- Эй, ублюдки! - За спинами высоких громил Шэм разглядел того парня, который еще раньше следил за теми, кто следил за ним. Он приближался, работая локтями не покладая рук. Град его ударов и отчаянно хлопающие костисто-кожистые крылья Дэйби сделали свое дело. Правда, насколько Шэм видел лишь одним глазом - второй, подбитый, заплыл, - новичок бил скорее с энтузиазмом, чем со знанием дела; тем не менее грабители бросились наутек. А вот Дэйби напугала их всерьез - маленькая-то маленькая, она скалилась и трещала так, что любой принял бы ее за дьяволенка, особенно от неожиданности.
Нападение завершилось также стремительно, как и началось. Шэм, дрожа, поднимался на ноги, грабители улепетывали со всех ног, его спаситель выкрикивал оскорбления им вслед, а Дэйби - храбрая и прекрасная мышка-телохранительница Дэйби, да благословят ее Каменноликие Боги острова Стреггей и да охранят ее от всяческого зла, - преследовала их так упорно, словно впрямь могла переловить их и съесть поодиночке, точно мух.
- Ты в порядке? - Юноша подошел к Шэму и помог ему отряхнуться. - У тебя кровь.
- Ага, - сказал Шэм. Осторожно пощупал кровоточащую скулу пальцем. Ничего страшного. - Спасибо. Ага. Большое спасибо. - Парень покачал головой.
- Точно все в порядке?
Откуда Шэм знал, точно или не точно? Обрывки медицинских знаний вдруг всплыли у него в голове. Он даже удивился: оказывается, он что-то помнит. Итак, зубы. Все на месте, только слабый привкус крови во рту. Нос. Болит, но не шатается. Лицо поцарапано, только и всего.
- Да, все в порядке. Спасибо.
Парень пожал плечами.
- Хулиганье, - сказал он. - Они все трусы.
- Так говорят, - отозвался Шэм. - Но ведь должны где-то быть храбрые хулиганы; то-то, наверное, люди удивляются, когда встречаются с такими. - Он проверил карманы. Монеты были на месте. - Откуда ты знал, что они на меня нападут?
- О. - Парень вяло взмахнул рукой и ухмыльнулся. - Ну. - Он как-то застенчиво хихикнул. - Я сам не раз сидел в засаде, так что уж знаю, как это выглядит, когда один собирается напасть на другого.
- А зачем ты их остановил?
- Потому что восемь на одного нечестно! - Парень вспыхнул и на миг отвел глаза. - Я - Робалсон. Куда девалась твоя мышь?
- Улетела куда-то, как обычно. Потом вернется.
- Нам надо идти, - сказал Робалсон. - Скоро тут будут военные.
- Разве это плохо? - спросил Шэм.
- Да уж ничего хорошего! - Робалсон уже тянул его за собой. - Помочь они все равно ничем не помогут. А в неприятности впутают; а зачем тебе неприятности?
Шэм пошел было за ним, сконфуженный, но вдруг встал, зажмурился и вскинул руки.
- У них моя сумка, - сказал он. - Там вещи капитана. Мне за них голову оторвут.
Он стал озираться. Ему хотелось вернуть сумку, хотелось наказать грабителей, хотелось найти детей катастрофы, но в легких у него была пыль, во рту - горечь поражения, и он вдруг почувствовал себя таким беспомощным. "Ну же!" - подбадривал себя он. Пробовал силой мысли вернуть себе энергию. Не вышло.
- Я лучше пойду, - пробормотал он.
- Вот, значит, как? - сказал Робалсон ему в спину. - Брось, парень! - Но Шэм не отвечал. Не оглядывался. Как пришибленный, он плелся назад, к порту.
Чем дальше он шел, тем медленнее делались его шаги. Свежие ушибы болели, царапины саднили. Он спускался с холма к гавани, идя по улицам и ориентируясь по приметам, которые сам не знал, когда успел заметить. Шэм старался растянуть свой путь как можно дольше. В этом он преуспел. Всю дорогу он думал о книгах. Вычислял, сколько они могут стоить.
Вдруг из-за поворота прямо перед ним вынырнул человек, прервав его мрачные размышления. Он замер. Это был Робалсон.
- Книги? - сказал Робалсон. Глядя Шэму прямо в глаза, он протянул ему сумку: в ней лежали все книги до единой, те самые, которые, как он думал, он потерял.
- Как ты их нашел? - спросил Шэм, обрушив сначала на Робалсона целый шквал изумленных благодарностей.
- Просто я знаю Манихики лучше, чем ты. Я бывал здесь раньше. Во-вторых, я видел твою мышь: она кружилась над чем-то, я подумал, не твои ли это книги, подошел посмотреть. Точно, они. Тех типов, которые на тебя напали, такие вещи не интересуют.
- Но они же дорогие.
- Эти ребята не настоящие преступники, краденого не сбывают. Так, вышли пару долларов раздобыть.
- А ты опять меня разыскал.
- Я же знаю, где гавань. Понял, что у тебя был тяжелый день, решил, что ты двинешь к дому. Ну, вот. - Робалсон поднял брови. Они смотрели друг на друга. - Ну, в общем, так, - сказал Робалсон. Он кивнул. - Рад, что ты получил книги обратно, - сказал он, наконец. И повернулся, чтобы идти.
- Подожди! - крикнул Шэм. Он забренчал мелочью в кармане. - Ты меня очень сильно выручил. Позволь мне… я хочу сказать спасибо. Ты, наверное, знаешь, где тут есть хороший паб или что-нибудь такое?
- Конечно, - сказал Робалсон. Ухмыльнулся. - Конечно, я знаю все лучшие места на Манихики. Ближе к гавани? Нам ведь потом обоим на поезда возвращаться.
Шэм задумался.
- Может, встретимся завтра, часиков в восемь? Сейчас у меня еще дела.
- В "Мусорщице". На улице Протокольной Бездны. В восемь. Буду ждать тебя там.
- А ты с какого поезда? - спросил Шэм. - Я с "Мидаса". Если вдруг что случится, я сам тебя найду.
- О, - сказал Робалсон. - Мой поезд… я тебе потом про него расскажу. Не у тебя одного есть секреты.
- Ну, какой? - настаивал Шэм. - Какого типа? Кротобой? Товарняк? Железноморский транспорт? Боевой? Сальважир? Кто ты?
- Какой, говоришь, поезд? - Робалсон шагнул к Шэму и глянул ему прямо в глаза. - Кто я такой? А как, по-твоему, почему я не спешу встречаться с военными? - Он прикрыл ладонями рот с двух сторон.
- Я пират, - прошептал он преувеличенно громко, ухмыльнулся, повернулся и был таков.
Глава 32
Дэйби вернулась. Она довольно хрупала местным жуком, пойманным скорее из принципа, чем от голода.
- Мышка ты моя хорошая, - заворковал Шэм. - Красавица ты моя славная. - Она прикусила ему нос так, что на нем показалась капелька крови, но он знал, что это проявление нежности.
Шэм шел в направлении, которое указала ему торговка утилем.
- Зачем тебе туда? - недоумевали местные, но он упорно держал путь на север. Шумные, запруженные машинами и военными улицы постепенно сменились другими, где мусор не убирался по многу дней, а бродячие собаки искоса поглядывали на Шэма, заставляя его нервничать.
- Он говорит, что он пират, - шептал Шэм Дэйби. И думал - а как иначе? - о пиратских поездах. Вот паровоз, изрыгая клубы адского дыма, щетинясь дулами огнестрельных орудий, несется на другой состав, на его палубах скалятся и потрясают абордажными саблями лихие, смертельно опасные женщины и мужчины, а над ними трепещет на ветру узкий флажок с перекрещенными гаечными ключами.
- Простите, - обращался он ко всем подряд: к безработным, которые, поплевывая, подпирали стены домов сутулыми спинами, к занятым строителям и придорожным зевакам. - Где тут арка? - Он чувствовал, что улица пошла вниз. Значит, он приближается к морю. - Не подскажете, где арка? - спросил он у метельщика улиц, который, не без удовольствия разогнувшись и опершись на свою вибрирующую машину, показал ему направление.
Это был район строительных площадок, помоек и мусорных куч. А прямо между ними - как же я раньше не заметил, Дэйби? - был участок, над которым возвышалась она, та самая арка.
Восемнадцати футов в высоту, величественная и в то же время странно неоднородная, как фрагментированное изображение, она имела такой вид, словно ее сложили, - или, как сказала бы капитан, - воздвигли из холодного белого камня. Только это был не камень. Блоки были металлические. Это был утиль.
Арка была сложена из утиля. Археоутиля к тому же, хотя и нисколько не загадочного. Его природу давно установили ученые. Это были в основном стиральные машины.
Шэм однажды видел их в действии. На одной ярмарке дома, на Стреггее, был павильон реставрированных древних вещей. Подключенный к стреляющему генератору, скулил капризным принцем и выдавал бессмысленные указания аппарат - факс. Плохо прорисованные фигуры с энтузиазмом колошматили друг друга на древнем экране - видеоигра. Была там и такая вот белая металлическая штука - с ее помощью древние мыли свою одежду.
Но зачем применять археоутиль там, где он явно ни к чему? Ведь есть столько материалов, из которых арку построить куда проще и надежнее?
- Алло? - Шэм постучал. Пустые машины загудели под его пальцами.
Рядом с аркой стояло костлявое дерево без листьев, а за ним раскинулся просторный сад: если, конечно, так можно было назвать переплетение ежевичных кустов с колючей проволокой на участке, бывшем когда-то частью дикого леса, а теперь очищенном от деревьев, но зато заросшем буйными сорняками. Скорее, это было место последнего упокоения бесчисленных обломков утиля, гнутых железяк, кусков пластика, резины, гниющих деревяшек, многих с бахромой старых объявлений. Отдельной кучей лежали исцарапанные пластиковые телефоны. Их провода окоченело торчали в разные стороны. На конце каждого провода вывернутым наизнанку пластиковым цветком болталась трубка.
- Алло? - Тропа уводила к большому старому кирпичному дому с пристройками из древних стиральных машин, аппаратов по изготовлению льда, которые в древности назывались холодильниками, античных ординаторов, черных резиновых шин и даже, насколько мог видеть Шэм, одного автомобиля, похожего на большую дохлую рыбу. Шэм покачал головой.
- Алло?
- Оставь у тропинки, - сказал чей-то голос. Шэм подпрыгнул. Дэйби тоже сорвалась с его плеча, понеслась дальше, к дереву, обогнула его. С одной из его веток на Шэма, мигая, смотрела камера слежения. - Что ты принес? Оставляй в конце дорожки и уходи. У нас кредит, - прокрякал тем же голосом потрескивающий громкоговоритель, который так давно был закреплен в развилке между стволом и веткой, что врос в ткань дерева, сделавшись похожим на подмышечный бубон.
- Я… - Шэм сделал шаг вперед и заговорил в устройство. - Кажется, вы обознались. Я не посыльный. Я ищу двоих детей - только я не знаю их имен. Я ищу мальчика и девочку. Им примерно… я вообще-то не знаю, какой давности те снимки. Но один на них года на три-четыре старше другого, мне кажется.
Шэм услышал из громкоговорителя какую-то далекую возню, голоса, спорящие друг с другом, искаженные расстоянием и статикой.
- Уходи, - раздалось очень четко; и тут же другой голос добавил: - Нет, подожди. - На другом конце снова зашептались. Наконец он услышал обращенный к нему вопрос: - Кто ты такой? - В нем явно звучало подозрение. Шэм поскреб пятерней в затылке, поднял голову и поглядел на облака, летящие по изнанке грязного верхнего неба.
- Я со Стреггея, - сказал он. - Я кое-что знаю. О поезде, который пропал.
Дверь ему открыл кто-то коротенький и громко топочущий, в черном кожаном костюме с головы до пят, в темно-серых очках, скрывавших глаза, весь увешанный угольными фильтрами, фляжками с водой, трубками, масками, разным оборудованием, которое качалось на нем, точно плоды на дереве. Шэм не подал вида, что удивился. Незнакомец с трудом поднял руку и сделал ему знак проходить.
Дом ничем его не поразил. Что еще можно было ожидать от него после такой-то арки и сада, как не роскошного собрания пылящихся, разваливающихся, никому не нужных вещей в разной стадии поломки или починки, смешения великолепного утиля с самым дешевым. Молчаливый хозяин провел его между грудами таинственного утиля в кухню. Тоже забитую всякой всячиной - ни одной свободной поверхности. Мусор громоздился на обеденном столе, точно какие-то неаппетитные закуски. Барахло на подоконниках заросло пылью.
За большим столом сидел, скрестив на груди руки и глядя на Шэма в упор, мальчик с флатографии. Шэм выдохнул.
Мальчик казался всего года на два старше, чем там, на снимке. Сколько же ему лет? Может, десять? Смуглая кожа, короткие черные волосы стоят вверх, точно ежовые колючки. Карие глаза глядят с подозрением. Сам приземистый, коренастый, грудь широкая - мальчику постарше впору. Подбородок и нижняя губа выпячены на Шэма, ждет. Тем временем тот, кто привел Шэма сюда, разоблачился. Из-под шлема на плечи упали темные кудри. Девушка убрала их с лица и оказалась девочкой с флатографии, правда, теперь она была почти ровесницей Шэма. Кожа у нее была такая же темная и серая, как у брата, только с россыпью ржавых веснушек, лицо такое же суровое, также сведены брови, поджаты губы, но общее выражение все равно мягче, дружелюбнее. Смахнув с глаз промокшую от пота челку, она спокойно поглядела на Шэма. Под кожаным костюмом, грудой лежавшим теперь у ее ног, на ней оказался джемпер грубой вязки и брюки.
- Испытание костюма, - сказала она. - Ну?
- Ну? - повторил мальчик. Шэм кивнул им и успокоил Дэйби, заерзавшую было у него на плече.
- Ну, - сказала девушка еще раз, - что ты хотел нам рассказать?
И Шэм медленно, запинаясь, не очень связно, но зато очень подробно, рассказал им все с самого начала. О крушении странного поезда, о том, что он нашел в обломках. О нападении крыс.
Про скелет и про череп он говорить не стал, сказал только, глядя в сторону, что на борту кто-то умер, были свидетельства. Когда он снова посмотрел на сестру и брата, их взгляды были устремлены друг на друга. Они молчали. Не размахивали руками, не переминались с ноги на ногу, вообще ничего не делали; и не произносили ни слова. Только моргали сквозь слезы.
Шэм был в ужасе. Он смотрел то на одного, то на другого, не зная, как быть, что делать. Они не хныкали, вообще вели себя очень тихо. Только моргали, а губы у них дрожали.
- Что вы, пожалуйста, я не знал, - выпалил Шэм. Ему отчаянно хотелось, чтобы они снова заговорили. Но они не обращали на него внимания. Девочка вдруг схватила брата за плечи, и, держа его на расстоянии вытянутой руки от себя, пристально посмотрела ему в глаза. Что-то произошло между ними, необходимое им обоим. Они опять повернулись к Шэму.
- Я Кальдера, - сказала девочка. Кашлянула. - А это Кальдеро. - Шэм повторил их имена, не сводя с нее глаз.
- Зови меня Деро, - сказал мальчик. Он не шмыгал носом, только вытирал слезы со щек. - Так проще. А то очень похоже на ее имя, я путаюсь.
- Шроак, - добавила его сестра. - Наша фамилия Шроак.
- А я Шэм ап Суурап. Значит, - продолжал он, видя, что они не спешат продолжать разговор, - это был поезд вашего отца?
- Мамы, - сказала Кальдера.
- Но она взяла папу с собой, - сказал Деро.
- А что она делала? - спросил Шэм. - Что они оба делали? - и тут же подумал, что, может быть, зря он спросил, но любопытство оказалось сильнее чувства приличия.
- Там? - Шроаки переглянулись.
- Наша ма, - сказал Деро, - была Этель Шроак. - Как будто это и был ответ. Как будто Шэм обязан был знать это имя. Но он его не знал.
- Зачем ты пришел, Шэм ап Суурап? - спросила Кальдера. - И как ты узнал, где нас искать?
- Ну, - начал Шэм. Горе Шроаков по-прежнему тревожило его неожиданно сильно. Он снова вспомнил сошедший с путей состав, пыль, тряпки и кости, которые он в нем видел. Он думал о поездах, и семьях, и путешествиях, которые кончились плохо, о поездах, ставших саркофагами с костями внутри.
- Понимаете, я кое-что видел, хотя, может, не должен был. - Он спешил, задыхался. - С того поезда. Карту памяти из флатоаппарата. Она была… ну, они, наверное, знали, что все разграбят, и спрятали ее.
Шроаки смотрели на него.
- Это наверняка папа, - сказала Кальдера спокойно. - Он любил снимать.
- Там были снимки, - продолжал Шэм. - Я видел… вас. Там есть флато, где вы двое.
- Верно, - сказала Кальдера. Деро кивал. Кальдера подняла взгляд к потолку. - Это давно было, - сказала она. - Мы всегда знали, что они могут… и чем больше времени проходило, тем вероятнее это казалось. - Она говорила на рельсокреольском с приятным незнакомым акцентом. - Вообще-то я всегда думала, что если с ними что-то случится, то мы никогда не узнаем. Будем просто ждать и ждать. А тут ты с такой историей.
- Ну, - замялся Шэм. - Если бы кто-нибудь из моих родичей не вернулся… что, в общем-то… - Он перевел дух. - Короче, я был бы рад, если бы мне сообщили. После. - Кальдера и Деро спокойно смотрели на него. Он вспомнил другие снимки, его сердце застучало громче; он ничего не мог с собой поделать. - А еще, - сказал он, - из-за того, что еще там было, на тех снимках. Из-за них я стал вас искать. Что они искали?
- А что? - спросил Деро.
- А что? - прищурившись, повторила Кальдера.
"Это уже кое-что", - подумал Шэм, и возбуждение затопило его по самую макушку. Он вынул свою камеру. Описал им все снимки, которые видел, один за другим. И на малюсеньком экране своей камеры стал перелистывать бесполезные, ненужные картинки - это рельсы, это пингвины, это погода, это "Мидас", это команда, это вообще всякая чепуха, - пока, наконец, не добрался до той, заветной. Флатографии последней флатографии родителей Кальдеры.
Камера у него была дешевая, снимок не в фокусе, к тому же он упал, снимая. В общем, качество изображения то еще. Но разобрать, что на нем, было все-таки можно, особенно если знать заранее. Пустая равнина и одинокая колея. Рельсы, ведущие в никуда. Одна линия.
- А то, - сказал он, - что возвращались они вот откуда.
Глава 33
Было время, когда человек не выстраивал слова так, как это делаем сейчас мы - письменно, на странице. Было время, когда слово и писалось при помощи нескольких букв. Теперь это кажется безумием. Но так оно было, и ничего с этим не поделаешь.
С тех пор человечество встало на рельсы, и они сделали нас тем, что мы есть, - рельсоходной расой. Пути рельсоморья ведут куда угодно, но только не по кратчайшей из пункта "А" в пункт "Б". Нет, они петляют, скрещиваются, закручиваются спиралями и возвращают поезда назад по собственным следам.
Так какое еще слово могло стать лучшим символом рельсоморья, разделяющего и объединяющего города и земли, чем "и"? Куда еще ведут нас пути, как не туда, и туда, и туда, и обратно? И что яснее воплощает возвратное движение поездов, нежели единый росчерк пера в союзе "и"?
Задайся кто-нибудь целью соединить начало и конец этого символа прямой, у него получился бы коротенький, едва видимый отрезок. На самом же деле перо должно сначала резко взмыть вверх, мгновенно повернуть назад и, поправляя себя, выстрелить вперед и вниз, к юго-западу, попутно пересекая свой начальный маршрут, а там, круто изменив направление, начать рисовать новую петлю, чтобы, наконец, остановиться на волосок от начальной точки.
Так перо рыщет из стороны в сторону, то и дело меняя курс, как пристало всем нам.