Егоров не мог вернуться назад. В записках Бруно говорилось о том, как пройти сквозь время, но не было сказано ни слова о том, как вернуться обратно. Сейчас это имело определяющее значение. Стас не мог вернуться в свое время. Он помнил практически все чертежи и размеры, но даже если бы он здесь начал собирать машину времени… В конце двадцатого века ему понадобилось полгода, ящик инструментов и солидная сумма денег, потраченная главным образом на зеркала. За зеркала во все времена приходится платить.
Господи, как глупо. Пройти сквозь время и не иметь шанса вернуться назад…
Стас поднялся на ноги и снова огляделся. Полотно окружающего пейзажа было очень сильно похоже на то место, где стоял его старый домик в деревне.
- Перемещение во времени исключает перемещение в пространстве, - сам себе сказал Стас. - Значит, я сейчас… Сколько же по прямой-то будет от Москвы до деревеньки? Если до Садового кольца… километров пятнадцать-двадцать.
А может, и все двадцать пять… Через четыре-пять часов я смогу увидеть, как выглядела Москва несколько веков назад.
Постепенно к Егорову возвращалось самообладание. Сориентировавшись на местности, он выбрал направление и, прихрамывая на левую ногу, пошел в сторону города. Как только он ушел с поляны и углубился в лес, ему в голову пришла страшная мысль: он не знал, как глубоко во времени ему удалось переместиться.
Путешествие в будущее Егоров считал невозможным. А рассказы о том, что Джордано Бруно сумел переместить на несколько секунд в будущее глиняный кувшин, Стас считал выдуманными. И не только он. "Невозможно попасть туда, чего еще нет". С другой стороны, все бывает в первый раз. Но даже если предположить, что он в прошлом, остается главный вопрос: на сколько далеко он ушел в прошлое? Сто лет, триста, тысяча? А может быть, миллион? Все может быть. Перемещение было спонтанным, четкие координаты времени установлены не были. Все произошло случайно, и точка, в которую произошло перемещение, тоже может быть случайной.
За лесом раскинулась широкая равнина. В правой ее части змейкой извивалась неширокая речушка, через которую был перекинут мост. Стас удивился, что местность не сильно изменилась. Разве что речушка здесь была гораздо шире и, наверное, глубже. Возможно, это говорило о том, что он был в не очень далеком прошлом. Но его деревня появилась в середине девятнадцатого века, значит, с уверенностью можно было говорить, что он ушел дальше, чем тысяча восемьсот пятидесятый год.
У моста Стас спустился к реке, напился воды, окунул голову. Поднявшись от реки, он перешел ее по мосту и двинулся дальше по извилистой пыльной дороге. Через полчаса мимо него проехала телега, запряженная серой в яблоках лошаденкой. На телеге сидели четверо священников. Все они были одеты в одинаковые черные одежды, на шее у каждого висело по массивному серебряному кресту, на голове скуфья. Один из священников снял шапочку и протер серой тряпицей вспотевшее гумнецо - гладко выстриженное место на голове, наподобие проплешины. Егоров знал, что обычай носить гумнецо сохранялся до начала восемнадцатого века. Временной барьер еще немного отодвинулся.
Солнце поднялось в зенит, идти стало тяжелее. Егоров устал, его снова начала мучить жажда. Он снял колпак, засунул его за пояс и взъерошил на макушке волосы. Через полверсты Стас заметил трех мужичков, сидевших у обочины дороги. По маленьким образам и медным крестам, висевшим на шеях, было понятно, что это паломники, присевшие отдохнуть перед тем, как войти в город. Одеты они были просто. Серые холщовые рубахи, такие же штаны, темно-синие, сильно выцветшие скомканные накидки лежали рядом с котомками.
Бороды у всех были одинаково небольшие. Стас понял, что поступил правильно, что с нового года перестал бриться.
Мужички о чем-то разговаривали, но когда заметили незнакомца, замолчали и скорее с любопытством, чем с настороженностью, посмотрели на него. Егоров подошел ближе и поздоровался. Ему ответили тем же. Паломники закусывали луком и черным хлебом. Незнакомцу предложили присоединиться к трапезе.
- Благодарствую, не голоден, - ответил Стас. - Вот водицы бы испить.
Стасу передали небольшой кожаный мешок с водой. Теплая вода принесла ему большее наслаждение, чем в былое время холодное пиво.
- Давно, видать, жажда мучает, - улыбнувшись в бороду, сказал один из мужичков.
- Давно, - ответил Стас, отдышавшись. - А вы в Москву путь держите?
- В Москву, - сказал второй мужичок. - Решили вот в храмах святых причаститься, да и на царя посмотреть. А ты куды путь держишь?
- И я в Москву. Брат у меня в подмастерьях у кузнеца работает. Навестить иду.
- Ну-ну, - сказал третий мужик.
- Коль хочешь, пошли с нами, - предложил второй. - Вот доедим и тронемся.
Егоров согласился. Идти одному ему показалось неразумным. Одинокий человек всегда привлекает к себе больше внимания. А пока он не разобрался, где находится, лишнее внимание может иметь плохие последствия. Стасу еще раз предложили кусок хлеба с луковицей, он не стал отказываться и с благодарностью принял.
По дороге в Москву Стас молчал. Спутники его ни о чем не расспрашивали, а меж собой скоро разговорились. Стас с интересом слушал их спор, пытаясь уловить что-нибудь, что говорило бы о времени, в котором он оказался.
- Раньше-то и митрополиты, и архиепископы избирались на Соборе, - говорил второй мужик. - Искали по монастырям да скитам человека, наиболее достойного всей жизнью своей. А ныне как? Государь призывает к себе священнослужителей и на свое усмотрение выбирает одного из них.
- Да что говорить, - ответил первый. - Таперешние монастырские законы по сравнению со старыми совсем мягкими стали. И монастыри боле о богатстве думают, чем о службе Господу. И суд им не суд, и закон не закон.
- Ты полегче со словами-то такими, - сказал третий. - Ежели прознают - худо будет.
- А что, не правда разве? Мирские для них никакой цены не имеют. Вон в Могилеве, говорят, о прошлом годе наместник повесил проворовавшегося священника.
Митрополит так обозлился, что пошел и нажалился государю. Тот призвал наместника и говорит ему: "Как ты посмел осудить священника, ведь он подлежит суду духовному, а не мирскому?" А тот возьми и ответь, что, по древнему обычаю, он повесил вора, а не священника.
- А мне еще дед говорил, что земля русская ранее Владимира и Ольги получила Крещение, - сказал Стас, чтобы как-то притереться со спутниками. Чтобы относились они к нему менее настороженно. - Сам апостол Андрей благословил ее, когда приплыл вверх по реке к Киеву. Там он поставил крест и сказал:
"Много христианских церквей будет на месте сем, так как здесь благодать Божия".
- Истина и есть, - ответил первый бородач. - А сейчас… только на Руси осталась истинная вера в Христа.
Через пять часов Егоров вошел в Москву пятнадцатого или шестнадцатого века. Любой историк не раздумывая отдал бы полжизни, чтобы оказаться хоть ненадолго в прошлом. К горлу Стаса подкатил комок. Легкая дрожь прошла по всему телу. Все, что раньше он читал в книгах, слышал от преподавателей, когда учился в университете, сейчас мог увидеть собственными глазами и подтвердить или опровергнуть сложившееся мнение. Так и не сумев до конца совладать с нахлынувшими эмоциями, Стас ступил на улицы Москвы и почти сразу же заблудился и потерял своих спутников.
Москва была деревянным городом, за исключением нескольких каменных домов, монастырей и храмов. При каждом доме были большой сад и просторный двор, из-за чего размеры города казались гораздо большими, чем были на самом деле. К концу шестнадцатого века по велению Ивана Грозного было проведено нечто вроде переписи населения, после которой считалось, что в Москве живет более ста тысяч мужчин.
На краю города растянулись длинные улицы, на которых жили кузнецы и ремесленники, работавшие с огнем. Их дома обязательно разделялись друг от друга лугом или полем. Возле города расположились слободы, где царь Василий выстроил для своих телохранителей новый город. Сделал он это потому что пить мед и пиво горожанам можно было всего лишь несколько дней в году, но своим телохранителям царь даровал полную свободу питья. И чтобы не вовлекать горожан в соблазны, телохранители были как бы ограждены от общения с ними.
Сейчас же по городу бродило очень много хмельных людей. Кругом было веселье.
Стас понял, что попал на праздник. Для него было важно знать, какой, по нему он мог попытаться определить хотя бы число. В городе Егоров старался вести себя крайне осторожно. Он знал, что здесь было много шпионов, и неловкое или странное поведение человека могло навлечь на него подозрение.
По этой же причине Стас не пошел к Кремлю, а просто бродил по улицам, нарезая по городу круги.
На улицах было полно грязи, очевидно, недавно прошел сильный дождь. Деревянные настилы - мостки - на окраине попадались очень редко. Ближе к центру улицы полностью ушли под бревенчатые настилы.
Навстречу Егорову выехало с десяток конных всадников. "Что им может показаться во мне странным, чужим?" - подумал Стас. Под всадниками были маленькие неподкованные лошади с легкой уздой и седлами, приспособленными для свободной стрельбы во все стороны. Сидя на лошадях, всадники сильно подтягивали ноги, и поэтому даже несильный удар копья или стрелы мог выбить их из седла. Шпор Стас ни у кого не заметил, лошадью управляли при помощи плетки, которая висела на мизинце правой руки. Один из всадников недоверчиво посмотрел на рубаху Егорова, но, ничего не сказав, отвернулся и поехал дальше своей дорогой.
День катился к вечеру, а город все гудел, как пчелиный улей. Атмосфера всеобщего веселья и радости витала в воздухе. Когда позже Егоров вспоминал свои ощущения от первых часов после перемещения, он отметил, что чувствовал себя школьником, который написал контрольную и теперь, заглянув в ответы, жадно сверяет их со своими догадками.
Одежда и обувь у всех, кто встретился Егорову, была не пестрой, но разнообразной.
Перед глазами Стаса мелькали башмаки и лапти, чоботы - полусапожки с остроконечными носами, поднятыми кверху, сапоги, четыги из телячьей или конской кожи.
В верхней одежде тоже было много различий.
Богатые мужчины носили шелковое платье, длинные кафтаны с узкими рукавами, с узелками на груди на правой стороне, дорогой пояс, сафьяновые сапоги с короткими голенищами, прошитые золотом или серебром, украшенные галунами и жемчугом. При сапогах носили чулки шерстяные и шелковые. На голове у них были маленькие шапочки - тафьи, прикрывавшие только маковку. Их расшивали шелком и золотом, унизывали жемчугом. Колпаки для богатых шили из атласа, чаще белого цвета, к краю пристегивали околышек, унизанный жемчугом или жемчужными пуговицами. Часто встречалась четырехугольная шапка с меховым околышем из черной лисицы, соболя или бобра.
Те, кто попроще, ремесленники и мастеровые, носили рубахи с разрезанным воротом, подпоясанные шнурком. Рубаха шилась из холста и имела длину до колен. На груди и спине был подоплек, вышитый красными нитками и шелком.
Под пазухой нашивали синие и красные ластовки, украшенные яркой вышивкой.
Обувь простолюдина - лапти, башмаки из прутьев и лозы, подошвы из кожи, подвязанные ремнями, обмотанными вокруг ноги.
Женщины были одеты в длинные платья. Из украшений на груди висели монисты, ожерелья, золотые цепи. На пальцах - кольца и перстни. Вот прошла статная горожанка, одетая в опашень - длинную одежду с частыми пуговками сверху донизу. Шилась она из сукна красных цветов, рукава были длинной до пят, ниже плеча проймы, сквозь которые проходили руки. Остальная часть рукава, из-под которой выглядывали накапки летника и запястья рубашки, шитые золотом, свисала. Посадские женщины ходили в сапогах до колен, дворянки носили башмаки и чоботы, бедные - лапти. Цвет обуви в основном был ярким. Пуговицы у богатых были золотые, а у бедных - оловянные. Головные уборы были расшитый золотом и жемчугом.
Стрижки у мужчин, как правило, были короткие, женщины заплетали волосы в косы.
Минут через сорок Стас вышел к ярмарочной площади. Ряженые пели и лихо отплясывали, пытаясь завлечь зрителей, лавочники предлагали напитки и сладости, цветастые платки и баранки. Народ гулял и веселился. Ощущения Стаса были схожи с ощущениями ребенка, которого первый раз привели в цирк и показали слонов, клоунов, дрессированных тигров. Обилие красок, звуков и запахов кружило голову. Стас бесцельно ходил по площади, подходя то к ряженым, то к отплясывающему дрессированному медведю. А вокруг смеялись и пели люди, кричали зазывалы.
Наступив ногой на что-то мягкое, Стас оступился и чуть было не упал. Чем-то мягким оказался парчовый кошель темно-красного цвета, перетянутый кожаным шнурком. Стас нагнулся и поднял его. На боках кошеля золотой нитью было вышито две буквы "М" - по одной с каждой стороны - с размашистыми, воздушными завитками. Помяв кошель в руках и несколько раз оглянувшись в слабой надежде, что потерявший его где-то рядом, Стас развязал кожаный шнурок и заглянул в него. В кошеле лежало с десяток медных монет, четыре золотых и пять серебряных. Серебряные монеты были чуть овальными и имели на одной стороне розу, а на другой - надпись. Историк без труда признал монету московской чеканки, которая называлась просто: деньга. В животе у Стаса что-то заурчало, забулькало, донесшийся из-за спины запах пирогов с капустой схватил за горло. Стас спрятал кошель за пазуху, обернулся и увидел рядом с собой торговку. На ее лотке горкой лежали пирожки и кулебяки и так вкусно пахли, что глаза Стаса сказали сами за себя.
- Пирожки! Кулебяки! - звонко сказала торговка, тетка средних лет с пышной грудью и здоровым румянцем на щеках. - Хорошие пирожки! С капустой, с яйцами! Бери, милок, не пожалеешь!
- Пять, - сказал Стас и сглотнул слюну.
Не спросив даже, сколько стоит пирожок, Стас практически за один прием прожевал и проглотил его.
- Чего пять, - улыбнулась торговка, глядя, как голодный человек расправился с пирожком, - бери десять. Вон аппетит у тебя какой добрый.
В ответ Егоров лишь поднял брови.
- Ты вроде как не на Москве живешь… - сказала торговка, осмотрев узоры на рубахе Стаса, пока он в два укуса уничтожил второй, а затем третий пирожки с капустой. - Издалека, поди, пришел.
- У-гу, - не переставая жевать, промычал Стас и в подтверждение своих слов мотнул головой, словно лошадь.
- Я и смотрю, одет ты совсем просто. Да и по лицу видать, устал сильно, пока дошел.
- Да, - сказал Стас и отправил в рот остатки четвертого пирожка. - Далековато.
- Квасу бы тебе сейчас, - улыбнулась торговка.
- Хорошо бы, - прожевав, согласился Стас. - Только его еще поискать надо.
- Не надо. Он тебя сейчас сам найдет.
Тетка обернулась и, отыскав кого-то в толпе, подняла вверх руку и зычно крикнула, на мгновение перекрыв шум ярмарки.
- Митька! А ну, иди сюда!
Стас дожевал очередной пирожок и, глубоко вздохнув, перевел дух. Жить стало веселей. Из толпы вынырнул мальчишка лет двенадцати с плетеным коробом за спиной.
- Ну-ка налей-ка квасу с хреном. Остался еще?
- Конечно, - бодро ответил мальчуган, проворно скидывая с плеч короб.
- Только из погреба. Холодный.
Не прошло и десяти секунд, как Стас прильнул губами к глиняной кружке и мутный серо-коричневый напиток устремился в его чрево.
- Уф, - сказал Стас, осушив кружку кваса, и, закрыв глаза, глубоко вздохнул.
- Сколько я уже съел-то?
- Пять, милок. Бери еще.
- Ну давай еще пару. Стас запустил руку за пазуху, достал из кошелька серебряную монету отдал ее торговке.
- Много даешь-то, - сказала торговка. - Может, помельче есть?
- Нет, мельче нет, - сказал Стас и, откусив пол пирожка с капустой, начал его жевать.
Он солгал. В кошельке были медные монеты, но Егоров специально дал серебряную.
Сколько стоят в этом году пирожки с капустой и квас с хреном, он не знал, а незнание таких мелочей… И без этого каждый третий прохожий косился на него если не настороженно, то с любопытством.
- Сдать мне тебе нечем… - сказала торговка. - Возьми еще пирожков. Давай я тебе в платок заверну. Путь-то у тебя неблизкий. И квасу возьми кувшин.
Митька, у тебя есть пустой кувшин?
- Есть, - с готовностью ответил мальчонка.
Не успел Стас опомниться, как Митька, отмерив кваса, протянул ему кувшин, а торговка отдала узелок с пирожками.
- А… ему еще за квас заплатить надо… - неуверенно сказал Стас и показал на мальчика.
- Это мой сын, - улыбнулась торговка.
Через минуту Стас, сытый и довольный, снова не спеша бродил по ярмарочной площади. Чувство растерянности и испуга, появившееся в первые часы после перемещения, улетучилось. Он начал привыкать к окружающему его миру.
А праздник все гудел на разные голоса, зазывал и вкусно пах нехитрой снедью.
От ярмарочной площади вниз к реке вела узкая улочка. У реки слышались лихие молодецкие крики и женский смех. Раздался свист. Часть народа с ярмарки двинулась к реке. Стас, повинуясь общему движению, не спеша шел вниз по улице. Он уже догадался о том, что ему предстояло увидеть.
По старинному обычаю, мужчины и молодые парни в праздничные дни собирались на кулачный бой, который было принято устраивать на просторном месте, чтобы как можно больше народу могло его увидеть. Еще издали Стас заметил пристань с тянувшимися от нее по левой стороне дороги рядами амбаров.
Метрах в тридцати правее пристани уже собралась большая толпа. Она стояла полумесяцем, наползая на подножие холма, до середины которого опускалась улица. Со стороны пристани стояли шесть крепких мужиков, раздетых по пояс, и разминались, шевеля лопатками, размахивая руками и наклоняя головы в разные стороны. Еще два высоких и крепких молодца стаскивали через головы рубахи. Крики одобрения со стороны зрителей говорили о том, что бойцы были многим известны. Стас вспомнил сказ про купца Калашникова и, улыбнувшись, сделал два глотка из кувшина.
Еще спускаясь к реке, правее от импровизированного ринга Егоров заприметил огромный камень и решил на нем расположиться. За жаркий день валун успел нагреться, и Стас удобно на нем устроился. Вниз по дороге шли два десятка воинов. Двое, что шли первыми, были одеты побогаче и на поясах у них висели сабли. Один из них был, очевидно, знатного рода, так как был в панцире и наручнях. Он не был похож на десятника, скорее был сотником. Десять других были вооружены луком со стрелами и кистенями, остальные восемь - копьями. На поясе у каждого висел длинный нож с ручкой, глубоко уходившей в ножны. Служивые прошли совсем близко от Егорова, и на какой-то момент ему показалось, что сотника он знает. Несомненно, его лицо Стасу было знакомо. Наверное, забавно называть своим знакомым человека, жившего лет за триста пятьдесят до твоего рождения. А может, и больше. Хотя самому уйти на четыреста лет в прошлое ничуть не менее забавно. Время! Вот где подсказка! Сотник похож на Луиджи, того монаха, что помог им в Италии.