- Экий вы, право! Неподдающийся! Вам бы с софистами древности дружить.
- Разве науке чужды дискуссии?
- Дискуссии о чем? О призраках?
- Об оставленных ими следах, о гипсовых слепках с них, почти в полметра длиной, о выступающей пяточной кости, о предполагаемой "летящей походке" при перекатывающемся шаге гоминоида, что подтверждается не только наблюдениями, но даже кинолентой.
- Кино, друг мой, это Великий Обманщик! Они сами так о себе с гордостью говорят.
- Я имею в виду не столько кино, сколько сами следы.
- Хорошо! Вернемся к следам бигфута, йетти, снежного человека или как его там еще…
- Примата, Николай Николаевич.
- Следы живого примата? Да разве могут следы вести в никуда? Разве нашли хоть одного гоминоида или место его стоянки, спячки, смерти, наконец? По-вашему, он испаряется? Нет, друг мой, испаряются ваши доводы и доказательства ученых, не ставших учеными! Наука ушла далеко вперед от былых ссылок на сверхъестественное. А вам с вашими приматами без этого не обойтись. К лешим вас тянет.
- И к более древним богам: Пану или сатирам…
- Сатирой я наш разговор назвать не могу. Вера в домовых, водяных или леших не может иметь ничего общего с наукой. В науке веры нет! Примечательно, что выдающийся ученый прошлого Рене Декарт не удовлетворялся слепой верой в Бога и предложил алгебраическое доказательство его существования, за что был гоним всеми религиями своего времени. Ибо вера не требует доказательств. Так что, батенька мой, умерьте свой пыл. Вы как? Остаетесь с водными струями? Они ведь все-таки реальнее снежного человека или пресловутых "летающих тарелок".
Академик встал, опираясь на свою палку. Я пошел проводить его. Оказалось, что мы остановились в Ленинграде в одной и той же гостинице. Решили ехать вместе на катере.
Мы стояли на корме и любовались остающимся следом на поверхности воды. Академик указал на него и сказал:
- Следы ваших приматов и летающих блюдечек для исследования стоят не больше! Вилами они на воде писаны.
- Не скажите. Известны места посадок неопознанных летающих объектов, позволяющие исследовать их не как круги на воде. Дело не только в отпечатках лап приземлявшегося аппарата, а в явлении, более значимом.
- Покажите мне место такой посадки, чтобы мы могли всесторонне изучить его. Вы сами-то, живущий в мире своего вымысла, побывали в таких местах?
- Побывал мой сын, Олег Александрович, военный моряк, капитан первого ранга. Вместе с журналистом центральной газеты.
- Ох мне эти журналисты! Беда, когда пироги берется печь сапожник, а сапоги тачать пирожник. И что же ваш наследный принц?
- Он прежде всего инженер. Однажды он узнал, что под Москвой, близ Серпухова, в местечке "Шарапова охота", парочка влюбленных заночевала в стогу сена. Они проснулись от яркого света и услышали в поле голоса. Затаившись, они наблюдали, как из спустившейся "летающей тарелки" выходили люди в комбинезонах, чем-то занимались, потом улетели. Свидетели точно указали место, где остались следы, три вмятины от опор опустившегося аппарата. Мой сын поместил в этом месте морской хронометр, дающий ошибку в сутки 0,02 секунды. Для контроля он поставил рядом кварцевый излучатель с исключительно точной частотой волны. Проверив показания приборов, он к величайшему изумлению обнаружил увеличение ошибки в 100 раз.
- И это научно проверено? - осведомился академик.
- Проверено кандидатом физико-математических наук Алексеем Васильевичем Болотовым, который не ограничился простой проверкой, а взял эти приборы с собой в очередную свою экспедицию в район тунгусского взрыва 1908 года, приписываемого то метеориту, не оставившему осколков или кратера, то инопланетному кораблю.
- И что же?
- Оказалось, что спустя восемьдесят лет после взрыва в его эпицентре приборы дают то же отставание, на две секунды в сутки, а вынесенные на некоторое расстояние, снова обретают свою точность. Такие приборы, Николай Николаевич, не те свидетели, которые "очевидно врут".
- Разумеется, если приборы были в порядке.
- Золотов убедился в этом и дал из тайги телеграмму в Центр, утверждая, что им установлено остаточное явление, связанное с неудавшимся космическим контактом.
- Несколько смело для кандидата наук. Ему следовало бы помнить, что наука ищет объяснение любым явлениям, прежде всего естественным.
- А разве наш с вами разум противоестественное явление? Разве некие гипотетические исследователи космоса, попав, скажем, на Венеру и обнаружив там нашу автоматическую межпланетную станцию или луноход на Луне, будут искать объяснение их формы и устройства в причудах вулканической деятельности на Венере или Луне?
- Эка куда хватили, небось на миллион лет вперед! А вот посмотрите на силуэт города. До чего же люблю "Петра творенье"! Любуюсь этим рисунком в тумане, и хочется думать о прошлом. Одни дамы в кринолинах и с буклями чего стоят! Без прошлого нет будущего. Не' так ли? Вот и в науке никогда нельзя спешить с выводами. Надо убедиться, не было ли такой ситуации в минувшем? Любое явление надлежит сверить с тем, что уже было, что изучено, что известно!
- Тогда, коль скоро вы вспомнили поэтические строки, позвольте мне прочесть вам один сонет.
- Сонет? - удивился академик. - Но я не вижу Лауры.
- Лаурой будет наука.
- Ах вот как!
И я прочел:
Сверкнет порой находка века,
Как в звездном небе метеор,
Но редко славят человека,
Слышней всегда сомнений хор.Жрецы науки осторожны.
Великий опыт - их глаза:
"Открыть такое невозможно!
Немыслима зимой гроза!"Запретов сети, что сплетает
Преградою "науки знать",
Тому, кто сам изобретает,
Эйнштейн советовал не знать!Наука к истине ведет,
Но движется спиной вперед!
Академик совсем не обиделся и даже переписал сонет, который, как он сказал, пригодится ему для "увещевания коллег".
В гостинице мы пошли вместе ужинать. Николай Николаевич заказал себе коньяку, тщетно пытаясь угостить меня, непьющего. Пришлось ему меня заменить. После чего он чрезвычайно расположился ко мне и даже сообщил по секрету, что в запаснике Палеонтологического музея хранится череп бизона сорокатысячелетней давности с прижизненным огнестрельным ранением на лбу.
Я давно знал об этом и еще в пору создания кинокартины "Воспоминание о будущем", которую помог завершить западногерманской фирме "Континентальфильм", подсказал кинематографистам заснять это бесспорное доказательство появления на земле в доисторическое время кого-то с огнестрельным оружием. Череп тогда экспонировался в Палеонтологическом музее и был убран в запасник, когда привлек слишком много сторонников былых космических контактов. Я не удержался и рассказал об этом Николаю Николаевичу. Тот воспринял это с хитрой улыбкой и заявил:
- А не пора ли нам, батенька, попятиться спать? - И он по-хорошему рассмеялся.
Признаюсь, я не мог уснуть, и все услышанное вместе с тем, что мне было прежде известно, ожило в моем воображении. И если не все, о чем я напишу, было именно так, то могло быть именно так!
Глава 2. Облава
В науке нет столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих высот, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам.
К. Маркс
- След! - крикнул пограничник, шедший с монахом впереди.
Перед ними виднелось пятно первого на этой высоте снега с четким отпечатком на нем чьей-то босой ноги.
След вместил бы пару горных ботинок. Он был неимоверной ширины, с пальцами на одной линии.
Зоолог и художник подбежали к снежному пятну.
След был один. Дальше шла каменистая тропа, по которой, не зная усталости, поднималась отделившаяся от Памирской экспедиции И. Тацла группа во главе с бородатым зоологом Болотовым, так заросшим по самые глаза, что художник подшучивал, уверяя, что в крайнем случае обещанный портрет гоминоида он сделает с натуры, с зоолога.
Вокруг со всех сторон теснились горы. Синие, как на картинах Рериха, с белыми хребтами.
Особенно впечатляли более близкие скалы с острыми переломами освещенных и затемненных граней. А ближний остроконечный холм с каким-то вроде бы памятником наверху и свалившимися к подножью, как с пирамиды, плитами казался не игрой природы с ее чудесами выветривания, а чем-то рукотворным, но ни с чем не сравнимым. И еще волшебно резкие переходы света и теней, вызывавшие у художника поистине "девичий" восторг и попытки вытащить мольберт, чтобы запечатлеть неправдоподобную мозаику. И только суровая устремленность бородатого Болотова заставляла Вин Виныча, как звали Худницкого, прозванного Болотовым Худ-Худницкий, двигаться вперед.
Предстояло добраться до снежной полосы, где, может быть, окажется цепочка следов загадочного существа.
По словам буддийского монаха, которые с трудом переводил проводник-таджик, существо это не было загадочным, а, по его убеждению, в нем скиталась душа умершего человека, ждущая встречи с тем, в кого можно переселиться.
Все подсмеивались над монахом, но шли за ним.
- Вперед! - скомандовал зоолог. - Судя по отпечатку ступни, примат поднимался, как и мы.
- Если не шел спиной вперед, - заметил художник, щелкая фотоаппаратом.
- Не знаю, кто так движется, - пожал плечами зоолог.
- Говорят, леший. У него будто все навыворот…
- Эка выдумка! - возмутился Болотов. - Вам бы, дорогой Худ-Худницкий, сказки иллюстрировать, а не приматов с натуры писать! Леший! Чай не в лесу мы…
- В лесу понятнее. А чем он здесь питается? Зелень внизу осталась, - заметил художник.
- Монах говорит, ворует съестное, - пояснил проводник. - Мясо - нет. Овощи, хлеб берет.
- Ну и выдумщик этот монах! - отозвался Худниц- кий. - Скитающаяся душа у него есть просит, овощи ворует!
- Люди в горах йетти крепко не любят, - продолжал проводник. - Вонючий сильно.
- Воняющая душа! Это прелестно! - рассмеялся художник.
Зоолог повел носом:
- А и впрямь! Мне что-то запах чуется.
- И верно, - согласился художник. - Спросим охотника, у него чутье не наше.
Киргиз замыкал шествие и только теперь остановился перед следом:
- Ишь зверь какая вымахала! Однако ружье перезарядить надобно. Жакан нужна будет.
- Ни в коем случае не применять оружие! - запротестовал зоолог. - Наша задача взять его живьем. Это будет бесценная находка для науки!
- Находка? - проворчал охотник. - Ее давай, ищи. - И он остро огляделся вокруг прищуренными глазами на скуластом безбородом лице. - Есть запах. Плохой. Сверху несет.
- Возобновим подъем, - предложил Болотов. Двинулись дальше. Каждый шаг требовал усилий. Гнулись под тяжестью рюкзаков.
За один переход до снега так и не добрались.
Тщетно высматривали отпечатки огромной босой ноги. Девственный снег делал горный пейзаж еще своеобразнее.
- Здесь он, здесь, - говорит проводник. - Монах болтает, что скитающаяся душа его поджидает.
- Присутствовать при переселении душ! Совсем забавно! - заметил художник.
Зоолог был сосредоточенно молчалив.
Казалось, добыча была так близка. И неужели опять неудача, как и со всеми исследователями до него!
Разбили палатку.
Охотник умудрился раздобыть поблизости кое-какого сушняка, хотя, казалось, что здесь ничего не растет.
Вместе с проводником они разжигали костер.
Зоолог открывал консервы.
Пограничник вызвался сварить солдатскую похлебку. Собственно, голубоглазый Алеша Крючков уже не был пограничником, срок службы его кончился, и он мог отправляться домой. Узнав о цели бородатого зоолога, он подсказал Болотову, что задержанный на заставе монах может оказаться полезным в экспедиции, и вызвался сопровождать его.
Монах утверждал, что перешел границу, гонясь за йетти. И сумел убедить молоденького лейтенанта, начальника заставы, что выполняет данный в монастыре обет, и что-то добавлял о том, что "его душа совсем плохой, надо новый".
Перед палаткой монах уселся на камень и вдруг, к великому удивлению остальных, вытащил шахматную доску, вопросительно оглядывая подходивших к нему людей.
- Никак сыграть с кем-нибудь хочет. Так я могу. Зубы об меня обломает, - заявил художник.
Солнце садилось за недавно еще синюю гору, которая стала черной на фоне оранжевой, до невероятности яркой зари.
Болотов снисходительно наблюдал за игрой.
- А что вы думаете? - обернулся к нему Вин Виныч. - Игра-то эта из Древней Индии пошла. Вот и слоном он ходит только на одну клетку, как до европейского усовершенствования игры. Может быть, игра входит в программу самосовершенствования, каким они там в своем монастыре занимаются?
- Громоздятся что-то фигуры ваши. Преимущества не видно.
- Так ведь приходится приноравливаться к старинным правилам. Все наши дебюты - не в счет. И цена фигур, выходит, иная.
Монах потирал бритую голову и что-то говорил. Таджик-проводник был занят у костра, и понять слова монаха было невозможно.
- О чем это он? Может, про "свой плохой душа"? - шутил художник. - А мы ему сейчас кое-что покажем. Ну, любезный… - И художник двинул пешку на два поля вперед.
Монах замотал бритой головой и отставил вражескую пешку на поле назад.
- Дает понять: не зарывайся! - сказал зоолог.
- Да нет! Он напоминает мне, что два хода пешкой не в Индии, а у нас в Европе ввели. А жаль, такая комбинация могла получиться!
Внезапно художник нахмурился и одну за другой взял предложенные ему монахом фигуры, а потом смешал шахматы.
- Ему не за душой йетти надо было гоняться, а у одра Алехина, Капабланки или Петросяна стоять, авось их души к нему перекочевали бы.
Монах спрятал шахматы.
Из-за почерневшей горы в небо протянулись лучи.
- Глядите! - восторженно воскликнул художник. - Как на детском рисунке, но на настоящем небе, а не на бумаге!
Монах по-ребячьи радовался то ли заре, то ли выигрышу.
- Загляделся на такую красоту, вот и проиграл, - утешил зоолог.
- Да нет! Это оттого, что я в чужую игру играл. Не могу же я ему объяснить, как у нас в Европе фигуры ходят.
- Прошу к солдатскому ужину, - объявил пограничник, статный парень с умилявшими художника детскими голубыми глазами.
- Нешто поваром на заставе был? - спросил зоолог.
- А у нас каждый другого заменять должен. При необходимости.
- А с чего ты с нами увязался, с такими "аленушкиными глазами", а не домой отправился? - спросил художник.
- А я со школьной скамьи снежным человеком увлекался. И еще НЛО.
- Вот с НЛО мы тебе помочь не беремся, а снежного человека при твоей помощи я не только сфотографирую, но и маслом напишу.
- Вы думаете, поймаем?
- А пограничник на что? Как-никак нарушение границы!
- Лишь бы на следы наткнуться.
- Раз один след был. Другой сам придет, - заверил охотник.
- Давайте договоримся, - предложил зоолог. - Облаву устроим. Загоним, чтобы ему уйти некуда было, и там сеткой накроем. У вас сетка наготове?
- Есть сетка, - отозвался охотник, - барса для зоопарка ловил.
- То снежный барс, а тут снежный человек.
- Уж больно большой нога, - сказал проводник.
- Страшновато? - осведомился художник.
- Страшно не ходить. А ходить уже не страшно, - ответил таджик. - Монах говорит, что он мирный, не нападет, хоть и сильный.
Монах внимательно вслушивался в разговор, стараясь уловить его смысл.
Ложки поочередно опускали в котелок с похлебкой.
Скоро совсем стемнело, и только камни на тропе поблескивали в отсветах костра.
- Спроси, друг, монаха. Неужели клочка шерсти йетти никто не подобрал? Или кость подохшего?
Проводник спросил. Монах зажестикулировал, показывая на небо.
- Он говорит. Шерсть нет. Кто видел. Светло-серый. А кость совсем нет, йетти не умирают, говорит.
- Как не умирают? Бессмертные, что ли?
- Говорит, исчезают.
- Ну, полно врать-то! - возмутился художник и посмотрел на зоолога, ожидая поддержки. Но тот неопределенно пожал плечами.
- Ночью облаву делай, - вступил охотник. - Зверь ночная, далеко уйдет.
- Человек с йетти день поделили, - глубокомысленно заявил пограничник. - Мы, люди, днем. Он - ночью. Как и мы на границе.
- На ночную охоту разрешения дать не могу. Йетти сам по себе, а если с кем-нибудь что случится? - пробасил зоолог.
Дождались утра. И снова из-за гор, только с другой стороны, вырвались первые лучи, как на детском рисунке.
- Самый раз, - сказал проводник. - Йетти не только есть, йетти спать надо. А когда? Днем. Следы не исчезнут.
И следы не исчезли.
Преследователи наконец, к всеобщей радости, наткнулись на них. Они тянулись цепочкой, но было в них что-то особенное.
- Не по-нашему ходит, - сказал пограничник.
- Вроде как на одной ноге прыгал, - предположил художник. - Все следы на одной линии. Может, ногу повредил, бедняга.
- Тем легче будет беднягу вашего в западню загнать! - решил зоолог.
- Да нет! - возразил пограничник. - Что-что, а следы мы научились распознавать. Здесь и правая и левая нога. Вглядитесь.
- И правда, - согласился зоолог. - А почему на одной прямой?
- Как по канату шел! - заключил художник.
- Это уже интересно, - заявил зоолог. - Давайте, друзья, свернем и по следам пойдем.
Руководство охотой на йетти по праву взял на себя охотник. Он разделил группу на части. Зоолог с художником и монахом должны были заходить справа от четкой линии следов "канатоходца", а остальные - слева.
Охотник осмотрел ружье.
- Не вздумайте стрелять, - предупредил зоолог. - Только сетка!
- Будет сетка. Не ловчей барса зверь будет, - заверил охотник.
Приближались к каменной гряде, к которой вела прямая линия следов.
Недавние шахматные партнеры, монах и художник, шли впереди. Зоолог замыкал шествие.
Примат показался вдали неожиданно, словно вынырнул из-под земли.
- Мужик! Отменный мужик! - обрадованно воскликнул художник, нацеливаясь фотокамерой.
Он сфотографировал примата. Тот был, насколько можно было судить издали, огромного роста, мохнатый, словно поседевший, с шерстью светло-серого цвета, сутулый, как зоолог.
- Недаром я с вас хотел его портрет писать, - заметил художник.
- Гони! Гони его! Заходите каждый со своей стороны! - взволнованно командовал зоолог.
Преследуемому некуда было уйти. Следы на снегу изобличали его.
Монах радовался даже больше, чем вчера после выигрыша.
Застигнутый за камнем йетти, видимо, прикорнул там в сонном для него сиянии рассвета. Почуяв же приближение опасности, он выскочил из-за своего укрытия.
- Мужик! Истый мужик в охотничьей парке навыворот! - воскликнул художник. - Сутулый и заросший, как кое-кто! - Он радостно щелкал фотокамерой.
Йетти бежал в сторону. Он почти не касался снега, будто летя над ним.
- И как только при такой летучей походке следы его все же остаются? - заметил художник.
Зоолог уже бежал наперерез примату. Но бег его был тяжеловат по сравнению с убегающим.
- Гони! Гони его! - раскатисто звучал его бас. Охотник с таджиком, улюлюкая, тоже побежали наперерез беглецу.