это произошло в море…
- Не пущу! - крикнула Галина, изо всех сил обхватив его руками. - Не пущу, не пущу! - исступленно повторяла она.
Он гладил ее по голове, по плечам. Лицо его было запрокинуто вверх, к звездному рою, но он не видел звезд: он крепко зажмурил глаза.
Потом он решительно отвел ее руки. Быстро сбросил одежду и вошел в теплую воду. Зашуршала галька.
Женщина, рыдая, бросилась за ним.
- Будь умницей, Галина. У меня мало времени, а я хочу доплыть до выхода из бухты.
Стоя на берегу, она некоторое время видела его голову и руки - мерно появляющиеся и исчезающие. Потом темнота скрыла его, но еще долго слышала женщина в ночной темноте тихий плеск воды под его руками.
Г.АЛЬТОВ
КЛИНИКА "САПСАН"
В моем распоряжении три часа, даже меньше. Двадцать минут назад Юрий Петрович Витовский объявил: "Решено, начинаем в десять". Я спросил, что делать сейчас. Он ответил: "Изложите-ка суть дела на бумаге. Основные факты и мысли. Все, что вы думаете о предстоящем. Впоследствии эта запись поможет вам понять себя". ВВ, неодобрительно поглядывавший на Витовского, добавил: "По идее лучше бы ничего не писать. Я приду за вами через три часа. Во всяком случае, избегайте лирики и пишите покороче. У нас еще куча дел".
Беспокойство ВВ понятно - у меня нет дублера. Если я передумаю, эксперимент придется надолго отложить. Но ВВ волнуется напрасно: я не передумаю. Не то чтобы мне все было ясно. Скорее наоборот. Такая уж это каверзная проблема: чем глубже в нее влезаешь, тем больше нерешенных вопросов. Верный признак, что нужен эксперимент.
Что ж, попытаюсь - без лирики и покороче - изложить "основные факты и мысли".
Самый основной факт состоит в том, что здесь, в клинике "Сапсан", ставится опыт по практически неограниченному увеличению продолжительности жизни. Первый опыт на человеке. На мне.
В сущности, Витовский, Панарин и их сотрудники давно решили биологическую проблему бессмертия. Наш эксперимент имеет другую, более далекую, цель. Он должен прояснить психологические (по мнению Витовского) и социальные (так думает Панарин) следствия бессмертия.
Нелегко объяснить, каким образом я, человек, далекий от биологии, оказался участником этого эксперимента. Здесь два вопроса: почему выбрали меня и почему я согласился. На первое "почему" могут ответить только Витовский и Панарин. А вот почему я согласился… В самом деле - почему? Я пытаюсь вспомнить, когда это произошло, и не могу. Не помню. Сначала было твердое "нет". Теперь - твердое "да".
Еще месяц назад я не знал Витовского и Панарина. То есть знал издалека: с тех пор, как они получили Нобелевскую премию за работы по биохимии зрения, их знают многие.
Витовского я видел раза два - три, не больше. В наше время, когда ученые стараются походить на боксеров или отращивают декоративные бороды, Витовский выделялся совершенно естественной интеллигентностью. Вероятно, таким был бы Чехов, если бы дожил до шестидесяти (Витовскому пятьдесят восемь).
Владимир Владимирович Панарин в ином стиле. Он старается походить на Витовского, но это маскировка. Добродушно улыбаясь, он появляется на совещаниях, скромно усаживается где-нибудь в сторонке и углубляется в книгу. Так он сидит часами, изредка поглядывая на выступающих, а потом вдруг раздается его громовой голос. Это подобно взрыву, и Панарина довольно удачно называют ВВ. В течение нескольких минут на аудиторию обрушивается такое количество мыслительной продукции, которого хватило бы на десяток совещаний и конференций. Именно мыслительной продукции, а не просто мыслей. Весь фокус в том, что ВВ выдает тщательно продуманную систему новых и почти всегда парадоксальных соображений. В сущности, это готовая научная работа - с четким рисунком движения мысли, с вескими и убедительными фактами, с ехидным подтекстом и, главное, с конкретной программой исследований.
Месяц назад я увидел ВВ в Харькове на конференции по машинному переводу. Собственно, с этого все и началось. Я был удивлен, когда в перерыве Панарин, отмахиваясь от обступивших его журналистов, направился ко мне. "Вашего выступления нет в программе, - сказал он. - Давайте поговорим".
Мы вышли в сад. Панарин отыскал в отдаленной аллее свободную скамейку и внимательно огляделся. Я заметил, что он волнуется, и спросил:
- Что-нибудь случилось?
- Да, - ответил Панарин. - То есть нет. Просто вы теперь один. Без дублера.