На его крик сбежалось несколько дворовых слуг, не уступавших в трезвости Немирке.
- Что за шум? - вскричали они.
- Да вот, господа мои, - отвечал Немирко, - спит!.. знать ничего не хочет!.. помогите стащить его с постели… да!.. знать не хочет, что я пришёл из бани!.. занял мое господское место!.. а я прав своих не продаю… не продам, ни за что не продам!.. кто ж мне слуга?…
- Возьмите этого мошенника! - вопил Аристотель, задыхаясь от гнева.
- Меня?.. взять?.. видел это?..
- Э, да кто он таков?.. что за Пан? - спросили у Немирки товарищи его.
- Кто? да просто Никомахович, дядька, учитель господской… - отвечал Немирко.
- Эх, да оставь его! ведь он наш брат, пусть его погуляет. Да не мастер ли ты на эфиопской дудке играть? Ведь ты из Цыган, Никомахович?
Аристотель, как полоумный, накинул на себя одежду.
- Где Василисса? - вскричал он исступленным голосом.
- Э, не бойся! - отвечала ему толпа, - она откупилась, сидит взаперти… воля наша!
Аристотель, как полоумный, вырвался из толпы пьяных, выбегает вон из дома….
- Куда ж ты, куда Никомахович? - кричит толпа слуг. Преследуемый, он выбегает на улицу. Там новые толпы гуляющего народа; везде музыка, везде шум… пьют, пляшут… повсюду неистовые объятие любви и дружбы.
- Хэ! куда бежишь! стой, брат! - кричит первая встречная толпа. - Стой! коли наш, выплясывай!
Аристотель бросается как полоумный в сторону; но плясун в машкаре обхватил его….
- Стой! говорят тебе! наш или нет?..
- Ваш!.. - отвечает он трепещущим голосом.
- Что ж ты без личины, в холопской одежде и без шапки, как нищий?
- Хэ! у нас нет полосатого шута - в шуты его!
- Где-ж ему быть шутом, у него кислая рожа!
- Ну, будь он знаменной втулкой! Подавайте знамя!
И вот два молодца в пестрой одежде, принесли на плечах остроконечную шапку, оргии в три вышины; на вершине её, как на башне, развевалось полосатое знамя. Нахлобучив шапку на голову Аристотеля, знаменщики повели его под руки….
- Хайд! - вскричал предводитель толпы; и она двинулась, приплясывая, вслед за бубнами и сопелками, на гору к костру.
Около костра, увешанного плодами и осыпанного еловыми шишками для скорого возжжения, стояли уже украшенные венками, под белыми покровами, взнузданные быки с золочеными рогами; подле них, обнаженные до пояса, повязанные белыми фартуками, слуги храмовые с молотами и секирами в руках; подле костра гора или жертвенник, увешенный цветами и уставленный курильницами, и свечами в треножниках. Подле оного жрец, в белом балахоне, с венком на голове; по одну сторону его стоял малец с святой сечей, или огромным ножом, разлагающим жертву на части; по другую сторону, другой малец держал кованый ларец с Ливаном; еще двое держали рукомойню, блюдо и утиральник. Хор певцов, гусляры, дудари и сопцы, стояли также по сторонам; за ними девы хорицы и игрицы, в красных сарафанах, под покрывалами…
Я, пользуясь правом красной шапки, стал поближе к этим белицам; мне нужно было их рассмотреть подробным образом - того требовала наука о изящном; притом же, покрывало….
О покрывало, покрывало!
Но воля Бостанжи-Баши,
Чтоб покрывало покрывало,
Все тайны сердца и души.
Мое все внимание было обращено на покрывало, и я не понимаю, как мог я заметить, что по всему скату горы, начиная от жертвенника, на лотках, на подносах, на щитах и ширинках, лежала пища, ожидающая благословения. Это был пикник: хлебы божьи с кимином, пироги, колачи, пряженцы, овсяники, медовики, пампуши; бутыли с вином, кадки и горшки с мазулей и брагой, корзины с смоквой, с фигами, василикосами, с оливами, с гранатами…
Я не понимаю, каким образом расслышал я рокот трубы писк священной дудки из ослиной ноги… звук медных кимвалов, и стук бубнов?…
Я даже не могу отдать отчета: казалось мне, или в самом деле я видел, как главный жрец принял жезл, махнул им - и раздался тихий хор, во время которого жертвы были закланы, а части их дымились кровью на жертвеннике под ножом жреца… как он осыпал их ячменем и солью, обливал багряным вином… и между тем внутренности возложены на костер, костер воспален, ливан брошен в курильницы….
Все казалось мне сном… я потерял из виду Аристотеля, я шел за юной Хорицей, я видел только ее… она начала плясать! о, Читатель!
Смотри - Дельфийская Харита:
Распущена её коса,
Две ручки голы, грудь открыта,
И ножка чудная боса!
На голове зеленый венчик,
Прозрачной тканью стан обвит…
Чу, брякнул, зазвенел бубенчик,
И дева ходит - говорит!
Я так засмотрелся на нее, что не заметил, как она обратилась предо мной в призрак и исчезла. - грустный, пробирался я сквозь шумные толпы народа; почти близь каждого дома, под навесом, стояли бочки с брагой и корзины с плодами; на луговинах плясали голубца, играли в лапту, в города.
Но улицы, как поле сражения, были усеяны трупами упившихся. Чара зеленого вина низложила, вероятно, и Аристотеля; ибо только на другой день возвратился он с праздника, как сонный, с душой жаждущей похмелья.
Глава XI
Вы не поверите, как трудно учить женщину; женщину, это существо, у которого так много сердца и так мало головы; которое верит в Провидение до тех пор, покуда есть, о чем молиться ему; которое не верит в Провидение до тех пор, покуда гром не грянет; которое не сомневается только, в самом себе…
Пересоздать существо пришедшее в этом виде от берегов Тигра и Евфрата - выкупить из неволи, в которую оно обречено за ропот на судьбу свою посреди Рая - вот труд! вот наслаждение!
О, я не знаю выше блаженства, как преклонить колена и произнести:
Благоуханный цвет существованья,
Звено магнитное души и естества!
Венец, сияющий на лике Мирозданья,
И воплощенная улыбка божества!
О! (имярек).
Такова женщина перворожденная, и та, которая выкуплена светом разума.
Не будем говорить о сосудах, налитых водою, в которых собран букет цветов. Это существа бальные и гостиные; это цвет без корня; это простые, механические создания, андроиды, изобретенные Прометеем, воссозданные Албертом Гроотом, и усовершенствованные Видстоном, которые никак не могут произнесть букву Р.
Не будем говорить и о существах, налитых животною жизнью, которые перекидывают ногу чрез конский хребет и ездят верхом без седла.
Но этот фиал, исполненный сверхъестественным блаженством! если он стоит перед тобой, читатель… о!.. ты взглянул на него… взглянул и опьянел… ты уже не в состоянии протянуть руки, поднести его к устам… чувство оставит тебя- оно уже выше неба.
Образовать деву, наполнить фиал блаженством… но представьте себе грусть мою: что, если какой-нибудь профан-идольник осушит его до дна одним залпом, как schanapps, не оставив на языке ни капли, для осязания наслаждения.
Вот разница между образованием Александра и Фессалины: он для всех, она для одного… и если б еще для своего учителя!
Однако же я не завидую чужому счастию, ни чужим деньгам, ни чужой любви; я только не желаю быть пьедесталом - пьедесталом даже вселенной; но Атласом я готов быть: пусть поместится моя вселенная ко мне на рамена.
Девушек приятно учить; они по большой части милы и послушны, и всему верят, что им говорит учитель; но мальчик;… о, это вопросительный знак: -только шаг из яйца, и уже допрашивает: как, кто и для чего? Как будто понимает, что эти: как, что и для чего, есть истинное различие между человеком и тварью.
Эти слова произносит в нем сама природа; ибо он есть отражение всего видимого мира; он солнце той сферы, на которую может изливать теплоту чувств и сыпать лучи разума; он прохладная луна утешительница; он парящий орел в соображениях; он лев в великодушии и среди боя; он тигр в исступлении; он в ухищрениях змея; полип, движущийся на корнях своих; величественная пальма, произраждающая только один цвет, один плод в столетие своей жизни - один плод! - дивный плод - голову!.. яд и животворное вино; он тверд как железо, при свете блестящ как алмаз, непонятен как ночь, завиден как золото, звучен как серебро - о, он весь мир видимый.
Отдайте же это вопрошающее существо в руки существу безответному, учебной книге в образе человека, и вы увидите, что дивные звуки: что, для чего и как, увянут в душе, как отпрыск цветов, для которых нужно питание, и у которых нет питания.
Человек родится и в физическом и в нравственном отношении, или здоровым или болезненным, или уродом. И, следовательно, говоря математическим языком: в человечестве 1/3 добра, 1/3 зла излечимого, и 1/3 чистого зла.
Что ж предстоит воспитанию?
Хранить здоровье Физическое и нравственное, лечить болезнь и употребить зло на службу добра.
О, в природе столько неумышленного зла, что умышленное не нужно для весов судьбы, и каждый человек, если не в глазах других, то по крайней мере в собственных глазах, может быть чист и непорочен!
Между тем как я делал эту математическую выкладку и незаметным образом перешел от нее к разрешению всех тригонометрических задач посредством простой арифметики, логика Аристотеля тщетно боролась с логикой Александра.
- Страсти враги наши - говорил Аристотель - их должно истреблять, вырывать с корнем… убивать!..
- У папеньки много врагов - говорил Александр - греки, персы, иллирийцы, готты… для чего ж он их не истребляет, дядюшка?
- К побежденным должно иметь снисхождение, - отвечал сбитый с пути Аристотель; -и тогда враги обращаются в друзей наших.
- А за что ж, дядюшка, убивать страсти; их жалко совсем убивать, они также враги наши; может быть и они, если к ним будешь милостив, также обратятся в друзей наших.
- Да… но, нет… на пример пьянство, есть страсть опасная… которую должно искоренять…
- А где ж корень у пьянства, дядюшка?..
- Корень пьянства… бывает часто в обычаях… вот, на пример, если б ты был законодатель, ты верно бы уничтожил злой обычай, по которому слуги имеют право бранить и бить своих господ во время Сатурналий…. Это все равно, что позволить коню оседлать человека.
- Правда, дядюшка; а ты видел у меня деревянного конька, которого называют Пегасом, потому что он пегой.
- Здесь не время рассуждать о конях; изволь, Александр Филиппович, читать Илиаду!..
Александр взял указку в руки и начал читать:
Воспой; о богиня, гнев Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который Ахейцам нанес неисчетные бедства…
- Скажи мне, дядюшка, кто ж это просит петь богиню вместо себя?
- Омир, - отвечал Аристотель, - которого настоящее имя есть Мелезиген, от реки Мелеты, на коей он родился; когда же он ослеп и пошел по миру, тогда его назвали Омиром….
Это чудо - думал я, - что значит Филология! и по сие время люди не хотят понять, что Мелезиген есть ничто иное, как испорченное азское Слово Malsingan, т. е. поющий сказания, и что, следовательно, Илиада есть перевод с азского языка на греческий, песни о падении власти Азов в Helionе, что Priamus Kongur var sem adur er sagt kalladur Oden, en drottning hans Frygg, af thui tok Riked sydann naffn oc kallas Phrigia thar sem borgen (Troia) stod.
- T. e. что Приам Князь (kong - Конеж) был тот самый, как говорят, который назывался Оденом, а жена его Фритта; от неё и получило царство прозвание Фригии, где был град оный (Троя).
О вы! все триста Юпитеров, 64 Ахиллеса, 48 Геркулесов и все 30000 богов древнего Азского, или языческого мира! призываю вас в свидетели истины слов моих; но дозвольте мне, для помещения вас в моем тесном угле, разделить на 10.000; это не уменьшит величины вашей; ибо вы явитесь передо мною в настоящем своем виде, в священном числе 3, за которым стоят ноли и метаморфы древних и новых поэтов!
Эти слова я произнёс почти в слух, так что развлек внимание Александра к урокам Аристотеля, о щедрости, за которую в последствии историки укоряли Александра, говоря ему устами Филиппа: "глупо, мой друг, думать, что за деньги можно купить верность и любовь. Что за радость, чтоб Македонцы привыкли видеть тебя не Царем своим, а казначеем. Советую тебе быть более щедрым на благость, нежели на золото; потому что только благость есть казна неистощимая".
Таким образом я часто был слушателем уроков Аристотеля.
Сначала Аристотель был доволен вниманием своего ученика; он надеялся образовать из него мудрого законодателя; но созидаемая надежда, как Вавилонская башня, не достигла цели своей. Откуда ни возьмись в Александре охота к музыке. Он услышал песни Фригийского Бандуриста Тимофея, и так возлюбил их, что Олимпия принуждена была купить сыну маленькую бандурку, и нанять Тимофея учить его игре и пению.
Гений во всем виден, за что ни возьмётся.
"Однажды учитель (говорит вместо Квинта Курция Иван Фрейнсгейм, в переводе) приказал ему ударить в некоторую струну…. (странно, как будто Квинт Курций не знал, что эта струна называется также квинтою…) в некоторую струну, по правилам науки".
- Я и без правил науки ударю в струну! - отвечал Александр.
Все удивились остроте ума его; а Аристотель с горестию помыслил: "из Александра выйдет бандурист, и только!"
Аристотель ошибся. Не прошло недели, Александру надоела музыка; в нем открылась новая страсть: бегать в запуски.
- О, - говорил Крисон Ингеландец, учитель его - Александр Филиппович перегонит со временем на Олимпийских играх не только всех бегунов, но и всех иноходцев!
Покуда отрок Александр бегал, Акроматические науки стояли, а Аристотель с горестию думал: "из него ничего, не выйдет, кроме иноходца!"
Аристотель ошибся: в Александре вскоре родилась страсть к борьбе - наняли атлета Диоксиппа; потом страсть играть в лапту- наняли Аристоника; потом страсть к охоте, потом страсть объезжать коней, потом ездить верхом на своём учителе.
Аристотель долго сердился, терпел, терпение иссякло, и он хотел уехать из Пеллы; но Олимпия уговорила его, а Александр поцеловал его в лоб, и сказал, что не будет вперед шалить.
"Стыдно тебе, Александр Филиппович, говорил ему умилённый Аристотель; родитель твой по прямой линии происходит от Геркулеса, а Василисса Олимпия от Ахиллеса; по священной же науке чисел, плюс на плюс дает плюс; следовательно, и тебе должна предстоять великая судьба с плюсом; а ты поведением своим и невниманием к наукам хочешь обратись все в минус - стыдно Александр Филиппович!"
Хотя Александр плохо знал Арифметику, которая входила в состав курса эзотерических или таинственных наук, коим обучались только царственные особы; но Александр постиг слова учителя своего, как поэт, в котором учёные мужи, вместо ума, рассудка, воображения и познаний, допускают только какой-то угадывающий истину инстинкт, как будто; до истины нельзя достигнуть, не навьючив себя формами познаний. О, бедное, страждущее познание от форм познаний! Скажите, кто прав, кто умнее: тот ли, который несет духовный хлеб в снопах, или тот, который вымолотил его и несет в зернах?
Не обвиняйте же, ученые мужи, поэтов, которые, носясь по поверхностям, срывают цветы с растений мысленных, цветы, заключающие в себе семена будущности.
Поэт есть зодчий того здания, к которому вы сносите материалы распределяя их на виды и роды. Не ропщите, исполнители его воли, он сам подвластен законам духа, действующего на него внушением.
Александр был поэт, - Азия, была книга, в которую он вписал мечем поэму свою.
Александр понял слова учителя своего, и, с этого времени, Аристотель овладел Александром.
Он открыл ему заблуждения Магов в богопознании, и открыл всю славу быть восстановителем древнего закона, начертанного громовой стрелою на скалах горы Тора.
- О! тебе Александр, - говорил он, - предстоит подвиг возобновить храм Зальмена на 7 холмах Херзалы.
Азия ждет тебя, как посланника Адонаи, лавры Ливана увенчают тебя на царство посреди семи холмов, представителей семи высочайших алтарей земного шара.
Александр с жаждою внимал учению Аристотеля и алкал уже будущей своей славы. Чтоб сохранить в тайне написанные Аристотелем книги закона, он велел сделать для них золотой ковчежец, и выдавая за поэмы Гомера, держал всегда при себе, а ложась спать, клал под подушку, вместе с кинжалом.
Посеяв семена учения своего в душе Александра, Аристотель, под предлогом болезни, удалился из Пеллы на остров Лесбос, ближе к берегам Азии; там решился он ожидать всхода посева, или необходимости бежать в Азию, от преследований, если бы цели его открылись прежде времени.
По отъезде Аристотеля, взялся, по просьбе Олимпии, окончить образование Александра, Нектанет. - Он стал ему рассказывать Египетские сказания: как до создания мира по всюду было ничто, и как Бел посредством острого слова ум! разрубил ничто на двое, и составилось из одной половины не, а из другой что; как одно животное с человеческой головой и с рыбьим хвостом вышло из моря и научало диких людей, - которые росли прежде как полипы на древнем папоротнике, - сочетаться браком; как произошедшие от сочетания извели древний папоротник, на котором росли люди; как они размножились и разделили между собою землю и первоначальный язык, состоявший из 777 букв; и как каждому племени досталось от 16-ти до 56-ти букв, из которых каждое племя и составило свои слоги и свои слова.
- О, Александр, - говорил между прочим Нектанет, - по течению звезд вижу я, что ты низложишь власть Персов и возвратишь законному владетелю престол Египта.
- Но где же законный Царь Египта? - спросил Александр.
- Где Царь Египта?.. - произнес смутясь мнимый Волхв, - он скрылся от преследований Оха в Эфиопии.
- Если б он не бежал, его бы не преследовали, - сказал Александр.
- Он оставил Египет по воле Аммона, ибо оракул изрек:
"Избирай любое: преследование Рока, или преследование Оха". И он избрал последнее, ибо от проследования Рока нет убежища.
Он не понял слов оракула; оракул предоставлял ему не волю преследовать Рок или Персов, ибо если б он мужественно боролся с ними, то и злой Рок и Артаксеркс-Οх, бежали бы от него.