По комнате прокатился голос - это был Великий Гилдмен, как он называл себя сам. Главный комментатор федерального телевидения, начальник отдела в аппарате правительства, кандидат наук по средствам массовой информации, служащий 90-го разряда, непревзойденный оратор, заряженный высоковольтной энергией, человек, которому, как говорили, ничего не стоило бы убедить Господа Бога оставить Адама и Еву в раю.
-... Вопиет к небу! Народ и сама страждущая земля вопиют к небу! Воздух отравлен! Вода отравлена! Почва отравлена! Само человечество отравлено собственными гениальными способностями к выживанию! Широкие просторы Матери-Земли стали тесны! Разрастаясь, как раковая опухоль, человечество убивает то, что дало ему жизнь! Человек кладет сам себя под безумный пресс, который выжимает из него все соки, сокрушает его надежды на благополучное существование, на безопасность, мир, покой, исполнение мечтаний, на собственное достоинство...
Телезрителям, слушавшим его по сорока каналам, все, что он говорил, было хорошо известно; рисуя эту картину, он пользовался красками, замешанными на их собственных страданиях. Поэтому Гилдмен не стал долго на ней задерживаться. Он сказал несколько слов об экономике дефицита, в середине 1900-х годов уже безнадежно отжившей, но все еще казавшейся полной сил, словно человек, который умирает от неизлечимой болезни и держится только на все растущих дозах лекарств и знахарских снадобий. А потом он принялся расписывать яркими красками обширное полотно будущего.
Он говорил о росте населения, об автоматизации производства, о постоянно растущем классе обездоленных, с их мятежами и восстаниями, о постоянно тающем, отягощенном непосильным бременем классе налогоплательщиков, с их забастовками и беспорядками, о Побоище в Беверли-Хиллз, о нищете, преступности, недовольстве и тому подобном.
Президент с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. В Золотом Мире (это ходячее выражение он придумал сам) будет хватать и полутеней, и теней. Утопий не бывает. Самой природе человеческого общества, во всех ее аспектах, свойственна нестабильность, а это значит, что то или иное количество страданий и беспорядка будет всегда. И всегда будут жертвы перемен.
Но с этим ничего не поделаешь. И хорошо, что перемены - неотъемлемая черта общества. Иначе - застой, косность, утрата надежд на лучшую жизнь.
Бокамп наклонился к уху президента и тихо сказал:
- Многие специалисты указывают, что экономика изобилия со временем приведет к гибели капитализма. Вы еще ни разу не высказывались по этому поводу, но дольше молчать нельзя.
- Когда я выступлю, - ответил президент, - я скажу, что экономика изобилия приведет к гибели и капитализма, и социализма. К тому же экономическая система - не святыня, разве что для тех, кто путает деньги с религией. Системы существуют для человека, а не наоборот.
Кингбрук, хрустнув суставами, поднялся с дивана и решительно подошел к президенту.
- Вы протащили этот свой проект вопреки противодействию большинства налогоплательщиков! Методы, которыми вы, сэр, воспользовались, не просто неконституционны! Мне достоверно известно, сэр, что вы прибегли к преступной тактике, к шантажу и запугиванию! Но вашему победному шествию пришел конец! Этот проект довел до нищеты наш когда-то богатый народ, и мы больше не намерены строить для вас воздушные замки! Дайте мне только время, и я докажу, что ваш грандиозный - и греховный - Золотой Мир - такой же золотой, как фальшивая монета! Вы недооцениваете меня и моих коллег, сэр!
- О ваших планах отстранить меня я знаю, - сказал президент, чуть улыбнувшись. - А теперь, сенаторы Бокамп и Кингбрук, и вы, губернатор Корриган, не пройдете ли вы со мной в апартаменты мэра? Я хотел бы сказать вам несколько слов - надеюсь, что нескольких слов будет достаточно.
- Я свое решение принял, мистер президент, - произнес Кингбрук, тяжело дыша. - Я знаю, что для нашей страны хорошо, а что плохо. Если вы припасли какие-то скрытые угрозы или недостойные предложения, выскажите их публично, сэр! Вот в этой комнате, перед всеми!
Президент оглядел лица сидевших в кабинете - растерянные, каменные, враждебные, радостные. Взглянув на свои наручные часы, он сказал:
- Я прошу всего лишь пять минут.
Потом он продолжал:
- Я не собираюсь пренебречь никем из вас. Я намерен побеседовать со всеми - по нескольку человек, подобранных с учетом общности интересов. От трех до пяти минут на каждую группу, и мы успеем покончить с этим делом к началу торжественного открытия. Прошу вас, джентльмены!
Он повернулся и шагнул в дверь.
Через несколько секунд три человека вошли вслед за ним, высоко подняв головы, с каменным выражением на лицах.
- Садитесь. Или стойте, если хотите, - сказал президент.
Наступило молчание. Кингбрук закурил сигару и уселся на стул. Корриган после недолгого колебания сел рядом с ним. Бокамп остался стоять. Президент встал перед ними.
- Вы видели людей, которые осматривали этот город. Это его будущие жители. Какая их общая черта бросается вам в глаза?
Кингбрук засопел и что-то проворчал себе под нос. Бокамп сердито покосился на него:
- Я не слышал, что вы сказали, но я знаю! Мистер президент, я буду говорить об этой наглой дискриминации во всеуслышание! Я велел одному из своих людей проверить по компьютеру утвержденный список, и он сообщил, что все будущие жители города - на сто процентов негры! И семь восьмых из них сидят на пособии!
- А восьмая восьмая - это врачи, техники, учителя и другие специалисты, - сказал президент. - Все добровольцы. Вот вам, между прочим, и опровержение довода, будто никто не станет работать, если его не принуждать. Эти люди будут жить в городе, не получая за свой труд ничего. Нам пришлось отказать множеству желающих - их оказалось больше, чем нужно.
- Еще бы, - вставил Кингбрук. - Особенно после того, как правительство последние двадцать лет не жалело казенных денег, чтобы прожужжать всем уши про эту "любовь к людям и служение человечеству".
- Я что-то не слыхал, чтобы вы когда-нибудь публично высказывались против любви к людям и служения человечеству, - заметил президент. - Но есть другая причина, которая заставила столь многих людей предложить свои услуги. Деньги могут исчезнуть из жизни, но стремление к престижу не исчезнет никогда. Это такое же древнее побуждение, как само человечество, а может быть, и еще древнее.
- Не могу поверить, чтобы ни один белый не захотел там жить, - сказал Бокамп.
- Запись шла строго в порядке очереди, - ответил президент. - Все контролировали компьютеры, а пункта о национальности в анкетах не было.
- Вы же знаете - бывали случаи, когда компьютеры подкручивали, а операторов подкупали, - заметил Корриган.
- Я убежден, что, если провести расследование, никаких нарушений обнаружено не будет, - ответил президент.
- Но ГОПы... - начал было Корриган, однако, уловив сердитый взгляд Бокампа, поправился: - Я хочу сказать, граждане, обеспечиваемые правительством, то есть те, кто живет на пособие, как это называлось, когда я был мальчишкой, - так вот, белые ГОПы будут на всех углах кричать о дискриминации.
- Белые тоже имели право подать заявление, - сказал президент.
Бокамп презрительно усмехнулся:
- Возможно, был распущен какой-нибудь слух. Но не может быть, чтобы не оказалось желающих из числа белых.
Голос Кингбрука громыхнул, как вулкан, который вот-вот извергнется:
- О чем мы спорим? Этот... Птичий город построен над кварталами, где живут одни цветные. Так почему бы его жителям не быть цветными? Давайте к делу. Вы, мистер президент, хотите построить еще и другие города вроде этого, пристраивать их к нему, пока не появится целый сплошной мегаполис на подпорках, который будет тянуться от Санта-Барбары до Лонг-Бича. Но ни здесь, ни в других штатах ничего подобного по-строить нельзя, не разорив всю страну. Поэтому вы хотите, чтобы мы поддержали ваш законопроект о введении так называемой ПРЭ. То есть о том, чтобы разделить экономику страны на две части. Одна половина ее будет продолжать работать, как всегда, - она будет состоять из частных предприятий и налогоплательщиков, которые ими владеют или на них работают. Эта половина будет по-прежнему покупать, продавать и пользоваться деньгами, как делала всегда. А другая половина будет состоять из ГОПов, живущих вот в таких городах, и правительство будет удовлетворять все их нужды. Для этого правительство проведет автоматизацию всех шахт, ферм и предприятий, которыми оно владеет сейчас и которые планирует приобрести. В этой части экономики нигде не будут использоваться деньги, она будет работать по замкнутому циклу. Все служащие будут набираться из ГОПов, даже аппарат федеральных органов и администраций штатов, с той оговоркой, разумеется, что федеральная, законодательная и исполнительная ветви власти сохранят свои полномочия.
- Звучит-то это прекрасно, - сказал Корриган. - Конечная цель - так, по крайней мере, утверждаете вы, мистер президент, - состоит в том, чтобы освободить налогоплательщика от чрезмерного налогового бремени и дать возможность ГОПам занять такое положение в обществе, чтобы их больше не считали паразитами. Звучит заманчиво. Но есть много людей, которых все эти ваши красивые слова не смогли ввести в заблуждение.
- Я никого не пытаюсь ввести в заблуждение, - возразил президент. Корриган сердито продолжал:
- Да ведь конечный результат совершенно очевиден! Когда налогоплательщик увидит, что ГОП живет, как король, не ударив пальцем о палец, а он должен работать не покладая рук, ему захочется того же самого. А те, кто не сдастся, окажутся без денег, потому что ГОПы не будут ничего тратить. Мелкие предприниматели, которые живут тем, что продают свои товары ГОПам, разорятся. Разорятся и предприятия покрупнее. В конце концов и предприниматели, и их наемные работники махнут рукой на свои доходы и налоги и переедут жить в ваши города, ; где все достается бесплатно, словно из рога изобилия. Так что, если мы поддадимся на ваши уговоры и разделим экономику на две половины, мы сделаем первый шаг по зыбучему песку. А потом отступать будет уже поздно. Это будет конец.
- Я бы сказал, что это будет начало, - сказал президент. - Все или ничего - так это вам представляется? И вы голосуете за "ничего"? Так вот, джентльмены, больше половины нации говорит "все", потому что это единственный путь, потому что им нечего терять, а приобрести они могут весь мир. Если вы отвергнете этот законопроект в конгрессе, я позабочусь о том, чтобы граждане могли сами вынести решение по этому поводу - "да" или "нет". Но на это потребуется слишком много времени, а время здесь - самое важное. Время - вот что мне нужно. Вот о чем идет у нас здесь торг.
- Мистер президент, - начал Бокамп, - ведь когда вы обратили наше внимание на расовый состав жителей города, вы это сказали не просто так?
Президент прошелся по комнате.
- Революция гражданских прав родилась примерно в то же время, как и мы с вами, мистер Бокамп. Но она еще далеко не достигла своих целей. В некоторых отношениях она даже отступила. Это было трагедией, что негры начали получать образование и политическую власть, необходимые им для дальнейшего прогресса, как раз тогда, когда пышным цветом расцвела автоматизация производства. Негры обнаружили, что работа есть только для специалистов и квалифицированных рабочих. Неквалифицированные никому не нужны. Это относится и к необразованным белым, и конкуренция за работу между неквалифицированным белым и чернокожим стала ожесточенной, как никогда. И даже кровавой, как мы убедились за последние несколько лет.
- Мы в курсе того, что происходит в стране, мистер президент, - сказал Бокамп.
- Да. Так вот, ведь это правда, что чернокожий, как правило, не особенно любит иметь дело с белыми или жить бок о бок с ними. Он всего лишь хочет иметь то же самое, что имеют белые. Но при нынешних темпах прогресса он получит это только через сотню лет, а то и больше. Если сохранится нынешняя экономика, он даже может вообще никогда этого не получить.
- Ну и что дальше, мистер президент? - пророкотал Кингбрук.
Президент остановился, пристально посмотрел на них и сказал:
- Но в условиях экономики изобилия, в таком городе он - негр - будет иметь все, что имеют белые. Высокий уровень жизни, подлинную демократию, правосудие без дискриминации. У него будут собственные судьи, полицейские, законодатели. Если он захочет, у него будет возможность вообще никогда не иметь дела с белыми.
Сигара Кингбрука уже не так воинственно торчала вперед. Бокамп набрал полную грудь воздуха, а Корриган вскочил со стула.
- Но это же будет гетто! - воскликнул Бокамп.
- Не в традиционном смысле слова, - возразил президент. - Теперь выслушайте правду, мистер Бокамп. Разве люди вашей национальности не предпочитают жить среди таких же, как они? Где еще они будут свободны от той тени, от той стены, которая неизбежно разделяет в этой стране белых и цветных?
- Получить возможность не иметь дела с белобрысыми? Простите, сэр, это сорвалось у меня нечаянно. Вы прекрасно знаете, что мы бы этого хотели! Но...
- Никому не будет запрещено жить в любом окружении, в каком он пожелает. На федеральном уровне никакой дискриминации не будет. Те, кто служит в правительстве, в армии, в Службе восстановления природы, будут иметь равные возможности. Но при наличии выбора...
Президент повернулся к Кингбруку и Корригану:
- В своих публичных выступлениях вы оба всегда высказывались за интеграцию. Иначе вы совершили бы политическое самоубийство. Но я знаю, что вы думаете про себя. Кроме того, вы всегда выступали за права штатов. Тут никакого секрета нет. Так вот, когда экономика изобилия встанет на ноги, штаты смогут сами себя обеспечивать. Им не нужно будет федеральное финансирование.
- Потому что станут не нужны деньги? - спросил Корриган. - Потому что денег больше не будет? Потому что деньги вымрут, как мамонты?
По лицу Кингбрука ходили желваки, словно стадо слонов кружило на месте, стараясь определить, откуда доносится незнакомый запах. Он сказал:
- Я не хотел бы кощунствовать, но теперь я, кажется, понимаю, что чувствовал Христос, когда его искушал Сатана.
Он умолк, поняв, что выдал свои тайные мысли.
- Конечно, вы не Христос, а я не Сатана, - поспешно поправился он. - Мы просто люди и ищем взаимоприемлемый выход из всех этих бед.
- Мы конские барышники, - сказал Бокамп. - А конь, из-за которого мы торгуемся, - это наше будущее. Наша мечта. Или наш кошмар.
Президент взглянул на часы и спросил:
- Ну и как, мистер Бокамп?
- Что я могу предложить взамен? Мечту о том, что придет конец презрению, враждебности, ненависти, предательству, угнетению? О том, что тень исчезнет, а стена рухнет? А вы предлагаете мне изобилие, чувство собственного достоинства и счастье - при условии, что мой народ будет жить за стенами из пластика.
- Я не знаю, как пойдет дело, когда будут построены стены этих городов, - сказал президент. - Но я не вижу ничего плохого в сегрегации по собственной воле, если к ней никто не принуждает. Самые разные люди делают это постоянно. Иначе у нас не было бы разных слоев общества, клубов и много чего еще. А если наши граждане, получив самое лучшее жилье и пропитание, всяческую роскошь, бесплатное образование на протяжении всей жизни, широкий выбор развлечений, - все, что только возможно, - если потом они все же превратят это в преисподнюю, то нам останется только поставить крест на всем роде человеческом.
- Человеку нужен стимул, он должен работать. В поте лица своего... - произнес Кингбрук.
"Кингбрук слишком стар, - подумал президент. - Он уже наполовину окаменел, и мысли у него каменные, и слова каменные".
Президент поглядел в огромное окно. Может быть, не стоило строить такой необычный город. В нем будет не так легко освоиться его новым жителям. Может быть, под куполом Птичьего города надо было построить дома, похожие на те, в каких они жили до сих пор. А уж потом устраивать что-то более оригинальное.
Предполагалось, что яйцевидная форма зданий создаст некое ощущение безопасности, возвращения в материнскую утробу и в то же время будет наводить на мысль о втором рождении. Но сейчас они были похожи на космические корабли, готовые взвиться в небо, как только кто-то нажмет кнопку.
Но этот город - и те, что появятся рядом с ним, - означал безвозвратный разрыв с прошлым, а разрыв всегда оказывается болезненным.
Кто-то позади него кашлянул, и он обернулся. Сенатор Кингбрук стоял, приложив руку к груди. Он собирался произнести речь.
Президент взглянул на часы и мотнул головой. Кингбрук улыбнулся так, словно эта улыбка причинила ему боль, и опустил руку.
- Мой ответ - да, мистер президент. Я с вами до конца. Процедура импичмента будет, конечно, прекращена. Но...
- Я не хотел бы быть невежливым, - сказал президент, - но лучше оставьте свои оправдания для ваших избирателей.
- Я говорю - да, - сказал Бокамп. - Только...
- Никаких "если", "и" или "но".
- Нет. Только...
- А вы, губернатор Корриган? - спросил президент.
- Мы все поддержим вас - по мотивам, которые лучше не оценивать... с точки зрения идеалов. Но разве кто-нибудь когда-нибудь это делает? Я говорю - да. Но...
- Прошу вас, без речей. - Президент слегка улыбнулся. - Речи буду произносить я. Ваши мотивы на самом деле не имеют значения, если ваши решения служат на благо американского народа. А так оно и есть. И на благо всего мира тоже, потому что другие народы последуют нашему примеру. Как я уже говорил, это будет означать конец капитализма, но это будет означать и конец социализма и коммунизма.
Он снова взглянул на часы:
- Благодарю вас, джентльмены.
Все трое вышли, хотя видно было, что им хотелось сказать что-то еще. Через несколько секунд появится следующая группа.
Хотя президент и знал заранее, что все равно одержит верх, он вдруг почувствовал огромную усталость. Впереди лежали годы борьбы, кризисов, страданий, успехов и неудач. Но человечество по крайней мере уже не будет плыть по течению, погружаясь в анархию. Человек начнет сознательно формировать - реформировать - свое общество, переворачивая вверх ногами древнюю, безнадежно устаревшую экономику, когда-то вполне приемлемую, но теперь уже негодную. Он начнет сносить старые города и возвращать природу в более или менее девственное состояние, залечивая страшные раны, нанесенные ей в прошлом неразумными эгоистичными людьми, очищая воздух, отравленные реки и озера, выращивая новые леса, позволяя диким животным плодиться и размножаться на возвращенной им земле. Человек, алчный ребенок-дикарь, опустошил планету, истребил ее обитателей, загадил свое собственное гнездо.